– Это уж моя забота. Впрочем, если вы будете перевыполнять норму в два раза, я стану вам засчитывать день за два. Количество выдаваемой пищи тоже будет зависеть от работы. Станете филонить – продуктов не получите.
– Да это прямо лагерь какой-то, – удивился Скиф. – Мы подчиняемся только нашему непосредственному начальству – старшине. А вас мы знать не знаем. Так я говорю, гражданин старшина?
Петр одернул шинель, поправил кобуру.
– Это в самом деле… не совсем законно.
– А топить в речке движок – законно? А бить мне стекло – законно?
– Я этот движок, – прохрипел Мотиков, – каждый вечер… уничтожать буду.
– Ладно, садитесь, поехали, мне некогда с вами выяснять отношения. Коровы не ждут. Старшина, давай команду.
Музей посмотрел на Скифа. Племянник гипнотизера скрипнул зубами.
– Ладно, поедем, – сказал он.
* * *
Обедали за коровником, прямо на траве. Здесь было тихо и солнечно. Циавили даже решил загорать. Его тощая прыщеватая спина белела среди густого подорожника, как солончак. Обед был скудным: буханка хлеба, селедка да консервы – все, что нашлось в магазине. Председатель сдержал слово. Он несколько раз приезжал на ферму посмотреть, как работают пятнадцатисуточники, недовольно хмыкал, и поскольку скифы валяли дурака, телега, на которой стояли бидоны с борщом, кашей и молоком, распространяя умопомрачительный запах, объехала их стороной.
За коровником шел горячий спор.
– Мне эта затея, мальчики, не нравилась с самого начала! Идиотская выдумка! – кричал из травы донжуан. – Волосы посбривали, туфли все деформировались, а чего достигли? Двадцать пять суток! Я и так худой, а тут жратвы не дают.
– Ешь селедку, от нее жирнеют, – подал совет чемпион.
Племянник гипнотизера сидел на двух кирпичах и спокойно отражал нервные наскоки донжуана.
– Рожи вы! Нельзя пасовать при первых же трудностях, – поучал он. – Все предусмотреть было нельзя. Кто же знал, что он окажется таким упрямым ослом? Это нетипичный председатель, неприятное исключение, а я свой план строил на типичном председателе.
– Типичный, нетипичный! Нам-то какое дело! Надо, мальчики, сегодня же рвать отсюда когти! А то он еще какое-нибудь дело пришьет! Вызовет настоящую милицию!
– Какой смысл? Петр под рукой. Ты только построже с нами. Кричи побольше. Циавили даже можешь иногда пинка дать. Он совсем уж филонит.
– Тебе бы…
– Что?
– Ничего!
– Мотя!
Чемпион перестал сосать селедочный хвост и уставился на щуплого донжуана, как удав на кролика.
– Я сегодня же уйду!
– Ты нам все сорвешь. Побег заключенного – знаешь что такое? Сразу нагрянут детективы.
– Черт' Вот влип в историю. Лучше бы уж уехал на Колыму. Двадцать пять суток вкалывать ни за здорово живешь! Кто хочет – пусть остается. Петр, ставь вопрос на голосование!
Музей, которому положение не позволяло оголяться, жуя хлеб, намазанный консервами, расхаживал около в своей милицейской форме Он тоже считал, что дело безнадежное.
– Собственно говоря, как я понимаю, два на два. Мне неясна только позиция Риты. От нее будет зависеть исход. Рита, почему вы все время молчите?
– Она думает о председателе, – ехидно сказал Циавили.
– Да. Я думаю о председателе. Ну и что?
– Продолжай в том же духе.
– Тебя не спросилась.
На невесте донжуана был нарядный сарафан. Она спустила его с плеч и сидела на траве, подставив спину солнцу.
– Значит, ты не поедешь?
– Значит, нет.
– Почему?
– Сегодня я иду смотреть пьесу.
– Какую еще пьесу?
– "Родное поле".
