* * *
Как многие люди, я не люблю резких перемен в жизни. Рутинер, сидящий во мне, принялся наговаривать: "Лучше бы тебе остаться на старом месте. Зачем менять привычное, к чему уже притерпелся? Новое, кроме лишних забот, суеты и трепки нервов, ничего не принесет".
Мне очень не хотелось уходить с "Пингвина", но на море не принято нарушать приказы.
В первый день на новом судне я вел себя как наблюдатель. Предложив вахтенному штурману идти на поиск китов, я остался на мостике, но выбрал такое место, чтобы никому не мешать. Пусть все здесь идет так, как было вчера и позавчера, тогда видней будет, что надо изменить.
На левом крыле мостика стоял гарпунер Захар Кротов. Это был приземистый, широкоплечий, с чуть кривоватыми ногами мужчина, одетый в деревенский нагольный полушубок, меховые штаны и валенки, оклеенные красной резиной. Обветренные скулы на его плохо выбритом лице выступали так, что находились в одной плоскости с хрящеватым, тонким носом. Небольшие глаза утопали под выпуклым лбом. Во время наблюдений за горизонтом они превращались в щелочки. Тонкие губы гарпунера выдавали его неуживчивый характер: они то и дело кривились, змеисто вздергивались, обнажая неприятные розовые десны и мелкие стертые зубы.
Моя отчужденность и молчание не нравились Кротову, он недовольно косился в мою сторону и наконец, не вытерпев, крикнул марсовому матросу:
- Эй, Чувахин! Почему молчишь? Заснул, что ли?
- Заснул, как же! - обиженно ответил бочкарь. - Может, сам заберешься в бочку поспать?
Опасаясь, что невоздержанный на язык матрос нагрубит, старпом, стоявший за машинным, телеграфом, поспешил сказать:
- Будет, Чувахин, обижаться. Внимательней поглядывай, здесь должны быть киты.
- Все равно упустим. Не раз уже находили, а что толку - по чайкам пуляем. Говорят, что курица, которая много квохчет, плохо несется.
- Довольно языком трепать! - прикрикнул на марсового гарпунер. - А то живо в промысловый трюм отправлю, не нужны мне пустобрехи.
- А я не капитан, мне не страшно, если в должности понизят, - не унимался марсовый. - Всюду теплей, чем в бочке.
- Вот видите, треплет языком и не остановишь, - обратился ко мне за сочувствием гарпунер. - Распустил прежний капитан, не матросы, а хулиган на хулигане.
- Да и вы, товарищ Кротов, не меньше нашего понаторели, - заметил обидевшийся за матросов рулевой. - С вами никто не может состязаться… умеете оскорбить и унизить. Обозлишься, когда тобой помыкают.
- И тебе уже нехорошо со мной? - свирепо обернувшись, спросил у рулевого гарпунер. - А я от жалости не гоню с мостика. Ни одной команды, когда к киту подходим, в точности исполнить не можешь. Видно, сговорились перед новым капитаном дразнить меня и оговаривать. Требую оградить, - вновь обратился он ко мне.
Должность обязывала меня быть справедливым и строгим, поэтому я взял мегафон и сказал:
- Слушать всем! Советую выбирать выражения, когда ведете разговоры на вахте. Считайте это приказом. Больше напоминать не буду, повторения не в моем характере. Взыщу!
Мое замечание, видно, не понравилось гарпунеру, потому что он отвернулся и замолк. Я видел, как над его челюстью ходят желваки. Этот человек был наполнен злобой.
- Есть! Засек фонтаны! - вдруг радостно заорал бочкарь. - Штучек семь будет!
- Товарищ Чувахин! - окликнул я марсо-вого. - Когда докладываете - сообщайте точнее направление и породу замеченных китов.
- Ишь чего захотели! Откуда этому олуху породу знать? Он всплеска от фонтана не отличит. Может, и китов-то вовсе нет, проверить надо, - ворчливо вставил Кротов.
- Мой совет насчет выражений и к вам относится, - напомнил я гарпунеру.
- А мне советчики не нужны, - с вызовом ответил Кротов. - Я сам себе хозяин.
