Неподалеку от утеса она остановилась, залюбовавшись красками противоположного берега; он весь зарос высоким ивняком с еще зелеными и неопавшими листьями. Чуть дальше начинались сопки. Ближние - тронутые дымкой, с пятнами осеннего багрянца, и дальние - синие, похожие на раскинутые палатки неведомых туристов. Река текла неторопливо и почти бесшумно, будто дремала. На небольших мелких заводях поблескивал серебром тонкий ледок.
Мы подошли к утесу - громадному черному камню, за которым влево от основного русла уходила неширокая, но довольно стремительная протока. Течение возле утеса было слабое, и на ровной, почти без ряби поверхности то и дело всплескивала рыба.
Я показал Инне, как действовать спиннингом. Инна замахнулась, свистнуло удилище, и катушка завертелась. Инна не успела затормозить ее пальцем, и леска свилась в клубок.
- "Борода", - сказал я, указывая на спутанную леску. - Это так рыбаки называют.
Инна склонилась над катушкой, но запутала леску еще больше. Я стал помогать ей. Мы возились минут пятнадцать. Наконец спиннинг был настроен.
- Давай я буду забрасывать, - предложил я и направил блесну туда, где только что всплеснула рыба. - Крути!
Инна взяла удилище и стала крутить катушку. А я сделал заброс своим спиннингом. Но рыба почему-то не брала. Я сменил белые блесны на желтые.
- Давай я буду сама забрасывать, - попросила Инна. - Все равно не ловится, так хоть научусь бросать.
- Учись, - согласился я. - Только не стремись бросать далеко. - И вот снова заброс. Я вел блесну у самой поверхности воды - верхогляд хватает рыбешек наверху, поэтому и зовут его верхоглядом.
- Есть, Боря! - вдруг радостно крикнула Инна.
Я увидел в ее руках изогнутое удилище и натянутую леску.
- Помоги, я, наверное, не сумею вытащить.
Я бросил свой спиннинг и кинулся к ней. Через несколько минут на берегу бился красавец верхогляд килограммов на пять. Инна вся сияла от счастья.
А через час у нас в садке плавали девять красноперок и шесть верхоглядов.
- Может быть, пойдем домой? - предложил я.
- Что ты, - возразила Инна. - Такой день!
День действительно был чудесный. Солнце давно расплавило льдинки и высушило изморозь. Стало тепло, как ранней осенью, хотя была середина октября. Инна сняла куртку и, бросив ее на траву, развязала рюкзак. Достала небольшую скатерку и выложила на нее бутерброды, консервы, яблоки. Я наблюдал за ней, любуясь ее плавными движениями.
- Давай сварим уху, - глянула на меня Инна и удивленно приподняла брови. - Ты почему на меня так смотришь?
- Давно не видел.
Она потянулась ко мне губами. Но, едва коснувшись моих губ, отстранилась и лукаво погрозила пальцем.
- Не отвлекайся от дела. Оставь поцелуи до восхода луны.
Домой вернулись уже в сумерках.
КОНЕЦ "ДЕЛЬФИНА"
Ночью с моря подул теплый ветер, и аэродром наш окутало туманом. Вот уже двенадцатый час дня, но в дежурном домике полумрак, и мне кажется, что все еще утро. О вылете на перехват в такую погоду мы и не думали; поэтому я, не раздеваясь, прилег на кровать подремать, а мой напарник Сизов, высокий, тощий лейтенант, похожий на артиста Филиппова, играл с техником самолета в шахматы.
Ночь прошла у меня неспокойно. Во втором часу Инну вызвали к больному, и я долго потом ворочался в постели, а когда уснул, вернулась Инна. Хотя она тихонько открывала дверь, чтобы не разбудить меня, я проснулся и снова около часа мучился от бессонницы. Встал утром с тяжелой головой. Не помогла и гимнастика. Вот я и решил отдохнуть, пока ничто не тревожило.
Я задремал, когда в динамике раздалась команда:
- Двадцать первый и двадцать второй, приготовиться к вылету!
Сна будто не бывало. Через минуту я и Сизов уже бежали к самолетам. Техники помогли нам пристегнуть парашюты и подготовить оборудование к запуску. Мы доложили о готовности к взлету.
- Ждите, - ответили нам с КП.
