Этот день вообще оказался неудачным для шофера Коли. Перед самым окончанием работы кто-то позвонил в гараж, попросил Колю к телефону и сообщил, что в данный момент его жена гуляет в ресторане "Бомбей". Коля не знал, где находится ресторан "Бомбей", но ему любезно объяснили, что это на Рублевском шоссе. Коля как ненормальный помчался в "Бомбей", ворвался в зал, но своей жены там не обнаружил. Едва он вернулся в гараж, как тот же голос любезно извинился и сказал, что "произошла досадная ошибка": это, дескать, не ресторан "Бомбей" на Рублевском шоссе, а ресторан "Индийская кухня" у Покровских ворот. Но и в "Индийской кухне" Веры не оказалось.
С работы начальник и шофер возвращались мрачные. Коле предстоял тяжелый "допрос с пристрастием" жены, а Красин раздумывал над ситуацией. Да, за него взялись. И взялись крепко. Не побрезговали даже шофером. Хотя что шофер? Достаточно выбить шофера из равновесия, и может произойти в пути все что угодно. Кому тогда будет нужен инвалид Красин?
Да, все продумано.
Кто? Головин или Сафонов? Больше некому. Удивительно, что до этого ничего не происходило. Как теперь ясно, собиралось досье. А досье запустили в ход, когда была поставлена точка. Его командировка, по-видимому, и была последней точкой. Материал собран. Машину можно запускать в ход. Значит, они знают о его командировке все. И о Зое? Очевидно. Может быть, это и было недостающей деталью. Значит, что? Значит, они скоро пустят в ход козырную карту с Зоей…
4
Дома Ярослав Петрович тоже застал невеселую картину. На кухне сидел и плакал Ассириец, руководитель ансамбля "Синие бороды". Без своего оркестра он казался совсем маленьким, щупленьким. Ассириец плакал по-настоящему, по-детски, навзрыд, вытирая глаза кулаками. Вокруг него сидели Лена, Владик, Бумажная жена Владика и сочувственно вздыхали.
– Что случилось? – с тревогой спросил Красин.
– Гарик ушел от родителей, – объявил Владик.
– Почему?
– Они его постоянно "достают".
– Что значит "достают"?
– Ну, нервы треплют… Издеваются.
– Заставляют мыть тарелки, пол, – всхлипнул Ассириец.
– У него родители чокнутые, – сказал Владик. – Установили график дежурств. Убирать квартиру по очереди. Представляешь, какая чушь?
– Родители работают?
– Да.
– Тогда все правильно. Почему родители должны нести двойную нагрузку?
– На то они и родители, – подала голос Бумажная жена.
– У него нежные руки, – раздраженно сказал Владик. – Он играет на саксофоне. А тут какие-то тарелки…
– Жестокие родители, – констатировала Лена. – Успеет еще надорваться. Когда молодой, надо веселиться.
– Вот именно, – горячо поддержал мать Владик.
Ободренный всеобщей поддержкой Ассириец перестал всхлипывать и тереть глаза кулаками.
– Не мешало бы и нам ввести дежурство, – буркнул Красин. – А то не квартира, а…
– Что "а"? – с готовностью спросила Лена.
– Заброшенный склад.
– Так вот и начинай с себя.
– Вот и начну.
Ярослав Петрович демонстративно подошел к раковине, заваленной грязной посудой, – очевидно, перед тем как расплакаться, руководитель оркестра "Синие бороды" плотно подкрепился вместе с сочувствующими.
На плите от пиршества осталось полторы котлеты и полсковородки засохших рожков. Холодильник же, конечно, как всегда, пуст. Владик считал, что с друзьями надо жить по-братски: "тебе половину и мне половину", поэтому "сильнейшая в городе" волейбольная команда почти ежедневно совершала набеги на красинский холодильник.
Моя посуду, Ярослав Петрович думал, что кого-нибудь из присутствующих начнут мучить угрызения совести, но этого не случилось.
– Яр, – миролюбиво обратился Владик к отцу, – можно, Гарик поживет у нас? Пока конфликт не уладится. С матерью я уже договорился.
– Нельзя.
– Почему?
– У Гарика есть семья.
