С этими словами червь проворно уполз под шляпку гриба и пристроился там отдыхать.
- Нашего брата червя много, - рассказал новый знакомый Луннику. - Ведь и ты, комар, сначала бываешь маленьким красным червячком, а потом уже обретаешь крылья. Мушиные черви, которые живут в падали и мясе, лучше всех устроились. Они никогда не знают голода, потому как живут прямо на своей пище.
Но Лунник не был раньше червяком. Он сразу стал комаром и уже подумывал сменить свое обличье. Лежа под листом, он воображал себя разными животными. Птицей он уже побывал, морским животным, насекомым. Хуже всего, конечно, быть комаром. Мухой или даже шмелем - лучше. Никто специально этого ему не говорил, но, чтобы снова стать собакой, Луннику надо последовательно пройти в обратном порядке через все стадии превращения. Но пока возвращаться не хотелось, ведь его приключения только начались. В душе он искал те существа, которые чувствовали бы себя наиболее счастливыми. Пока таковыми оказались комары, но они гибли в неимоверном количестве! Лунник никак не мог понять постоянной веселости этих крохотных насекомых, которые могли погибнуть в любое мгновение.
- Мы об этом просто не думаем, - сказал Луннику один комар. - Зачем омрачать жизнь мыслями о смерти? Все живущие на земле рано или поздно умирают. Если с самого рождения только думать о том, что настанет миг исчезновения, то и жить не стоит. А кто больше, кто меньше живет, это не так важно. Важно, что ты жил весело, во всю силу радости бытия.
Лунник удивлялся мудрым мыслям такого маленького существа. Такого он не слышал даже от ворон, которые прослыли среди всего животного мира самыми умными. Правда, они считались почти бессмертными. В свое время Первая Ворона, которая пыталась женить на себе Лунника, соблазняла его многолетием, долгой жизнью.
По правде говоря, Лунник считал свое превращение в комара большой ошибкой, но уже ничего нельзя было поделать. Хорошо, хоть пребывание в этом обличье было временным. Комариная жизнь могла быть такой короткой, что Лунник мог так и погибнуть комаром, не изведав другие обличья. Иногда приходила пугающая мысль: а если превратиться в человека? В двуногого, покрытого шкурами убитых животных безжалостного охотника, преследователя зверей, мучителя собак, вооруженного острыми копьями - продолжениями его слабых рук, луками и стрелами, которые поражали добычу на большом расстоянии. Но Лунник быстро отгонял эту мысль. Превратиться в человека? Это означало стать совсем чужим и враждебным ко всему остальному живому миру. Безжалостно уничтожать все живое вокруг себя.
И все же так хотелось посмотреть вблизи жизнь этого удивительного существа.
2
- Мне кажется, этого тыркылына я раньше не видел, - произнес низкорослый человек с чуть кривым носом и показал на оленя.
- Откуда он появился? Может, из дикарей пристал? - предположил второй, который держал в руках смотанный в аккуратное кольцо ременной аркан с отполированным костяным кольцом.
- Не тощий, однако, - предположил второй. - Может, заколем на мясо?
Лунник, превращаясь в оленя, даже и не подумал, что его могла ожидать такая участь. Эти люди запросто его могли съесть, и на этом могло закончиться его удивительное путешествие с превращениями. Новообращенный олень отбежал в середину стада, намереваясь вообще вырваться подальше, уйти к диким оленям, которые паслись за перевалом, и где он обрел новый облик.
Он услышал свист ремня над головой, резкий рывок едва не сломал шею, голова вместе с рогами запрокинулась назад, остановив его.
Люди повалили на землю Лунника.
- О, сильный! - сказал Кривоносый.
- Молодой! - добавил Арканщик.
- Посмотри, какие у него яйца! - Кривоносый раздвинул задние ноги Лунника и показал покрытые мягким пухом чуть продолговатые шарики. - Я лучше его возьму ездовым оленем. А осень пустим его к важенкам, пусть нам наделает хороших телят.
