- Мы дали общую оценку… А Ярош хотел все перечеркнуть только потому, что его не упомянули… Взять хотя бы его письмо в редакцию.
Шикович вспомнил свое первое знакомство с Ярошем - как, получив письмо, разыскал молодого врача. И тот с болью, с обидой рассказывал о своих незаслуженно забытых друзьяхподпольщиках.
Нет, Ярош написал тогда не потому, что не упомянули в книге его. В этом Кирилл за годы дружбы с ним убедился. Но не совсем неправ и Гукан: у Яроша действительно было путаное представление об общей картине подпольной борьбы в городе.
И тут же Кирилл вспомнил сегодняшний разговор с другом о том, стоит ли тревожить мертвых. Даже Ярош, неукротимый и неутомимый Ярош вот как стал рассуждать! Что это - возраст? Дача, голуби, рыба…
А может быть, и правда, это не то, не главное, что нужно сейчас народу?
У Шиковича нередко возникали такие сомнения в актуальности своих творческих замыслов. Это тяжелые сомнения. Кирилл боялся их. Поэтому ему уже не хотелось ни "прощупывать" Гукана, ни вообще продолжать этот разговор. Надо переключиться на что-нибудь другое!
Ему повезло: нырнул поплавок, он подсек и вытащил порядочного язя. Его удача подогрела рыболовный азарт Гукана - язя тот не взял ни одного. Семен Парфенович подсел поближе, заговорил о повадках рыб. Рассказывал с интересными подробностями, но очень уж монотонно. Кирилл молчал. Смотрел, как покачивается поплавок, слушал журчание воды, крик ласточек. Река убаюкивала…
Вдруг Гукан услышал, как рядом что-то тяжелое плюхнулось в воду. Подумал, обвалился берег. Глянул - нет Шиковича. По реке плыла соломенная шляпа. Семен Парфенович испуганно вскочил. Но тут же под обрывом вынырнула голова.
- За удилище, хватайся за удилище! - крикнул Гукан. Шикович схватился за удилище и, фыркая, отплевываясь, выбрался на берег. А шляпа поплыла по течению.
- Что случилось?
- Задремал, - ответил Шикович, тряся головой, чтоб вылить воду из ушей.
- Задремал? - Гукан так захохотал, что ласточки испуганно шарахнулись за реку. Ши-ковичу никогда не доводилось слышать, чтоб суровый, скупой на улыбку председатель так хохотал. Никак не мог успокоиться. Его хохот привлек внимание Яроша. Он бросил удочки и вышел из лозняка, чтоб посмотреть, что случилось.
3
Обычно Гукан появлялся в исполкоме за полчаса до начала работы, а то и раньше. Во-первых, это дисциплинировало подчиненных, хотя, когда секретарша стала приходить раньше его, он запретил ей это делать. Она должна была быть на месте без пяти девять, не раньше и не позже. Гукан любил порядок и умел его поддерживать.
Во-вторых, таким образом ему удавалось избегать встреч с теми, кто добивался квартиры и ежедневно подстерегал его. Наконец, в пустом, хорошо проветренном кабинете, в окна которого заглядывали ветви каштана, славно думалось и можно было спокойно спланировать свой рабочий день.
У Гукана - не в пример иным руководителям - хватало воли придерживаться этих однодневных планов.
В понедельник Семен Парфенович проспал: Он и досадовал и улыбался, когда торопливо шел по омытым дождем улицам. Уже лет двадцать с ним этого не случалось. Без будильника, без посторонней помощи он мог проснуться точно в назначенный час. А тут вдруг проспал до половины девятого. Всему виной вчерашняя поездка.
"А впрочем, это не плохо, что организм еще способен так выключаться", - размышлял он на ходу.
Вспоминал вчерашний день. Много было приятного. Особенно рыбалка. Редко когда так повезет. А какое незабываемое ощущение oт дождя, который захватил их на лугу! А потом, как он готовил с хозяйками уху, пока мужчины ездили в деревню в лавку, и со смехом рассказывал им, как свалился в реку Кирилл Шикович. Женщины тоже смеялись..