– Никогда не слышал про такую пьесу.
– Очень хорошая пьеса. В стихах. Он там в главной роли.
– Ах, вон оно что!
– Да. Тебе завидно?
Циавили ехидно рассмеялся:
– Все ясно. Как это я сразу не догадался! Может, он и пьесу сочинил?
– Может быть.
– Это же, мальчики, поэт. Председатель-поэт Я уверен, он ей свои стихи в тот вечер шпарил. Ну, признавайся, шпарил стихи?
– А хотя бы и шпарил.
– Ха-ха-ха! Слышали? Все слышали? Он и пьесу сочинил. "Родное поле". Ха-ха-ха! Точно его пьеса!
– Ничего смешного не вижу. Хорошая пьеса.
– Ага! Они уже всю пьесу успели прошпарить! Бежать, мальчики, отсюда надо! Сегодня же! Немедленно! Председатель-поэт. Что может быть ужаснее? Он замучает нас! Он и в пьесе играть заставит! Вот посмотрите!
Циавили устал выкрикивать и упал в траву, со своей бородкой похожий на беса из сказки А.С.Пушкина о попе и работнике его балде.
Рита поднялась с земли.
– Схожу за водой.
– Ага. Сходи. Набери из стойла! Ха-ха-ха! Председательшей скоро будешь. Привыкай!
Минуту Скиф сидел молча, задумавшись. Потом вскочил.
– Поэт! Поэт! "Родное поле". Очень хорошо! Просто замечательно. Гениальный поэт! Шекспир!
– Придумал? – спросил Мотиков.
– В этом-то все и дело, Мотя. Сегодня ночью придется поработать, ребята. Ну уж если и после этого он нас не выгонит, не буду я тогда Скифом! Ага… Наш подопечный едет.
К ферме подъехала грузовая машина. Из кабинки вылез шофер Сенькин и направился к скифам отмечаться у старшины, что он, шофер Сенькин, трезв, никуда не сбежал и вверенная ему машина цела. Шофер Сенькин вообще находился в глупом положении, в которое люди попадают разве что в музыкальных комедиях. С одной стороны, шофер являлся дружинником (это он так грубо выставил Скифа и Мотикова из клуба), а с другой – пятнадцатисуточником и должен три раза в день – утром, в обед и вечером – являться к Петру Музею для освидетельствования. И шофер Сенькин не знал, как себя вести в присутствии скифов: как ровня им или как гроза хулиганов (утром, во время знакомства, Скиф прочитал ему нотацию о том, что пятнадцатисуточное начало должно в нем перебороть начало дружинников).
– Так вот я и говорю, – повернулся Скиф к Мотикову. – Как врежу я ему между глаз.
– Кому? – удивился чемпион.
– Кому, кому. Следи за ходом мыслей. Ему, тому самому. Вообще-то он хороший парень был, но уж больно лез нахрапом. Мы с ним один магазинчик обчистили. Полсотни банок трески взяли, пять охапок мороженою палтуса, ящик масла. Целый месяц в столовую не ходили.
Чемпион слушал, вытаращив глаза.
– Потом его по пьянке пришили. Двое наших за это дело под вышку пошли. Красиво шли, черти. Один маленький был, белобрысенький, а второй громила. Мотя, ты их помнили?
– Нет, – выдавил чемпион.
– Ну как же! Белобрысенького ты еще ножичком щекотал в переулке за Динку-ящерицу.
– Какую… ящерицу…
Скиф подмигнул шоферу.
– Видал? Даже не помнит. Для него это эпизод. Сколько драк было. В основном из-за баб. Бабник страшный. Но мне больше всех Динка-ящерица нравилась.
– Кхрр, – сказал чемпион. Глаза его все больше вылезали из орбит. По лбу от усиленной работы мысли тяжело ходили глубокие морщины.
