- Если б вы знали, сколько горьких слез пролил я в жизни, сколько раз проклинал свою несчастную судьбу, сколько перенес мук и унижений!.. Пропускаю нерадостные детские годы, когда мы с матерью вынуждены были жить впроголодь, меняя и продавая все, что осталось у нас от прежних времен… Начну с того, что меня не приняли в авиационный институт только потому, что мой отец был адвокатом и имел несчастье быть избранным городским головой. Во время революции с ним расправились как с чуждым элементом. Тогда мне было только три года - я совершенно не помню его. Стремясь приобрести хоть какую-нибудь специальность, я поступил на механический факультет текстильного института. В годы учебы жилось не сладко. Товарищи чуждались меня. Подал заявление в комсомол - не приняли. Хотел заниматься общественной работой - не допустили. А на третьем курсе чуть не, исключили из института…
- Почему? - невольно вырвалось у Милочки.
Никонов ответил не сразу.
- По той же проклятой, причине - за социальное происхождение, - проговорил он, не глядя на Милочку.
- И что же было дальше?
- Ничего хорошего. Многие студенты получали деньги по контрактации от хозяйственных организаций, а я жил только на стипендию, хотя учился отлично. В погоне за грошовым заработком часто ездил на Курский вокзал - разгружать вагоны. Делал я это по ночам, чтобы не знали знакомые… В летние каникулы товарищи разъезжались по домам отдыхать, а я работал на фабриках. У меня не было зимнего пальто, не было приличного костюма. Я стеснялся показываться на людях, даже в театр перестал ходить. По окончании института меня хотели загнать в Моршанск, на суконную фабрику, но я отказался и целые полгода ходил без работы, ютился на нетопленом чердаке и не каждый день ел. Короче, вдоволь, как говорится, хлебнул горюшка!.. Наконец поступил простым теплотехником на комбинат, где директором был в то время ваш отчим, Василий Петрович, а родной отец ваш работал начальником ремонтных мастерских. Ну, тут все пошло по-иному… Вскоре я встал на ноги, и все, чего я достиг, добился трудом, благодаря собственным способностям. Я никому и ничем в жизни не обязан!
Подали бифштекс. Прежде чем приступить к еде, Никонов снова наполнил рюмку.
- Может быть, хватит? - робко спросила Милочка.
- Боитесь, что опьянею и скомпрометирую вас? Не тревожьтесь! При любых обстоятельствах я умею владеть собой! - несколько напыщенно ответил он. - Жаль, что еще рано и не играет оркестр, можно бы потанцевать, - добавил он и выпил коньяк.
К вечеру в большом зале ресторана не осталось свободных мест. Появились какие-то бледнолицые, длинноволосые молодые люди, ведя под руку девушек с причудливыми прическами, в кричащих платьях. Они шумно усаживались и развязно требовали у официантов карту вин и меню. Вокруг по-прежнему велись оживленные разговоры, звенели хрустальные бокалы, время от времени слышался смех.
Никонов, нахмурив брови, вяло ковырял вилкой в тарелке и, казалось, весь погрузился в свои думы, ничего не замечая вокруг. Вдруг он оживился, поднял голову, мутными глазами уставился на Милочку и, как бы отвечая на свои мысли, сказал:
- Многие пути отрезаны для меня, я это хорошо знаю, но плакать по этому поводу не собираюсь! Зато личную жизнь постараюсь прожить как можно приятнее, пройти положенный мне путь бодро и весело! Пусть дураки, кичась своим безукоризненным происхождением и надев на себя тогу высокой идейности, мучаются в сутолоке бесконечных собраний и заседаний. Еще неизвестно, кто из нас останется внакладе. Мой вам совет, Милочка: не растрачивайте молодости в погоне за несбыточными мечтами, а берите от жизни все, что она может дать такой красивой девушке, как вы!
3
Проводив Милочку на такси до вокзала, Никонов вернулся домой. Он наговорил лишнего, пооткровенничал? Не беда, нужно же хоть изредка отвести душу! Пусть знает эта девчонка, что Юлий Борисович тоже не лыком шит…
Никонов жил на втором этаже большого дома на улице Качалова, недалеко от Никитских ворот. Комната с лепными украшениями на потолке и стенами, крытыми панелями черного дерева, по-видимому, когда-то служила зажиточному владельцу дома столовой. Юлий Борисович отвоевал часть общего коридора, поставил там ванну, устроил отдельный ход и отгородился от соседей.