Выйдя за барьер, он хлопнул дверцей, не спеша перебрался по переходному мостику на полубак. А там, став у пушки, небрежно поднял руку над головой. Это обозначало, что гарпунер берет на себя управление судном.
Кротов как бы наглядно показал мне, что он легко может лишить меня власти.
Не вмешиваясь в его распоряжения на судне, я молча наблюдал за начавшейся суетой.
Отовсюду на верхнюю палубу выбегали на ходу одевающиеся заспанные косатковцы. Разве моряки могут спокойно усидеть в кубрике, когда показались киты?
На некоторых судах подвахтенные и отдыхающие грудятся где-нибудь на корме и боятся лишнее слово проронить, чтобы не мешать охоте. Но на "Косатке" все было по-иному: кочегары, механики и матросы палубной команды вмиг облепили ванты, борта, надстройки и сделались нетерпеливыми подсказчиками.
Впереди виднелись четыре кита, которые не спеша плыли в сторону далеких айсбергов.
- Вон к тому крайнему давай! - требовал один из наблюдателей. - Он пожирней будет.
- Зачем? Средний ближе, - возражал другой.
Гарпунер, слыша выкрики за спиной, досадливо морщился и жестами показывал, что он решил идти в обход китам. Бочкарь, не понимая его, старался всех перекричать:
- Да не туда, рулевой! Что ты делаешь? Право руля!
Сбитый с толку рулевой перекладывал руль в другую сторону. Судно поворачивало не туда, куда хотел гарпунер, и тот орал:
- Лево руля! Кого слушаешь, подлец! Стоп машина!
Взбурлив воду и содрогаясь, судно развернулось по инерции "на пятке",
- Зашаманил наш псих, - ворчал рулевой, исправляя ошибку. - Угадай, чего он хочет.
- Полный вперед!
Судно дернулось и ушло слишком вправо. Гарпунеру надо было на ком-то отвести душу.
- Не могу с таким рулевым, гоните его к черту! - вспылив, потребовал Кротов. - Он мне на нервы действует.
Есть люди, для которых доводы разума - пустой звук; раз они "завелись", то их не остановишь.
Старпом вызвал к штурвалу другого рулевого. Но и тот не мог поспеть за часто сменяющимися противоречивыми командами. Судно рыскало, шло нелепыми зигзагами. После каждого промаха в маневре гарпунер поворачивался в мою сторону и как бы в изнеможении опускал руки. Смотрите-ка, с какими олухами приходится иметь дело. Разве с такими помощниками настигнешь кита?
А нетерпеливые "помощники", взобравшиеся на ванты, в свою очередь негодовали;
- Чего ты все на мостик оглядываешься? Там киты не водятся!
- Кончать психовать, нечего пантомиму разыгрывать, работать надо!
Гарпунер, не найдя во мне сочувствующего, остервенело сплюнул в сторону крикунов, отвернулся и стал более сдержанными жестами управлять судном.
Часа через два мы приблизились к одному из финвалов метров на сто. Для стрельбы дистанция была сверхдальней, а нетерпеливые зрители в азарте настаивали:
- Чего ждешь? Вей!
- Не копайся, целься живей! Кит ведь не айсберг, уйдет.
- Пали, говорят, не волынься! - негодуя, требовали многие.
Поддавшись общему настроению, Кротов выстрелил преждевременно. Пятипудовый гарпун, вылетевший из ствола пушки, не воткнулся в кита, а, пройдя по касательной, сорвал с его спины вместе с плавником широкую ленту жира и упал в воду у головы…
Взорвавшаяся граната звонке хлопнула. Оглушенный кит закружился на месте, затем взвился вверх, упал на брюхо и, словно огромный черный мяч, отскакивающий от волн, дикими прыжками помчался прочь. Другие фин-валы также принялись улепетывать.
- Теперь поминай как звали. Сто миль в час!
- Эх, мазила ты, мазила! - укорил кто-то с вантов.
- Тоже гарпунер! Только животных калечит, - добавил другой. - Не брался бы, раз не можешь!
