Коля опоздал на полчаса. В гараже ему кто-то проколол шину и ударил чем-то тяжелым по капоту. Шофер объяснял это местью любовника жены.
– Кто же он? – спросил Красин.
Они были с шофером в доверительных отношениях.
– Замначальника гаража. Между прочим, лучший друг вашего зама Головина. Дает ему машину в любой час дня и ночи. А бензин списывает на нашу.
– У тебя уже стала развиваться мания, Коля. Не представляю себе картины: начальник гаража ходит и тайком прокалывает шины и калечит капоты собственных машин.
– Из-за бабы на что хошь пойдешь, Ярослав Петрович, – буркнул Коля.
– У тебя сведения-то точные? Или так – больная фантазия?
– Точные.
– Взял бы да развелся, чем так мучиться.
– Разойдусь, как только накрою с поличным.
– Значит, все-таки сомневаешься.
Коля ничего не ответил, только поиграл желваками.
– Ухов уже три раза звонил, Ярослав Петрович, – сказала Танечка, едва Красин вышел из машины. Голос у секретарши был слегка встревоженным.
– Коля, никуда не уезжай, – бросил Красин и прошел в кабинет. Не снимая плаща, набрал номер Ухова "по вертушке".
– Ты где путешествуешь? – загремело в трубке. – Чаи до полудня гоняешь?
– Шина прокололась.
– Слушай, гони своего шофера. По-моему, он у тебя просто проходимец.
– Откуда у вас такие сведения, Николай Иванович?
– Раз говорю – значит, знаю. Слушай, подъезжай ко мне. Только быстро. Одна нога там – другая здесь.
– Сейчас буду.
В приемной на Красина посмотрели с любопытством, когда он вышел в плаще и бросил Танечке: "Я в управление". Ярослава Петровича никогда не вызывали в управление. Если он ездил туда, то когда хотел.
Ухов встретил Красина мрачно. Не подавая руки, кивнул на кресло.
– Садись.
Это было необычно. Николай Иванович всегда встречал Красина весело, шутил, хлопал по плечу, называл гением.
– Что случилось? – спросил Ярослав Петрович встревожено, хотя уже догадывался, что случилось.
– На вот, читай. – Ухов протянул толстый синий конверт, на котором было напечатано: "Начальнику архитектурного управления Н. И. Ухову (только лично)".
– Анонимка.
– Письмо без подписи.
– А какая разница?
"Письмо без подписи" было напечатано на двадцати восьми страницах мелким шрифтом через полтора интервала. "Письмо" сочинял человек талантливый. Писал он образно, используя почти все атрибуты писателя-публициста: сарказм, лирику, пафос, патетику, в меру демагогию, обличительную речь прокурора, боль за Родину, обеспокоенность чистотой рядов партии.
Читать было интересно. Красин то краснел, то бледнел, проглотил анонимку единым духом вплоть до подписи "Почти все сотрудники института".
Содержание распадалось на шесть кусков, логически обоснованных и нанизанных на единую мысль, как куски шашлыка на шампур:
1. Красин совсем не занимается делами института. Он держится лишь на заместителях. Финансовые дела института в жутком беспорядке.
2. Красин – эпикуриец, сибарит, барин – живет в свое удовольствие.
3. Красин – взяточник. Гордеев выплачивает ему "ежегодную подать" в пятнадцать тысяч рублей за то, что Красин проектирует ему здания, иногда совсем не нужные. Например, во время последней поездки они договорились о строительстве замаскированной под ботанический сад сауны. В сауну будут приезжать "нужные люди", париться, наслаждаться флорой и дразнить фауну, т. е. помещенного в клетку специально для этих целей льва. Строительство сауны обойдется государству в полтора миллиона рублей. На этом деле Красин заработал чистыми двадцать две тысячи.
4. Красин – развратник. Только в Москве у него 8 любовниц, не считая случайных связей. Кроме того, Красин имеет любовницу в каждой из столиц союзных и автономных республик. ("Если надо, мы предоставим адреса, фамилии и фотографии".) Но самая главная его любовница, можно сказать, вторая жена, живет в городе, где правит Гордеев. Командировки туда по традиции стали оргиями. Например, последняя, Красин даже для вида не счел нужным заниматься делами. Сплошные пьянки, обжираловка ("конечно, за счет нашего родного государства"). В довершение всего исчез на всю ночь с любовницей, и пришлось его искать целой поисковой группой с вертолетами и собаками. ("Можем предоставить фотографии".)
5. Красин полностью поработил своего шофера. ("Кстати, живет с его женой".) Тот ему возит, носит и достает. Кроме того шофер обслуживает жену Красина, которая на казенной машине ездит за покупками, делать маникюр и педикюр, а также скупать бриллианты.
