- Тощеватый, конечно. Яйца у него хорошие, потомство могло быть хорошим.
- Целое стадо Лунных Псов! - усмехнулся старший. - Заколем его на рассвете.
От этих слова дрожь прошла по телу Лунника.
- Гляди, испугался, будто понял наши намерения! - воскликнул старший. - Нет. Заколоть его надо непременно.
Лунник вспомнил свои мысли о смерти и бессмертии под толстым слоем снега, когда он хоронился от пурги в стаде диких оленей. Выходит, пришла пора испытать: смертен он или нет. Может ли он умереть от руки человека, по его желанию? Или бессмертие означает лишь долгую жизнь без вмешательства извне? Почему-то не хотелось искать ответа немедленно. Чтобы избежать этого испытания, надо уходить отсюда.
Лунник слегка потянул ремень, который он был привязан к яранге. Узел был прочен.
До утра еще оставалось достаточно времени.
Полная Луна сияла в темном безоблачном небе, и Луннику казалось, что он слышит, как где-то далеко воет собачья стая, поднимая на острие звука желающих вкусить часть светящегося круга. Но Луна оставалась по-прежнему нетронутой и идеально круглой.
Оленем опасно оставаться.
Но выбор в зимней тундре был невелик. Из летающих оставались куропатки и вороны.
Под толстым слоем снега в норах спали суслики и мыши, изредка просыпаясь, чтобы подкормиться из запасенных летом кладовых сладких корешков. Белый медведь ушел в торосистое море. Песцы и лисы сновали в поисках пропитания. Всеобщий голод наступал в зимней тундре.
В кого превратиться?
Лунник думал и мечтал в дремоте. Он еще не был мощным белым медведем, которого боялись все, не превращался в кита, в перелетную птицу: утку, гуся, журавля… Перелетные птицы столько видят во время своих долгих путешествий. Когда Лунник был вороном, эти черные птицы с пренебрежением отзывались о перелетных птицах. Лунник же пока только в мечтах мог себе представить огромные пространства земли, через которые пролегали пути мигрирующих пернатых. Сколько же удивительного и незнакомого видят летящие на высоте!
Главное, не превратиться в человека, потому что на этом прекратятся все превращения и он навсегда останется двуногим и прямоходящим луоравэтланом!
3
Лунник в облике росомахи уже два дня бежал по тундре в поисках пропитания. Иногда ему попадались промерзшие до каменной твердости, осмелившиеся выползти на мороз мышки, но чаще приходилось копать снег, чтобы добраться до пожухлой травы, льдинок-ягод, грибов и даже жевать олений мох-ватап. Хотя росомаха и считалась всеядным существом, она все же любила мясо, и предпочтительно слегка подпорченное, падаль, присутствие которой она чуяла издали. Голод сжимал пустой желудок, горькая слюна непроизвольно вытекала из разинутой пасти.
Зарывшись в снег на ночь, Лунник смотрел на ночное светило, которое заметно уменьшалось в размерах: значит, кто-то из его сородичей получал дар превращений и начинал понимать любую речь живого существа.
Ранним утром Лунник почуял отчетливый запах падали. Густая слюна вожделения заполнила пасть, нос сам повернулся в ту сторону, откуда доносился сладостный, живительный, питательный аромат падали, и, несмотря на истощение, Лунник рванул вперед по снежной целине, оставляя за собой глубокий след.
Запах становился все сильнее, мощно притягивал голодную росомаху, словно невидимая сильная рука протянулась над снежной равниной. Лунник вспомнил, что именно такой запах имел дохлый кит, выброшенный волнами на остров, где жила их свора.
Сначала он увидел большую ярангу, моржовая покрышка которой странно светилась изнутри. Но запах притягивал на другую сторону, в небольшую долину замерзшей до дна и занесенной снегом речки. Прибрежные кусты ивняка едва торчали над сугробами. На склоне Лунник увидел странное сооружение из дерева, вроде пасти, внутри которой лежал вожделенный кусок китового мяса с толстым слоем чуть пожелтелого сала. Он был такой старый, что мощью своего запаха он едва не сводил с ума Лунного Пса, превратившегося в росомаху.
