Совсем близко рявкнул гудок, и паровоз, разгоряченный, будто взмокший, гордо прокатил мимо вокзала, волоча длинный состав. Наконец вагоны, сияя окнами, остановились. Стали выходить пассажиры, вытаскивать чемоданы, выносить сонных детей. Другие, с чемоданами, выстроились в очереди, подавали проводникам билеты. Из багажного вагона быстро выгружали мешки с письмами, обшитые ящики, кровати, тюки. Вдоль состава бегал маневровый паровозик, по шлангам подавал воду в вагоны. Шланг извивался по земле, вползал на вагон, на крыше которого гремела сапогами знакомая Асе тетя Нюра. Она перетаскивала шланг с вагона на вагон. Иногда вода лилась с крыши, и тетя Нюра кричала:
- Хватя-а! Лешай!
Ася стояла среди крика, шума, смеха, говора кипящей толпы.
- Мама! - закричал, соскакивая с подножки, бритоголовый солдат.
- Сережа! - Седая женщина в пенсне протянула руки с букетом цветов. Солдат бросился к ней, они обнялись. Сын целовал ее лицо, седые волосы и даже букет, ломая хрупкие табачки.
- Вырос-то как! Совсем мужчиной стал, - удивлялась мать.
- Полка нижняя?
Ася оглянулась. Рыжеватая, с молочно-белым лицом женщина держала за руку девочку лет трех. Рядом стоял сухопарый мужчина с мутными глазами. Он глядел в сторону. Женщина растерянно поправляла на голове девочки розовый бантик. Костя сурово и непреклонно объявил: "До отхода поезда номер 2 осталась одна минута".
- Ну, вот... иди, - проговорила женщина, беря девочку на руки.
- Папа ту-ту! - закричала малышка. Мужчина с угрюмой неистовостью целовал ее ручонки, загорелые коленки, ямочки на щеках.
- Не забывай папу, - проговорил он и, оторвавшись от ребенка, тяжело двинулся к вагону, но тут же обернулся, сунул руку женщине, боясь взглянуть ей в глаза. Женщина, держа его за руку, шла за ним, точно не хотела отпускать.
- Папа ту-ту! - радовалась девочка, болтая ножонками.
Поезд тронулся, проплыла сухопарая спина мужчины. Губы у женщины кривились, плечи тряслись, а усталое лицо и невидящие глаза были сухими, ничего не выражающими.
Ася поежилась.
За медленно идущим вагоном плелась старушка, она плакала в голос и махала платком.
Парни и девушки в майках и спортивных брюках, толкаясь, бежали рядом с другим вагоном, горланили и бросали в тамбур цветы. Их ловили десятки рук. Это уезжала на соревнования женская баскетбольная команда...
Прошумела дорога и опустела, нахлынула пестрая жизнь и откатилась. Нет, больше нельзя противиться зовам дороги. Сердце рвалось навстречу тому поющему, необъятному, что люди называют жизнью. Ася вспомнила отказ из Владивостока и вдруг решила: "Нужно немедленно ехать в Москву. В министерство морфлота. Добиваться приема в училище". Она представила гнев отца, слезы матери. "Не отпустят - бежать!" Ася настороженно оглянулась, будто кто-то мог подслушать ее мысли. Лихорадочно-оживленная, прошла она в служебное помещение вокзала. В окошечко увидела долговязого Костю с длинной, по-мальчишески худой, кадыкастой шеей. На нем болтался черный китель железнодорожника, сквозь который резко выступали лопатки, форменная фуражка лихо съехала на затылок.
- Дежуришь? - рассеянно, с непонятной для Кости радостью спросила Ася.
- А ты чего, понимаешь, не спишь? - удивился Костя и так зевнул, что на белесых глазах выступили слезы.
- На тебя пришла посмотреть.
Костя подошел к окошечку и подразнил:
- Все равно не примут. Девчат туда, понимаешь, не берут.