6. Красин разложил семью. Жена не работает, спекулянтка. ("Снимки можем предоставить".) Сын учится кое-как, якобы волейболист, а на самом деле связался с антиобщественными элементами, берет с отца пример, развратничает. ("Снимки можем предоставить".)
Вот какие были эти шесть кусков "шашлыка-анонимки", А шампуром просвечивалась такая мысль: Красин – морально разложившаяся личность, которого надо исключить из партии и судить. Почему это не сделано до сих пор – непонятно. Может быть, у Красина есть покровители?..
Кончив читать, Ярослав Петрович с брезгливостью отложил в сторону письмо:
– Ну и что?
Ухов прищурился.
– Это я тебя должен спросить: "Ну и что?"
– Такую штуку, Николай Иванович, можно написать на любого. В том числе и на тебя.
Они как-то сразу перешли на "ты".
– На меня пока не написали, поэтому речь о тебе. Ты действительно дал согласие на строительство… этой сауны с тигром.
– Со львом. Надо внимательно читать анонимку.
– Остроты тут неуместны.
– Да, я действительно дал согласие на проектирование, но не сауны, а ботанического сада, а уж поместят они туда льва, тигра или удава – не мое дело. На мой взгляд, ботанический сад – дело хорошее во всех отношениях. И в смысле эстетического воспитания, и в познавательном плане, и в привлечении туристов, наконец. Кстати, сад будет стоить не полтора миллиона, как пишет озабоченный анонимщик, а почти бесплатно. Строительный материал – под боком, молодежь готова работать во время субботников, ботанические сады всего мира – Гордеев уже с ними списался – готовы прислать саженцы в обмен на богатейшие экземпляры флоры республики. Что же здесь плохого? Я сам готов сделать проект на общественных началах.
– Но сауна-то, сауна там будет?
– Далась тебе эта сауна! Может, и будет. Откуда я знаю? Они хозяева. Впрочем, я позвоню Гордееву, чтобы сделали. Аноним подсказал неплохую мысль. Разве плохо после сауны побродить по тропическому лесу, поплескаться в горных ручьях! Кстати, почему мы так боимся слова "сауна"? Прекрасная оздоровительная вещь, почти не требует никаких затрат. Тебя испугали слова "для нужных людей". Ну, попарится там десяток знакомых Гордеева. Ну и что? Остальное время можно отдать победителям социалистического соревнования. Чем не форма поощрения? А то мы привыкли отмечать их лишь значками и вымпелами. Кстати, если ты бы сам приехал к Гордееву, отказался бы ты от экскурсии в такой ботанический сад?
– Ты на меня дело не переводи.
– Какие еще ты задаешь вопросы, Николай Иванович? Особенно интересно насчет, наверно, любовниц?
Ухов покраснел. Не оттого, что действительно хотел поговорить на эту тему, не от злости. Николай Иванович был моложе Красина года на три, работал в управлении недавно, сразу взял крутой курс, но с Красиным всегда был добр, снисходителен и покровительствовал. Может быть, тут играла роль магия имени "гения XX века", а может быть, элемент тщеславия: вот, мол, мне всего тридцать семь, а подо мной "гений". Красину тоже импонировал Ухов: властный, энергичный, никогда не меняющий своих решений. Таких руководителей Ярослав Петрович любил, может быть, потому, что сам был полной противоположностью. Ходили слухи, что своей молниеносной карьерой Ухов обязан родственным связям.
– Вопросы тебе будет задавать комиссия.
– Какая комиссия? Это же анонимка!
– Решено назначить комиссию. Завтра она к вам прибудет. Проверим финансовую деятельность института… ну и остальное. Ты уж не обижайся, но такой порядок.
– Разве есть указание проверять все анонимки?
– Я уже тебе говорил: "твоя" признана "письмом без подписи". А "письма без подписи" мы проверяем.
– Ну и проверяйте, если вам делать нечего!
Красин встал и вышел, хлопнув дверью.
– Подожди! Вернись! – крикнул Ухов.
Но Ярослав Петрович не вернулся. Теперь он понял, почему анонимке "дали ход". Из-за одной-единственной фразы: "Может быть, у Красина есть покровители?" Ухов побоялся, что эту фразу могут отнести к нему. И если он "закроет" анонимку, тогда конец его молниеносной карьере.
В жизни все довольно просто, если хорошо подумать.
7
Комиссия прибыла большая: двадцать пять человек. Она растеклась по отделам института и принялась ворошить архивы, считать на компьютерах, беседовать с людьми – для этого была выделена специальная комната; комнату отобрали у завхоза, и бедный завхоз, большой любитель вздремнуть, теперь злой как черт шатался по институту и цеплялся к каждому по делу и без дела.