– Но с ней конфликт!
– Конфликт надуманный.
– Значит, ты считаешь, что Гарик должен мыть полы и посуду, чистить ванную и сортир?
– Конечно. Между прочим, тебя это тоже касается.
Владик пропустил замечание мимо ушей.
– Гарик будет жить в моей комнате! – заявил он.
Ярослав Петрович закончил мыть посуду, навалил в еще мокрую тарелку котлет и засохших рожков, присел за стол.
– Гарик будет жить в своей комнате. Наша квартира и так перенаселена. – Красин намекал на Шуру, Бумажную жену Владика, которая с милой непосредственностью, не спрашивая разрешения, на следующий день после "свадьбы" переехала к Красиным. Тут же к ней зачастили в гости родственники, подружки, и, учитывая еще периодические набеги "самой сильной" в городе волейбольной команды вместе с подружками, можно было смело сказать, что дом Красиных превратился в вокзал.
– Я имею право распоряжаться своей комнатой! – повысил голос Владик.
– Твоя комната – часть моей квартиры.
– А твоя квартира – наша общая квартира. И я здесь прописан. Могу показать паспорт.
– Свою квартиру тебе еще зарабатывать и зарабатывать. А насчет прописки… Учти, будешь нагло себя вести – как прописался, так и выпишешься.
– Не имеешь права. Я консультировался.
– Ах ты, мерзавец, уже консультировался?
– Да, консультировался!
– Мужчины! Перестаньте спорить! – вмешалась Лена.
Ассириец Гарик налил себе в рюмку коньяку, выпил и опять заплакал.
– Меня… тоже… родители… гонят…
Владик обнял его за плечи.
– Пошли ко мне. Пока не подыщешь себе квартиру, будешь жить у нас. Шурик, постели ему на раскладушке.
– Мне… неудобно, – промямлил Гарик.
– Первый закон жизни – не бросать друга в беде, – назидательно сказал Владик. – Кое-кто из-за склероза стал забывать об этом.
Молодежь ушла. Красин сильно проголодался за день. Он еще раз заглянул в пустой холодильник, достал банку лосося, съел. Лена заново перемывала с порошком тарелки.
– Когда кончится бардак в нашем доме? – спросил Ярослав Петрович.
Лена пожала плечами:
– Честно говоря, Яр, особого бардака я не вижу. Конечно, шумно, люди, бестолково, но сейчас так у всех, у кого взрослые сын или дочь. Молодежи надо где-то общаться. Специальных клубов у нас нет. Я понимаю, тебе нужен отдых, да и я изматываюсь за день. Но что делать? Необходимо, Яр, терпеть. Или срочно делать им кооператив. И вообще с возрастом мы стареем душой. Вспомни, что ты делал в молодости…
– Вкалывал.
– Ну… сейчас другие времена.
– Времена всегда одни и те же. Работяги вкалывают, а лодыри сачкуют. Твой сын – бездельник.
– Еще успеет, навкалывается. Учти, у них, нынешних акселератов, все по-другому. У них тело взрослого человека, а душа ребенка.
– Однако жрут они, извини за выражение, отнюдь не как ребенки. Холодильник у нас всегда чистый.
– Ну, это, знаешь… Сейчас, слава богу, не война и мы можем побаловать молодежь. Они не придают еде такого значения, как наше поколение. Для них главное – состояние духа, настроение. Нервная система у них совсем не защищенная, не окрепшая, а ты привязался к нему с этим Гариком. Ну и что страшного, если мальчик поживет у нас несколько дней? Стеснит, что ли, объест? Ты стал какой-то нервный, Яр, в последнее время. Особенно когда возвращаешься из командировок. Все тебе в доме не так.
В это время из комнаты Владика донеслись рыдания Ассирийца.
– Вот видишь, до чего они довели мальчика.
– По-моему, он просто пьян. Ладно, я пошел спать. У меня завтра тяжелый день. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, дорогой. Дай я тебя поцелую.
Она дотронулась губами до его лба. От нее пахло сгоревшими рожками и дорогими французскими духами.
