Здесь помещена статья А. Платонова "Фабрика литературы", а также его полемика с критиком В. Ермиловым о новаторстве в литературе. Публикация была сделана М. А. Платоновой в журнале "Октябрь", №10, 1991 г.
Содержание:
Андрей ПЛАТОНОВ - Фабрика литературы 2
А. Платонов и В. Ермилов 4
В. Ермилов - А. Фадееву 5
Об административно-литературной критике 6
В редакцию "Литературной газеты" - В редакцию журнала "Литературный критик" 6
<А. Платонов - В. Ермилов> 6
Комментарий и примечания Н. В. КОРНИЕНКО 7
В июне 1926 года Платонов приезжает в Москву на постоянную работу в ЦК Союза сельского хозяйства и лесных работ, куда он был выбран Всероссийским съездом мелиораторов в феврале 1926 года. Литературная жизнь 1926 года отмечена неистовыми полемиками о новых формах искусства, об организации литературной деятельности писателей. Вот только названия некоторых книг ведущих теоретиков "нового" искусства: Л. Авербах "По ту сторону литературных траншей" (1923); Н. Чужак "В драках за искусство" (1923); В. Полянский "На литературном фронте" (1924); С. Родов "В литературных боях"... В Москву Платонов привез первый вариант рассказа "Антисексус": рассказ свидетельствовал о существенной корректировке взглядов писателя на левое искусство.
В Москве через четыре недели работы в должности заместителя ответственного секретаря Бюро землеустроителей он увольняется с работы. В одной из своих записей Платонов так охарактеризует свое состояние: "Безработица. Голод. Продажа вещей. Травля. Невозможность отстоять себя и нелегальное проживание. "Мужик"... Единственный выход: смерть и устранение себя" (Архив М. А. Платоновой). Писатель ищет выход из гибельной ситуации и обращается прежде всего к собратьям-писателям. 27 июля 1926 года датировано письмо Платонова А. К. Воронскому. редактору "Красной нови" и руководителю "Перевала": "<...> Эти два года я был на больших тяжелых работах (мелиоративных), руководя ими в Воронежской губернии. Теперь я, благодаря смычке разных гибельных обстоятельств, очутился в Москве и без работы. Отчасти в этом повинна страсть к размышлению и писательству. И я сную и не знаю, что мне делать, хотя делать кое-что умею (я построил 800 плотин и 3 электростанции, и еще много работ по осушению, орошению и пр.). Но пишу и думаю я еще более давно по времени, и это мое основное и телесное. Посылаю вам 4 стихотворения, 1 статью и небольшой рассказ - все для "Красной нови". Убедительно прошу это прочитать и напечатать". Был ли ответ А. К. Воронского на письмо Платонова, неизвестно (на страницах "Красной нови" в этот год произведения писателя не появятся).
Осенью 1926 года от Наркомзема РСФСР Платонов уезжает в Тамбов для работы в земельном управлении в должности заведующего подотделом мелиорации. "Длинный глухой Тамбов",- как писал Платонов в одном из писем к жене,- стал для него тем пространством, где он смог остаться "наедине со своей собственной душой и старыми мучительными мыслями". Из Тамбова по-иному воспринималась и литературная жизнь: "Скитаясь по захолустьям, я увидел такие грустные вещи, что не верил, что где-то существует роскошная Москва, искусство и проза. Но мне кажется - настоящее искусство, настоящая мысль только и могут рождаться в таком захолустье". В Тамбове рождался зрелый мастер, автор "Епифанских шлюзов", "Ямской слободы", "Эфирного тракта", "Города Градова".
Очевидно, в марте 1927 года Платонов возвращается в Москву. В одном из писем этого времени он так объясняет свое "возвращение": "В Тамбове обстановка была настолько тяжелая, что я, пробившись около четырех месяцев, попросил освободить меня от работы, т. к. не верил в успех работ, за которые я отвечал, организация которых от меня мало зависела. <...> Но я бился как окровавленный кулак и, измучившись, уехал, предпочитая быть безработным в Москве, чем провалиться в Тамбове и смазать свою репутацию. Я снова остался в Москве без работы и почти без надежды" (Архив М. А. Платоновой). Это письмо от 7 ноября 1927 года. Уже в Москве за один месяц Платонов напишет своего удивительного "Сокровенного человека" и начнет интенсивно работать над "Чевенгуром"... Но незыблемым для него остается принцип, что "в эпоху устройства социализма "чистым" писателем быть нельзя", и он настойчиво добивается возвращения в Наркомзем РСФСР...
