Свидание на Шпрее
Петрович отпросился на несколько дней в автобат восстанавливать сгоревшее заднее сиденье нашего "слона", как мы прозвали "бьюик". Что ж, в самом деле не сидеть же нам, офицерам, как сельским девчонкам под окном на деревянной скамейке, слушая "Страдания". Догадываюсь, что мой дорогой водитель, как некий веселый вдовец, продолжая вздыхать о погибшей "пегашке", влюбился по уши в эту роскошную иностранку, и ему не терпится приласкать и похолить ее.
Да и в самом деле это великолепное детище американских автострад все-таки мало приспособлено к движению по фронтовым дорогам, в особенности по сегодняшним, пролегающим там, где вчера еще бушевали яростные бои. Тела убитых противников еще не убраны, и видно, что погибли они, отступая, а не в бою. На подступах к Шпрее стали попадаться наши подбитые и сгоревшие танки. А потом мы обогнали несколько колонн, находившихся на марше или замаскировавшихся в лесках. Уточнили: да, это третья гвардейская танковая. Да, мы у Рыбалко. Но как отыщешь его наблюдательный пункт, когда все находится в движении?
Остановили двух всадников, молодых лейтенантов, на замученных конях. Странно было видеть их здесь, в царстве могучей техники, странно было вдыхать запах лошадиного пота, тут, где господствовали запахи солярки и бензина. Да, мы угадали, они офицеры связи. Да, только что с наблюдательного пункта командарма.
- Командующий фронтом маршал Конев там?
Они потребовали наши документы. Проверили.
- Так точно, там. Везем его распоряжение.
- Что он делает?
- Не могу знать, - сказал один.
- Он стоит с генералом Рыбалко на берегу и смотрит, как переходят через реку танки.
- Переходят танки? Неужели уже форсирована Шпрее и наведены мосты?
- Нет, вброд переправляются. Много уже перешло.
- И немцы не сопротивляются?
- Куда там. Стреляют вовсю. Такая кругом пальба. Из пулеметов и из винтовок с того берега стреляют. Да, слышите, бой? Это оттуда доносится. Разрешите следовать?
- А как найти этот НП?
- Поезжайте на звук перестрелки. Там, за лесом, низина, болотце, а потом снова наверх. Вот и наблюдательный пункт за ним.
Поехали на звук перестрелки. Честно говоря, я ничего не понимаю. Какие процессы начались в немецкой армии за те недели, что я был занят операцией "Алена"? Фронт форсирует вторую реку, вторую немецкую реку за три дня. И не какие-то там ручьи или протоки, а реки шириной сорок - шестьдесят метров. Когда-то на Волге, под Калинином или под Сталинградом, мы мечтали дойти до Шпрее. Само это название как-то со школьных времен увязывалось с понятием "центр Германии". И вот танки уже форсируют ее… вброд. Разумеется, на пути от Волги сюда мы перешли через десятки, а может быть, сотни рек, накоплен огромный опыт, но даже суворовским чудо-богатырям, вероятно, не доводилось за такой короткий срок переходить через такие водные преграды.
Дорога пересекает густой лес, просвечивающий складками просек. С нетерпением смотрим вперед. Вот-вот должна показаться эта самая немецкая из всех немецких рек - Шпрее. Для нас, литераторов, это не просто река и не просто водный рубеж на пути наступления. Сколько раз упоминали мы ее в своих публицистических выступлениях. Прощаясь при расставании, шутливо говорили друг другу: "На Шпрее встретимся". В день, когда Москва салютовала в честь освобождения Сталинграда от захватчиков, в газетах были шапки: "На Шпрее расплатимся за все". И высшей мечтой воинов и на Волге, и на Днепре, и на Дону, и на Буге, и на Неве, и на Москве-реке было: "Дойти до Шпрее".