Не снимая с рогов аркана, Луннику позволили подняться и повели к хижине. Здесь его привязали к грузовой нарте.
- Буду дрессировать его как правого пристяжного, - сказал Кривоносый.
Лунника охватила такая радость и благодарность к своему спасителю, что он не удержался и лизнул его в руку.
- Какомэй! - воскликнул человек. - Ласковый!
- Потому что молодой, - сказал Арканщик.
Люди удивлялись понятливости и сметливости Лунника, и Кривоносый даже заметил:
- Будто человеческую речь понимает.
- Есть такие олени, - сказал Арканщик. - Священные, выросшие на воле, среди диких.
- Так, может, не стоит делать из него ездового?
- Он, конечно, умный, - после некоторого раздумья произнес Арканщик, - но чтобы понимать человеческую речь… Это нам только кажется.
Оба внимательно посмотрели на Лунника. Он отвел глаза в сторону и решил быть поосторожнее.
Когда его впервые поставили в упряжку, он нарочно путался, сбивался с ритма, тянул в другую сторону, пока не получил костяным наконечником хорея чувствительный удар в промежность.
И все-таки люди явно отличали его от других оленей и уже на третью ночь стали привязывать его к грузовой нарте. Лунник отошел от стойбища, спустился к речке и берегом вышел на склон холма. Его вел манящий тонкий запах оленьего мха-вапака и белых грибов. Лунник ел их с большим удовольствием и вкусом, громко чмокая большими мягкими губами, и радовался тому, что на этот раз он питается только растительным кормом, не пожирает падаль, мясо, не пьет кровь.
К утру он вернулся к ярангам и прилег возле грузовой нарты.
Подбежал щенок и робко лизнул в черный влажный нос.
За щенком явилась тощая кормящая сука с отвисшими сосцами и тоже лизнула нового оленя. Лунник вдруг с болью в сердце вспомнил свою мать, свою свору, оставшуюся на острове, и почувствовал тоску.
- Он будет ездовым, - сказала сука щенку.
- Он мне нравится, - щенок еще раз лизнул оленя, на этот раз чуть выше носа.
Лунник сдерживал себя, чтобы не заговорить с собаками, не дать им догадаться, что он понимает их речь.
Собак в стойбище всего было шесть. Они помогали пасти большое оленье стадо, а зимой, видимо, их запрягали в нарты, хотя, наверное, предпочитали оленей. Эти собаки почему-то вились вокруг Лунника, словно чувствуя в нем своего.
С наступлением утра в яранге послышались голоса. Сначала вышли две женщины и удалились в сторону речки, откуда они вернулись с котлами, наполненными свежей водой.
После утренней трапезы из яранги показались человеческие детеныши, одетые в тонкие оленьи шкуры. Лунник, не потерявший своего собачьего обоняния, сразу различил, что это мальчик и девочка. Мальчик был постарше, и девочка звала его Нинкэй. Имя девочки оказалось Нэан.
Дети подошли к Луннику.
- Он красивый, - сказала девочка, робко погладив лежащего оленя.
- Он будет моим, - заявил мальчик.
Он обошел оленя со всех сторон, потрогал рога и даже подергал за длинную шейную шерсть.
Лунник никогда не видел так близко человеческих детенышей, и, чтобы не спугнуть их, он даже старался не делать резких движений и не дышать громко. Эти маленькие люди рождали неизвестное ранее чувство удивительной нежности, ощущение чистоты и вместе с тем хрупкости. Девочка отбежала к речке и вернулась с горстью голубоватого оленьего мха. Она угостила Лунника, и он с удовольствием сжевал чуть горьковатый вкусный мох. А мальчик снял с пояса туесок из толстой моржовой кожи и помочился в него. Он поднес заполненный теплой жидкостью сосуд, и Лунник вдруг почувствовал необыкновенную жажду. Человеческая моча оказалась самым сладким лакомством из всего того, что он когда-либо пробовал. С огромным наслаждением выпив мальчишескую мочу, новообращенный олень вылизал изнутри досуха кожаный сосуд.
