- Ладно, дебаты потом, - приказал отец. - Мать, садись, командуй!
Он помолчал, глядя на синюю рюмку в руке, и торжественно произнес:
- Поздравляю дочерей моих с окончанием средней школы. Желаю им долговечного счастья и всякого благополучия в жизни. - Говорил он медленно, укладывая каждое слово по отдельности, точно плиты. Сестры влюбленно смотрели на отца. Такой сильный, суровый, властный мог бы стать хорошим боцманом.
- В семнадцать лет я был стрелочником государства нашего. Девчата в двадцать три обретут высшее образование. В таком возрасте я кочегарил. И только в тридцать стал командиром паровоза.
Он тяжело задумался, прислушиваясь к далекому гулу прошлого, и вдруг с изумлением воскликнул:
- Мать! А ведь дочерей-то мы вспоили-вскормили! Давно ли вот здесь их зыбки качались? Истекает наша жизнь, в них перелилась.
Варвара Федоровна вдруг заплакала.
- Вырастили... И оглянуться не успеешь, как выпорхнут и улетят из родного гнезда!
- Успокойся, мама! Вот чудачка! - Славка размашисто обняла ее.
- Родителей почитать надо... Слушаться отца с матерью, - вставила Парунья.
- Не век же с вами, стариками, вековать! пробубнил дядя Вася, обгрызая баранье ребрышко.
- Это уж конечно, как сами... Их дело... кротко промямлил дядя Ульян.
Отец поднялся из-за стола, подошел к дочерям. Они встали. Отец вытащил из кармана двое маленьких часов. Завел сначала одни, сверил со своими и надел на тонкую руку Аси, завел другие и тоже сверил со своими и застегнул ремешок на полной руке Славки. Поцеловал дочерей, промолвил:
- Смотрите на эти часы и размышляйте: время бежит быстро, а добрых дел много. Поняли?
Он чокнулся с ними и выпил. Не было в жизни Иллариона Максимовича минуты более торжественной.
А за окнами вскрикивали горластые паровозы, со свистом выбрасывали пар, вагоны переговаривались звоном буферов, шумели проносившиеся товарники, пассажирские. Всю жизнь Илларион Максимович жил рядом с этой великой дорогой, всю жизнь служил ей...
После третьей рюмки, когда все оживились, разгоревшийся отец сказал весело и твердо:
- Вот так, девчата! Давайте сейчас и договоримся. Там насчет моря, и все такое, помечтали и хватит. Теперь в институт попасть - это вам не баран чихнул. Институт горбом заслужить нужно. Я устрою вас на дорогу. Вокруг нее множество народу кормится. Дорога жизни! А там оглядитесь и выберете специальность по душе. Можно пойти в транспортный институт. Мы железнодорожная держава!
Сестры, потупившись, молчали, крутили кисти скатерти.
- Надо, чтобы, конечно, специальность питание обеспечивала и чтобы в одежде не нуждаться, - степенно проговорил дядя Ульян.
- Куда отец с матерью благословят - туда и идите, - увещевала Парунья.
Сестры поморщились. Каждое ее слово раздражало.
Голося и выбрасывая клубы дыма и пара, подкатил пассажирский. В пустой тарелке задребезжала вилка.
- Мы, папа, твердо решили пойти в мореходное училище! - тихо и как можно мягче проговорила Славка, не поднимая глаз.
- Какие же из вас моряки... в юбке! - шутил отец.
- Ну и что же, что в юбке?! - вспылила Ася, строптиво тряхнув мальчишескими кудряшками. - Если женщина - так, значит, ей на корабль и ходу, что ли, нет?
- Все это детство. Начитались, задурили себе головы, - нахмурился отец. - Нечего на деда оглядываться. Это был лев!
- Не женское это дело, - смиренно вставила Парунья.
- Почему не женское? - возмущенно воскликнула Ася. - Что нам, кули таскать, что ли? Мы хотим быть штурманами, а это наука, тут головы нужны.
- А они у вас есть? - загремел отец.
- Нет, так будут! Выучимся! - отрезала Славка.