И вот она наконец перед нами. Шпрее, с виду не очень даже широкая, быстрая, по-весеннему бурная река, лежит в оправе ярко-зеленых травянистых берегов. У переправы, как солдаты в очереди в баню, выстроились танки. Они по одному отрываются от своего сборища, с урчанием сбегают с отлогого берега, плюхаются в воду и идут по дну, заливаемые водой до самых башен, а потом, урча и как бы отряхиваясь, выходят на том, противоположном, берегу и направляются куда-то в лес. И идут они нагруженные всяким танкистским добром. К бортам придраены канистры и банки с горючим, бревна, ваги. На некоторых будто мелкие мошки, обсевшие большого жука, десанты пехотинцев, которые, миновав реку, сейчас же спрыгивают с машин и строятся в боевые подразделения.
Все очень буднично. Никакой романтики. Вожделенная река нашими танками форсируется, как на учении.
На холме в куще лип барский дом. На балконе этого дома мы сразу увидели маршала Конева и генералов Рыбалко и Лелюшенко - командующих двумя знаменитыми гвардейскими танковыми армиями. Они о чем-то оживленно разговаривали, следя одновременно за переправой. Ну, а возле дома мы встретили двух опередивших нас коллег из "Известий", Полторацкого и Булгакова. Посмеиваясь, они рассказали, что произошло сейчас с ними. Еще вчера, обуреваемые все той же общей мечтой поскорее увидеть Шпрее, они приехали в армию Пухова, когда к реке еще только выходила разведка. Вместе с разведчиками под прикрытием тумана подобрались к самой реке. С той и с другой стороны постреливали. И тогда романтически настроенному Полторацкому вспомнилось, что в "Слове о полку Игореве" русские воины, прорвавшись на реку, шеломами пили воду. Шеломов у наших коллег, естественно, не было. Не оказалось и касок.
Попечалившись об этом, они все-таки нашли выход, У Булгакова на поясе была пристегнута солдатская фляга. Привязали к ней ремень, опустили в реку и добыли воды. Вода из Шпрее! Но вода даже из знаменитой реки не тот напиток, который уважают корреспонденты. Пить ее было неинтересно. И тогда у друзей родилась идея поднести эту воду из Шпрее в подарок командующему фронтом как свидетельство журналистской оперативности, дескать, а мы уже побывали на Шпрее.
В эти минуты переправа еще только намечалась. Первый танк с самым опытным экипажем шел в реку, как бы прощупывая гусеницами брод. И командующий фронтом и командарм были заняты одной мыслью: пройдет или не пройдет? От этого многое зависело. С той стороны танк поливали огнем. Командующий рассеянно выслушал наших друзей и даже, по-видимому, не очень понял, зачем это ему протягивают флягу. Да еще с водой.
- Что за фляга? К чему вода? - А уразумев, сказал с досадой: - Тут война, а вы с какой-то ерундой. Вон ее целая река, а вы с флягой.
И вот теперь мы уже вместе стояли возле барского дома, и я не знал, как поступить. Задание генерала Галактионова - взять у командующего хотя бы несколько слов по поводу нового наступления. Но Конева я хорошо знал. Когда он занят, под горячую руку ему лучше не попадаться. Но по-видимому, напряжение уже схлынуло. Переправа через Шпрее работала, можно сказать, идеально. Ему докладывали, что и в других местах танковые колонны уже отыскали и осваивают другие броды. Стрелковые армии Жадова и Гордова, ведущие на флангах бои с контратакующим противником, держатся стойко, имеют успехи. Все вроде бы шло хорошо. С тем чувством, с каким бросаются в холодную воду, я поднялся, почти вбежал на крыльцо террасы.
- А, вот кто появился, - сказал командующий. - Вовремя, вовремя. Нюх у вас есть. Еще немножко помедлили и все бы на свете прозевали. Видите, как наши Шпрее форсируют? То-то вот, за считанные минуты. - Командующий был явно в хорошем расположении духа и не прочь был поговорить.
Подтянулись остальные коллеги.
- Ну, а какова сейчас задача? - спросил Полторацкий, позабыв, что о будущих задачах наступления, о целях его полководцев спрашивать не годится.