- Хочешь пари! Ты скоро объявишь нашему поезду: "С первого пути, понимаешь, отходит экспресс номер такой-то!" - Ася загадочно рассмеялась. Она так и лучилась странной, озорной силой.
- А что, разве пришло...
- Не придет, так сами поедем. Понял, понимаешь? - Ася засмеялась, сбила щелчком фуражку, убежала.
Возбужденная, она появилась в зале ожидания. На широких деревянных диванах скучно дремали люди с помятыми, усталыми лицами. Ослепительный свет беспокоил их сонные глаза.
"Эх вы! Разве так нужно ожидать свою дорогу?" - подумала Ася.
Она повертелась около закрытого буфета, с большим интересом рассматривая под стеклом увядший винегрет в тарелках, каменные от времени плитки шоколада, бутерброды со скорченными дырявыми пластиками сыра.
В душе нарастало радостное нетерпение. Наконец все это переживать одной стало невозможно. Ася побежала домой. Она растрясла разомлевшую Славку, насильно посадила ее в кровати. В комнате раздался задыхающийся шепот:
- Бежим... В Москву... Поняла? И добьемся... А не помогут - сами поедем к морю... А то поезда все идут, идут - сердце разрывается!
- В министерство? - Славка на середине прервала сладкий зевок. - Бежать?! Вот здорово! Когда?
- Нужно приготовить чемоданы, уложить все походное, - уже распоряжалась Ася...
Всю эту ночь сквозь сон Ася слышала голос Кости, он все объявлял об уходящих поездах, и сердце у Аси ныло, точно она прощалась с кем-то около вагона или мучилась, что не может попасть в этот вагон, а поезд вот-вот уйдет, и она останется...
На другой день Славка потихоньку взяла из материнского сундука тысячу рублей и купила билеты в Москву.
И снова наступила ночь. Ася уткнулась в подушку. Ее начала страшить дорога. Она даже не могла представить, что их ожидает впереди. Там был совершенно непроницаемый туман.
Тьма мучила, и Ася включила свет.
На стене, рядом с мятежным дедом, висела ее фотография, на которой она была снята в тельняшке, в бескозырке, в широченных брюках, гримом нарисованы усики, во рту торчит трубка: это Ася играла в драмкружке лихого морского волка.
"Детство! Глупое детство! - подумала она. - И как я могла повесить такую фотографию? Море - дело серьезное, суровое. Довольно игры в море, пора учиться и работать. Пусть работа окажется тяжелой. Ничего! И пусть сначала корабль будет небольшой, какой-нибудь рыбачий. Все равно. Лишь бы море!"
Ночные бабочки камешками щелкали о гулкий, барабанно-тугой оранжевый абажур. В черную дыру открытой форточки дышала холодная, сырая ночь. Мать крепко спала в комнате рядом, отец был в поездке. У Аси защемило сердце: она вдруг представила, как заплачет мать, прочитав записку, как потемнеет лицо отца, как они оба растерянно опустятся на стулья и будут сидеть, сутулые, постаревшие, подавленные, такие родные, такие любимые. "Но что же делать? Что? - мысленно обратилась к ним Ася. - Нет, нет, мы не хотим причинить вам горе. Вам тяжело! Простите нас!"
Чувствуя, что теряет силы и решимость, Ася поспешно взглянула на часы и как раз в это время Костин голос проорал над вокзалом: "С соседней станции вышел пассажирский поезд номер 5. Следует: Владивосток - Москва".
Ася почувствовала слабость во всем теле и желание изорвать билеты, не выходить из этой комнаты-каюты, в которой так тепло и безопасно. Но она уже шептала, дергая сестру за ногу:
- Славка, вставай! Пора!
Та вскочила, потерла румяное лицо и вдруг испугалась:
- Что мы делаем? Мы с ума сошли!
- Молчи! И так на душе кошки скребут!
Ася положила на стол еще вчера написанную записку: "Милые мама и папа! Не сердитесь на нас, дурех. Но мы иначе не можем, честное слово. Мы едем в Москву, в министерство. Будем добиваться. Иначе нам жизнь не в жизнь. Взяли у вас тысячу рублей. Не сердитесь, что потихоньку слямзили их. Как только заработаем - вернем. О нас не беспокойтесь: не в Африку же едем".