- Вот это по мне! - радовался дядя Вася. - Крепче держите руль! Не бойтесь штормяги! Ничего в жизни не бойтесь! - Он выплеснул из рюмки в рот, пополоскал зубы, проглотил.
- Куда там от родного дома забираться далеко? - рассудительно заметил дядя Ульян. - Там все с рынка, а здесь огород свой, свинья растет.
- Со смирением нужно жить, - ввернула Парунья. - Молчи да дышь - подумают, что спишь.
- Пора дурь выгребать из головы, как из поддувала шлак выгребают, - подвыпивший отец грохнул кулаком по столу. Высоко подпрыгнули, звякнули вилки, тарелки. - Уже невесты, а все рассуждаете, как маленькие! Это вам не в бирюльки играть! Это море! Океан! Корабли! Мат-рос-ня! А вы - цыплята!
Сестры хмуро и упрямо, по-отцовски, сдвинули брови, смотрели в тарелки.
- И все-таки мы пойдем на море, но с силой сказала Ася. - Это мечта наша. Понимаешь - мечта!
Варвара Федоровна, с тревогой следившая за спором, вступилась за дочерей:
- Ты, отец, не шуми. Хоть и я не за море, но и держаться им за нас тоже нечего. Что по душе, то пусть и выбирают. Что я на своем веку видела? Пеленки, корыто, квашню! Пусть хоть они мир посмотрят!
- Ты - другая эпоха человечества! А их я за подол не держу, - сердился отец, - пусть выбирают... но выбирают с умом. На вещи нужно трезво смотреть!
- А что ты заставляешь их смотреть на все по-стариковски? - дядя Вася хлопнул брата по плечу. - Ведь ты уж забыл, старина, что значит молодость!
- Да их же нужно во все носом тыкать, ровно кутят в молоко. Они же ничего не смыслят в текущей жизни!
- Мы хотим на море. На корабль. Это наша мечта! - настаивала Ася. - Понимаешь - мечта!
Дядя Ульян и Парунья, не понимая, о чем это говорит племянница, с недоумением смотрели на нее.
Отец шумно поднялся, ушел на кухню, загремел ковшом. Сестры, труся в душе, ждали. Донесся Костин голос: "С первого пути отходит..." Загромыхали вагоны. Отец тяжело шагнул в комнату и припечатал:
- Никаких морей! Работать - и все! А потом институт! Любой! Нужно зачерпнуть из сокровищницы знаний!
- Папа, мы сегодня уже отправили документы в мореходное, - созналась Славка.
- Документы вам государство вернет, - отрезал отец и звучно хлестнул ладонью по донышку второй бутылки. Вместе с пробкой вырвалась едучая струя...
Побег
Славка торопливо читала: "В связи с тем что училище принимает главным образом мужчин..."
- Это же несправедливо! - вскричала пораженная Ася.
- А что я вам предсказывал? - воспрянул отец.
- Свет клином на Одессе-маме не сошелся! - Славка сердито скомкала письмо из Одесского мореходного училища.
В этот же день они послали документы во Владивосток...
В воскресенье было закрытие купального сезона.
Круглое озеро очертила белая, пенная кайма. Озеро морщилось, вода посинела и будто стала тяжелой, вязкой. Из-за холодного ветра было неуютно, купаться не хотелось, но сестры закаляли себя. Они прошли по хлюпающим мосткам в пустую купальню и разделись. Выйдя на мостки, услыхали голос Кости:
- А ну, сестры Иевлевы, понимаешь, покажите класс!
Ребята курили в спасательной лодке, привязанной к мостику. Они уже искупались, но все еще сидели в мокрых, прилипших трусах, надев только рубахи. Губы у них посинели, точно они наелись черники.
- На прощанье утрем им нос? - спросила Славка.
И сестры, посмеиваясь, легко взбежали по лестнице на вышку. Там, на высоте, шумел холодный ветер, сочно щелкали бело-синие спортивные флаги. Вдали по озеру скользили яхты, они валились на бок, паруса их были туго набиты плотным ветром. Строем плыли десять белых лодок, взмахивая красными веслами, - шли соревнования. Озеро со всех сторон обложено несметным сосновым войском.