Эта краткая хроника переломного года в жизни Платонова, года нового накопления "материала" жизни, приоткрывает истоки той стабильной убийственной иронии, которой окрашено его отношение к литературным дискуссиям в статье "Фабрика литературы". Ключевые вопросы, по которым шел "смертный бой" между враждующими группировками в литературе, это - отношение искусства и жизни ("материала", "факта"), "учебы" у классиков, технологии писательской работы, мастерства. Враждующие между собой теоретики разных групп по-разному видели механизм единой, в принципе, для них установки искусства на реальные, точные факты жизни. Для "Перевала" это было продолжением традиций реализма: "поучиться у прежних мастеров смотреть и видеть своими глазами" (А. Воронский). Рапповские теоретики в 1926 году наряду с фундаментальным тезисом пролетарской литературы - оценивать современные общественные отношения с точки зрения рабочего класса - выдвинули три новых лозунга: "Учеба, творчество, самокритика". Шумно заявили себя в середине 20-х годов конструктивисты (ЛЦК). В манифесте группы "Госплан литературы" (1925) вопросы "технологии искусства", нового его "качества" выводились из сопоставления "экономического стиля" эпохи индустриализации с его "идеологическим стилем": "Перекройщику мира - пролетариату - предстоят гигантские задачи преодоления инерции старой культуры не только в экономике, но и во всех надстройках. Ближайшая эпоха - эпоха конфликтов с материалом. <...> Характер современной производственной техники, убыстренной, экономической и емкой - влияет и на способы идеологических представлений" (Госплан литературы. М.- Л., 1925, С. 41, 9).
В 1926 году в личной библиотеке Платонова находятся и главные книги одного из ведущих теоретиков ЛЕФа В. Шкловского: "Тристрам Шенди" Стерна и теория романа" (1921), "Эпилог" (1922), "ZOO, или Письма не о любви" (1924), "Третья фабрика" (1926). Возможно, "Фабрика литературы" явилась платоновским ответом на "Третью фабрику" В. Шкловского, одним из персонажей которой был строитель плотин и почитатель В. Розанова воронежский инженер Андрей Платонов. Многие теоретические идеи Шкловского - теория монтажа, "стилевого приема", "журнала как литературной формы", "заготовок", второй профессии, производственного принципа как основы коллективистического творчества - узнаваемы в пародийной интонации "Фабрики литературы". В отношении к психологическому роману, и традиционному и пролетарскому, позиция Платонова остается отчасти близкой лефовской, для которой принципиальное новаторство всегда отмечается обновлением формы ("стилевого приема"). В "Фабрике литературы" объектом пародии становятся не только лозунги теоретиков левого искусства о научной организации "производства литературы", но и непримиримо воинствующая позиция критиков РАППа. К 1926 году рапповцы выпустили серию методичек по созданию пролетарской литературы. Это были "рецепты" по изготовлению произведений разных жанров - с указанием тем, сюжетов, героев и даже художественных средств. Причем в отличие от теоретиков ЛЕФа и ЛЦК, многие из которых выступали и как писатели, критики РАППа оставляли за собой только пространство сугубо административно-критической деятельности.