В прихожей Ярослав Петрович споткнулся о седло. Седло стараниями молодежи уже было превращено в "икебану". Из него торчали ветки, пучки травы, бутылки из-под виски и кока-колы. В самом центре была просверлена пепельница, откуда матеро тянуло горелым табаком.
5
С утра на Красина навалилось столько дел, что он забыл про дурацкие фотографии, угрожающие письма, неприятный разговор о шофере и семейные неурядицы. Люди, звонки, бумаги, опять люди, опять бумаги, летучие совещания, утверждения проектов.
Позвонил Гордеев. Он словно выскочил из телефонной трубки и навалился на Ярослава Петровича, загромоздив собой кабинет, пространство под окном, часть прихожей. Красин как будто почувствовал запах коньяка, костра, шашлыка, далекое дыхание Ледника.
– Слушай! – загрохотал в трубку Игнат так, что она завибрировала в руках. – Ты как добрался, а? Ты не очень утомился? А то приезжай, мы тебе настоящий отдых устроим. Поселю тебя в ауле Красный, а? Пастухом назначу. Будешь овечек пасти! Порода райская! Ха-ха-ха! Как там с моим проектом? Докладывал главному?
– Докладывал.
– Ну и как?
– Ругается.
– Серьезно или понарошку?
– Ты позвони ему сам. Нужны солидные аргументы. Там, у вас, вроде бы убедительно, а здесь звучит как-то несерьезно.
– Ну как же, столица, – ничуть не обиделся Гордеев. – Вокруг одни стольники, столоначальники. Столоначальником кинь – в столоначальника попадешь. Ну, бывай. Помни! Что бы ни случилось, я тебя искренне люблю!
Красин работал допоздна. Не хотелось ехать домой, видеть неизвестных людей, ругаться с сыном, спорить с женой…
Заглянула Танечка.
– Я не нужна больше, Ярослав Петрович?
– Нет, Танечка… Можете идти.
Но секретарша не уходила, мялась.
– Что-нибудь случилось? Опять анонимка?
Щеки Танечки слегка порозовели, еще никогда Красин не видел свою помощницу такой смущенной.
– Я вам… Я вас… хочу пригласить на мороженое.
– На мороженое? – удивился Ярослав Петрович и тоже почему-то смутился, покраснел.
– Да… Есть важный разговор.
Красин усилием воли переборол смущение.
– Мороженое замораживает тайны?
– Возможно…
– Где?
– Кафе "Ласточка".
– Хорошо. Я жду вас там через полчаса. Но учтите, платите вы.
– Разумеется. Кто приглашает, тот и платит. Уж это-то я знаю.
Танечка старалась говорить непринужденно, раскованно, но это ей не удавалось. Голос звучал грустно и тревожно.
Кафе "Ласточка" располагалось неподалеку, и Красин решил отпустить Колю, пройтись пешком. После истории с индийскими ресторанами на шофера просто было страшно смотреть. Он почернел и спал с лица. Жену в тот день он обнаружил дома, но под хмельком. На "допрос с пристрастием" она отвечала с не меньшим пристрастием, не оборонялась, а нападала, обвинив Колю во всех смертных грехах. "Спуталась с грузином", – сделал заключение Коля. Заключение его основывалось на крупном, явно не магазинном мандарине, найденном у Веры в кармане плаща.
Кафе "Ласточка" оказалось битком забитым. В основном это было молодежное, "джинсовое" кафе. Беззаботный смех здоровенных парней с почти детскими лицами и угловатыми детскими движениями. Непременные "Мальборо", сухое вино, кофе – все как в фестивальных фильмах, которые все присутствующие знали наизусть.
Красин с трудом отыскал два свободных места, на второй стул положил шляпу. Заказал сухого вина, кофе, мороженое и пачку "Мальборо" для Танечки.
Секретарша пришла вовремя. Она не растерялась от суматохи, криков, дыма, лишь остановилась на пороге и близоруко стала выискивать его глазами. Очевидно, она бывала в этом кафе. Красин привстал и помахал Танечке рукой.
Она сняла плащ, повесила на спинку стула, посмотрела на него.
– Вам здесь не нравится?
– Нет, почему же…
– А мне очень. Здесь, среди этих беспечных лохматиков, я молодею лет на десять.