Сестры - густо загорелые, в черных трусиках, в синих резиновых шапочках.
- Обожжет сейчас, - сказала Славка. - Э, была не была! Не видала ль ты подарка от донского казака! - завопила она отчаянно и бросилась на трамплин, ударом ног спружинила его, взлетела вверх, поджала колени к животу, охватила их руками и, падая, два раза перевернулась, затем вытянулась рыбкой и вонзилась в резиново-упругую воду.
Все это было проделано так четко, легко и красиво, что, когда Славка вынырнула, хватая ртом воздух, она услыхала свист и крики ребят.
Ася прошла на качающийся трамплин. Тонкая, упругая фигурка ее резко темнела на фоне неба.
- Морячка! Не ударь лицом в грязь! - кричали ребята из лодки.
Ася улыбнулась им, помахала рукой и вдруг прянула вверх, падая, проделала плавное сальто через спину и ринулась "столбиком" вниз. Вода жгуче опалила, точно с Аси сорвали кожу.
Сестры славились на озере: они держали первенство по плаванию среди девушек.
- Ну как, морячки, ваше мореходное? - спросил тощий, нескладный Костя, натягивая подол рубахи на голые, костлявые колени.
- Пока в волнах ничего не видно, - ответила Ася, шевеля в прозрачной воде руками и ногами.
- Чего там, - крушение терпим, - созналась Славка и ударила ногой, взбросила тучу сверкающих брызг. - В случае чего бросайте нам спасательный круг!
Сестры поплыли к купальне.
- Позор, понимаешь, если не добьетесь! - крикнул Костя.
- Идите лучше в поварихи!
- Или нянями в детсад! - шутили ребята.
На ветру губы сразу же стали черничными, кожа гусиной, на руках и ногах ощетинились чуть видимые золотистые волоски. С сестер текло. Стуча зубами, они бросились в купальню, быстро обтерлись и натянули платья.
- Разболтали всему городу, - мрачно проговорила Ася. - Теперь, если не попадем в училище, лучше и не показываться на глаза ребятам. Так и прилипнет это прозвище - "морячки".
- Зубы будут скалить, салаги! - согласилась Славка, щегольнув морским словечком. Она сдернула шапочку, и белокурые косы тяжело упали, хлопнули по спине.
Ася вдруг уставилась на них, глаза ее мрачно сверкнули.
- Режь свои косы! - неожиданно заявила она. - На корабле длинные волосы - помеха. Режь, чтобы уже отступления не было!
Славка испуганно посмотрела на сестру.
- А может... подождем?
- Чего это ждать? - с подозрением спросила Ася, и глаза ее стали колючими. - Может, ты собираешься секретаршей в бондарную артель к дяде Ульяну? Тогда другое дело. Женихи любят русалочьи косы. - В колючих глазах Аси зажглось презрение.
- Я... завтра!
- Сегодня! Или никогда! - Асины глаза уже испепеляли сестру.
Славка во всем подчинялась Асе, хоть выглядела старше и сильнее ее...
Холодный ветер стегал по окнам тонкими березовыми ветвями. Стремительно неслись пепельные тучи. Порой в синие прорехи выплескивалось солнечное сияние, окатывало на миг дома, улицы, сестер и опять исчезало.
Славка покорно и молча шла за решительной Асей.
Когда давно не бритый старик парикмахер с большущим горбатым носом понял, чего от него хотят, он в изумлении сдвинул очки на лоб и уставился на Славку.
- Нет, я бы хотел, чтобы белый свет мне, старой тупице, растолковал: зачем вам нужно, извините, моими честными руками губить свою красоту? Нет, вы только себе послушайте! - возопил он, обращаясь к стенам. - Это неразумное дитя, совращенное модой, пришло к гениальному выводу, что ему нужно обкромсать свои дивные косы! Иначе же мир перевернется!
Славка ярко покраснела и объяснила:
- Работа у меня такая, батя... Короткие волосы позарез нужны...
- Оно, это дитя, вообразило, что мои честные руки могут кощунствовать! - уже кричал маленький носатый старик, все обращаясь к стенам. - Объясните ей, пожалуйста, что руки мастера создают, а не разрушают! - и рассвирепевший старик убежал за перегородку к кассирше.