Сестры еще с вечера оделись в шерстяные свитеры и в синие лыжные костюмы. В рюкзаке у них были термос, котелок, баклажка, складной нож, алюминиевая миска, кружка - все дорожное, точно собрались они в туристский поход.
Ася, надевая пальто, последний раз оглядела комнату со штормами Айвазовского на стенах, и опять ей стало страшно уходить отсюда.
- Прощай, каюта, - жалобным голосом сказала она. - Прощай, дедушка! Мы едем к морю!
А Славку уже захватило приключение.
- Побег! Вот здорово! - ликовала она. Сняв с подоконника горшки с цветами, вылезла в палисадник. Ася подала ей чемодан, рюкзак и выпрыгнула сама.
Ненастно шумела листва, из темноты мелко моросило, дождинки шебаршили в палой листве. На клумбах валялись белые табачки, сломанные собаками. Когда-то сестры все это увидят снова?
Прощай, мамин дом.
Горят огни на дальних маяках!
Сестры выскользнули из палисадника. Поезд уже шумел у перрона. Сразу же в лица ударили твердые, колючие струйки дождя, точно включили огромный душ. Струйки разбивались в пыль: асфальт и крыши дымились. Оглядываясь по сторонам, боясь наткнуться на знакомых, подбежали к вагону. Как медленно проводница проверяет билеты! Им все казалось, что сейчас грянет голос отца: "Куда?" Они втягивали головы в поднятые воротники и озирались.
Наконец-то они в теплом, людном вагоне! Кричали и плакали дети, в проходах образовались пробки.
- Кажется, никто не видал, - прошептала Славка, вытирая мокрое от дождя лицо.
"До отхода поезда номер 5 осталось пять минут! Провожающих прошу выйти из вагонов!" - прогремел железный Костин голос.
- Объявляй отправление моему поезду, - прошептала Ася. И таким славным и милым показался ей Костя.
Клятва
Москву они видели первый раз. Их поразили здания, огромная площадь между вокзалами, потоки машин, троллейбусов, пешеходов. Москва шумела, сияла, катилась. В окнах и на фасадах зданий вспыхивали и гасли и все куда-то без устали бежали ядовито-красные, зеленые, фиолетовые буквы реклам и вывесок. Улицы текли реками огня. Можно было подумать, что это Млечный Путь рухнул, просыпался сияющей лавиной на ночную землю и теперь кишел звездным гигантским муравейником.
Выскочив из людского потока, сестры растерянно остановились.
- Москва! - сказала восхищенно Славка.
- Столица! - откликнулась Ася.
Люди здесь одевались иначе, наряднее, чем в тихом уральском городе. Сестры чувствовали себя неважно в лыжных костюмах, в стареньких осенних пальто, в вязаных белых шапочках с зелеными помпонами на макушках.
- Вырядились, как пугала! Сразу видать, что из глубинки! - сказала Славка и по привычке начала шарить на груди, отыскивая косы, чтобы перебросить их на спину. Она огорченно вздохнула. Такие косы, пожалуй, и в Москве были бы редкостью.
- Что будем делать? - спросила Ася подавленно. - Уже вечер, учреждения не работают. В гостиницы, говорят, здесь попасть невозможно. А где ночевать?
- Э, нашла о чем печалиться. Вокзал нам с детства дом родной. На вокзале и перебьемся ночь! - весело ответила Славка. Там, где начинались практические дела, власть переходила к ней. Ее беззаботность, общительность и напористость, ее деловая смекалка всегда выручали сестер. И в такие минуты, как сейчас, Ася целиком доверялась ей.
На душе у Аси было смутно. Из тихого маминого дома все казалось проще. А вот теперь сверкающая Москва совсем подавила ее. Какое дело столице всего государства до каких-то девчонок в лыжных брюках, до какой-то сумасбродной мечты о море?
До них ли тут?