- Теперь наша главная задача - быстрота. Вот как тот танк, с ходу в брод - и на той стороне. Смело вырваться вперед на оперативную глубину и основными силами наступать, не оглядываясь. А опорные пункты обходить и блокировать. В затяжные бои не втягиваться. К Берлину надо подойти свежими, боеспособными…
- К Берлину? - в один голос спросили мы. Берлин был значительно севернее. На дальних подступах к нему уже вел гигантские бои Первый Белорусский фронт под командованием маршала Жукова.
Конев усмехнулся.
- "К Берлину" - это я выразился фигурально. Это, так сказать, общая мечта наших воинов. Понятно это вам? - Он говорил своим ровным голосом, спокойно, но я, знавший его более трех лет, все-таки уловил веселые искорки в его голубых глазах.
Неужели в самом деле и нашему фронту тоже предстоит участвовать в штурме Берлина? Но командующий прервал разговор на эту тему.
- Ну, а как там Москва?
- Салютует почти каждый день. Ждет от нашего фронта новых побед.
- Ждать ей долго не придется. Будут победы. Разве форсирование вот этой самой реки не победа?..
Устроившись тут же, в этом доме, за каким-то столом, все мы постарались, как у нас говаривают, побыстрее отписаться. Я озаглавил свою корреспонденцию "Прорыв на Шпрее" и отправил ее с попутным офицером связи на армейский телеграф. Когда мы вернулись в нашу штаб-квартиру, меня уже ждал ответ Москвы: "Тема превосходная, спасибо, но восклицательные знаки не заменяют фактов. Дополните корреспонденцию фактами героизма танкистов Рыбалко и Лелюшенко. Генерал Галактионов". Ну что ж, он прав, наш генерал. Сегодня перевернулась значительная страница военной истории, и бегло описывать происшедшее нельзя. Шпрее - последняя большая водная преграда на нашем пути в глубь Германии, а может, кто знает, и к Берлину.
"Рейнеке-Лис шанце"
Начальника штаба командования немецкими сухопутными войсками генерала Альфреда Иодля, как свидетельствуют пленные офицеры, в немецкой армии не любят и зовут Рейнеке-Лис. Есть такой сказочный персонаж в немецком фольклоре - хитрая, изворотливая, бессовестная зверюга. Ну, а город Цоссен, что севернее Берлина, и, собственно, даже не город, а район возле этого города, да и не сам район, а заболоченный лес, в котором был построен поселок, где размещалась ставка генерального штаба сухопутных сил, немецкие военные звали "Рейнеке-Лис шанце" - логово рейнского лиса.
Так вот, это логово взято сегодня, 21 апреля, танкистами генерала Рыбалко. Здесь в подземных убежищах, в просторных бетонированных бункерах, разрабатывались планы нападения на мирные страны, в том числе и на Советский Союз, Здесь опьяненные легкими победами в Западной Европе гитлеровские генералы воплощали в директивы, инструкции, планы мечту фюрера о покорении мира, "по крайней мере, на ближайшую тысячу лет". Здесь, по сведениям нашей разведки, неоднократно подтвержденным теперь показаниями многих сдавшихся в плен офицеров, генштаб помещался до последних дней.
Цоссен - один из бастионов так называемого берлинского оборонного кольца. Теперь мы видим, что это хорошо укрепленный район с разветвленной системой инженерных сооружений. Лесистая, болотистая местность окружает его, затрудняя танкистам маневр. Но к нам в руки этот укрепрайон попал почти нетронутым. По словам П. С. Рыбалко, человека прямого, не любящего, как говорится, золотить пилюлю, он мог бы здесь надолго застрять, если бы дух немецких войск не был уже подорван неудачами в предыдущих сражениях, а управление не было расстроено. Как только авангарды танкистов заняли городок Барут и над Цоссенским районом нависла опасность окружения, штабисты стали разбегаться, успев, однако, изорвать часть бункеров.