Насвистывая веселую песенку, Никонов не торопясь разделся, надел пижаму и прилег на тахту. В этом тихом, с комфортом обставленном "гнездышке", как он любил называть свою квартиру, ему всегда было хорошо. Суета, всякие неприятности и мелочные хлопоты оставались где-то далеко, за пределами этой комнаты, и здесь никто не мешал Юлию Борисовичу предаваться мечтам.
"Гнездышко" загромождала дорогая мебель. Вправо от двери легкая китайская ширма скрывала деревянную кровать, тумбочку и туалетный столик. Слева от двери стоял трехстворчатый шифоньер, а рядом - тахта, покрытая дорогим ковром, с подушками всевозможных размеров и расцветок. Между окнами, на специальном столике, красовался большой радиоприемник "Телефункен". В правом от двери углу Юлий Борисович поставил массивный письменный стол, крытый зеленым сукном, с тяжелым бронзовым чернильным прибором и телефоном.
В старинном книжном шкафу красного дерева блестели позолотой корешки книг. А сервант, стоявший в левом от двери углу, был наполнен хрусталем и фарфоровой посудой.
Круглый стол, покрытый плюшевой скатертью и окруженный четырьмя креслами, освещала хрустальная люстра. На стенах висели ценные картины. Три высоких окна этой просторной комнаты, больше похожей на антикварную лавку, чем на жилище холостяка, были завешаны тюлевыми занавесками, а паркетный пол покрыт толстым ковром, заглушающим шаги.
Юлий Борисович набросил на ноги плед и некоторое время лежал, закрыв глаза, надеясь хоть немного вздремнуть, но сон бежал от него. Он встал, прошелся по ковру, обдумывая, как бы убить время. Подошел к книжному шкафу, достал "Опасные связи", одну из самых своих любимых книг, и, усевшись в кресло, попытался заняться чтением. Однако сегодня пикантные письма виконта де Вальмон почему-то не доставляли ему того наслаждения, которое он обычно испытывал при их чтении.
Никонов отложил книгу и посмотрел на стенные часы. Половина десятого, еще не поздно. Он позвонил по телефону Люсе, но ее не оказалось дома и на вопрос, когда она будет, чей-то сердитый женский голос ответил: "А кто же ее знает!"
Опустив трубку на рычаг, Юлий Борисович сел на край стола и принялся перелистывать телефонную книжку. Найдя нужный номер, он снова позвонил. На этот раз ему повезло - Таня сама подошла к телефону.
- Здравствуйте, Танечка, как поживаете? - спросил он ласковым голосом. - Ну да, он самый… Не ожидали? Напрасно!.. Понимаете, все дела, буквально некогда вздохнуть… Что вы, разве можно забыть такое прелестное существо!.. Вот это зря, вы же знаете мою скромность… Таня, шутки в сторону, - может быть, зайдете на часик? Разопьем бутылочку вина, поболтаем. Такая тоска, что трудно передать… Ну вот и отлично, я знал, что вы умница. Приезжайте поскорее, жду!..
Юлий Борисович, потирая руки, подошел к зеркалу и, долго оглядывая себя со всех сторон, принялся рассуждать: "Жаль, что Люси не оказалось дома. Конечно, все это только эрзац любви, но что поделаешь! Нельзя же в моем положении мечтать о возвышенной любви рыцарских времен, думать о пленительной, неземной женщине, да и где ее возьмешь такую?" Решив, что неудобно встречать девушку в пижаме, он переоделся, поставил на стол бутылку коньяку, два хрустальных бокала и коробку шоколадных конфет.
4
Электричка стремительно мчалась, покачиваясь и завывая, монотонный стук колес вызывал дремоту. Милочка, забившись в угол почти пустого вагона, размышляла о своем недавнем разговоре с Никоновым.