Ася почувствовала себя от моря сейчас дальше, чем прежде. Она устала, теряла всякую надежду, ее охватывали страх и отчаяние. А Москва била в глаза пестрым вихрем, в котором ошеломленная Ася ничего не могла понять.
- Главное сейчас - что-нибудь пожевать, - услыхала она голос неунывающей Славки. - Найти бы столовку поблизости. Да пойдем, чего мы стоим?
Сестры снова нырнули в людской поток. Им хотелось идти медленно, все разглядывая, но люди почему-то бежали, обгоняя друг друга, и сестры, подхваченные потоком, тоже понеслись неизвестно куда.
- Если потеряем друг друга, приходи на вокзал к камере хранения! - крикнула Славка.
Они почти бежали, глазея по сторонам, читая вывески, дивясь на витрины, порой завертывая в гастрономы, кишащие народом. На прилавках под стеклом они видели груды колбас, остроносых копченых стерлядей, припудренные пирожные в виде корзинок с цветами из крема.
- Ой, Аська, я не могу больше, у меня кишка кишке голос подает! - воскликнула Славка, шумно вдыхая запах яств.
Наконец они натолкнулись в большом магазине на буфет с высокими мраморными столиками. Сестры взяли сосисок, груду всяких пирожных и конфет и бросились к столику. Они хватали, давились, обжигались. Первой опомнилась Ася.
- Чего это мы как на пожаре? - удивилась она.
- Все же так... Ну и мы поддались... - засмеялась Славка. - Бегом живут! Будто все опаздывают на работу и боятся увольнения!
Сестры успокоили себя, стали есть медленно.
- Сколько у нас осталось денег? - тихонько спросила Ася.
- Четыреста.
Ася подавилась хрустящим, рассыпающимся на пленки "наполеоном".
- Славка, мы же сели в галошу! - прошептала наконец Ася, в ужасе округляя оленьи глаза. - Нам едва-едва хватит на обратную дорогу. И то лишь в том случае, если немедленно уедем. А если поживем сутки...
- Обратной дороги не может быть. Ты же сама кричала: нужно жечь корабли. Помнишь, с косами?! - строго сказала Славка, откусывая сочную, щелкнувшую сосиску.
- Чудачка! Если мы здесь добьемся своего, нам же не на что будет уехать в Одессу! Я уж не говорю про Владивосток!
У Аси пропал всякий аппетит. Положение показалось ей безвыходным.
- Какие милые девочки! - проговорил звучный, жирный голос. - Разрешите причалить около вас!
На бледном лице лоснились черные глаза, улыбались толстые красные губы, топорщились маленькие усики. Шапка длинных волос лежала на воротнике плаща.
- Девочки, по всему видать, приезжие?
- Не ваше дело, - сердито сказала Славка.
- У вас нет настроения разговаривать?
- Да!
- Какая недотрога.
- Какая есть!
- Мы бы с товарищем могли показать вам Москву.
- Без вас увидим!
И сестры ушли.
- Терпеть не могу этих козлов с наглыми глазами, - Ася даже плюнула. - Так и охотятся!
Сестры вернулись на вокзал. Их поташнивало, они объелись сладким.
В большом зале ожидания плавал неумолкающий, ровный гул разговоров. Длинные ряды деревянных диванов были заняты пассажирами. В проходах лежали чемоданы, тюки, свернутые постели. Между ними бегали дети. Работали ярко освещенные буфеты, аптечные и книжные киоски. К высокому потолку прижались шары - синий, красный и зеленый. Их, должно быть, упустили дети.
Часа два толкались сестры в зале ожидания, все не могли найти свободного места.
- У меня уже ноги подкашиваются, - пожаловалась Ася. Лицо ее побледнело, было утомленным, обветренные губы пересохли, стали шершавыми, колючими.
Слова ее услыхали два паренька в телогрейках, в зимних шапках.
- Эй, девчата! - окликнул один. - Садитесь на наше место. Мы сейчас - на поезд.
- Спасибо, ребята - обрадовалась Славка.