Ярослав Петрович налил себе и ей вина, и они молча выпили, как-то вполне естественно, без всяких тостов, словно делали это постоянно.
– Ну? – спросил Красин.
– Я… никогда этим не занималась… Ярослав Петрович, – с трудом выдавила Танечка. – Может быть, это очень похоже на донос… но при этих обстоятельствах… Я просто обязана…
– Да что случилось?
– Андрей Осипович нехорошо рассказывает о вашей командировке, Ярослав Петрович.
– Что же он рассказывает?
"Мерзавец, – добавил Красин про себя. – А как лизал задницу!"
– Мне стыдно… Ярослав Петрович.
– Тогда выпьем.
Они выпили. Красин принялся ковыряться ложечкой в мороженом, а Танечка закурила "Мальборо", благодарно кивнув Ярославу Петровичу.
– Менее стыдно?
– Да.
– Тогда валяйте.
– Ну… что вы много пили…
– Сам пил как собака.
– Собаки не пьют.
– Ну как… лошадь. Некоторые лошади здорово употребляют. Дальше.
– Исчезли на всю ночь.
– Допустим. Что из того?
– С какой-то женщиной…
– Откуда это он взял?
– Не знаю, Ярослав Петрович.
– Подлец и сволочь!
– Я с вами полностью согласна.
– Еще по стаканчику?
– Пожалуй.
– Да хотя бы и исчез с женщиной. – Ярослав Петрович старался говорить спокойно, но в груди у него все оборвалось от страха за Зою. – Какое его собачье дело? Он мне что, жена? Ах, дрянь какая! И кому же это он болтал?
– Он не болтал. Шепнул своему дружку, ну и сразу же разнеслось по институту.
– У вас не скоро освободится? – К столику подошли двое парней, у одного из них за плечами болта лось сомбреро.
Мексиканец?!
Нет, тот был постарше.
– У вас скоро освободится?
– Не скоро.
Парни отошли, негромко переговариваясь. До них донеслись слова:
– Нашли где назначать свидание. Шли бы уж на кладбище.
– Ха-ха-ха! Да нет, она еще ничего, сохранилась.
– Я пойду! – вспыхнула Танечка.
– Проводить вас?
– Ни в коем случае! До завтра, Ярослав Петрович.
– До завтра. Спасибо, Танечка.
Она быстро надела плащ и ушла. Парни вернулись и вдвоем присели на один стул. Один из них, с кривоватым носом, уставился на Красина.
– Так как, папаша?
– Насчет чего?
– Насчет всего. Сегодня истек срок.
– Какой срок?
– Сам знаешь какой.
– Не трогай его, – одернул второй, с сомбреро, – у него сейчас стресс. И потом, срок истекает завтра утром. Впереди еще целая ночь.
Красин выругался матом. Он никогда не ругался, но сейчас выругался витиевато, с наслаждением. Парни ухмылялись.
Итак, Вьюнок. Кот поганый. Любимчик-Головушка. Доставала, меняла, бабник, выпивоха, балагур. Значит, ему захотелось стать директором института. Значит, он, облизывая задницу своему начальнику, годами вел на него досье, специально напросился в командировку, чтобы собрать материал для завершающего удара, и вот теперь запустил механизм в действие: друзей, родственников, собутыльников, врагов Красина. В наступление пошла целая армия.
Надо от него срочно избавляться. Но как? Рассказать все в управлении? Там, во-первых, не поверят. Во-вторых, придется посвящать в свою интимную жизнь… И все равно ничем не кончится. К сожалению, за анонимки и интриги не наказывают.
Переговорить с ним с глазу на глаз? Конечно, откажется и даже будет клясться в любви. И все-таки придется вызвать завтра Кота-Головушку. Просто так. Посмотреть в глаза.
Дома все "свои" были в полном сборе. Кроме, разумеется, жены. Лена написала записку: "Стою в ГУМе за потрясающей штукой. Подробности потом. Целую. Твой Линолиумчик". Лена сама себя ласково прозвала Линолиумчиком.
Печаль у поселенца Гарика прошла, и он с большим удовольствием, трепеща козлиной бородкой, выдувал из саксофона "потрясные" мелодии.