- С вами кто хочешь опозорится. Прицелиться не дадут, гады, орут под руку как полоумные. С меня будет! - в запале выкрикнул Кротов. - Довольно нервы портить, больше не подойду к пушке!
Сорвав с рук меховые рукавицы, он хлопнул ими о палубу, затем одну за другой зафутболил в море.
- Давно бы так! - обрадовавшись, сказал отстраненный рулевой. - Может, вместо психа нормального человека пришлют.
- Товарищ капитан, вы слышите… Слышали, что этот стервец сказал? - трясясь и брызжа слюной, обратился ко мне Кротов. - Если вы его сегодня же как непригодного не спишете с "Косатки", я пожалуюсь… Распоряжения гарпунера не выполняются.
- Ну вот еще! Какие у тебя распоряжения? - запротестовали другие. - Ты его всякий раз обзываешь. А рулевой что ж - молчать должен? Он не человек, что ли?
Поднялся такой галдеж, что я вынужден был сказать старпому: "Успокойте их" - и уйти к себе в каюту.
Когда страсти на "Косатке" улеглись, я приказал лечь в дрейф и собрать экипаж.
В кают-компанию пришли все косатковцы, свободные от вахты, не было лишь гарпунера. Он показывал характер: выгнал камбузника, пришедшего звать на собрание, надеясь, что я сам приду его уговаривать.
Я не люблю заносчивых и вздорных людей, поэтому начал разговор без гарпунера.
- Вот что, друзья-товарищи, обижайтесь не обижайтесь, но поглядел я на вашу работу и понял: не на боевое судно пришел. На "Косатке" - плавучий пингвинный базар. Так дальше не пойдет! К концу рейса вы все здесь передеретесь. С вами страшно будет сороковые широты пересекать. Чтобы этого не случилось, ввожу новые порядки: запрещаю всем, кроме марсового, гарпунера и его помощника, находиться на верхней палубе ближе трубы. Любопытным отводится корма, и то с условием, если они сумеют наблюдать молча, без реплик. За всякие выкрики и советы гарпунеру буду удалять и наказывать. Довольно базара. Иначе мы с вами не вылезем из прорыва.
- Надо гарпунера сменить, - убежденно сказал усатый стармех, которого по-старомодному звали Дедом. - Пока он на судне, порядка не будет. Всех против себя сумел восстановить. Потому что мажет по китам: то раньше, то позже палит, а потом психует. Слова не может сказать по-человечески, так и норовит обидеть. А кто это стерпит? Даже самые тихие огрызаются.
- А у нас всякий огрызается, - вставил боцман, носивший бороду на голландский манер: она у него росла под гладко выбритым подбородком, обрамляя узкое, продолговатое лицо от виска до виска. - Больно много строптивых развелось. Никому слова не скажи, сразу губы надуют. Обидчивых надо бы убрать. А насчет Кротова - верно. Из-за него мы ничего не заработаем, зря только мучаемся…
Закончить свою речь боцману не удалось. Прибежавший наблюдатель сообщил, что какие-то киты сами подошли к судну.
- Фонтаны метрах в пятистах, - уверял он.
Мне пришлось прервать собрание и отдать команду всем занять свои места.
Киты действительно выпускали фонтаны невдалеке от нас. Это было небольшое стадо финвалов.
- Где гарпунер Кротов? - спросил я у вахтенного матроса.
- Он послал меня к чертям и сказал, что не выйдет, - ответил тот.
- Ну что ж, пусть пеняет на себя. Чува-хин, назначаю вас своим помощником. Боцмана прошу занять место в бочке.
- Есть!
- Есть! - донеслось до меня.
С мостика я перешел на полубак и, зарядив пушку, жестами стал передавать рулевому и вахтенному штурману, как вести судно.
Боцман, забравшийся в "воронье гнездо", видимо, побаивался сидеть почти на вершине раскачивающейся мачты. Он лишь изредка докладывал каким-то изменившимся, не своим голосом:
- Очень большой кит! Он сильно дернуть может… Мачта бы не подломилась. Влево пошел… пузыри пускает…
Я обернулся, чтобы взглянуть: где находят-. ся другие косатковцы? Выполняют ли они мой приказ? Команда оказалась послушной: все механики и матросы грудились на корме, следя за нами.
