- Порядки у вас плохие, вот что я тебе скажу. Как будто бы не в одном государстве работаете!
- Партия наведет нужный порядок! Лучше пойдем со мной в общежитие, к одиночкам. Как у них там? Сегодня их тоже переселяли…
- Знаю, была я уж там! Ничего не скажешь, уют, чистота. Девчата так красиво убрали комнаты - залюбуешься… Иди посмотри, а у меня ноги болят, находилась я за день-то!..
Глава двадцатая
1
Вернувшись из поездки по фабрикам, Сергей узнал, что его вызывают на бюро райкома. Он забежал домой, надел новую рубашку, синий костюм, повязал лучший галстук.
- Что ты наряжаешься вроде как на праздник? - спросила Аграфена Ивановна, наблюдая за его сборами.
- Больше, чем на праздник! В райком вызывают, в партию будут принимать!
- Ну, дай бог!..
- Вот уж здесь-то бог совсем ни при чем! - засмеялся Сергей. - Ну, мама, я побежал. Придет Леонид - передай, что не знаю, когда вернусь. - Чмокнув мать в щеку, он выскочил на улицу.
В приемной у первого секретаря девушка записала его фамилию и велела подождать. Сергей сел на свободный стул и оглянулся по сторонам. В ожидании вызова сидело еще человек пятнадцать. Видно было, что все они волнуются, и волнение их мгновенно передалось Сергею. "А вдруг не примут?.." Тут, как назло, в приемной появилась Морозова, она кивнула Сергею головой и не спеша прошла в кабинет.
Тревога превращалась в уверенность. "Факт, не примут", - решил он. Здесь не будет мастера Степанова, старика Зазроева, Алексея Федоровича. Одна Морозова… За него некому и доброе слово сказать!
Сергею не сиделось на месте, он вышел в коридор. Шагая по блестящему паркету взад и вперед, он представил себе, как поднимется Морозова и, ни на кого не глядя, скажет: "На товарища Полетова поступил материал, расследовать не успели. На членов парткома повлияло необъективное выступление директора комбината Власова, и они допустили ошибку, проголосовав за прием Полетова в партию. Прошу отложить дело…"
Пусть, ему бояться нечего! Он тоже может сказать членам бюро: "Поверьте, товарищи, я буду верным солдатом партии, готовым выполнить ее любое поручение". Поверят, иначе и быть не может, потому что он идет в партию с чистым сердцем и открытой душой…
- Товарищ Полетов, заходите! - услышал он.
С сильно бьющимся сердцем вошел он в просторный кабинет. Первый секретарь райкома Сизов встретил его доброжелательной улыбкой и предложил сесть. Все сомнения и тревоги вмиг отлетели.
Инструктор райкома, держа перед собой открытую папку, скороговоркой прочитал его анкету и сел на место.
- Я думаю, сперва послушаем товарища Полетова, - предложил Сизов. - Расскажите коротко, Сергей Трофимович, свою биографию.
Сергей поднялся, глотнул слюну и, глядя перед собой, начал говорить:
- Биография… По правде сказать, особой биографии у меня нет…
Вкратце рассказав об отце и матери, он добавил:
- В сорок втором году поступил на комбинат учеником, стал красильщиком, потом перевели в поммастера.
- Значит, профессия наследственная, - заметил, улыбаясь, кто-то из членов бюро.
- Выходит, что так… На чем я остановился? Да, окончил курсы и стал поммастера. С сорок третьего года член ВЛКСМ. Учусь на четвертом курсе текстильного техникума. Общественная работа - член бюро комсомольской организации. Вот и все! - Сергей поднял голову и взглянул на Сизова.
- Как сейчас работаете? - спросил тот.
- Ничего… Если сказать по совести, то неважно. Хотя план выполняем, даже перевыполняем, но это не то, совсем не то!
- Смелее, Сергей Трофимович, смелее! Здесь люди свои, поймут! - Глаза у Сизова по-прежнему улыбались.
- Трудно объяснять, да и долго! - Помолчав, Сергей тряхнул головой, откидывая назад непокорные волосы. - Скажу, - с каким-то упрямством произнес он. - Если нескладно получится, извините. Сегодня я вернулся из поездки по другим фабрикам. Ездили с группой товарищей обменяться опытом. На Купавнинской суконной фабрике у нас глаза разбежались. В красилке у них светло, сухо, чисто. Потолки высокие, проходы широкие, у каждого рабочего своя раздевалка. Душевые, как в Сандуновских банях. Наш мастер Степанов ходил, ходил, все ощупал руками и сказал: "Да вы тут работаете как в раю!" И он был прав - ведь Купавнинскую-то фабрику построили при Советской власти…
- Товарищ Полетов, мы не обсуждаем работу Купавнинской фабрики, - перебила его с места Морозова, - зачем же отнимать у членов бюро время?
