Шли к вокзалу сконфуженные. Глупее всех чувствовал себя Мерзляков.
- Что ж ты, Мерзляков, неужто ослеп, своих бьешь, - весь дрожа, стал пенять ему жирный дорожный мастер Ватрушкин и сморкнулся кровью.
- Извиняюсь, Нил Данилыч, - сочувственно проговорил Мерзляков. - Как это ни прискорбно, но мы приняли вас за жуликов… Очень извиняюсь…
- От твоего извиненья у меня во всей башке звон идет. Этак садануть…
Мерзляков внезапно остановился:
- А где же этот, незнакомый-то?..
Меж тем незнакомый поспешно шагал в ближайшую деревеньку, в которой вчера снял пустую избу старого бобыля.
Вскоре пришел к нему Иван Пузиков, деревенский Шерлок Холмс. За последнее время Пузиков появлялся у своего помощника Алехина на какой-нибудь час, всегда торопился и, сказав нужное, уходил с мешком под мышкой.
- Ну, как? - спросил он Алехина.
- Плохо, - виноватым голосом ответил тот и рассказал все подробно про недавний бой возле вагонов.
- Дурак, - мрачно и насмешливо произнес Пузиков. Нахмурился, покрутил льняного цвета волосы свои, потом расхохотался. - Здорово наклали?
- Не надо лучше, - улыбнулся Алехин. - Я какого-то раскоряку за машинку сгреб, так он на манер как заяц заверезжал.
Пузиков сдвинул брови.
- А какой из себя Бабкин? - спросил он.
- Черноусый такой, в кожаной куртке. Он сватается за дочь лавочника.
- А, знаю, - сказал Пузиков. - Надо будет за ним последить.
Алехин изумленно уставился в лицо товарища.
- Как, за конторщиком Бабкиным?
- Эх, щенячья лапа! - воскликнул Пузиков. - Неужто не понимаешь ничего?
- Нет, - откровенно сказал Алехин. - А в чем вопрос?
- Ну, ладно. По окончании поймешь.
Утром Мерзлякова подняли в конторе на смех. Особенно ядовито издевался начальник станции Алексей Кузьмич Бревнов, рыжий вислоухий франт.
- Хотел выслужиться, любезнейший. Каждое дело ума требует. Ха-ха! Так накласть своим…
Мерзляков даже рассердился.
Но под конец занятий Алексей Кузьмич потрепал начальственно весовщика Мерзлякова по плечу:
- Не огорчайтесь, дружище… Уж такой язычок у меня дьявольский. Вот что: приходите-ка послезавтра ко мне на вечерок. Выпьем, понимаете… День рождения у меня…
Бабкин вечером пошел к невесте.
"Надо ж, черт возьми, купить девчонке хоть карамелек", - подумал он и зашел в еврейскую лавку. Когда входил, заметил прошагавшего человека в белом фартуке и еще тетку. Тетка остановилась и посмотрела ему вслед.
- А, товарищ Бабкин! - приветливо встретил его длинношеий, с остренькой бородкой и красными губами еврей. - Ну, когда же ваша свадьба? Купили бы для Варвары Тихоновны часики… Хорошие у меня есть серебряные, фирмы "Мозер"…
- Ей отец подарил золотые часы, - сказал Бабкин.
- Что вы говорите!.. Те часы темные. Я отлично знаю происхождение тех часов. Те часы, прямо скажу, краденые… Ой!
- Каким образом?
- И очень просто. По секрету вам скажу: тут, у вас на станции, работает целая шайка. И представьте, носильщик Носков украдывает ящик с электрическими лампочками, то есть достался в порцию после дележа. И очень хорошо… И он идет и обменивает этот ящик на золотые часы у агента постройки. Так говорят. Я, конечно, не могу поручаться за то, что говорят. Не всякой вере давай слух, как говорится по-русски… Этот самый Носков золотые часы продал вашему будущему папаше, даже забрал у него вином и самогонкой.
Бабкин растерянно хлопал глазами и весь покраснел от раздражения. Черт знает, хоть от невесты отказывайся! Он ничего у еврея не купил и в самом мрачном настроении направился к тестю.
Был летний мглисто-серый вечер. В лужах квакали лягушки, поздние стрижи острокрыло чертили последний быстрый путь. Посреди улицы, рассуждая сам с собой, деловито шагал человек в белом фартуке. Тетка с замотанной шалью головой шла мужиковской походкой по пятам Бабкина.