Славка растерянно оглянулась. К ней подошел нагловатый молодой парикмахер, пропахший с ног до головы одеколоном. Он положил косы на руку, как бы взвешивая и оценивая их.
- С собой заберете или оставите? - спросил он, постукивая расческой о ножницы.
- Как это... Я не понимаю...
- Если остригу - косы оставите?
- Конечно... Зачем же они мне?
- Прошу, - показал он на кресло.
Не успела Славка сесть, как он уже окутал ее простыней, пробежав семенящими, как лапки насекомого, подвижными пальцами по плечам и по груди.
- Эх коса - девичья краса! - воскликнул парикмахер, и ножницы хищно скрежетнули, разинули острую пасть, сверкнули клыками-лезвиями. Славка заелозила в кресле, хотела вскочить, но тут же осела, увидев в зеркале презрительное лицо Аси, стоящей в дверях между портьерами.
А шмыгающие пальцы парикмахера уже расплетали косы. Звякнули ножницы, заскрипели разрезаемые волосы. Шелковые длинные пряди змейками падали на плечи, на грудь. Их тут же подхватывала жадная рука, бережно укладывала на столик. Скоро там выросла мягкая груда белокурых волос. Славка зажмурилась, чтобы не видеть их.
Из-за переборки высунулся длинный нос и раздался хрип:
- Безумная!
Славке почудилось, что вместе с косами она. отрезала все прошлое.
Странное лицо смотрело на нее из зеркала. Лицо сделалось будто меньше, а голова в коротких, распушившихся волосах стала большой-большой. Славка смотрела на себя, как на незнакомую. Голове было непривычно легко, а голой шее холодно. Ася глянула на сестру и тут же смущенно отвернулась. Но все-таки упрямо буркнула:
- Тебе так лучше... И потом - удобнее в дороге...
Когда они вышли из парикмахерской, Славке показалось, что все смотрят на нее.
- Аська! - вдруг панически зашептала она, схватив сестру за руку. - А что скажут мама с папой?!
Сестры испуганно остановились.
- Шуму будет!. Но ничего - пускай знают, что мы не шутим! - Ася быстро справилась с минутной растерянностью.
Илларион Максимович уже двадцать лет брал книги в одной и той же библиотеке. Это был самый аккуратный и самый серьезный читатель. На крыльце библиотеки он тщательно вытирал сапоги, снимал кепку. Входил он осторожно, чтобы не нарушить тишины.
Любил он слова торжественные, весомые, как, например: Держава, Государство, Вселенная, Человечество, Океан, - и часто употреблял их. И книги он читал все толстые, серьезные, гремящие: об истории народов, о войнах, о революции, о великих полководцах. Так для него было большим праздником прочитать "Войну и мир", "Тихий Дон", "Петра Первого", "Севастопольскую страду".
- Фундаментальные, мудрые эпопеи, - сказал он библиотекарше.
К тонким книгам Илларион Максимович почему-то относился пренебрежительно.
- Дайте-ка мне еще что-нибудь из истории народов или мемуары исторических деятелей, - попросил он внушительным голосом, сдавая "Пугачева". Библиотекарша уже приготовила "Хождение по мукам". У Иллариона Максимовича в глазах загорелись алчные огоньки. Он уважительно крякнул. Взяв грузную книгу, принялся перелистывать ее, с трудом захватывая страницы толстыми пальцами. Он тщательно осмотрел ее, как, бывало, в магазине осматривал дорогую вещь, боясь выбросить деньги на ветер. И даже, положив на ладонь, испытал книгу на вес. В глазах его светилась благосклонность. Стеклянной ручкой крупно и медленно расписался, пожал библиотекарше руку и вышел на цыпочках. Кепку он надел на крыльце.
- Самостоятельный человек, и на все имеет свой взгляд, - сказала пожилая библиотекарша.
...И только он, придя домой, просветленный и торжественный, с наслаждением уселся за книгу, как в комнату на цыпочках вбежали дочери. Они обомлели - встреча оказалась неожиданной. Сначала отец ничего не заметил, потом пронзительно уставился на Славку, медленно поднялся со стула.