Обойдя сооружение, Лунник приноровился и сунул переднюю лапу в деревянную пасть, намереваясь схватить мясо. Он не заметил тонкую струну из китового уса, задел ее, и деревянная пасть с глухим стуком прижала левую переднюю лапу. Это была древняя охотничья ловушка, с помощью которой двуногие ловили пушного зверя!
Лунник издал громкий вой от боли и ужаса.
Замолкнув, он услышал хруст снега под подошвами идущего человека. Это была женщина в меховом комбинезоне из коричневой тонкой шерсти молодого оленя. Итак, если Лунник не превратится в человека, для него наступил последний миг жизни. Его убьют, сдерут с него шкуру, хорошенько выделают и сделают из нее пушистые воротники и опушки для малахаев…
Приблизившись к росомахе, она издала торжествующий возглас:
- Вот и попалась! Теперь будет теплый пушистый воротник мне и моей маме!
Она протянула руку, но Лунник ощерился и показал острые передние зубы.
- Без помощи матери не обойтись, - произнесла женщина и зашагала обратно к яранге.
Когда обе женщины приблизились к западне, они одновременно издали возглас удивления.
- Кыкэ вынэ вай! А где же росомаха? Это же человек!
Это был молодой человек, одетый как тундровый житель. Одна его рука оказалась зажатой деревянной плахой западни.
- Куда ты дел нашу росомаху? - сердито спросила молодая женщина. - Это наша добыча!
- Я не видел никакой росомахи! - ответил Лунник. - Помогите мне освободить руку!
- Ах ты, воришка! - сердито произнесла молодая женщина. - Отдашь росомаху, тогда и получишь свободу!
- Клянусь полной Луной, - произнес Лунник. - Я не видел никакой росомахи.
Женщины в изумлении переглянулись, и младшая произнесла:
- Он поклялся полной Луной!
Она приподняла край плахи, и Лунник с облегчением выдернул занемевшую, посиневшую руку.
Старшая осмотрела руку и озабоченно спросила:
- Как же тебя угораздило попасть рукой в западню?
- Я прошел долгий путь, - ответил Лунник. - Много дней у меня не было ни крошки во рту. Я еще издали учуял запах съестного.
Молодая женщина с сочувствием и жалостью смотрела на Лунного Пса.
- Я в темноте приняла тебя за росомаху, - сказала она. - Могла и убить.
- Она у меня носит лунный диск, - объяснила старшая женщина. - И зовут ее Тиркынэу, потому как она - Дочь Солнца.
По старому чукотскому обычаю путник сообщал новости о себе только после того, как его обогреют и накормят. Мужчину повели в ярангу. Войдя в чоттагин, Лунник догадался о странном свечении, которое пробивалось наружу через многочисленные дырочки и щели в покрышке яранги: к стене жилища был прислонен сильно обгрызенный лунный диск.
Гостя усадили на бревно-изголовье, поставили перед ним длинное деревянное блюдо, заполненное вареным оленьим и нерпичьим мясом, сдобренным квашеной зеленью.
Лунник ел и наслаждался человеческой едой. Все было необыкновенно вкусно, особенно вареное оленье мясо, китовая кожа с полоской чуть пожелтевшего сала. Нерпичье сало, куда Лунник макал квашеную зелень, придавала пище особый вкус. Мысль о том, что он как бы ест самого себя - ведь Лунник был и нерпой, и оленем, - не приходила ему в голову. Он громко чавкал, и женщины смотрели с него с состраданием.
Под конец трапезы они напоили гостя густым оленьим бульоном и приготовились выслушать от него новости: так полагалось.
Но гость молчал. Он уже впадал в сонное состояние, и хозяйки яранги постелили ему в пологе мягкие оленьи шкуры. Гость улегся и сразу же впал в глубокий сон. По тем же законам тундрового гостеприимства женщины аккуратно сняли с него одежду, чтобы высушить и починить, если что где порвалось. Но одежда загадочного гостя оказалась совершенно новой, словно была сшита только вчера. По подошвам из лахтачьей кожи на торбазах можно было судить о том, что человек совсем мало ходил, хотя вроде бы пришел издалека.