"Может быть, он и прав, - думала она. - Обижали человека на каждом шагу, вот он и ожесточился, махнул на все рукой и решил думать только о себе. Что в этом плохого? Он ведь добросовестно работает! Не всем же быть общественниками. Да разве он один такой? Многие корчат из себя скромных, добродетельных, а сами далеко не такие… Никонов-то по крайней мере не лицемерит!.. На самом деле, хочется пожить хоть немножко для себя! Борис, Саша, Вадим, Лена - те тоже поступают, как им вздумается, и смеются над ребятами, убивающими время на всякого рода "нагрузки". И правильно - по крайней мере будет что вспомнить на старости лет!.."
Вчера Лена передала ей приглашение Бориса собраться в субботу у него на даче - "повеселиться без помех". Милочка заколебалась, считая неудобным провести ночь вне дома. А сейчас, вспомнив об этом, она спросила себя: "Чего я испугалась? Что в этом особенного? Ведь я не маленькая!.. Лена только на год старше, а между тем успела изведать так много, что другой, пожалуй, хватило бы на всю жизнь. Она откровенно говорит, что отбросила всякие предрассудки. Не все такие дурочки, как я… Прав Никонов - нечего корчить из себя добродетельную мещанку и растрачивать молодость на пустяки. Нужно брать от жизни все, что можно, пока не поздно…"
А Сергей? "Я чувствую себя с тобой таким сильным, что и передать не могу…" Когда он говорил это? Она вспомнила, как они вдвоем гуляли по набережной под стенами Кремля. Был теплый вечер. Узкая полоса земли, отделяющая древние стены от асфальтовой дороги, покрылась зеленым ковром, деревья стояли в молодой листве. Луна еще не взошла, и мелкие звезды беззаботно купались в мутноватой воде реки. Сережа взял ее за руку и тихо прошептал: "Ты лучше всех на свете…" Да, ей было хорошо тогда! Сережа не лгал, он говорил от всего сердца, но…
Мама права, времена романтики миновали. Что может дать ей любовь Сергея? Быть его женой, стирать засаленные, пропахшие краской спецовки, готовить обед, нянчить детей?.. Милочка взглянула на свои маленькие, холеные ручки с накрашенными ногтями и при мысли, что им придется выполнять тяжелую работу, поежилась. Нет! Она устроит свою жизнь по-иному…
Хриплый голос сказал по радио: "Поезд подходит к станции Софрино, следующая остановка…" Милочка и не заметила, как пролетело время. Она вскочила и направилась к выходу, продолжая думать о своем. Решено, - отныне она будет вести себя смело, свободно! В субботу непременно поедет на дачу к Борису…
Дома Лариса Михайловна разворчалась:
- На что это похоже? Никого не предупредив, ты уезжаешь в город, пропадаешь, возвращаешься в полночь…
- Скоро здесь волки будут выть, - сердито ответила Милочка, снимая пальто.
- Здорово сказано! Дорогая сестричка, один ноль в твою пользу! - Леонид отложил книгу и подмигнул сестре.
- А ты чего зубы скалишь?
- Просто восхищаюсь твоим остроумием… В самом деле, мама, когда наконец мы переберемся в город? - спросил Леонид.
- Когда нужно будет, тогда и переедем.
- Такой неопределенный ответ меня не устраивает. Ты пойми - я трачу ежедневно три часа на дорогу…
- Подумаешь! В поселке люди живут круглый год, а многие работают и учатся в Москве!
В столовую вошел Василий Петрович, вид у него был странный - шляпа съехала на затылок, брюки забрызганы грязью.
- Боже мой!.. Что случилось? - Лариса Михайловна всплеснула руками.
- Испортилась машина, целых три километра тащился пешком, - тяжело переводя дыхание, ответил Василий Петрович и ушел переодеваться.
…За ужином все молчали, делая вид, будто заняты едой. И только в самом конце ужина Василий Петрович раздраженно сказал, ни к кому не обращаясь:
- Неужели - нельзя было предупредить меня, что Бориса нужно отправить обратно в город на нашей "Победе"? Сегодня Вениамин Александрович издевался над нашим гостеприимством…
- А кто виноват?! - воскликнула Лариса Михайловна, и лицо ее покрылось красными пятнами. - Никто и не подозревал, что ты приехал и тайком поднялся к себе. Даже не нашел нужным хоть на минутку показаться гостям!
- Хорошо, оставим это! - Василий Петрович отодвинул от себя стакан и поднялся из-за стола.