Шурик-Мурик что-то энергично жарила на кухне, оттуда слышались шипение, шлепки жира по мебели и валил чад. Бумажная жена напевала мелодию "Я люблю тебя, жизнь".
В прихожей возле седла-икебаны в одиночестве сидел Владик, меланхолично прихлебывал из бутылки виски, курил, пепел стряхивал в кратер седла, откуда валил едкий дым, дыра тлела и расширялась. На появление Красина никто не обратил внимания.
"Боже мой, – подумал Ярослав Петрович, – и все они сидят на моей шее. Почему?"
Он сходил в туалет, набрал в кувшин воды, вернулся в прихожую и залил "кратер" водой.
– Подыскивайте себе квартиру, – сказал он вытаращившему от удивления глаза Владику. – Расходы я беру на себя.
Затем он прошел к себе в кабинет, выпил сразу две таблетки снотворного и завалился на диван, не раздевшись. Из прихожей доносились причитания Шурика-Мурика и проклятия Владика. Потом он заснул. Во сне Ярослав Петрович черным демоном метался над ночным Ледником, силясь отыскать на нем белое хрупкое пятнышко, но так и не отыскал…
6
Итак, Вьюнок. Застрявшая в лабиринте гигантского института ничем не примечательная, унылая, пыльная штатная единица. Он, Красин, вытащил единицу из лабиринта, почистил от пыли, высадил в благоприятную почву, заботливо поливал и подкармливал и наконец вырастил себе заместителя.
Головушка-Кот обязан ему всем: карьерой, наградами, квартирой, женой, наконец, – он их познакомил на каком-то концерте.
Вьюнок-Головушка сидел перед ним, и Красин старался поймать глаза своего заместителя. Но Андрей Осипович не стремился подарить свой взгляд начальству. Как всегда, он вертелся на стуле, делал много лишних движений. Из его карманов сыпались на пол самые неожиданные предметы, начиная от охотничьего ножа и, кончая упакованным в целлофановую коробочку галстуком-бабочкой. Головушка-Кот нагибался, поднимал их, но от нагибания падали новые предметы.
Наконец Андрей Осипович собрал все в карманы и Ярославу Петровичу удалось сфокусировать свой взгляд, на налившихся кровью глазах Вьюнка. Они были выпуклыми, водянистыми, испуганными и в то же время нагло-безразличными, как у жабы. Красин едва смог сдержать в теле дрожь отвращения.
– Андрей Осипович, – как можно спокойнее сказал Ярослав Петрович, – я вызвал вас вот по какому вопросу. Он касается лично вас. Я обычно не обращаю на слухи внимания, но сейчас они затронули вас, моего первого заместителя, и я вынужден реагировать. Дело в том, Андрей Осипович, ползут слухи, что в командировке вы не очень достойно, мягко выражаясь, себя вели.
– Что?! – искренне поразился Вьюнок-Головушка. Глаза его так выкатились, что, казалось, вот-вот лопнут и выплеснутся прямо на стол начальника.
– Да, да… Болтают, что вы пьянствовали… Пропадали на ночь… Вроде бы женщина была…
Вьюнок-Головушка как-то сразу успокоился.
– А-а… Ну теперь мне все понятно. Это про вас, Ярослав Петрович, ходят такие слухи, а кто-то вам капнул, что я их распространяю. Вот вы и намекаете… Только нечего намекать, Ярослав Петрович. Мне этими вещами заниматься незачем. Я отношусь к людям, Ярослав Петрович, которые помнят добро. Я знаю, что вы для меня сделали, и никогда этого не забуду, что бы ни произошло.
– А что может произойти?
– Не знаю… Мало ли что… Жизнь сложная вещь, Ярослав Петрович.
– Да, это верно.
Они посидели некоторое время молча.
– Я могу идти, Ярослав Петрович?
– Да.
У порога Головин остановился.
– Честное слово, это не я, Ярослав Петрович. Вы верите?
Красин промолчал. От нервного движения у Вьюнка выпала из кармана зажигалка-пистолет. Он быстро поднял ее и сказал:
– Мне обидно за себя, Ярослав Петрович, и стыдно за вас.
Зам ушел, прежде чем Красин успел что-то ответить.