- Загадочный гость, - проронила старшая.
- А мне он понравился, - отозвалась Тиркынэу. - Он - настоящий мужчина. Если на него посмотреть сбоку, лицо его похоже на лунный диск, - заметила старшая.
- Завтра он, наверное, уйдет дальше, - задумчиво проговорила Тиркынэу.
- Очень жаль, - вздохнула мать. - Но сердце мое почуяло, что он останется в нашей яранге.
Лунник, проснувшись, первой увидел молодую женщину. Она с улыбкой посмотрела на него, и вдруг весь чоттагин осветился необыкновенно ярким светом. Лунник невольно зажмурил глаза.
- Ты так долго спал, - сказала Тиркынэу. - Должно быть, твоя дорога была долгая и трудная. Мы долго ждали твой пыныл, но ты так и заснул, ничего не рассказав нам.
- Да, верно, - отозвался Лунник, - моя дорога была долгой и трудной.
- Откуда ты? - спросила девушка.
- Из дальней земли, - уклончиво ответил Лунник. - С острова Илир. Там я родился.
- Кто твое племя? Оленный народ или морские охотники?
Лунник задумался. Кто они, эта стая диких собак, обосновавшихся на острове? Уж явно не оленные, да и на морского зверя не охотились, если не считать того, что подбирали всякую падаль, выброшенную волнами на берег, иногда ловили мелких грызунов, птиц, разоряли гнездовья… Открыть этой девушке всю правду? И вдруг Лунник почувствовал, что у него нет никакого выбора: он должен рассказать про все свои превращения и скитания этой девушке, которая странно светилась, особенно своей улыбкой.
- Мой рассказ будет долгим, - сказал Лунник.
- Можешь не торопиться, - улыбнулась она, и снова яранга осветилась удивительным сиянием.
- Все равно мне скоро подниматься в небо, нести лунный диск. Но сегодня мне будет легко: собаки сильно обгрызли Луну. Скоро от него ничего не останется, и придется заново его строить. Как жадны собаки до Луны! И что они такого в нем находят?
Лунник сжался. А как Тиркынэу узнает, что он как раз из той своры?
- А где берете новую Луну?
- У нас за ярангой, в распадке. Если хочешь, я тебе потом покажу. Но кто ты такой? Внешне ты человек, но что-то в тебе есть необычное…
- А что такое необычное?
Тиркынэу пристально вгляделась в сидящего перед ним Лунника.
- Что-то такое собачье проглядывает в тебе. Особенно когда ты скалишь зубы. Будто хочешь укусить.
Лунник почувствовал тревожный холодок под нижней, меховой, рубашкой.
- Ты думаешь, я из собак?
- Нет, я так не думаю. По-моему, все люди так или иначе похожи на зверей. И даже звери бывают очень похожими на людей. Вот вчера я тебя приняла за росомаху, а ты оказался человеком.
Тиркынэу улыбнулась, и снова чоттагин заполнился таким ярким светом, что Лунник зажмурился. Но даже сквозь плотно закрытые веки он чувствовал этот необыкновенный, проникающий глубоко в тело обволакивающий свет.
- Ой, я так могу ослепнуть.
- Но я же не слепну! - засмеялась девушка.
И впрямь свет был странный, несмотря на яркость, он слепил лишь вначале, а потом глаза быстро привыкали к нему, и это сияние, проникая внутрь тела, как бы разливалось, распространялось по нему, добавляя новые силы. Оно рождало новое, доселе незнакомое чувство у Лунника. Ему хотелось обнять весь мир, каждое живое существо, а эта молодая девушка казалась ему самым добрым, самым близким существом, хотя они встретились лишь вчера, когда поначалу Лунник еще был в обличье росомахи.
- Мне пора! - решительно произнесла Тиркынэу и взялась за рожок Луны.