В приемной уже ждали люди. Человек десять. Гукан поздоровался. Его сразу окружили.
- Товарищ председатель!;
- Семен Парфенович!
- Товарищ Гукан!
Он остановился посреди комнаты, высокий, выше самого рослого из посетителей. Снял габардиновую кепку, вытер сложенным вчетверо платком лоб и шею. Внимательно оглядел присутствующих, стараясь отгадать, кто с чем.
- Погодите. Можете считать меня бюрократом, кем угодно, но давайте сразу выясним взаимоотношения. Заявляю решительно: по квартирным вопросам не принимаю. В пятницу - милости просим.
- Я два месяца не могу к вам попасть! - раздраженно крикнула молодая женщина с бледным усталым лицом, в простеньком платье.
- Возможно, - спокойно согласился Гу-кан. - Дела и выезды дважды срывали мне приемный день. Принимали мои заместители.
- А я хочу к вам!
- Нэла, - обратился Гукан к секретарше, - была эта гражданка на приемах?
- Была.
- Запишите ее на пятницу первой в очередь. - И приветливо сказал женщине: - Жду вас ровно в девять.
Посетительница растерялась. Председатель отлично знал таких вот сердитых, которые приходят с явным намерением покричать, поскандалить, и умел успокоить или хотя бы умерить их воинственный пыл.
Женщина теперь не отходила от Нэлы, чтоб та не забыла записать ее первой.
- Вы, товарищ майор, насчет дороги? - Лицо Гукана мгновенно посуровело, глаза стали колючими и смотрели не на майора, а поверх его головы, как бы разыскивая кого-то. - Дорогу мимо школы-интерната закрываем. Вы хотите, чтоб дети глотали пыль и газы от ваших машин? Не выйдет! Вам дали проезд - приведите его в порядок.
- Мост.
Гукан раздраженно обратился к присутствующим:
- Мост через канаву - коза перескочит. Проблема, видите ли! Что же мне, детей послать, чтоб построили этот мост? Постыдились бы говорить. Такая часть!..
Кто-то рассмеялся.
Гукан круто повернулся к следующему посетителю - человеку интеллигентного вида, в очках.
- Вы?
- Я, собственно говоря, тоже…
- В пятницу. У вас что? - Я насчет парка…,
- К Кушнеру. Пусть подготовит предложения.
Гукан поискал глазами посетителя, у которого могло быть дело, не вызывающее сомнений в его важности.
Взгляд остановился на совсем молодом человеке, почти юноше, модно одетом: светлый костюм, коричневая рубашка, узенький галстук. Он стоял в стороне, слушал, и в глазах его, чуть близоруких, прищуренных, светилась ироническая усмешка.
У таких, которые не лезут вперед, не заглядывают льстиво в глаза и даже не очень добиваются приема, у них-то и бывают интересные дела.
- А вы, товарищ? - через головы обратился к нему Гукан.
- Я? - показал на себя пальцем юноша и как будто удивился. - Я хочу предложить новую планировку микрорайона. На Выселках. - И он поднял рулон ватманской бумаги.
- О! - обрадовался Гукан. - С этого мы и начнем! Потому что на сегодняшний день это главное. Прошу вас.
И посетители молча расступились, разомкнув кольцо вокруг председателя и давая дорогу к двери кабинета молодому архитектору.
В приемной было уже душно. А в кабинете чудесный влажный холодок: закроешь за собой дверь и словно попадаешь в другую страну. Окна выходили на север, на тихую улицу. Гукан кивнул на длинный стол:
- Тут и раскладывайте свои чертежи. Вместо кнопок вот вам. - Он поднял один из массивных подшипников, которые горкой лежали на краю стола.
Гукан повесил на вешалку кепку, заглянул в настольный календарь - какие дела ждут его сегодня. Потом подошел к открытому окну и залюбовался каштанами. С тех самых пор, как зажглись белые свечки цветов, он с любопытством следил, как завязывались, развивались и как теперь растут плоды каштана, маленькие, еще зеленые, с едва заметной насечкой. Семен Парфенович смотрел на них по нескольку раз на день. Это давало отдых нервам, хорошо действовало на настроение.