Ходим по цоссенскому лесу и убеждаемся, что логово это было задумано действительно хитро. В лесу разбросаны небольшие коттеджи, с виду ни дать ни взять средней руки дачи. С воздуха все это, вероятно, выглядит как безобидный дачный поселок, каких много вокруг. Но из некоторых этих домиков лестницы вели в подземные бункеры, где под защитой толстого слоя литого бетона были просторные комнаты, кабинеты, залы, в которых генералы, планируя новые операции, проигрывали их на макетах. Это-то и было истинным "Рейнеке-Лис шанце".
Мы приехали туда, когда там уже хозяйничали наши саперы. У некоторых объектов еще стояли синенькие колышки с надписями "Осторожно, заминировано!". Вокруг построек плавным шагом двигались саперы-миноловы. В самом деле, несмотря на поспешное бегство штаба, мин здесь было рассовано довольно щедро, и несколько ухарей, не обративших внимания на эти синенькие колышки, уже подорвались.
Всеми этими работами руководил инженер-майор, веселый человек с лицом, густо усыпанным веснушками. Он показал ходы в подземные убежища. В люках поблескивала вода.
- Это у них, должно быть, так и задумано было, чтобы в случае необходимости пустить воду и затопить. И вот затопили. Огромные, вероятно, помещения были. Но туда уж теперь не попадешь.
- Откуда вы знаете, что огромные? Удалось захватить планы?
- Ну что вы. Немцы народ аккуратный. Разве они планы оставят? Угадываем мы это вот почему. Тут ведь кругом болота. И пруды были. Так пруды эти сейчас высохли. Начисто. Только тина осталась. Это сколько же нужно было воды спустить, чтобы такие пруды высушить! Идите, я вам покажу.
Идем. Вместо живописного пруда, обрамленного космами плакучих ив, еще покрытых желтоватой весенней зеленью, лишь черные пятна высыхающей грязи, где в водорослях шевелятся лягушки и тритоны.
- Тут ведь и рыба была. Отличная рыба. Собрали ее, сейчас варим и жарим. Жирнейшие караси. Но караси, черт с ними, досадно, что эти шанцы свои, или как они у них там назывались, затопили. Там ведь, наверное, интересно у них было. Смотрите, сколько проводов туда идет. Вот электриков вызвал. Провода эти им пригодятся.
Ночевать мы с Петровичем остались в одном из лжедачных домиков. Заснули на отличных, удобных койках немецких штабистов и спали, пока на заре не разбудил нас боец-посыльный.
- Товарищ подполковник, разрешите доложить. Наш майор вас к себе требует.
- Как это требует? Что такое?
- Каких-то там немцев, говорят, что ли, под землей откопали.
- Подземные немцы? Живые?
- Так точно. Только пьяным-пьяны. Еле на ногах держатся. Майор велит вам прийти поскорее.
Одеваясь и застегиваясь на ходу, спешу на зов. И подхожу как раз в тот момент, когда часовой ведет под конвоем трех немецких солдат, небритых, в расстегнутых кителях, с физиономиями, обросшими свалявшейся щетиной. Четвертого он вынужден вести, нежно обняв за талию. Меня приводят к одному из домиков, спуск в бункер откопан. Внизу электрический свет. Появляется вчерашний веснушчатый майор.
- Происшествие, как рассказ Эдгара По, - говорит он, улыбаясь. - Опишите, я уже и заглавие для вас придумал - "В подземном Цоссене". Что, плохое заглавие?
Что же случилось? Оказывается, кому-то из связистов понадобился конец кабеля. Подошел, тяпнул топором и свалился - топор пробил изоляцию и боец получил весьма ощутимый электрический удар. Кабель был под напряжением. Смышленый солдат пошел по проводу и заметил. что он уходит в землю возле одного из домиков. Позвал подмогу. Спуск, в который уходил кабель, был завален землей, но воды там не оказалось. Спустились. Просторные помещения. Горит свет. Зал, и в зале щелкают телеграфные аппараты, возле которых на полу лежат четыре вдрызг пьяных немецких солдата. А на стенке у входа фанерка, и на ней по-русски нацарапано: "То не надо ломать. То есть ценный трофей". Против входа в другую сторону отыскали скрытую железную дверь. Она вела в чуланчик. Там стояли корзины с бутылками шнапса, французского бренди, рейнских и мозельских вин. Замок был сбит, и много бутылок валялось пустыми.