- Может, тебе помочь? - предложил Лунник.
- Убывающую Луну носить совсем нетяжело, - заметила Тиркынэу. - А когда остается совсем крохотный, едва видимый с Земли серпик, мне приходится сдерживать себя, чтобы не разбежаться и не вернуться домой раньше времени.
И впрямь лунный диск казался легким. Тиркынэу держала его одной рукой, не боясь обжечься. Лунник терялся в догадках, как это может происходить, но не решался спрашивать: за время своего путешествия Лунник убедился в том, что в природе столько необъяснимого.
Девушка уходила все дальше от яранги, а кусок Луны, который она несла, краснел, словно наливался огненным соком. Она бежала вдоль горизонта, не поднимаясь высоко.
Чем дальше уходила Тиркынэу, тем тревожнее становилось на сердце у Лунника, будто меркнул свет от девушки, остававшийся в нем. Такого он никогда не переживал. Ему даже захотелось завыть от тоски, и он убегал в распадок и оттуда смотрел на кусок Луны высоко в небе. Вернувшись в ярангу, Лунник садился у костра рядом со старухой и смотрел на пламя, пляшущее над сухими ветками стланика, выкопанного из-под снега. Ему нравилось смотреть на огонь, и опять же это было новое, необычное чувство, доселе незнакомое ему. Собаки не любили смотреть на живое пламя.
На воле усиливался ветер, начиналась тундровая, снежная пурга. Кругом потемнело, и Лунника охватила тревога: а как Тиркынэу не найдет дороги назад?
- Придет Тиркынэу, - заверила старуха.
- А разве и в такую погоду надо носить Луну? - спросил Лунник. - Все равно ничего не видно: ни земли, ни неба, все перемешалось.
- Надо. Ведь как бывает радостно, когда сквозь тучи вдруг проглянет Луна, пусть даже такая ущербная, какая осталась теперь. Сколько радости любому живому существу! Все смотрят вверх и видят мою дочь! - гордо сказала старая женщина. - Потому что она - дочь Солнца и носит имя Тиркынэу. А как тебя зовут?
В собачьей стае, в которой родился и вырос Лунник, имя носил лишь Вожак, которого иногда называли и Четырехглазым из-за того, что на лбу, прямо над его глазами, находились два светлых пятна, в точности повторяющие очертания настоящих глаз. Пес вспомнил, как все стали называть его после того, как он откусил кусок Луны, и ответил:
- Меня зовут Лунник…
- Это хорошее имя, - одобрительно произнесла старуха. - От него идет свет.
Тиркынэу вернулась под утро и поставила оставшийся серпик Луны у стены чоттагина. Она не выглядела усталой, несмотря на то что провела столько времени на небе.
- Нашего гостя зовут Лунник, - сообщила дочери мать.
- Я это знала, - отозвалась Тиркынэу. - Я сразу узнаю превращенных собак, в каком бы обличье они потом ни находились. Но в человеческом облике я вижу впервые. И он мне нравится.
Эти слова теплом разлились по внутренностям Лунника. Он еще раз посмотрел на Тиркынэу и тихо сказал:
- Ты мне тоже нравишься.
Наступил день, когда от Луны ничего не осталось.
- Будем наращивать новую, - сказала Тиркынэу и позвала Лунника в тундру.
Перешли замерзшую до самого дна и покрытую поверх льда затвердевшим снегом речку и снова спустились в низину. Еще издали Лунник заметил ровное белое свечение, которое было даже заметно на фоне белого снега.
Оно было похоже на озеро, это вместилище лунного света. Тиркынэу катила перед собой пустой, совершенно круглый обод из незнакомого материала и тихо напевала песню:
Небо не бывает пустым,
Небо не бывает темным.
Оно жизни всегда полно,
Как лежащая внизу Земля.
И когда иссякает свет
И слабеет неба свет,
Солнце просит меня:
Дочь, наполни светом Луну!
Потому что с неба всегда
Должен литься свет.