Но, разглядывая каштан, он вдруг почувствовал какую-то тревогу. Отчего?!
Словно испугавшись, что эту тревогу может заметить посторонний человек, председатель быстро обернулся.
- Ну, что у вас?
- Вот здесь…
- Не надо объяснять. Я сам… Я, молодой человек, зубы съел на этих планировках. Так… Так… Это у вас что?
- Сад для детей. Со всем комплексом…
- Так… Любопытно. Любопытно…
Он перешел ко второму листу, к третьему. Проект ему нравился. Планировка микрорайона, архитектура его не похожи были на все, что ему показывали до сих пор. Обком и горком поставили задачу сделать микрорайон самым красивым в городе, самым современным по архитектурному решению, и несколько бескрылых проектов уже было отклонено. А в этом, пожалуй, что-то есть. Гукан подошел к столику, на котором стояли телефонные аппараты, позвонил главному архитектору города Гамбиц-кому, потом своему заместителю Кушнеру, занимавшемуся вопросами строительства. Попросил их зайти. Кладя трубку, спросил:
- Как ваша фамилия? Кто вы?
- Моя? - опять, словно с удивлением, переспросил юноша и улыбнулся, должно быть, подумал: "Наконец-то догадался спросить". - Я студент Ленинградского архитектурного. Дипломант. Это мой дипломный проект. Я вырос на Выселках.
- О, брат, это уже прямо-таки тема для романа! Знаешь, есть у нас местный писатель Шикович?
- Знаю. Я еще когда в школе учился, он у нас выступал.
- Да… Его хлебом не корми, а дай поговорить.
И вспомнилось, как вчера Шикович чуть не испортил день. Хорошо было после рыбалки сидеть на веранде, слушать, как шумят дождь и деревья в лесу. Он, Гукан, и женщины пили шампанское. Шикович и Ярош - коньяк. Черт его потянул за язык заговорить о культе личности (сейчас Гукан даже не помнил, с чего это началось). Вот тогда Шикович и разошелся. Припомнил, как Гукан, будучи секретарем горкома, заставлял его сочинять письма Сталину. Конференция ли какая-нибудь, собрание актива - подавай сюда Шиковича, чтоб написано было красиво, поэтично. "Где они, наши письма, Семен? Давай когда-нибудь почитаем! И некоторые места из нашей книги, из первого издания. Хочешь, сейчас прочту?"
Жена и Ярош охладили пыл разошедшегося хозяина. И надо признать, что он тут же сумел обернуть все в шутку и даже вроде бы извинился. Семена Парфеновича не обидела пьяная болтовня и напоминание о его прежних делах. Не он один так поступал. Такое было время. Задело другое: фамильярность, с которой Шикович говорил все это. Он тогда же решил, что был прав, весьма осторожно принимая приглашения. Нельзя ответственному работнику ходить по гостям! Слишком легко теряется дистанция.
Теперь, отгоняя непрошеные воспоминания, он подумал иначе, уже со злостью: "Задрал нос писака… Распоясался".
…Первым вкатился в кабинет Гамбицкий, низкий, толстый, с головой-шаром, блестящей, даже сизой от частого бритья. Он двигался точно на роликах - быстро, бесшумно. Председателю архитектор крепко пожал руку. Со своим коллегой поздоровался издали, кивком.
- Привет, Кухарев. Ты все-таки решил побеспокоить Семена Парфеновича? Ах, молодежь, молодежь!
- И правильно сделал, что побеспокоил. Любопытный проект, - сказал Гукан.
Гамбицкий испытующе посмотрел на председателя: говорит, что думает, или с подвохом?
- Любопытный. Но не наши традиции, Семен Парфенович. Не наш стиль, форма. Западные.
- А что, по-вашему, на Западе в архитектуре нет ничего интересного? - спросил Кухарев.