В домашнем архиве Платонова сохранились рукопись и машинопись статьи "Фабрика литературы". На машинописи статьи - две авторские датировки ее текста. Первая, вымаранная дата - 1926 год (июль - август); вторая - 6 декабря 1927 года. Первоначальный адресат статьи - журнал "Октябрь". После резолюции ЦК РКП(б) 1925 года "О политике партии в области художественной литературы" РАПП, органом которой являлся журнал "Октябрь", объявит новую дискуссию - "по вопросам художественной платформы на основе заветов Маркса и Плеханова, на основе диалектического материализма". Об участии в этой дискуссии заявлял и Платонов, о чем свидетельствует его запись на первой странице машинописи "Фабрики литературы": "Просьба напечатать эту статью в одном из ближайших №№-ов журнала. Можно сделать указание на дискуссионность статьи или вообще сделать редакционное примеч<ание> к ней. С тов. приветом Андрей Платонов" (Архив М. А. Платоновой). Очевидно, статья была возвращена писателю редакцией "Октября" и через год, в декабре 1927-го, он отправляет ее в "Журнал крестьянской молодежи" (второй адресат статьи - "ЖКМ" - указан также на первой странице машинописи). Именно в этом журнале 7 ноября 1926 года был опубликован рассказ "Как зажглась лампа Ильича". Вымарывая на первой странице "Фабрики литературы" первый адресат ("Октябрь"), Платонов оставлял без изменения и текст статьи, и письмо в редколлегию: дискуссия о платформе пролетарской литературы продолжалась... Эта неизменность - важный показатель литературных взглядов Платонова 1926-1927 годов.
Андрей ПЛАТОНОВ
Фабрика литературы
(О КОРЕННОМ УЛУЧШЕНИИ СПОСОБОВ ЛИТЕРАТУРНОГО ТВОРЧЕСТВА)
Искусство, как потение живому телу, как движение ветру, органически присуще жизни. Но, протекая в недрах организма, в "геологических разрезах", в районах "узкого радиуса" человеческого коллектива, искусство не всегда социально явно и общедоступно. Вывести его, искусство, из геологических недр на дневную поверхность (и прибавить к нему кое-чего, о чем ниже) - в этом все дело...
Говорят - пиши крепче, большим полотном, покажи горячие недра строительства новой эпохи, нарисуй трансформацию быта, яви нам тип человека нового стиля с новым душевным и волевым оборудованием. И так далее и все прочее. У писателя разбухает голова, а количество мозгового вещества остается то же (образуется т. ск., вакуум). Он видит полную справедливость этих умных советов, признает целесообразность этих планов и проектов, а кирпичей для постройки романа у него все-таки нет.
Искренние литераторы отправляются в провинцию, на Урал, в Донбасс, на ирригационные работы в Туркестане, в совхозы сельтрестов, на гидроэлектрические силовые установки, наконец, просто становятся активистами жилтовариществ (для вникания в быт, в ремонт примусов, в антисанитарию квартир и характеров, в склочничество и т. д.).
Писатель распахивает душу,- вливайся вещество жизни, полезная теплота эпохи - и превращайся в зодчество литер, в правду новых характеров, в сигналы напора великого класса.
Бродит этот человек чужеземцем по заводам, осматривает электрические централи, ужасается обычному, близорукий на невнятно великое, потом пишет сантиментально, преувеличенно, лживо, мучаясь и стеная о виденных крохах и ошурках жизни, сознавая потенциальное существование больших караваев высокой питательности. Получаются разъездные корреспонденции, а не художество. Получается субъективное философствование "по поводу", а не сечение живого по "АВ" с проекцией плоскости сечения в неминуемую судьбу этого "живого". А чтобы сечь живое, нужно его иметь, и иметь не в себе (в себе имеешь одного себя), а перед собой.
Современные литературные сочинения имеют два вида: либо это диалектика авторской души в социальной оправе (по-моему, Бабель, Сейфуллина и нек. др.), либо одни честные натужения на действительно социальный роман (диалектика событий) - искреннейшее желание ребенка построить в одиночку, в углу автобус, сделать из чугуна для щей паровую машину и т. д., - и так сделать, чтобы люди сказали: вот молодец, хорошо изготовил автобус, лучше Лейлянда!
Лейлянд - жизнь, ребенок с чугунком - писатель. Нам же нужна в литературе диалектика социальных событий, звучащая как противоречие живой души автора.
Смотрите, куда ушла электротехника, гидравлика, авиация, химия, астрофизика... Люди примерно те же, что и десять лет назад, а делают они лучшие вещи, чем их предки.
Куда ушла литература от Шекспира по качеству? Конечно, сейчас пишут о слесарях, а не о сыновьях королей, но это, т. ск., "количественный" признак, а не качественный: Шекспир удовлетворительно писал бы и о слесарях, если бы был нашим современником.