– Или еще случай был, – продолжал Сашка. – Есть у меня дядюшка – профессиональный гипнотизер. Между прочим, ответственный секретарь Душанбинского отделения Союза гипнотизеров. Он меня с детства разным фокусам обучал, в гипнотизеры тянул. Ну вот. Научил он со временем меня кое-чему. Например, головы людям скрючивать. Хочешь покажу!
– Гы-ы-ы-ы, – засмеялся Сенькин.
Шофер слушал ахинею, которую нес племянник гипнотизера, раскрыв рот. Глаза его блестели. Очевидно, пятнадцатисуточное начало перебарывало дружинское.
– Ух ты, – сказал он, когда Скиф закончил рассказ о том, как он при помощи гипноза свернул одному голову. – Ну и житуха у вас там. Хвост не распускай – враз оттопчут. Не то что здесь. По мелочам больше. Морду когда кой-кому набьешь, погреб обчистишь. В райцентре еще ничего, там ребята стоящие есть. Недавно улица на улицу ходили. Раненых ужас сколько.
– Ты приезжай к нам в гости. Я тебя с Ящерицей познакомлю и вообще… соорудим что-нибудь. Может, банк почистим. Его давно не чистили.
– Ну я поехал, ребята, а то комбайн стоит.
– Дуй.
– Я приду вечером с бутылкой. Как у вас насчет этого дела, строго?
– Не прокиснет.
– Хороший парень, – Скиф посмотрел вслед шоферу, – хотя глуповат. Но это даже хорошо. Нам он сегодня ночью пригодится.
* * *
Первым ее обнаружил скотник дед Пантелей, который возвращался с фермы домой. Дед был крепко навеселе и поэтому не очень удивился, когда на месте, где еще с вечера ничего не было, увидел каменную пирамиду. Но все же дед обошел пирамиду кругом и даже пощупал кладку рукой. Сооружение имело в высоту метра четыре и занимало значительную площадь. "Опять комсомол агитацию сделал", – решил дед Пантелей и пошел домой отсыпаться.
Вторым странное сооружение увидел сторож магазина. К утру сторож покинул правление, где спал, и вышел на улицу. На востоке светлело, но луна, еще по-ночному яркая, летела через облака, то освещая, то погружая во мрак окрестности. Сторож потянулся, привычно окинул взглядом местность в поисках подозрительного, что он делал лет десять, и уже хотел закрыть рот после сладкого зевка, как вдруг недалеко от себя увидел что-то большое и белое. В неверном свете луны даже казалось, что "что-то" надвигалось на сторожа. Пока сторож соображал, руки его автоматически нащупали курок, и тьму прорезало красное пламя сразу из двух стволов. По спящему селу прокатился грохот. Залаяли собаки.
Через полчаса уже десяток жителей деревни вместе со сторожем рассматривали странное сооружение. Среди них оказался учитель истории, который был поражен больше всех. Сооружение походило на копию пирамиды Хеопса. Но кто ее возвел за ночь и, самое главное, – зачем? Учитель то надевал, то снимал очки, ковырял ногтем раствор между кирпичами и качал головой.
– Странно, очень странно…
Когда совсем рассвело, возле пирамиды стояла целая толпа. За многовековую историю села случалось всякое, но чтобы за ночь на ровном месте выросла копия пирамиды Хеопса – такого не было.
– Это знамение. Истинно знамение, – старушка в длинной черной юбке крестилась на пирамиду и низко кланялась. – За грехи наши тяжкие послано.
– Возможно, это из района учебное пособие, – рассуждал сам с собой учитель истории. – Приехали ночью – никого нет, сложили и уехали. Подождите… тут что-то написано…
Только сейчас все обратили внимание на надпись в верхней части пирамиды, сделанную мелом. Учитель отошел в сторону и почему-то по слогам вслух прочел: "В че-сть пер-во-го по-э-та-пред-се-да-те-ля".