Я не думал, что в такую погоду нас пошлют на перехват. Просто, по-видимому, прибыл кто-то из проверяющих: решил убедиться, как мы несем боевое дежурство. Конечно, при необходимости можно взлететь и при таком тумане, но садиться тогда придется на другом аэродроме.
Прошло пять… десять… пятнадцать минут. Команды на взлет не поступало. Я совсем было уверился, что команда дана для проверки, когда сквозь туман увидел на рулежной дорожке командирский газик, мчавшийся к нам.
Щипков остановился у моего самолета. Я открыл фонарь кабины и почувствовал, как напряглись нервы в ожидании чего-то важного.
Щипков легко поднялся ко мне:
- Вашу карту.
Я отстегнул наколенный планшет.
- Вот здесь, - Щипков пальцем указал точку на карте, - неизвестный самолет нарушил нашу границу. Видимо, наш старый знакомый "дельфин". Идет в этом направлении, - палец незначительно переместился к юго-западу, - на довольно малой высоте. Приказываю вам уничтожить его. - Голос полковника звучал глухо и сурово. - Близко не подходить. Огонь открывать с максимальной дистанции. Ясно?
- Так точно!
- Садиться будете на запасном аэродроме.
Только я успел запустить двигатель, как раздалась команда:
- Двадцать первому, воздух!..
Гудело небо, вздрагивала приборная доска. Истребитель, распарывая серую непроглядную пелену, несся за нарушителем. Самолет-шпион постоянно менял курс, шел над сопками невдалеке от городов. Наверное, фотографировал их с помощью радиолокационного прицела. Видимо, пилоты неизвестного самолета рассчитывали, что в туман за ними не будет погони. Однако удаляться от границы на большое расстояние побаивались, держались ближе к побережью, надеясь в случае чего улизнуть в нейтральную зону. Что ж, посмотрим, как теперь это им удастся. Я сжимал ручку управления истребителя и щупал большим пальцем колпачок, под которым находилась кнопка пуска ракет. "Дельфин" это или другой самолет - все равно близко к нему подходить не потребуется, ракета достанет его за несколько километров. И радиолокационный прицел на нашем новом перехватчике такой, что помехи шпиону не помогут. Хотя не слишком ли я переоцениваю свои возможности? Ведь иностранная разведка тоже не сидела сложа руки. Полтора года назад нашу границу нарушил их самолет, чтобы испытать на деле систему защиты. Какую цель он преследует теперь? Может быть, на самолете-шпионе новое оружие или незнакомая нам система помех? Надо быть начеку, чтоб не застигла врасплох какая-нибудь неожиданность. Атаковывать стремительно, но до последнего момента не показывать, что я готовлюсь к атаке. Не спешить с включением радиолокационного прицела.
- Двадцать первый, курс сто десять! - скомандовал Пилипенко.
Я развернул истребитель влево и несколько минут летел этим курсом. По моим расчетам выходило, что я нахожусь над береговой чертой. Значит, шпион уже обнаружил меня и дал тягу.
- Двадцать первый, дальность до цели…
Я включил прицел, и на индикаторе вспыхнули бледно-зеленые блестки. Их было много, но новый прицел позволял легко отыскать среди них нужную.
- Захват, - передал я на КП.
Все тело сжалось в комок, напряглись нервы. Передо мной был враг, лишивший Юрку мечты и чуть не погубивший его. За мной он тоже следит, ждет удобного момента… Либо он меня, либо я его.
"Птичка" - отметка цели появилась вверху прицела. Значит, разведчик идет выше меня. Набираю высоту, и "птичка" плывет к центру. Вдруг она, словно ударившись обо что-то, резко уходит вниз! Инстинктивно отдаю ручку управления от себя и тут же удерживаю ее: самолет не мог так резко пойти на снижение - высота незначительная, легко врезаться в воду. Что-то шпион мудрит, готовит сюрприз…
А "птички" уже не было в сетке прицела. Достаточно было чуть изменить режим, как самолет вышел из радиолокационного луча. Шпионский экипаж превосходно знает свое дело. Если так будет продолжаться дальше, через несколько минут он будет над нейтральными водами. А на его борту ценные разведданные. Ну, нет!..
Готовлюсь к пуску ракет и меняю резкость изображения на индикаторе. Пилипенко дает курс. И вот она, "птичка", снова в кольце! Нажимаю на гашетку. Истребитель вздрагивает, из-под крыльев, оставляя огненные хвосты, вырываются две ракеты. Они тут же исчезают в туманной дымке. Слежу за ними по индикатору. Но что это?! "Птичка" опять скользнула вниз.