- Нет, погодите, - остановил ее Сизов. - Это очень интересно. Вам, товарищ Морозова, в особенности не мешает послушать.
- А нашу фабрику построил больше ста лет тому назад капиталист-немец, - продолжал Сергей, несколько осмелев после слов секретаря райкома. - В первые годы революции о реконструкции, понятно, и речи не могло быть. Потом какие-то умники решили, что лучше новые фабрики строить, чем старые латать. Недавно начальник ОКСа Никонов сказал у нас на техническом совещании: "Вашу фабрику рано или поздно снесут. Вы чадом ваших труб район отравляете". Конечно, у нас многое устарело, но зачем же так государственным имуществом бросаться? Наш комбинат можно и омолодить. Вы знаете, наверное, что в Моссовете нам помогли газ провести и наши трубы перестали дымить? Красилку тоже в порядок приводим. Директор наш, Алексей Федорович, крепко взялся за дело. Когда перестройку закончим, тогда и работать будем лучше!
- А скажите, товарищ Полетов, что конкретно дает реконструкция отделочной фабрики, о которой у вас столько говорят? - спросил второй секретарь.
- Очень много! Приведу только один пример. Мы сейчас красим товар в открытых барках. Следовательно, много топлива на воздух пускаем. Но это еще куда ни шло. Главное - долго красим, полтора - два с половиной часа одну партию. О качестве я уж не говорю. Все делаем наощупь. Поставим новые барки из нержавеющей стали и этим время сократим больше, чем на тридцать минут. А если еще терморегуляторы будут, то работа пойдет совсем по-иному - по строгому, заранее намеченному режиму. Я хочу дипломную работу написать о комплексной механизации в крашении. Николай Николаевич Никитин посоветовал. Он мне поможет. Завершим перестройку и ночную смену ликвидируем. Короче - рассчитываем поднять производительность процентов на тридцать, а может быть, даже больше. Жаль, что на все это наш главк денег не отпускает…
Члены бюро райкома, словно позабыв о том, что речь шла о приеме Полетова в кандидаты партии, с интересом слушали его.
- Патент на барку получил? - спросил Сизов и, обращаясь к бюро, разъяснил: - Дело в том, что Сергей Трофимович - автор именно тех производительных барок из нержавеющей стали, о которых он рассказывал.
- Нет, дали не патент, а только авторское свидетельство.
- Почему?
- Ничего, с меня и этого хватит, главное - чтобы комбинат хорошо работал!
- Будут вопросы к товарищу Полетову?
Вопросов не было.
- Есть предложение утвердить решение общего собрания коммунистов комбината и принять товарища Полетова Сергея Трофимовича в кандидаты партии. Кто за? Единогласно!
Секретарь райкома встал и протянул Сергею руку.
- Поздравляю! Уверен, что будешь стойким ленинцем.
- Обещаю, - смущенно проговорил Сергей.
Пожилой член бюро райкома говорил какие-то хорошие напутственные слова, но волнение мешало Сергею вникнуть в смысл его слов. "Я коммунист, коммунист", - повторял он про себя.
Он и не подозревал, что после его ухода Морозову похвалили. Тот же пожилой член бюро сказал:
- Молодец Морозова, хорошего коммуниста вырастили!
…Ехать в метро не хотелось. Сергей спустился к Москве-реке, прошел широкий мост и мимо храма Василия Блаженного поднялся на Красную площадь. Там он остановился возле Лобного места и долго смотрел на знакомый с детства Мавзолей Ленина.
…Дома, перед тем как лечь в постель, он достал тетрадь, к которой давно не притрагивался, открыл новую страницу и записал:
"18 июня 1950 года.
Сегодня меня приняли в кандидаты партии…"
2
На комбинат поступило распоряжение за подписью начальника главка. Толстяков предлагал срочно освободить место для установки первой партии новых станков в количестве ста штук.