Скоро все разошлись по своим комнатам. Любаша, убрав со стола, тоже ушла к себе на кухню.
Леонид один остался в столовой. Он долго смотрел в ночную темноту за окном и думал: "Неужели все живут так, как мы? Ни дружбы, ни близости - словно чужие… И зачем только мама вышла замуж за этого угрюмого, скучного человека?"
Он достал из бумажника маленькую фотографию отца в военной форме и долго разглядывал ее.
Глава пятая
1
В начале октября начались заморозки. Комбинат оказался не подготовленным к зиме. Паропровод, тянувшийся на сотни метров, не был отеплен, и по ночам лопались трубы. В дождь протекали крыши, окна в цехах заколотили листами фанеры, а щели между рамами работницы заткнули тряпками. Запасы угля были небольшие - всего двести тонн на три дня работы. Не хватало и сырья. Запоздает хоть на несколько часов автомашина, посланная за пряжей, - простой оборудования и потеря ритма.
Заниматься производством, вникать во все детали Власову попросту было некогда: чтобы предотвратить остановку комбината, приходилось все свое время убивать на хозяйственные мелочи. А между тем план выполнялся на девяносто четыре - девяносто пять процентов, и, казалось, не было силы, которая сдвинула бы его с этой мертвой точки. Конечно, можно было прихватить один выходной день - на этом настаивал главный инженер Баранов - или заставить людей работать сверхурочно. Тогда месячный план с грехом пополам выполнили бы. "Ну, а что дальше? - думал Власов. - В ноябре - декабре все начнется сызнова. Нельзя постоянно жить в лихорадке. Нужны коренные меры. Но какие?" Этого Власов еще не знал.
Одним желанием производительность труда не поднять. Нужна прежде всего механизация трудоемких процессов - это ясно. Работу десятков грузчиков могут выполнить три самосвала. Два автокара в состоянии заменить восемнадцать подвозчиков угля. Однако все это вопросы будущего…
Однажды поздно вечером, после обхода цехов, Власов вернулся к себе в кабинет и решил еще раз поглубже вникнуть в технико-экономические показатели комбината. План выпуска продукции по ассортименту и рисункам не выполнялся, в светлые тона товар вовсе не красили, и вообще качество выпускаемой продукции вызывало тревогу: всего восемьдесят два процента первого сорта вместо девяноста шести, намеченных по плану! Но что тут можно сделать? Ведь в красильном люди работают на ощупь, вслепую! Везде грязь, масло. Стоит куску ткани упасть на пол или задеть о стену, как приходится перекрашивать его в черный цвет, иного выхода нет. К сырью отношение варварское. Между тем килограмм шерсти стоит почти столько же, сколько килограмм шоколада. Разве на конфетной фабрике топчут ногами шоколад, как топчут шерсть в цехах комбината?..
"Нет, заниматься накладыванием заплаток не буду, - решил Власов. - Чтобы обеспечить нормальную, ритмичную работу, нужно все перевернуть. Конечно, это не так просто, и зарываться нельзя, нужен продуманный во всех деталях план, определенная система и последовательность - иначе недолго и дело провалить, и голову сломать. Когда исчезнет вечная угроза невыполнения плана, тогда у работников и руки будут развязаны, и инициатива появится".
Позвонил телефон. Начальник главка интересовался делами комбината. Власов обрадовался: сейчас он поделится своими мыслями с Василием Петровичем, попросит помощи и договорится о приеме. Но Толстяков интересовался одним - выполнением месячного плана. Ни о чем другом он и слушать не хотел.
- Что за манера - все сваливать на предшественников да на поставщиков! Как по-вашему, до вас люди ничего не делали? Займитесь планом, а всякие проекты можете оставить при себе. Народу нужен товар, а не воздушные замки.
- Но ведь невозможно… - попробовал возразить Власов.
Толстяков не дал ему договорить:
- Никаких "но"! Если вы думаете, что с вас, как с нового человека, не взыщется, то напрасно. Вы за план октября отвечаете головой, и я требую его безоговорочного выполнения.
В трубке послышались короткие гудки.
- Уважаемый товарищ Толстяков, криком план не выполнишь, - вслух сказал Власов, глядя на телефонный аппарат.