- Тебе что надо, тетушка? - спросил он, остановившись у ворот тестя.
- Ох, кормилец, - загнусила тетка. - Зубами маюсь, хотела какого-нибудь снадобья у торгового купить…
- Нет у него, - всматриваясь в теткино лицо, сказал Бабкин. - Иди в приемный покой на станцию. Там фельдшер даст.
Варя встретила его радостно, но вскоре же сказала:
- Какие вы, право, неласковые, Володечка. Что это с вами приключилося?
- Так, - ответил Бабкин. - Очень уж много подлости на свете, Варя. Ну да бросим об этом говорить. К Алексею Кузьмичу-то на танцульку собираетесь?
Пузиков не застал своего помощника Алехина в избе. Разжег на шестке теплину и вскипятил чай. После третьего стакана вошла в избу тетка, та самая…
- Садись чай пить, - сказал Пузиков. - Где был?
- Бабкина следил, - проговорил Алехин, снимая сарафан.
- Тьфу! - плюнул Пузиков. - Экая башка у тебя свинячья. Что ж мы - двое за одним человеком ходим?
- Как так?
- А вот и так… Мужика-то в белом фартуке заприметил? Ну, дак это я…
Алехин недовольно почесал за ухом, сказал:
- Бабкин у тестя, должно, и ночевать остался… Я ждал-ждал, жрать ужасти как захотелось…
- Ничего подобного. Он задним ходом вышел.
Ложась спать, Пузиков сказал:
- Слушай, Алехин. Я вынюхал, что послезавтра будет вечеринка у помощника начальника станции… Как его фамилия-то?
- Я знаю: Бревнов, звать Алексей Кузьмич, - с гордостью отрапортовал Алехин.
- На этот раз молодчага. Дак вот. Нам с тобой надо на эту вечеринку попасть. Может, там самую главную птицу схватим. Понял? Ты прямо войдешь и скажешь на ухо хозяину, что ты агент угрозы, что хочешь, мол, остаться на вечере под видом, ну, хоть… черт его знает… ну, хоть десятника по земляным работам. Понял? А я потом приду. А завтра подговори носильщика Носкова, передай ему вот эту бутылку коньяку, - он здорово вино жрет… - пусть выпьет и по сигналу явится на вечер и скажет вот какие слова… запиши. И адрес его запиши. Записал? Чтоб в точности. Он тоже замешан.
Чуть свет Пузиков исчез.
Алексей Кузьмич Бревнов жил широко, и вечер устроен на славу. Стол ломился закусками, пирогами, выпивкой. Среди гостей лица почетные: инженер-механик Свистунский, начальник станции Петров с супругой, священник. Конечно, был Бабкин с невестой Варечкой и будущим тестем.
Бабкин сегодня весел, прикладывался к рюмочке, играл на гитаре и рассыпался Варе в любезностях.
Хозяин, Алексей Кузьмич, сиял пуговицами на новенькой тужурке и тоже приухлестывал за Варей. Бабкин возбуждал в нем изрядное чувство ревности. Хозяин старался ему дерзить, но Бабкин огрызался.
- Это из рук вон, - говорил раскатистым басом инженер Свистунский, - сегодня опять обнаружена кража из вагона с грузом мяса.
- Слышали, слышали, - подхватил кто-то.
- И что стража смотрит, ведь под самым носом вагон стоял. Отсюда из окна видать… Позор!
- Увы! Испортился народ наособицу, - воскликнул священник и откромсал добрый кусок пирога.
- Черт знает, Иван Пузиков не едет. А пообещал, - уныло промямлил Мерзляков, потянувшись к выпивке.
- Плюньте вы на этого Пузикова! - крикнул охмелевший Бабкин. - Черта ли понимает ваш Пузиков! Сами разберем… Мы ужо опять ночью под вагон залезем. Товарищ Мерзляков, возьмите меня в свою компанию!
Все захохотали. А дорожный мастер Ватрушкин потер подбитый Мерзляковым нос.
В это время вошел молодой парень. Он что-то пошептал хозяину, тот деланно улыбнулся и сказал гостям:
- Это вновь командированный десятник земляных работ. Присаживайтесь с нами, товарищ.
Алехин смирно сел в угол, закурил папиросу и стал наблюдать, нахмурив лоб. Ему подали стакан чаю и кусок пирога.