- Нет. Почему же? Есть оригинальные решения. Весьма своеобразные. Но у нас не те задачи, дорогой мой коллега.
- А по-моему, главная задача, чтоб было красиво, дешево и людям удобно жить. А вы просто консерватор!
Бритая голова Гамбицкого покраснела, маленькие уши загорелись, как два лепестка. Гу-кан рассмеялся.
- О! А вы из молодых, да ранний. Зубастый. Это хорошо. - И вдруг на лицо его как бы легла тень. - Но имейте уважение к нам, старикам. Мы с Феликсом Яновичем взрывали город в сорок первом. Мы его построили заново. Разве плохо построили?
- Вообще… ничего.
- Вы слышали? Вообще! - плаксиво выкрикнул главный архитектор.
- Хорошо построили! - сурово и решительно сказал Гукан.
- Хорошо, - с чуть заметной улыбкой согласился Кухарев. - Я уважаю старших. Я учусь у них. Но, Феликс Янович… вы говорите: другие задачи. На Западе - Чехословакия и ГДР с их высокой строительной культурой, разве у них не те же задачи?
- Вот это правильно! - Тень на лбу Гу-кана, в его глазах растаяла. В кабднет, вошёл Кушнер, моложавый, с приятным'лицом, правый рукав пустой. Подал всем левую руку и без лишних слов стал разглядывать проект, переходя от одного листа к другому.
- Ну как, строитель? - спросил Гукан, наблюдая за заместителем с усмешкой.
- Черт его знает! Для меня это темный лес. Я покуда в натуре не увижу, никак не пойму, что хорошо, а что плохо, - откровенно признался Кушнер.
Гамбицкий хмыкнул. Гукан покачал головой. Его давно уже перестала удивлять откровенность заместителя, его на редкость самокритическое отношение к себе. Он говорил только правду и о себе и о других, какой бы она нибыла. Если чего Не понимал, не знал - не стыдился признаться ни начальству, ни подчиненным. За это одни его уважали, другие не любили.
- А мне планировка нравится. - Гукан постучал пальцами по первому листу. - Рассмотри, Гамбицкий, там со своими… Серьезно. В деталях…. Помогиге товарищу… Кухареву.
- Если Гамбицкому не по вкусу, он похоронит без долгих надгробных речей, - обронил Кушнер.
- Иван Федорович! - обиделся архитектор.
- А мы вынесем все проекты на исполком, в том числе и этот… Обсудим с участием общественности. Выселки должны быть самым красивым районом! - заключил Гукан.
У Кухарева при этих словах заблестели глаза. Ему, может быть, больше, чем кому бы то ни было, хотелось, чтоб Выселки стали самым красивым районом. Когда, свернув чертежи, Кухарев вышел, Гукан кивнул вслед:
- Видели, какая молодежь растет?
- Пробивная, - ответил Гамбицкий.
- Образованная, - вздохнул Кушнер. Гукан прошел за свой стол, сел в кресло,
полистал бумаги, выбирая, какой заняться в первую очередь.
Спросил:
- Как выходной провели?
- Ездил детей проведать в лагерь. Встретил ребят с завода. Возвращались назад - заглянули в чайную в Вербовичах. И, конечно, хватили лишнего. Да что пили! Пиво и какое-то плодоягодное вино. Пойло. И кто у нас выпускает такую дрянь? Бр-р, гадость! Лучше уж водку пить, - смешно сморщился Кушнер: даже свои человеческие слабости он никогда не скрывал.
Гамбицкий поджал губы, он никак не мог свыкнуться с этой "святой простотой" заместителя.
- Нет, я работал. Нам, творческим работникам, некогда и отдохнуть.
Гукан и Кушнер усомнились, что архитектор действительно работал, но смолчали.