- Ярослава, повернись, - приказал он, багровея. Усы его сами собой сильно распушились. Славка покорно повернулась, низко опустила голову.
- Это что за новость?! - раскатисто пророкотал бас отца.
- Папа, в мореходное нельзя с косами, - затараторила Ася. - Сам посуди...
- Молчать! - загремел отец. - Я ее спрашиваю!
- В мореходное нельзя с косами, - пролепетала Славка.
- В мореходное нельзя без головы! - рявкнул отец. - А где у тебя голова?!
На крик прибежала мать.
- Вот, полюбуйся на чадо свое! - От ярости усы его еще сильнее распушились, встали дыбом. Он гордился косами дочери, всегда незаметно любовался ими. - Как драная кошка стала!
- Ты что это, одурела, бесстыдница? - заохала мать. - Ведь косы-то какие были - загляденье! Прохожие останавливались. А теперь посмотри-ка в зеркало, на что ты похожа?!
- Какая была, такая и есть, - сказала Ася.
- А ты прикуси язык, а то больно зубастая стала.
Долго бушевал отец. Но чем сильнее он бушевал, тем острее чувствовал бессилие перед этими упрямицами.
- Теперь все! Я говорил с вами по-доброму - не помогло. Теперь приказываю: хватит! Будете сидеть дома. Работать! - и он, взяв книгу, вышел.
- Доигрались, - прошептала мать.
- Мы уже не маленькие, и нечего нами командовать! - огрызнулась Ася.
В доме установилась неприятная, тягостная тишина. Мать плакала на кухне. Ася сердито ходила из угла в угол. И только беззаботная Славка, не умевшая долго сердиться, сидела у приемника, сосала конфету и ловила любимые мексиканские и аргентинские песни. На коленях ее комом снега лежал белый кот.
А за окном в сумерках были ветер, дождь и листопад. Качалась голая черная ветка, увешанная каплями...
Когда они читали отказ, пришедший из Владивостока, в густом тумане на еле видных, почти голых и мокрых деревьях во дворе уныло и хрипло каркали вороны. Из тумана через забор сыпались и сыпались на Асю и Славку желтые листья. Сестры будто осунулись и оцепенели. Ася мелко дрожала, замерзнув даже в пуховой кофточке.
- Что теперь делать? - наконец спросила она тихо. Славка молчала.
Великая дорога шумела за окном. Доносился говор толпы, шарканье ног, музыка, звяканье молотков по бандажам. Ася сквозь сон услыхала зов этой дороги, приподнялась в кровати. В доме все спали, спала и Славка. Пышные волосы засыпали ее лицо, из-под них выглядывали только припухшие губы. Они румяно смеялись, точно Славка сквозь волосы подсматривала за сестрой. Донесся искаженный, металлический голос Кости: "Прибывает скорый поезд номер 2. Следует..."
Там кипела жизнь. Асе стало невыносимо тревожно, точно она испугалась прозевать что-то дорогое, куда-то не успеть. Она закрыла лицо ладонями и, чувствуя, что задыхается, закачалась из стороны в сторону, как от зубной боли.
Ася любила бродить по перрону.
Также она любила ходить в аэропорт, где приземлялись крылатые воздушные корабли, приземлялись и вновь уносились в небеса, уносились в неведомое.
Любила она и пристани. Причаливали белые пароходы, гнулись трапы под ногами, потом по речному остекленевшему раздолью катился гудок, и пароход отваливал, лебедем уплывал по сверкающим извивам реки к струящемуся горизонту.
Любила она посидеть на почте, на телеграфе, на переговорной. "Москва! Войдите в третью кабину!" "Владивосток! Вторая кабина!" "Саратов... Баку... Сочи..." Вся страна звучала здесь.
Ася быстро оделась и выскользнула из дому. На ярко освещенном мокром перроне суетились люди: одни спешили на посадку, другие - встречать приезжающих. Носильщики в белых фартуках тащили чемоданы. Пронеслась мототележка с горой тюков.