Бабкин задирчиво кричал:
- Видали мы Пузиковых!!! К черту их!
- Потише, - осадил его хозяин, взглянув на Алехина. - В противном случае попрошу вас удалиться.
- И что ты ко мне вяжешься, - охмелевшим языком сказал Бабкин. - Может, к Варечке ревнуешь? А?
- Прошу меня не тыкать. Невежа! Без году неделя служит, а тоже позволяет себе…
- Ах, вот как… Что?!
Но в это время Алехин, взглянув на часы, распахнул окно. Из окна темнела ночь. По лестнице загрохотали грузные шаги, и в комнату ввалился пьяный носильщик Носков. Покачиваясь, он взглянул на подмигнувшего ему Алехина, помахал картузом и, глупо ухмыляясь, сказал:
- Честь имею поздравить с днем рождения!.. Честь имею объявить, что Иван Пузиков сейчас будут здесь. Хи-хи-хи… До свиданьица, - он было повернул к выходу, но Алехин загородил ему дорогу:
- Товарищ Носков, сядьте и - ни с места.
Гости разинули рты. Хозяин ерошил волосы, пьяный Бабкин лез к нему:
- Плевать я хотел на этих дураков, на сыщиков!.. Нет, ты мне ответь… Ревнуешь? Может, Варечку поддедюлить хочешь? Бери! Бери!
- Убирайся к черту!
- Бери! Я отказываюсь. Сам отказываюсь… Чьи на ней часы? Краденые… Вот этот самый Носков носильщик, восемнадцатого марта ящик с лампочками упер из вагона да агенту постройки на часы выменял, а часы будущему папаше всучил… Пожалуйста, сиди, Носков, не корчи рожи!.. И вы, папаша, не огорчайтесь.
- Безобразие! - кто-то кричал. - Ишь нализался… Выведите его вон!
- Кого? За что? - взывал Бабкин. - Меня-то?
Бабкина-то? Что он правду-то говорит? А чьи сапоги-то на мне? Краденые, вот и клеймо казенное… Из вагона… Мне подарил их мой будущий папаша. Уж извини, папаша. Раз начистоту, так начистоту… Вот Пузиков придет, все ему открою… Я много кой-чего знаю. Где Пузиков?
Алехин заглядывал в окно, в ночь. Пузиков не появлялся. Гости были как в параличе. Варечка истерически повизгивала. Ее отец весь побагровел и, сжимая кулаки, надвигался на Бабкина. С Носкова сразу соскочил хмель Бабкин колотил себя в грудь и, кривя рот, кричал сквозь слезы:
- Я за правду умру, сукины дети!.. Да! Умру!!
И вдруг трезвым, спокойным голосом:
- Ваше благородие, а где же пуговка-то у вас?
Алексей Кузьмич Бревнов, хозяин, быстро провел рукой по пуговицам, быстро скосил вниз глаза; блестящей пуговицы на тужурке недоставало.
- Вот она, - сказал Бабкин, протягивая пуговицу. - Я ее вчера в вагоне нашел, в том самом, откуда вы вот эту телятину украли.
Хозяин залился краской, побледнел, выхватил из рук Бабкина пуговицу и швырнул на пол.
- Стервец! - крикнул он и весь затрясся от злобы.
Бабкин поднял пуговицу, посмотрел на нее.
- Да, ошибся… Извиняюсь… - промямлил он. - Действительно не та: топор и якорь на ней есть, а сукно серое, видите, кусочек болтается. У вас же сукно черное… Извиняюсь.
- Милицию сюда! Протокол! - колотил хозяин в стол кулаком.
- Стой! - крикнул Бабкин. - Милицию я и сам приглашу. Стой! Забыл совсем. Идемте в вагон… Эй, где Пузиков? Идемте в вагон. Иначе все под суд за укрывательство. Отвечаю головой. Мы и без Пузикова обнаружим.
Обрадованные скандальчиком гости повалили за Бабкиным.
При свете фонаря в вагоне на туше мяса лежала блестяшая пуговица с клочком сукна, а вместо черноусого пьяного Бабкина, но в его одежде, пред ошалевшей и перепуганной компанией стоял бритый, совершенно трезвый, широколобый человек со строгими глазами и ртом.
- Конторщик Бабкин, которого вы три недели тому назад взяли на испытание, это я самый и есть, Иван Пузиков, деревенский Шерлок Холмс. Алехин, подай-ка пуговку сюда!