Тиркынэу несла в другой руке небольшой ковшик из полированного темного дерева. Странно, но, несмотря на довольно сильное свечение, от озерца не исходило тепло, и сугробы по его берегам оставались твердо-белыми и нетающими.
Тиркынэу положила на снег едва видимый ободок погасшей Луны, зачерпнула из озерца и осторожно налила по краю немного светящегося вещества. Оставшееся в ковшике она вылила обратно в озерцо и удовлетворенно произнесла:
- Ну вот, теперь будем растить новую Луну.
На обратном пути Тиркынэу уже не катила Луну, а осторожно ее несла обеими руками, словно боясь расплескать тонкий светлый серпик, разлитый по краю обода.
В тот же вечер Тиркынэу снова вознеслась в небо. Она взошла на ближайший холм и, разбежавшись, подпрыгнула и как бы растворилась в густой темноте зимнего неба. Остался только тонкий серпик Луны, который в окружении звезд занял свое место на небесном своде. Сама Тиркынэу совершенно исчезла из поля зрения, как будто ее там и не было, и небесное светило двигалось самостоятельно.
Лунник вернулся в ярангу.
Старуха сидела у костра и мяла шкуру молодого оленя.
Лунник уселся рядом и вдруг почувствовал, что у него больше нет враждебности к живому огню, наоборот, он почувствовал расположение к нему и желание вобрать в себя это живое тепло.
И вместе с теплом он вдруг осознал, что пришел настоящий конец его долгому пути превращений: он стал Человеком. Вкусивший Луны может бесконечно превращаться в любое существо, но, когда он становится Человеком, он уже теряет это свойство и навсегда остается двуногим. Он больше не понимает речь животных, и мир его сужается до границ его зрения. Но он обретает другое - чувство к женщине. Лунник и представить не мог раньше, что оно настолько сильное и особенное, что ради него он обрек себя на человеческое существование. Теперь в его мыслях была только Тиркынэу. Ее облик, ее светлая улыбка возникала не только перед мысленным взором Лунника, но даже как бы наяву. Он ее видел в пляшущем пламени, в темных углах чоттагина, слышал ее голос, зовущий его, и даже порывался откликнуться, но понимал все это воображение разбуженных, неведомых доселе человеческих чувств.
- Тиркынэу и впрямь дочь Солнца? - спросил Лунник у старой женщины.
- Да, - ответила старая женщина. - Она - дочь Солнца и поэтому носит имя Тиркынэу.
- Разве так может быть? - усомнился Лунник.
- На свете все может быть, - ответила старая женщина. - Разве ты сомневался, когда стремился вкусить Луну, чтобы получить дар превращений и способность понимать язык всех живых существ Земли?
Лунник снова вспомнил необъяснимое ощущение внешнего влияния на собственную судьбу, словно какая-то неодолимая высшая сила направляла его жизнь.
- Значит, мы не способны сами управлять собственной жизнью?
- Это не совсем так, - ответила старуха. - Просто есть Высшая сила, обладающая Высшим Разумом. И эта Высшая Сила и Высший Разум в наибольшей степени выражаются в существе, которое называется Человеком - Сущим Прямоходящим, Видимым издали. Потому что только человеку дана радость познания того чувства, которая называется Любовь. Это неодолимое притяжение двух существ, желание слияния, которое не слабеет даже на большом расстоянии.
Лунник вспомнил, как его тянуло к молоденьким сучкам, когда он еще был в собачьей своре, потом к юной нерпочке, к важенкам в оленьем стаде, к стройной комарихе, которую прихлопнул на своей шее человек из оленьего стойбища.
- Когда наступает пора истинной любви. Время Великой Любви, тогда любое существо, которое охватило это чувство, превращается в Человека.
- Значит, только человек способен к Великой Любви?
- Только человек, - отозвалась старуха.
- Выходит, и Солнце превращалось в Человека?
- Да, это было. В природе так случается, иначе и человека не было бы на Земле. Он ведь рождается только от Великой Любви мужчины к женщине.
- Значит, раньше на Земле жили только женщины?