Литература никуда не ушла: садится за стол писатель и пишет, располагая лишь самим собой со своими внутренностями. Все дисциплины, особенно знания, умеют использовать нарастающие объективные факторы - свой опыт и чужую потребность,- умеют реформировать этими факторами субъективные способы деятельности, а литераторы ничего не умеют, как некие осколки первобытного человечества. Литераторы до сих пор самолично делают автомобили, забыв, что есть Форд и Ситроэн.
Шпенглера у нас не любят (и есть за что), но в одном он был прав: в сравнении количества ума и знания, циркулирующего на собрании промышленников и на собрании литераторов,- в сравнении не в пользу литераторов. Это верно, и не спрячешься от этого. Побеседуйте с каким-нибудь инженером, большим строителем и организатором, а затем поговорите с прославленным поэтом. От инженера на вас пахнет здоровый тугой ум и свежий ветер конкретной жизни, а от поэта (не всегда, но часто) на вас подует воздух из двери больницы, как изо рта психопата.
Надо создать способы литературной работы, эквивалентные современности, учтя и органически вместив весь опыт истекшего. Необходимо, чтобы методы словесного творчества прогрессировали с темпом Революции, если не могут с такой скоростью расти люди.
А литераторы делают ставку на людей, на "талант", ничего не делая для изобретения новых методов своей работы, в которых и схоронены все злые собаки нашего бессилия перед охватившей нас Историей. Мы живем сейчас перед эпохой почти безответными, мямля, поелику возможно, благо есть инерция издательской промышленности.
Теперешний токарь, благодаря новому методу - усовершенствованному станку (которого не было сто лет назад) делает качеством лучше и количеством больше в десять раз, против своего деда, у которого не было такого станка. Хотя этот токарь, наш односельчанин по эпохе, как человек, как "талант", м. б. и бездарнее и вообще дешевле своего деда. Все дело в том, что у деда такого, как у внука, станка не было.
Если бы то же случилось и в литературе, то современный писатель писал бы лучше и больше Шекспира, будучи 1% от Шекспира по дару своему.
Надо изобретать не только романы, но и методы их изготовки. Писать романы - дело писателей, изобретать новые методы их сочинения, коренным образом облегчающие и улучшающие работу писателя и его продукцию, - дело критиков, это их главная задача, если не единственная. До сих пор критики занимались разглядыванием собственной тени, полагая, что она похожа на человека. Это не то так, не то нет, это подобие критику, а не равенство ему.
Критик должен стать строителем "машин", производящих литературу, на самих же машинах будет трудиться и продуцировать художник.
Вот был Фурманов, жила Рейснер - они правильно прощупывали то, что должно быть: они, живя, борясь, странствуя, получали дары жизни и ими возвратно одаряли литературу, тонко корректируя получаемые дары своей индивидуальной душой, без чего не может быть настоящего искусства. Искусство получается в результате обогащения руд жизни индивидуальностью художника. Фурманов был военным политработником, Рейснер революционеркой, странницей, а потом они уже были писателями.
Чехов имел приемником жизни записную книжку, Пушкин работал в архивах, Франс проповедовал ножницы вместо пера, Шекспир (несомненно, не актер Шекспир, а лорд Ретленд) широко пользовался мемуарами своего родного круга - аристократии.
Я поясняю, я не сторонник, а противник "картинок с натуры", протоколов жизни и прочего,- я за запах души автора в его произведениях и, одновременно, за живые лица людей и коллектива в этом же произведении.
С заднего интимного хода душа автора и душа коллектива должны быть совокуплены, без этого не вообразишь художника. Но литература - социальная вещь, ее, естественно, и должен строить социальный коллектив, лишь при водительстве, при "монтаже" одного лица - мастера, литератора. У последнего, конечно, большие права и возможности, но строить роман он должен из социального съедобного вещества. Так оно и есть, скажут, слово ведь социальный элемент, событие - также, движение характера - тоже (оно вызвано общественной первопричиной).
Да, но слово лишь социальное сырье, и чрезвычайно податливое и обратимое.
Но зачем пользоваться сырьем, когда можно иметь полуфабрикаты? От полуфабриката до фабриката ближе путь, чем от сырья, нужно затратить меньшее количество сил и экономию на количестве можно превратить в качество.