Он твердо подошел к Бревнову, примерил пуговку и твердо сказал:
- Ты, Бревнов, арестован. За компанию с тобой - Носков и торговец Решетников. А там распутаем весь клубок. Ну, Алехин, понял ли хоть теперь-то всю мою музыку? Эх ты, ежова голова. Покличь милицию!
Алехин, казалось, был ошарашен больше всех. Он высунулся из вагона и засвистал в свисток с горошинкой, как Соловей-разбойник.
ВЕРНАЯ ПРИМЕТА
Этакая гнусная, убийственная погода. Веселые дни куда-то ушли на юг, над городом - сумерки. Но зелень еще шумит, и пожелтевших листьев не так много. Вторую неделю моросит упорный дождь. Озябшие, насквозь пронизанные изморозью человечки понуро шагают, как тени; и тени их на мертвом свету электрических огней зловеще скользят по мокрым поверхностям асфальта, камня и грязных луж.
Слякоть, холод, скука.
- Не забудь, попадья, приготовить мне к утру фланелевые кальсоны, - говорит отец Ипат матушке. - Покойник… Завтра хоронить.
- Кого это? - спрашивает матушка.
Отец Ипат смотрит на нее октябрем и невольно бросает:
- Кого надо. Этакое ненастье бог послал…
- А покойник-то богатый? Вот крыша текет.
- На этого покойника стекла вставим и печь переложим. Сахару надо запасти… Сахар дорожает. Крыша подождет.
* * *
А старик-покойник недвижимо лежал в гробу. Ему тоже противна эта погода: зажмурился навеки.
В купеческом доме тишина. Только монахиня бредит в переднем углу по книге, в ее руках восковая свеча, и лицо ее желто, как воск. Да еще там, через три комнаты, пьет чай осиротевшая семья. Щупленький, нервный дьякон Смиренский кладет в стакан варенье, лимон, сахар и, помешивая ложечкой, тоненьким тенорочком говорит:
- Да, да. Я верю в приметы, верю. И как не верить, когда мы окружены тайной бытия, а знания наши зело мизерны.
Во время разговора он часто облизывается, оскаливает зубы, оправляет лохматые волосы. Ему в рот подобострастно глядит вся семья, ожидая великих откровений. Общий любимец, кот Васька, сидя на плече хозяйки, тоже смотрит дьякону в лицо и что-то припоминает.
- Например, когда воет собака… Ежели голову вниз - всегда перед покойником. Собака чует.
При слове "собака" Васька сразу вспомнил, что дьякон похож на Полкана, того самого, что недавно задал Ваське трепку.
"Страшно, - подумал Васька и поджал уши. - Ежели залает - убегу".
- Или вещие сны… Это изумительно, - продолжал дьякон.
Он очень долго повествовал. И наконец ушел, ссылаясь на головную боль и нездоровье.
* * *
Кладбище. Утро. Такое же пасмурное, холодное, промозглое. Мокрые кресты и могилы стоят, как древние старухи с заплаканными лицами, не зная, куда пойти. Ветер шумит вершинами, срывает желтые листья. Мертвыми, неприкаянными мотыльками они опускаются в разрытую могилу, которую торопливо доканчивают два могильщика.
У самой могилы, на приступках богатой часовни-памятника, стоит обмотанный шарфом дьякон Смиренский, рядом с ним толстый псаломщик, успевший хлебнуть пивца, и кучка нищих. Нищие ругаются из-за мест.
- Я чувствую себя прескверно, - говорит дьякон, глядя на дно могилы. - Не мог идти к выносу, через весь город… Ослаб.
- Покойнику безразлично, - басит псаломщик. - Хотя, конечно, могут меньше заплатить.
- Сквалыги! - окрысился из могилы сторож, карабкаясь наверх. - Три часа торговались. А ежели с богатых не сорвать, так с кого же и взять-то? Ну, я им и загнул.
- Знамо, - сказала нищенка. - Сверх земли не ляжешь.
- А вот знаете ли, - начал надтреснуто дьякон, - видел я сегодняшней ночью вещий сон… И ужасно боюсь… И сердце мое в сугубой тревоге…
- Чу, идут! - гукнул псаломщик и, вытаращив красные глаза, стал спешно раздувать кадило.
- Давай сюда, идут… - оказал дьякон.
Вдали послышалось пение. Все сняли шапки. Процессия приближалась, хлюпая по вязкой грязи. Доносился плач и стон.