… Пирамиду разрушил бульдозер. За нее скифы получили восемнадцать суток. В том числе и безвинно пострадавший Сенькин, который лишь привез со стройки МТФ кирпич. В тот же день совершил побег Алик Циавили. Его поймали на полпути между деревней и станцией. Донжуан отчаянно сопротивлялся, так что пришлось навалить на него силоса, усесться сверху и таким образом доставить Алика в кузове машины Сенькина назад.
Скиф произнес страстную речь. По ней выходило, что дело надо довести до конца, хотя бы даже из принципа. Надо придумать такую штуку, которая бы окончательно вывела председателя из себя.
– Рожи вы! Чаша полная, – убеждал племянник гипнотизера. – Осталась одна капля. Неужели из-за одной капли мы бросим такое прекрасное дело? Я предлагаю пересадить его сад. Яблони отнести в лес, а вместо яблонь посадить дуб. Ха-ха-ха! Представляете, просыпается он утром, а вместо сада дубовый лес!
Алик слушал Скифа мрачно. Когда приехали на ферму, он молча взял вилы и принялся чистить стойла.
– Ты что? – схватил его Сашка за руку. – Ты зачем штрейкбрехерничаешь?
– Отстань, – грубо ответил донжуан, выдернул локоть и опять стал зло чистить навоз.
Алик работал, как знатный свинарь Чиж. Он очистил полкоровника, помыл из шланга полы и сделал еще много других полезных дел. За это ему дали горячий борщ. Донжуан со всхлипыванием набросился на дымящийся жирный борщ. Левой рукой он прикрывал огромную миску с кашей и мясом. Скифы сидели вокруг. Они старались не смотреть, как ест донжуан, но это было невозможно. Вот уже несколько дней они питались чем придется. Деньги кончились. Сначала их кормила бабка Василиса, но потом они сами отказались от ее услуг. Хозяйство у бабки не ахти какое, а аппетит у пятнадцатисуточников после ночных подвигов был волчий. Например, Мотиков мог съесть за один присест две взрослые курицы. Правда, на Петра Музея председатель продукты выделял, но и милицейский паек был давным-давно съеден.
Не глядя на скифов, Алик доел кашу с мясом и опять взялся за вилы. До вечера он очистил еще несколько стойл.
Вечером приехал председатель. Быстро прошел по коровнику, глянул наметанным глазом.
– Все работали?
– Я один, – ответил предатель донжуан.
– Молодец. Засчитываю тебе трое суток.
Подошел к столбу, вырвал листок бумаги, прислонил, что-то черканул карандашом.
– Иди на склад. Получишь продукты.
И уехал, так и не взглянув на остальных. Скиф не на шутку обеспокоился.
– Рожа ты! Ты что делаешь? – приступился он к донжуану. – Ты понимаешь, что делаешь? Он нас сломит по одному!
– Я жалею, что связался с тобой, – сказал донжуан. – Давно бы отработали эти пятнадцать суток. Видишь, за одни сутки он засчитывает трое, а это я еще работал не в полную силу. Можно приходить к семи и уходить в девять.
Скиф покачал головой.
– Боже мой, и ради него я старался! Серый, обыкновенный человек.
– Зато ты строитель пирамид, – парировал донжуан. – Ладно, мне некогда. Еще часика два можно поработать. – Алик вскинул вилы на плечо и зашагал в дальний конец коровника. Бородка его воинственно топорщилась.
Свой срок Циавили отработал за четыре дня. Он один вычистил и вымыл до блеска всю молочнотоварную ферму. За это время Петр и Мотиков под руководством Скифа заменили в саду Петра Николаевича часть яблонь на дубы, покрасили трубы домов председателя и членов правления в синий цвет и сделали еще несколько дел помельче. Их срок увеличился до семидесяти двух суток. С каждым разом председатель становился все щедрее.
Перед отъездом Алик Циавили дал прощальный ужин. На заработанные деньги он купил бутылку водки, селедки и ведро картошки. Донжуан быстро окосел и стал хвастаться:
– Стратеги! Умора! Как идиоты, пирамиды строили, трубу затыкали. А тут, оказывается, все просто. Не послушайся я вас, давно бы уехал вот с этой штукой. – Циавили потряс бумажкой со словами: "Колхоз "Первая пятилетка" в услугах тов. А. Циавили не нуждается". Внизу красовалась самая настоящая круглая печать.