"Молодцы, - подумал я, - сдерживаются. Только бы теперь не промазать".
Со всеми предосторожностями, то на полном ходу, то на малом я подбирался к киту, который, казалось, не обращал на нас никакого внимания. Выпустив два-три фонтана, финвал нырял и, оставляя за собой "блины", вскоре опять показывался на поверхности.
Рулевой и вахтенный штурман понимали меня. Приспособившись к повадкам кита, я пошел ему наперерез. Расчет был верным: финвал всплыл невдалеке от нас.
- Бей! - не утерпев, выкрикнул кто-то из наблюдателей. И тут же я услышал, как на него зашикали:
- Ч-ш-ш, замолкни!
Выдержав нужную паузу, я прицелился под плавник киту и нажал на спусковой крючок…
Выстрел получился звонким. Заметив, как звездообразно треснула кожа в левом боку кита, я чуть не запрыгал от радости.
- Есть! Влепил! Ур-ра! - донеслось с кормы.
Сразу же началась суета: стармех перебежал к лебедке, боцман пугливо скатился по вантам вниз и поспешил помочь Чувахину зарядить пушку новым гарпуном. Кто-то из матросов стал готовить полую пику для накачки финвала воздухом.
Жестом показав "стоп машина", я стал следить за быстро уходившим в воду линем. Кит не метался под водой: уйдя в глубину метров на полтораста, он стал всплывать. Первый фонтан был красный, второй - розовый.
- Ранен не смертельно, - определил прибежавший на полубак Кротов и, как бы делая снисхождение, добавил: - Ладно уж, давайте добью.
- Спасибо, - поблагодарил я, - обойдусь без посторонней помощи. Прошу лишних покинуть гарпунерскую площадку.
Боцман сразу же ушел, а Кротов, сузив глаза, не шелохнулся.
- Вы что, плохо- слышите? - спросил я у него.
- Здесь я не посторонний, - ответил он. - Это мое место по штату.
- Но вас в нужный момент не было. Этим вы лишили себя гарпунерских привилегий. Теперь на судне распоряжаюсь только я.
- Такого приказа я что-то не читал, - буркнул Кротов. - Буду жаловаться капитан-директору. Где радист?
Больше нельзя было ни минуты тратить на разговоры с обиженным гарпунером. На втором рывке кит вытянул не больше тридцати метров линя. Он явно обессилел. - Подтягивайте, - приказал я механику.
Кит не сопротивлялся лебедке, тянувшей его к борту судна. Грудные плавники финвала дрожали. Кровь, слабыми толчками выбивавшаяся из раны, окрашивала воду.
С силой воткнутая пика и воздух из компрессора доконали финвала: он затих в неподвижности.
- Подобрать кита! - распорядился я.
Мы возвращались к базе с добычей. Настроение у косатковцев было приподнятое. За ужином то и дело слышался смех. Один Кротов сидел хмурый и какой-то помятый. Лицо его было в красных пятнах, потому что капитан-директор отказался в неурочное время выслушивать его жалобы.
В час, отведенный "Косатке" для переговоров по радиотелефону, я доложил об успехах прошедшего дня, при этом, конечно, не забыл рассказать, почему мне самому пришлось стрелять из пушки.
Капитан-директор одобрил мои действия и спросил:
- Вы что же, решили обходиться без гарпунера?
- Ни в коем случае, гарпунер понадобится. Я прошу прислать Аркадия Трефолева, который служит рулевым на "Пингвине".
- Добро. Кто вам еще понадобится?
- Я бы просил заменить и боцмана. Для наведения порядка очень подошел бы боцман Демчук с "Пингвина". Он военный моряк, вместе с ним мне легче будет наладить дисциплину. На "Пингвине" она на должной высоте. Боцманом там может быть любой моряк.
- Хорошо, поговорю с Черноскулом. Это все?
- Да. С вами желает говорить бывший гарпунер "Косатки" Кротов.
- Для объяснений даю три минуты, - предупредил капитан-директор.