- Он очень хороший, - сказал мальчик и погладил нового оленя маленькой ладонью от межглазья до самых ноздрей.
Из яранги потянуло дымом горящих дров. Лунник знал, что двуногие умеют добывать горячее пламя и греются возле него, варят пищу, не довольствуясь только сырым мясом. Мать позвала детей, и Лунник снова улегся на землю. Похоже, он становится любимцем среди двуногих - больших и маленьких. Два других ездовых оленя, привязанных к нарте, обменялись по этому поводу замечаниями.
- Не успел появиться, и уже люди ласкают его, - заметил один с обломанным рогом.
Другой, совершенно белый олень без единого темного пятнышка, проронил:
- Людям трудно угодить.
Ездовых оленей летом почти не использовали. Поэтому Лунник пока служил больше детской игрушкой, позволяя мальчику и девочке даже взбираться на себя верхом. Иногда приходилось тянуть грузовую нарту. Мужчины закалывали оленей на пригорке, над речкой. Это действо называлось вылгыкаанматгыргын - убиение тонкошерстных оленей. Это были подросшие телята, чья шкура как раз достигала такого качества, когда из нее можно было шить нижнюю одежду - штаны шерстью вниз и нижнюю кухлянку. Не показывая своего отвращения и горечи, низко склонив голову, Лунник тащил тела бездыханных молодых оленей.
Возле яранги женщины подхватывали печальный груз и ловко разделывали туши, отделяя сначала шкуру, затем вспарывая живот. Внутренности осторожно вынимали, кровь собирали в деревянные сосуды, затем туго заполняли желудок и вешали его так, чтобы дым от костра обволакивал его. Детишки вились вокруг женщин, клянчили лакомые куски, обследовали снятую шкуру, чтобы вышелушить из нее большие белые личинки овода. Шкуры вешали на просушку, потом клали на широкую доску и каменным скребком счищали с них остатки жира.
Лунник наблюдал за всеми этими манипуляциями и внутренне содрогался, представляя себя на месте поверженных оленей.
Настала самая лучшая пора в тундре - середина лета. Ягоды начали наливаться соком, повсюду в самых неожиданных местах вырастали грибы, и Лунник лакомился ими вместе с другими ездовыми оленями, которых держали возле яранги. Кроме того, ему перепадала моча из кожаного сосуда Нинкэя. Быть любимым человеком означало прежде всего безопасность.
Когда солнце склонялось к горизонту и с окрестных холмов и глубоких распадков, где сохранялся никогда не тающий снег, начинало веять прохладным ветром, животные при яранге собирались на солнечной стороне. Приходили собаки поболтать с чудным оленем и дивились его рассказам о том, как он был собакой, потом превратился в нерпу, был вороном, комаром…
- Мы слышали эти сказки от других собак, - сказала тощая Сука.
- Разве вы не воете на Луну и не стремитесь подняться к светлому кругу? - спросил Лунник.
- Мы воем на Луну, - признался старый Кобель, - но нас немного, и вой наш слаб. Чтобы подняться к Луне, нужен большой хор.
- А я все-таки поднялся к Луне и вкусил ее, - похвастался Лунник.
Однако он чувствовал, что ни олени, ни собаки не очень верили ему. Вообще и олени, и собаки относились к Луннику с некоторым предубеждением и осторожностью. Разве это видано было, чтобы оленя вот так запросто отпускали бродить по тундре, самостоятельно кормиться, уходить от стада и яранги.
- Удивительный олень! - восхищался Кривоносый. - Может быть, это Дар Богов?
Мужчины, видимо, утвердились в этой мысли и решили воздать Оленьим и Тундровым Богам особую благодарность. Тем более что именно Праздником Дарения Благ заканчивалось время Убиения Тонкошерстных Молодых Оленей.