Солдат-телеграфистов либо оставили здесь, обрекая на смерть, либо просто забыли впопыхах. Их офицер, какой-нибудь начальник этой телефонной или телеграфной станции, пожалел эту действительно отличную технику. Написал плакат и улизнул. Ну, а когда команда эсэсовцев подрывала подземелье, взрыв, по-видимому, оказался слабоват. Он лишь завалил вход, но не пустил воду. И вот погребенные взрывом солдаты решили весело дожить последние деньки. Мощные аккумуляторы работала, давали энергию, свет, крутили вентиляторы, ну и шнапса оказалось, на их счастье, достаточно.
- Это целое сокровище, миллионы стоит, - сказал, спустившись в подвал, наш офицер-связист. - А главное, все на ходу, все работает. Мы еще не разобрались, с кем поддерживается связь, но разберемся. И вообще интересно, кто же написал этот плакат. Если хотите узнать, подождите, пока эти четыре гаврика протрезвятся.
Мне ждать было некогда. Корреспонденция о Цоссене, задуманная просто как очерк, неожиданно приобрела оперативное значение.
В корзине возле аппарата лежали контрольные ленты. Я забрал их с собой, подумав, что интересно будет узнать, какие разговоры велись в подземной норе Рейнеке-Лиса в последние часы ее существования.
Вера, Надежда, Любовь
В Германии великолепные дороги. И не только рейхсавтобан, но и обычные сельские дороги, соединяющие городки и поселки. Сейчас дороги эти тут, под Берлином, представляют, как мне кажется, уникальное зрелище.
На северо-запад, на запад и северо-восток движутся по ним войска. Сплошной гремящий, гудящий поток, окутанный сизой гарью дизельного топлива. Хотя об этом нам никто не говорит, но уже ясно, что два сопряженных фронта, Первый Белорусский и Первый Украинский, берут Берлин в клещи, а может быть, даже и в кольцо. По крайней мере, на эту мысль наводит направление и маневрирование армий правого крыла нашего фронта. Значит, и мы будем брать Берлин.
Да, дороги, дороги. Был бы я кинооператором, не пожалел бы пленки, чтобы запечатлеть это напряженное движение. В одну сторону наши войска, а навстречу им по обочинам все время толпы людей. Движутся на восток, движутся на запад. Движение их не носит стихийного характера, какой оно носило в первые дни, когда освобожденные люди шли, лишь бы подальше уйти от страшных мест, где столько пережито. Идут организованными толпами, чаще всего сгруппировавшись по национальности. Не знаю уж как раздобыли или изготовили флажки своих держав, ленточки национальных цветов. Идут с этими флажками или с ленточками в петлицах. Звучит по дорогам разноязыкая речь.
Идут французы, бельгийцы. Идут голландцы, норвежцы, югославы, датчане. И конечно же, наши, русские, украинцы, белорусы.
Идут налегке. Весь дом за плечами. Все имущество в чемоданчике, рюкзаке или котомке. Иногда в центре такой толпы плывет телега. Видели даже какой-то допотопный автомобиль без мотора, к которому были приделаны оглобли и который был с верхом нагружен какими-то узлами и сумками.
Идут голодные, дрожа от ночной весенней прохлады, кутаясь в рваные одежонки, и все-таки веселые, жизнерадостные. Французы и итальянцы даже иногда поют. И все встречая колонны наших войск, приветливо машут руками, смотрят вслед, кричат на разных языках слова благодарности. И нам достается своя доля приветов. Едешь и невольно начинаешь сентиментально размышлять о том, какое это все-таки счастье носить форму Красной Армии в середине беспокойного двадцатого века.