У Кротова глаза загорелись недобрым огнем. Подойдя к микрофону, он вобрал в легкие побольше воздуху и стал, захлебываясь, говорить о разнузданности экипажа "Косатки" и ущемленных правах гарпунера: его-де не предупредили о появлении китов, а затем не подпустили к пушке и не позволили управлять судном. Виноват во всем новый капитан, который потворствует негодяям.
- А на себя вы не жалуетесь? - не без иронии спросил капитан-директор.
- Никак нет, - по-солдатски ответил гарпунер. - Стараюсь поступать по инструкции и вашим предписаниям.
- Вы, наверное, слышали, что я с одобрением отнесся к решительным действиям нового капитана "Косатки"? А то, о чем вы только что сказали, я слышал не раз. Советую подлечить нервы и изменить отношение к людям. Мы отзываем вас. Приготовьтесь покинуть "Косатку".
- Есть… есть, - растерянно повторил Кротов, не ждавший столь крутых мер. - Будет исполнено.
А когда микрофон был выключен, он разразился отвратительной бранью. Мне пришлось повысить голос, чтобы удалить его из радиорубки.
ЖИЗНЬ НА КАЧЕЛЯХ
На "Косатке" матросам жилось тяжелей, чем на "Пингвине".
В носовом кубрике, в котором ютилось шесть человек, всегда горел электрический свет. Здесь не было иллюминаторов. В штормовую погоду волны хлестали в скулы судна с такой силой, что кубрик наполнялся гудением и грохотом, похожим на артиллерийскую канонаду. Не только уснуть, но и удержаться на койке было невозможно.
Почему-то на "Косатке" больше, чем на других судах, ощущалась близость океана. Когда, лежа на койке, я упирался ногами в переборку, то казалось, что тугие волны хлещут прямо по голым ступням. И все тело через матрац чувствовало живую толщу океанской пучины.
Чтобы обитатели носового кубрика в штормовые дни могли отдохнуть в более сносной обстановке, мы, жители кают, уступали им на время свои койки. Это как-то сближало нас, создавало дух дружной морской семьи.
Трефолеву, привыкшему жить в кубриках, гарпунерская каюта показалась слишком просторной: он взял к себе в сожители Демчука и марсового матроса.
- Не люблю в одиночку, - сказал Аркадий. - Так веселей будет.
Трефолев никак не мог приспособиться к условиям мирного времени, его больше устраивала жизнь, похожая на фронтовую. Он по-прежнему сохранил в себе чуть показную флотскую лихость и старался держаться на людях, как держались бесстрашные и насмешливые бойцы морской пехоты.
Став штатным гарпунером и, в сущности, сравнявшись со мной в правах, он все же продолжал относиться ко мне как к своему командиру, с предупредительной вежливостью. Трефолев никогда не обращался на "ты", говорил короткое "есть" и при этом вскидывал руку к козырьку и щелкал каблуками. Но у пушки он хотел быть полным хозяином и действовать по плану, задуманному еще на "Пингвине".
Антарктическая осень была хуже весны: погода менялась по нескольку раз в сутки. Волнение в океане почти не утихало, и мы на "Косатке" жили, как на беспрерывно качающихся качелях.
Чтобы приспособиться к такому быту, нужно было не только перенять сноровку эквилибристов, умеющих на раскачивающихся трапециях под куполом цирка писать, читать, играть в шахматы, обедать, но и перещеголять их. Нам нередко приходилось работать мокрыми на обледенелой и скользкой, как каток, палубе, под угрозой быть смытыми шальной волной в море.
Китобойцы, на которых гарпунерами были норвежцы, в штормовую погоду не охотились, они отстаивались носом к волне. А мы не могли бездельничать, нам хотелось догнать тех, кто имел на своем счету уже немало китов. Этого требовали не только руководство флотилии, но и экипаж "Косатки", готовый идти на все, лишь бы не остаться в хвосте.
- Если выполним месячный план, то все будет оправдано, - говорили матросы. - Заработаем как люди и норвежцам покажем, что мы не лыком шиты. Обидно же скитаться двести дней и остаться с носом.