Еще на рассвете мужчины вынесли наружу продолговатое, хорошо отполированное от долгого употребления деревянное блюдо, накрошили в него кусочки прэрэма - копченной в холодном дыму оленьей колбасы, смочили их в рилкыриле - кровавом месиве из оленьего желудка, образовавшегося от смешения крови и полупереваренного мха, водрузили на легкую нарту. Запрягли только одного Лунника, покорно подставившего под узду свою шею. Рога его украсили бахромой из горностаевого и лисьего меха, а между глаз повесили большую голубую бусинку на нитке, свитой из ножных оленьих жил.
В процессии участвовали все жители яранги - женщины и дети. Они тоже принарядились, особенно женщины, облачившиеся в праздничные меховые комбинезоны из оленьих шкур.
Медленно прошли берегом речки к холму, украшенному огромной горой побелевших от времени оленьих рогов. Как выяснил, прислушиваясь к разговорам, Лунник, именно в этом месте оленные люди хоронили своих соплеменников. Кое-где вперемешку с оленьими рогами виднелись такие же белые человеческие черепа, оградки из мелких камней, обозначающие последнее земное место человека.
Кривоносый взял горсть прэрэма и бросил в сторону рогов и могил, приговаривая:
Возносим благодарность
Оленьим и Тундровым Богам,
Кто дарует нам пищу и кров,
Кто посылает нам оленей…
После него все остальные бросили по горсти, а потом оставшееся съели сами, щедро наделив детей.
Лунник в человеческой семье занял особое положение. Прежде всего в нем не чаяли души дети, да и он относился к ним с особой нежностью. Взрослые же чувствовали в нем не совсем обыкновенного оленя и обращались с ним настороженно, но бережно.
- Может быть, в нем явился Дух Оленя? - предположил Кривоносый.
- Может быть, - согласился с ним Арканщик.
Лунника стали водить в большое стадо, которое паслось в устье реки, впадающей в Неизвестное море. Когда Лунник увидел безбрежный водный простор, он вспомнил свое пребывание в собачьем обличье, время, когда был нерпой в зимнем холодном океане, и ему показалось, что это было так давно и так неправдоподобно.
Стадо держали близко от морских ветров, чтобы оградить его от комаров и оводов, которые боялись студеного дуновения.
Лунника окружили молодые важенки. Они еще только посматривали на него, как бы примеривались к нему. Время больших брачных церемоний еще было далеко впереди, оно придет, когда ночи станут совсем темными и солнце будет надолго уходить за горизонт. Но Лунник все равно чувствовал затаенное волнение: неужто на этот раз ему все же придется жениться? И у него будет оленье потомство?
Лунник встряхивал своей украшенной большими рогами головой, отгоняя непрошеные мысли, и вместе с молодыми важенками бродил по прибрежной тундре, выискивая голубоватый олений мох-ватап и сочные грибы. Он пробовал уже созревшую, сладкую тундровую ягоду-шикшу, и от ее сока нос у него стал лиловато-черный.
Комар сошел. На какое мгновение Лунник пожалел о том, что так и не разузнал, куда исчезают эти полчища кровососущих насекомых, чтобы на следующий год снова появиться в тундре, доводя до безумия все живое.
Гуляя по кочкам, он осторожно ставил ноги-копыта, чтобы ненароком не раздавить мышку. Эти крохотные живые комочки, показавшиеся ему огромными устрашающими зверями, когда он был маленьким комаром, казалось, работали больше всех. Они выгрызали острыми зубами сочные коренья и складывали в подземные хранилища, чтобы зимой не думать о пропитании. Иногда они орали на него:
- Убери ноги, рогатый! Раздавишь!
Но главной заботой Лунника был гон у оленей. То, что называла сексом его недолгая комариная подруга. Если он останется на зиму здесь, то ему придется жениться и к весне стать отцом нескольких телят. Как понял он из разговоров людей, оленные люди возлагали на него большие надежды в улучшении породы.
- Надо сделать так, чтобы он покрыл как можно больше важенок, - рассуждал Кривоносый.