Институт залихорадило. Все искали анонимщика. С утра было множество кандидатур, но к концу дня все сошлись на одной: Головин. Вьюнок-Головушка-Кот возмечтал стать директором института и "задействовал" анонимку. Ходили слухи, что у Вьюнка есть "досье" чуть ли не на каждого, что это его давнее хобби. И сейчас пойдут в ход другие анонимки.
И они в самом деле пошли. В адрес приемной комиссии приходили "письма без подписи", подбрасывались пакеты с копиями компрометирующих документов и фотографиями на самых разных людей; этих людей объединяло лишь одно – они симпатизировали Красину.
На третий день к Ярославу Петровичу зашел его второй зам Сафонов. Он был по-прежнему вальяжен, одет в "тройку", с серебряной цепочкой от часов, тянущейся через весь живот, – ну прямо старинный негоциант, но от его природной доброжелательности не осталось и следа. Антон Юрьевич был крайне озабочен.
– Мне надо с вами поговорить, Ярослав Петрович. – Сафонов сел в кресло, достал толстую сигару, разжег ее и окончательно стал похож на негоцианта. В кабинете приятно запахло хорошим табаком.
– Я слушаю вас, Антон Юрьевич.
– Институт не работает третий день. Я спрашивал у председателя комиссии, сколько это продлится. Он считает, что не меньше трех недель. Это как минимум. Похоже, им нравится проводить время таким образом. Если мы примем оптимальный вариант – три недели, учтем, что выводов надо будет ждать в течение месяца, и примем во внимание, что коллектив не успокоится еще месяца три, то мы просто-напросто завалим план, Ярослав Петрович. И вас снимут вне зависимости от анонимки. Может быть, это произойдет даже раньше. Из-за какого-нибудь ЧП. Вы знаете, что Головин поднимает недовольных вами людей? Он сочинил какую-то бумагу и собирает подписи.
– Что вы предлагаете?
– Немедленно потребуйте от Ухова, чтобы он прекратил это безобразие. Это же издевательство над здравым смыслом. Нас же только проверяла финансовая комиссия министерства, и все оказалось в полном порядке. А кто с кем спит, извините, Ярослав Петрович, никого не должно интересовать!
Все это Красин знал и без своего зама.
– Я уже с ним говорил, Антон Юрьевич, – устало сказал директор. – Бесполезно. Но я позвоню еще раз и передам ваше мнение.
Сафонов ушел, попыхивая сигарой, словно отдал концы солидный теплоход. Весь его вид выражал возмущение. Красин обхватил голову руками. Уже несколько дней его терзала жестокая бессонница. Не помогали даже сильные дозы снотворного. Хоть бы заняться каким-нибудь интересным делом… Но молчат телефоны, люди заходят лишь по каким-то пустякам, а на самом деле взглянуть, как он там, Красин, – жив? Уехать домой? Но дома наверняка сидит несчастный Ассириец, который то рыдает, то смеется, и все или развлекают его, или веселятся вместе с ним. Жена довольно равнодушно восприняла весть о начале работы комиссии.
– Нет такого руководителя, на которого не написали хотя бы одну анонимку, – философски сказала она. – Почему ты должен быть исключением? Наплюй! Твои руки чисты. Все знают, что мы еле сводим концы с концами.
Красин поднял трубку и набрал номер Ухова.
– Вас слушают.
– Это я, Красин. Только что у меня был Сафонов. Он считает, что из-за бурной деятельности комиссии мы в этом году не выполним план.
– Только попробуй! – жестко сказал в трубку Николай Иванович.
– Тогда отзови свою "борзую стаю".
– Не кажется ли тебе, дорогой Ярослав Петрович, что это прямое давление на комиссию? И вообще попрошу не оскорблять членов комиссии. А то мы тебе и "борзую стаю" припомним.
– Какие там члены комиссии… – усмехнулся Красин. – Коллеги из конкурирующих учреждений. Такие же люди, как мы с вами, на каждого из них можно напустить такую же комиссию. Работают, правда, с рвением. Еще бы: значительно интереснее рыться в грязном белье, чем ходить на работу.
– Ты что мелешь?!
– Кстати, многих я знаю, кое в чем помогал. Так они, бедняги, прячутся от меня. Зачем травмируете людей, Николай Иванович?
В трубке некоторое время молчали. Потом Ухов тихо сказал:
– Ну вот что, Ярослав Петрович. Я вижу, ты зарвался. Вскружила голову слава. Уже никакая комиссия тебе не указ. Предупреждаю: будешь ставить палки в работу комиссии – вызову на коллегию.
Частые гудки.
Минуту Красин раздумывал, а потом нажал клавишу и сказал Танечке:
– Головина ко мне!