Скифы слушали разглагольствования донжуана молча. Мотиков с ожесточением рвал зубами селедку. Уши у чемпиона шевелились от зависти. Петр Музей уныло крутил пуговицу на милицейском кителе.
– Во! Видали? А вы тут, мальчики, продолжайте строить пирамиды. Можете прорыть осушительный канал. Нет, правда, почему бы вам не прорыть осушительный канал? Репетируйте пьесы. Пейте чай с председателем. Выходите за него замуж. Па-жа-лста! Рожайте детей!
Рита слушала своего жениха с презрительным видом.
– А я устроюсь на заводик, через пять лет получу квартирку, милости прошу тогда в гости.
– Ладно, – прервал Скиф расхваставшегося донжуана. – Ты мне тут коллектив не разлагай. Получил – и уматывай. А нам такие справки, которые добыты путем унижения, не нужны. Мы их заработаем честным путем. Правда, ребята?
Ребята мрачно промолчали.
Циавили стал укладывать свой рюкзак.
– О люб-ви не го-во-ри… О ней все ска-за-но… – пел донжуан ужасным голосом. В бороде его застряли хлебные крошки и мелкая солома. – Последний раз спрашиваю, поедешь или нет?
Рита поднялась.
– Саша, можно тебя на минутку?
Скиф посмотрел на часы.
– Могу уделить восемь с половиной минут. У меня деловая встреча.
Они вышли на крыльцо. Был такой же вечер, как в день их приезда. Только теперь больше чувствовалось холодного, терпкого, словно вечер настояли на опавших желтых листьях, побитых с утра росой, прилипших к земле и начинавших только-только отдавать ей свой горький сок. Из камышей вставал туман. Небрежно брошенный шарф его, почти прозрачный, обозначал русло реки. Старые вишни в саду стояли, опустив плечи, думая свою грустную думу.
Рита поежилась.
– Осень уже чувствуется. Холодно.
– Возьми, – Скиф галантно предложил со своего плеча порванный пиджак.
– Спасибо, – молодая женщина набросила пиджак на плечи, села на крыльцо. – Мне надо, Саша, с тобой посоветоваться. Изо всех нас ты, мне кажется, несмотря на всю свою экстравагантность, наиболее… как бы это точнее сказать… рассудителен, что ли… В общем, мне очень хотелось услышать совет именно от тебя.
– Польщен, но никогда не был рассудителен. Я очень вспыльчив. Однажды мой дядюшка…
– Саша, мне сделали предложение.
– Он?
– Да.
– Ты же самогонщица. Неравный брак.
– Я серьезно. В последнее время мы много говорили о жизни… вообще… Это удивительный человек… Он какой-то дельный… знает, чего хочет. Умница… Пишет стихи… У него книжка скоро выйдет… Правда, это необычно: председатель колхоза и пишет стихи? Как Кольцов.
– Кольцов не был председателем колхоза.
– Вообще… Я уверена, со временем он станет большим поэтом. Ему не надо выдумывать, о чем он пишет, он знает лучше всех.
– Короче, тебе захотелось стать женой поэта.
– Не иронизируй. Петр Николаевич действительно необычный человек.
– В этом-то все и дело.
– Он говорит… построим новый дом, на бугре за рекой, насажаем цветов. Представляешь, как здорово? Каждое утро купаться в реке, встречать восход солнца в саду… А с другой стороны, город есть город… И вот я не знаю… Посоветуй, как мне быть…
– Уезжай с Циавили.
– Ты считаешь, что я недостаточно умна, чтобы быть женой поэта?
– Боже меня сохрани. Просто с Циавили интересней. Его можно и за бороду дернуть. А с этим… Даст тебе пятнадцать суток.
– Я серьезно…