Гукан сказал:
- А я так славно порыбачил. Возле Дятлова. На такое место напал… Окуни, дураки, одного подцепишь, ведешь, другие следом идут, готовы на берег выскочить. Килограмма четыре вытаскал. А потом насмешил меня один чудак. - Семен Парфенович откинулся на спинку кресла и засмеялся. - Ей-богу, давно уже так не веселился. Шикович. Они такую в лесничестве дачу себе отгрохали! С Ярошем. Хоромы! Живут, как баре. Так вот… Пришел Шикович на берег. Пьяненький, разумеется. Сел над обрывом. Бубнил, бубнил что-то. И вдруг - бултых. В реку! Гляжу - одна шляпа плывет. Едва я вытащил его. Задремал, оказывается. Ха-ха-ха…
Гамбицкому не приходилось, еще слышать, чтобы Гукан так смеялся. И потому в первый момент он растерялся. И только, потом, когда председатель уже вытирал платком глаза, архитектор залился мелким всхлипывающим смешком. Кушнер даже не улыбнулся. Ему не понравилась эта веселость, и он сказал:
- Никогда не видел Шиковича пьяным.
И этим как обрезал смех Гукана. Председатель мгновенно замкнулся: потушил глаза, сжал губы. Наклонился над столом, пригладил редкие седые волосы, бросил сердито:
- Ну, давайте работать!
Гамбицкий без единого слова направился к двери.
Кушнер подошел к окну и, выглянув на улицу, сорвал каштановый лист.
- Сколько раз я просил тебя, - разорился председатель, - не трогай листьев. Дурная привычка! Этак ты за лето весь каштан ощиплешь.
- Весь не достану.
Семен Парфенович кипел. За год с лишним совместной работы он так и не разобрался: на самом деле этот человек всегда говорит то, что думает, или иной раз просто издевается. Вот как сейчас: "Весь не достану".
- Если заместитель председателя исполкома будет так обращаться с зелеными насаждениями, не знаю, когда мы выполним решение обкома.
Кушнер засмеялся.
- Найдется оправдание: всю зелень погубил Кушнер.
Гукан не ответил. Склонив голову набок, начал писать резолюцию на какой-то бумаге, и Кушнер опять сказал то, что подумал:
- Мне кажется, Шикович не насмешил, а испортил тебе настроение. Чем?
Гукан проговорил подчеркнуто вежливо:
- Иван Федорович, давай займемся делами.
Кушнер улыбнулся и пошел к двери, бросив на ходу:
- Я еду на строительство школы-интерната.
Семен Парфенович нервно прошелся по кабинету, остановился у окна, полюбовался каштаном, чтобы успокоиться. Листья, с утра влажные, быстро обсыхали, поднимали кверху острые зубчики, меняли свой ярко-зеленый цвет на зелено-матовый. Где-то в вершине шуршали невидимые птицы. Все, как всегда, как вчера, позавчера. А спокойствие не приходило. Снова всплыла тревога.
"Шикович не насмешил, а испортил тебе настроение. Чем?" В самом деле - чем? Если не считать несколько шумного разговора о культе личности, Шикович вел себя радушным хозяином. Вообще весь вчерашний день был приятен. И сейчас стоит в ушах шум дождя, а перед глазами - потоки воды, льющиеся с крыши…
В новом доме крепкий дух свежей сосны, аппетитно пахнут уха и жареная рыба…
Что еще говорил Шикович? Ага, о подполье… Что он сказал? "Хочу писать повесть. Документальную. Заглянуть поглубже. Разобраться". В чем? В чем он хочет разобраться? Ну что ж, пускай разбирается. В конце концов, держаться за свою оценку, данную подполью десять лет назад, не так уж сейчас и обязательно. Упорствовать было бы неразумно.
А вообще, будь его воля, он не позволил бы каждому писаке копаться в прошлом. Не твое это дело. Пиши о том, что видишь вокруг себя. Был на фронте - пиши про фронт. А я руководил подпольем - я и написал про подполье.
Впрочем, все это ерунда. Не в характере Шиковича слишком углубляться. Не хватит пороху.
"Я знаю меру твоей глубины - всё по верхам. Тебе кажется, что ты написал за меня книжку. Что бы ты написал, не будь моих материалов и рассказов? Лодырь. Я тебя силком засаживал за рабочий стол. Моя книжка поставила тебя на ноги. Не забывай это!"