Явился Головушка-Кот. Подбородок первого зама был гордо поднят, но руки его дрожали. Он не поздоровался и молча стоял у порога.
– Так какую это вы там бумагу сочинили, Андрей Осипович? Хоть бы мне показали. Может быть, я бы тоже ее подписал.
– Бумага ходит среди сотрудников, – нервно, но твердо сказал Головушка-Кот, не называя Ярослава Петровича по имени-отчеству. – Но я могу пересказать ее содержание. В ней говорится, что вы как руководитель оказались не на высоте. Вместо того чтобы разогнать эту идиотскую комиссию и заняться поисками анонима, найти его и примерно наказать, вы спокойно смотрите, как комиссия, эта ржа, разъедает корпус института, а аноним, воодушевленный вашим бездействием, вошел, можно сказать, в экстаз.
Красин таращил глаза на своего зама, не зная, что и думать. Такой страстной обличительной речи от кого-кого, а уж от Головина он не ожидал.
– Вы удивлены? – между тем продолжал Вьюнок. – Вы уверены, что я аноним. Так вот, я нашел настоящего анонима! Надеюсь, вам знаком этот почерк?
С этими словами Андрей Осипович положил на стол листок календаря от 27 января. На листке торопливым почерком было написано:
"…опазд. на пятнад. мин. Выяснить, где был".
"…13-00 уезжал. Главк? Люб.?"
"…17-00 верн. под хмельк. Веселый".
"…18-15 из каб. смех. С кем говорил?"
– Я случайно обнаружил это в кипе старых бумаг. Так теперь узнали?
Конечно же, он сразу узнал этот почерк. Это был почерк Сафонова.
Сафонов? Умница Сафонов, которого он с большим трудом переманил из другого института? Неподкупный Сафонов, мнением которого Красин дорожил? Неужели ему не дают спокойно спать лавры директора института? Зачем ему они? Вместо тиши кабинета, спокойной размеренной жизни – беготня, нервотрепка, мучительные, зачастую бесцельные сидения на заседаниях, избрание в президиумы, вызовы "на ковер", звонки среди ночи: (рухнуло здание или не стыкуются какие-нибудь балки), сплошь и рядом отсутствие выходных дней. А зарплата почти одинаковая…
Нет, насчет Сафонова что-то неправдоподобно. Да и потом, Антон Юрьевич умный человек, он должен понимать, что институт ему не вытянуть: не хватит ни знаний, ни таланта. Но и Головину можно предъявить те же самые претензии. Кроме того, его сегодняшнее поведение… Оно произвело впечатление на Ярослава Петровича. Или это просто талантливая игра?
В селекторе щелкнуло, и Танечкин голос сказал:
– Ярослав Петрович, к вам Головина.
– Кто?
– Головина… – Танечка запнулась, – Жанна Леонидовна, жена Андрея Осиповича.
Секунду Красин пребывал в растерянности, потом сказал:
– Пусть заходит.
Тотчас же в кабинет буквально впорхнула легкой бабочкой маленькая женщина в перламутровом плаще, что еще больше делало ее похожей на бабочку.
– Можно, я разденусь? Поухаживайте за мной.
Красин помог Жанне Леонидовне освободиться от плаща и вытаращил глаза от изумления. Головина была одета в наряд средневековой принцессы.
– Извините, я прямо с репетиции… в перерыв… Мне только что позвонили… Я узнала… Он мне ничего не говорил. Неужели вы верите?
Актриса сделала паузу. Красин промолчал.
– Это не он! Он не способен на такое! Да и не нужно ему! Не нужно! Он совершенно равнодушен к славе. Он любит семью, детей, меня! Он любит вас! За вашей спиной он как за каменной горой! Вы мне верите?
– Успокойтесь… – Красин налил в стакан воды и подал Головиной.
Она выпила. Ее глаза затуманились. Ей очень хотелось упасть в обморок. Ярослав Петрович чувствовал, что по ходу сцены, которую она разыгрывала, Жанне Леонидовне просто необходимо было упасть в обморок. Надо было что-то предпринять, иначе потом не оберешься хлопот, тем более талантливые актрисы падают в обморок по-настоящему, без дураков.
– У вас на груди пятно, – сказал Красин. – Кровь, что ли?
– Где? – залилась краской актриса и сразу забыла про обморок. – Ах, это краска! В пьесе меня должны проткнуть шпагой, вот и подкрашивают заранее платье. До удара шпагой я прикрываю пятно накидкой. Очень эффектная сцена. В этом месте больше всего аплодисментов.
– Присаживайтесь, и я вас слушаю. – Ярослав Петрович галантно, словно вдруг оказался на сцене, пододвинул средневековой даме кресло. Она опустилась в него изящным движением принцессы.