Власов был озадачен. Всего за три дня до этого он послал подробную докладную записку на имя того же Толстякова с просьбой отменить распоряжение о поставке комбинату этих станков, а если возможно, то вовсе отказаться от них. "Оснастив ткацкие цехи малопроизводительными станками, текстильная промышленность не только не будет перевооружена новейшей техникой, но, наоборот, надолго остановится в своем развитии", - писал он и просил внимательно ознакомиться с прилагаемым заключением комиссии, составленным при участии видных специалистов.
Зная, в какое щекотливое положение ставит он начальника главка, лично утвердившего технические условия новых ткацких станков и разместившего заказ на машиностроительном заводе, и желая в какой-то мере помочь ему выйти из неловкого положения, Власов не ограничился созданием своей, внутрикомбинатской комиссии под руководством инженера Баранова, а пригласил еще крупных специалистов - ткачей из научно-исследовательского института шерсти.
Баранов на этот раз добросовестно выполнил поручение - видимо, в нем заговорил старый производственник, - и он дал тщательно продуманнее и вполне объективное заключение.
Положив подписанный акт перед Власовым, Баранов сказал:
- Вы абсолютно правы, станки - дрянь, и оснащать ими промышленность нельзя. Я понимаю, Василий Петрович останется недоволен, но что же делать… Как говорится, истина превыше всего.
Специалисты в течение двух недель проводили тщательное испытание, составили дефектные ведомости и пришли к единодушному выводу, что предлагаемая модель ткацкого станка действительно морально устарела.
"Единственное преимущество новых станков - это установление на них приборов для автоматической подачи утка. Они хоть и дают возможность ткачам обслуживать четыре станка вместо двух, но экономически ни в коей мере не оправдывают себя, ибо выработка этих четырех станков почти равна трем ныне действующим. Таким образом, освободив некоторое количество ткачей, промышленность резко снизит производство тканей, и для компенсации потерь потребуются новые производственные площади и установка дополнительного оборудования", - говорилось в заключении.
Кажется, убедительно!..
Власов решил, что начальник главка не успел ознакомиться с актом комиссии Баранова и заключением специалистов, и позвонил ему, прося разрешения приехать.
- Приезжайте, - коротко сказал Василий Петрович в трубку.
Власов взял копию акта и докладной записки и поехал в министерство.
Верный старым традициям, начальник главка и на этот раз продержал его чуть ли не целый час в приемной и только после этого пригласил к себе.
- Что опять стряслось? - сухо спросил он.
- Ничего особенного. Я по поводу вашего распоряжения. Мне показалось, что вы не успели ознакомиться с актом…
Василий Петрович не дал ему закончить фразу:
- И с актом познакомился, и вашу докладную записку прочитал - нового ничего не нашел. В чертежах и технической документации завода все это написано. Следовательно, незачем было и огород городить - создавать разные комиссии, тратить деньги на оплату специалистов-консультантов. Конечно, похвально, что вы так печетесь о судьбах всей промышленности, но, по-моему, рановато занялись таким непосильным для нас делом. Узковато рассуждаете, товарищ Власов, за деревьями леса не видите! Не понимаете того, что для нас главное сейчас - экономить рабочую силу. Страна строится небывалыми темпами, а рабочих рук не хватает…
Разговор с Толстяковым всегда раздражал Власова. Не веря ни единому его слову, он часто досадовал на себя за то, что не может открыто, без обиняков сказать ему в лицо все, что думает о нем. "Спорить с ним, доказывать ему что-либо - безнадежное занятие". Это Власов хорошо понимал, но и молчать не считал себя вправе: ведь речь шла о судьбе руководимого им комбината, о завтрашнем дне всей промышленности.
- О широте и узости взглядов спорить с вами не буду, - начал он, стараясь быть спокойным. И все же голос его предательски дрогнул. - Я прошу только об одном: не выделяйте нам этих станков, - лучше отказаться от них! Заставьте машиностроителей поработать над усовершенствованием модели. Если нужно, мы им поможем. Ведь обновлять оборудование приходится редко, это затея дорогостоящая. Зачем же обрекать себя на застой?
- Знаете, Власов, давайте без громких фраз! Так и скажите, что вам не хочется возиться с новыми станками. Понимаю, дело канительное: демонтируй старые, устанавливай новые, осваивай их, - но другого выхода нет, и вам придется заняться всем этим. Пока машиностроители новую модель предложат, много воды утечет, а время не терпит!
- Как хотите, но принимать такие станки я отказываюсь!