Он обещал детям наделить их от следующего приплода личными ездовыми оленями, годными к упряжке. Из ближних приречных кустов приволок толстые ветки и положил сушить на солнце, чтобы потом сделать из них легковые нарты, вроде тех, которые сейчас отдыхали, прислоненные к северной стороне яранги.
Как ни хотелось Луннику расставаться с оленным стойбищем и, особенно, с маленькими детишками, какой-то внутренний зов, которому он не мог противиться, звал его дальше в дорогу.
Иногда он отчетливо слышал голос Луны. Особенно когда она показывалась над горизонтом.
Ты, вкусивший ломтик Луны
И обретший волшебный дар
Превращений в иных зверей,
Понимающий всех живых,
В той тоске по лунному свету,
По сиянию без лучей,
По желанию громко выть,
Ты мне ближе других существ…
В одну из лунных ночей, когда Луннику так хотелось завыть по-собачьи на сияющую над тундрой полную луну, на оленье стадо напали волки, дикие сородичи собак. Они подкрались со стороны распадка и сначала схватили несколько подросших телят. Все стадо бросилось врассыпную, один Лунник остался перед разъяренной сворой с разинутыми пастями, с остроторчащими клыками, тускло блестевшими при свете Луны.
- Подберитесь к нему сзади! - рычал матерый волк с сединой по тощему хребту. - Хватайте его за жирные ляжки!
Услышав это, Лунник мгновенно развернулся и поддал рогами приблизившегося волка. С визгом тот свалился с рогов. Такая же участь постигла второго нападавшего, третьего.
Разъяренный Седой решил напасть на оленя сам. Улучив минуту, он прыгнул на круп Лунника и вцепился зубами в загривок. Однако толстая шерсть не позволила волку добраться до мяса. Олень неожиданно для волка упал на спину и придавил Седого всей тяжестью своего тела. Волк раздал челюсти и отстал. Похоже, повредил хребет. Ноги не шли, и он отполз в сторону.
Лунник услышал голоса людей. Они бежали, размахивая копьями, стараясь громкими криками отпугнуть волков.
Но волки, похоже, поняли, что лучше прекратить нападение на стадо и ограничиться несколькими тушами.
- Это он спас наше стадо! - сказал Кривоносый.
- Воистину он Священный, - добавил Арканщик.
Так Лунник получил имя от человека и даже стал откликаться на него.
В темные лунные ночи Лунник спускался к стынущей речке и смотрел оттуда на восходящую Луну. Он помнил, что как раз в это время его сородичи-собаки на острове Илир тоже выходят на берег и, уставившись на Луну, тихо повизгивают в нетерпеливом ожидании, пока ночное светило набирает силу, с каждой ночью становится все больше и округлее. Они ждут, когда Луна достигнет полной зрелости. И тогда собачий хор тоже достигнет своей наивысшей громкости, и какой-нибудь счастливчик откусит кусочек от светящегося круга.
Студеный вкус Луны всегда присутствовал во рту у Лунника с того самого мгновения, как он ухватил зубами край светящегося круга. Это было немного похоже на вкус тающего снега, но не превращающегося в воду, и в то же время напоминало нечто влажное, чуть скользкое.
Ведь не он один, вкусивший Луну.
Потому что Луна, достигнув своей округлой зрелости, начинает постепенно убывать, обкусываемая другими собаками. Те, кому удалось это сделать, тоже получают дар перевоплощения и начинают понимать речь всех живых существ. Значит, они тоже уходят из своей стаи в поисках приключений. Очень может быть, что среди мышей-леммингов, среди диких и домашних оленей, среди нерп и лахтаков, белых и бурых медведей, среди множества насекомых и даже среди ползающих червей есть бывшие сородичи Лунника. Но почему только собакам дано обкусывать и уменьшать лунный диск?
Почему вкусивший Луну получает не только дар, но и неодолимое желание перевоплощения? Вот и теперь Лунник, как бы ему ни было хорошо в этом стойбище, где он снискал всеобщее уважение и любовь и взрослых, и детей, снова чувствует внутренний зов иного перевоплощения, желание пуститься в дальнейшую неведомую дорогу.