Сестры плюхнулись на диван и с наслаждением вытянули ноги.
- Видать, тоже куда-то навострили лыжи? - окая, спросил паренек.
- Навострили! - засмеялась Славка.
- И мы тоже. Аж в самую Сибирь, в Саяны, на стройку. Ну, счастливо вам! - Ребята ушли, брякая замочками на фанерных чемоданах.
- Как интересно все! - удивилась Славка, глядя им вслед. - Люди всякие! И все едут куда-то. Куда? Вот эти ребята - откуда они? Как они жили? Что у них случалось? И что еще случится? Ой, как это все интересно!
- Так же и о нас, наверное, думают, - сонно откликнулась Ася. "Кто они? Откуда? Куда? К каким берегам плывут?.." Вытянуться бы сейчас в каюте на подвесной койке и спать, спать...
Под высоким потолком щелкнуло - лопнул красный шар, упал маленькой, сморщенной резинкой.
Ася прилегла на плечо сестры, Славка ласково обняла ее, шепнула:
- Дрыхни!
Ася сразу уснула. Она показалась сестре совсем маленькой девчонкой, которую нужно оберегать. "Ничего, со мной не пропадешь. Я тебя в обиду не дам, - мысленно прошептала дремлющая Славка. - Главное - не вешать нос!.. А ведь мы в Москве! Подумать только - в Москве", - радостно удивилась она. И даже сквозь сон чувствовала нетерпение и любопытство.
Что их ждет? Какая жизнь? Какая судьба? Какие дороги и края?
И что это за люди вокруг?
Какая у них жизнь?
И вдруг на душе стало неприятно: "Мы вот здесь торчим, а мама с папой не находят себе места, не спят... Сколько седых волос мы им добавили!" Потом Славка стала убеждать себя, что они с Асей еще искупят свою вину и никогда, никогда не будут больше мучить стариков. Наконец она успокоилась и задремала.
Сквозь слипающиеся ресницы Славка видела проплывающие зыбкие фигуры, золотые лепешки огней, буфетчицу в кружевной наколке. Она то наплывала смутной горой, то уходила далеко-далеко, уменьшалась до куколки, словно перед Славкой кто-то настраивал бинокль. Славка сонно улыбалась, насильно расширяла глаза и видела пивные кружки с пенными шапками, дымящуюся цепь сосисок, поддетую вилкой, тарелки с бутербродами. Она закрывала глаза, море далекого шума колыхало ее, несло к островам, заросшим пальмами. С островов пахло лимонами, копченой колбасой, сыром, листья на пальмах звякали, как монеты. А радостное удивление все усиливалось, и, наконец, Славка исчезла, растворилась, жило только это удивление. Несколько раз она просыпалась от непонятного счастья и сонно шептала Асе непослушными пухлыми губами:
- Это ничего, что мы спим на вокзале. Это даже интересно. А вообще-то все здорово. И обязательно все будет хорошо...
Снова над головой щелкнуло, и на колени Славки упала синяя резинка.
Славка нашла в кармане конфету, не открывая глаз, откусила половину, а другую сунула в рот Асе.
- Я ничего не говорю, - доносился шепот Аси. - Только уж очень длинная ночь.
- Это хорошо, если жизнь длинная... И я тебя люблю. А ты? - И Славка, досасывая конфету, уже не могла понять: сказала она это или подумала?
Потом склонялись к ней какие-то добрые лица, улыбнувшись, они расплывались мутными пятнами, кто-то что-то ей говорил - не то советовал, не то звал куда-то, - подходила какая-то махонькая девочка, у нее были такие шелковые кудряшки, и такой маленький задорный носик, и такие малюсенькие зубки, что Славке очень захотелось поцеловать ее в ямочку на щеке. И снова, просыпаясь, она не могла понять: было это все на самом деле или только приснилось. Очнулась она от этого желания поцеловать ребенка.
В окнах уже синел туманный осенний рассвет, по запотевшим стеклам пробегали капли, чертили, как озорные речонки, извилистые русла.