И вдруг каким-то чудом солнце прогрызло тучу, ослепительно брызнул радостный сноп лучей. Все сразу преобразилось, ожило. Пронеслась стая дроздов и села на красную, как кровь, рябину. Плач оборвался, на устах мертвеца скользнула примиренная улыбка.
И одновременно с лучами солнца откуда-то примчалась свора игривых псов. Не замечая ни солнца, ни покойника, ни грозных окриков толпы, они возле самой могилы, под ногами дьякона, затеяли веселую карусель и грызню.
- Пшли прочь! Прочь!! - истерически взвизгнул дьякон.
- Бей их! - гаркнул псаломщик, поддев ногой закувыркавшегося пуделя.
Нищие с криком бросились на псов. Дьякон, подхваченный азартом битвы, все забыл:
- Благолепие нарушать! Нна!! - Он наотмашь дважды огрел рыжего, как теленок, пса дымящимся кадилом, поскользнулся и съехал на самое дно могилы.
Собаки опрометью мчались во все стороны. Быстрее всех, перепрыгивая сразу через две могилы, тесал рыжий пёс. В его беге был заполошный звериный ужас. Тлевшая шерсть на его лохматой спине клубилась дымом.
Во время обряда погребения позеленевший дьякон весь дрожал, стучал зубами и путал возгласы.
"Конец… Верная примета"… - холодея, думал он, и сердце его замирало. А когда провозглашал вечную память, заплакал и лишился чувств.
Тучи опять заслонили солнце, и кладбище вновь покрылось мутной мглой.
Дьякон слег. Он отказывался принимать лекарства, безвольно мотал головой, говоря с убеждением доктору и плачущей жене:
- Напрасно. Не помогут ваши снадобья. Воля божья. Заживо в могилу сверзился и попа, отца Ипата, голого во сне видал.
Он так крепко верил в свои приметы, что через неделю умер.
ЗЕЛЕНЫЙ ОСТРОВОК
Товарищ Антон Словечкин, городской человек, ни разу не бывший в глухой деревне, прибыл на станцию в самый Егорьев день. Ни одной подводы. Пришлось в село Красные Звоны, куда он был командирован партией, пешком брести. Погода теплая, дороги развезло в кисель. Скакал, скакал в штиблетах по закрайкам, невтерпеж, разулся. А дорога пошла книзу, грязь сильней, засучил брюки выше колен. Весело колокола гудели, обедня кончилась.
В избе предсельсовета три бородатых мужика - красный, белый, черный, - обхватив друг друга за шею, сидели под березками и орали песни.
- Эй ты, хлюст! - хрипло крикнул красный вошедшему Словечкину. - Перекрести рожу-то! Ты кто таков?
- Политрук Словечкин.
- А-а-а, здрасте, здрасте, - спохватившись, сладко и нежно проговорил красный. - Извините, прошибся, не признал. Премного довольны вам. Бумажка об вас получена, да. Садитесь, товарищ. Пивца? Кум, двинься! Примерз?! Ишь ты развалился, как в санях. А я - Трифон Козырев, сельсовет, главнеющее лицо. Садись! Баба, плесни-ка еще щец порядочно…
- Ведь вы коммунист? - опустился на скамью Словечкин.
- Да, выходит - навроде коммуниста. Приняты.
- А почему же у вас иконы?
- А так, ни к чему. Так что бабе удовольствие, - сказал сельсовет и покосился на жену.
- А что же иконы, - вступились черный с белым, - иконы стоят и стоят, пить-есть не просят и налогу с нас не требуют.
- Зато поп, наверное, требует, - вскинул голову Словечкин.
- Дак мы попа не садим на божничку-то, - сказали белый с черным.
- А это вот у меня висит портрет Карломарса, - обернулся к стене хозяин и махнул рукой на пустое место. - Баба! - крикнул он. - Ты куда, дурья твоя башка, Карломарсов портрет задевала?
- Сейчас, - робко откликнулась женщина и полезла на верхнюю полку, где стояли кринки с молоком.
- Да что у тебя нет другой-то покрышки, черт? То есть невозможно с таким народом по всей программе жить. Башку проломаю за портрет! Дай-ка пива сюда порядочно. Хлебай, товарищ… Щи жирные.
Ели из общей деревянной чашки. Товарищ Словечкин брезгливо морщился.
- Что это? - с ужасом крикнул он и бросил ложку.