- Вот как? - Василий Петрович поднялся. - На словах вы новатор, а на деле, когда нужно осваивать новую технику, - в кусты. Не выйдет, товарищ Власов, заставим!
- Нет, не заставите, - с каким-то ожесточением сказал Власов. - Если вы не отмените ваше распоряжение, то я вынужден буду обжаловать его министру.
- Вот это на вас похоже, вы только тем и занимаетесь, что разводите кляузы. Пожалуйста, обжалуйте!
- Мнением вашим о себе я не слишком дорожу! - резко сказал Власов и быстро вышел из кабинета. Только этого еще не хватало - чтобы о нем говорили как о кляузнике!
"Может быть, даже хорошо, что так получилось. Или - или", - рассуждал Власов, спускаясь этажом ниже, в приемную министра.
Министра не оказалось на месте. Его первый заместитель Акулов проводил совещание, и неизвестно было, когда освободится.
Власов, недолго думая, попросил у секретарши конверт и лист бумаги, сел за стол и тут же написал записку. Запечатав в конверт копию докладной записки, он протянул пакет секретарше.
- Очень вас прошу, вручите, пожалуйста, товарищу Акулову, как только он освободится! Это очень важно!
- Хорошо, хорошо, - недовольно отвечала секретарша, привыкшая к настойчивым просьбам посетителей.
- Очень важно, понимаете? - повторил он.
В обширном вестибюле на первом этаже, где помещались раздевалки и множество служб министерства, Власов случайно столкнулся с начальником технического отдела главка Софроновым.
- О, Алексей Федорович! - воскликнул тот, словно радуясь встрече. - Здравствуйте… Постойте! Что с вами, вы не заболели? - вдруг спросил он, вглядываясь в осунувшееся лицо Власова.
- Почему вы так думаете?
- Вид у вас неважный.
- Просто устал…
- Слыхал, все воюете?
- Приходится, - нехотя ответил Власов, направляясь к выходу.
В данную минуту ему меньше всего хотелось вести праздный разговор с кем бы то ни было, тем более с начальником технического отдела главка, которого он считал бесхарактерным человеком. Но тот не отставал от него, и они вместе вышли на улицу.
Был жаркий летний день. Перед квадратным зданием министерства из бетона и стали, построенным в двадцатых годах по проекту французского архитектора-конструктивиста, - зданием, похожим на длинную коробку, которую подпирали короткие ножки-столбы, - стояло десятка три легковых автомашин разных марок. Власов пошел искать свою. Софронов плелся за ним.
- Я тоже только что имел крупный разговор с Толстяковым. И знаете, по поводу чего? - без всякой связи заговорил Софронов. - По поводу ваших ткацких станков.
- Они меньше всего мои!
- Ну, наши, все равно!.. Еще тогда, когда собирались размещать на них заказ, я протестовал, доказывал нецелесообразность оснащения промышленности такой, с позволения сказать, техникой. Не послушались. Василий Петрович решил вопрос самолично. Он ведь упрямый, ни с кем не считается. "За неимением гербовой пишем на простой, говорит, других нет - возьмем хоть эти". Близорукая политика! Полчаса тому назад он пригласил меня к себе. Приказывает обосновать, что станки вполне удовлетворительны, и предлагает: "Если хотите, то можете сделать небольшие оговорки". Хорошенькие оговорки, когда вся конструкция ни к черту!
- Что же вы ответили? - заинтересованный его рассказом, Власов остановился.
- Отказался! И вот тут-то разразился скандал. "Сотрудники, кричит, для того и существуют, чтобы проводить в жизнь политику руководства! Исполняйте то, что приказываю, иначе я с вами работать не могу!" Так и сказал… Я, конечно, понимаю его положение. Шутка ли, - если машиностроители не отступят ни на шаг и потребуют, чтобы брали все, что заказали, нашему начальнику несдобровать. Но я все равно на сделку со своей совестью не пойду. Видимо, придется подыскивать другую работу…
- Не спешите, разберутся…
- Я, Алексей Федорович, человек миролюбивый, терпеть не могу всякие столкновения, особенно с начальством. Бороться с Толстяковым у меня просто сил не хватит!
- Тогда так и скажите: моя хата, мол, с краю, - и отойдите в сторону.
- Что же делать? Не все такие смелые, как вы. Скажу одно - мои симпатии на вашей стороне, я вам сочувствую.
- И на том спасибо, но - увы! - из сочувствия шубу не сошьешь! - И, кивнув на прощание Софронову, Власов сел в машину и уехал.