Так вот какой сюрприз приготовил шпионский экипаж! Он применяет какие-то новые помехи…
Что же предпринять? Думай, Борис, думай! Ведь у "дельфина" была защищена только задняя полусфера. Узкий, направленный луч… Командиры учили нас атаковывать не только с задней полусферы. Трудное это дело поймать цель в кольцо при большом угловом перемещении на попутно-пересекающемся курсе, но возможное.
- "Чайка", наведи с ракурсом в две четверти, - попросил я Пилипенко, отворачивая в сторону.
- Понял, - ответил Пилипенко. - Пройди курсом восемьдесят. Так. Теперь сто семьдесят пять…
Выравниваю перехватчик и начинаю поиски. Самолет-разведчик идет попутно-пересекающимся курсом, надо не прозевать, когда он попадет в луч истребителя, сразу же произвести пуск, иначе опять придется дело иметь с помехами. Надо быть готовым ко всему. Могут быть еще сюрпризы.
И вот она, коварная! Теперь "птичка" яркая, чистая, без малейших посторонних засветок.
Нажимаю гашетку. И молния распарывает облака.
Мысленно отсчитываю секунды, не выпуская "птичку" из кольца. Даже если ракета пройдет недалеко от самолета, взрыватели сработают, и этого вполне будет достаточно, чтобы его уничтожить.
Индикатор прицела вспыхивает одним сплошным бликом и тут же рассыпается искрами. Засветки так же быстро исчезают, как и появляются. Что это, новый сюрприз?..
Включаю "захват". Индикатор чист. Делаю отвороты вправо, влево, вверх, вниз. Та же картина.
- Молодец! - раздается в наушниках голос Пилипенко. - Идите на посадку на точку "восемь". Курс двести двадцать. Эшелон - восемь тысяч!
Голос у Пилипенко торжествующий.
На аэродроме, где я приземлился, меня встретил командир полка, невысокий круглолицый подполковник, посадил в свою машину и отвез в гостиницу. Он уже знал, что я сбил самолет-шпион, и разговаривал со мной уважительно.
- Отдыхайте, а завтра, если погода улучшится, полетите домой.
Но вылететь на свой аэродром мне удалось лишь через двое суток.
Погода безоблачная и тихая. Выпавший снег серебром искрится в лучах солнца. Небо синее-синее, совсем не похожее на осеннее. Истребитель мой идет на небольшой высоте. Внизу проносятся похожие одна на другую сопки. И хотя скорость за тысячу, мне кажется, что лечу я медленно: не терпится попасть домой. Накануне я говорил с Инной по телефону. Она сообщила, что к нам заехал Юрка. Он снова летчик, только теперь гражданский, едет к месту своего назначения. Будет летать на Ан-2.
Не выдержала его душа земного спокойствия. "Летать рожденный - не должен ползать", - вспомнил я перефразированный им стих.
Звенел, раскалываясь за кабиной, воздух, веселую песню пел двигатель. На душе у меня было радостно. И от того, что светило солнце, и от того, что небо было чистым и доступным, и от того - я особенно остро чувствовал это теперь, - что жизнь так прекрасна. Впереди меня ожидали встречи с Инной, с Юркой и новые интересные дела.
Часть 2
ТАЙФУН
Глава первая
НЕБО ХМУРИТСЯ
Уж на что быстро растет скорость наших перехватчиков - перевалила за скорость звука, - а время… оно, кажется, бежит еще быстрее. Вот и еще промелькнуло пять лет. Я уже капитан, заместитель командира эскадрильи. Сегодня, едва мы с Инной появились в гарнизоне после отпуска, меня вызвали на службу, хотя отдыхать мне еще положено полмесяца. Полковник Синицын (он теперь у нас командир полка) приказал готовиться принимать эскадрилью. Мой комэск майор Вологуров представлен к повышению по службе на должность инспектора по технике пилотирования. Как только приказ будет подписан, он уедет, а я стану командиром первой. А пока… пока я стою на командно-диспетчерском пункте и наблюдаю за полетами. Погода весенняя, май, и начались так называемые выноса́: с океана из-за сопок ползут тяжелые облака, окутывая вершину Вулкана.
Сложные метеоусловия для нашего командира прямо-таки дар небесный - он решил и молодых летчиков вывести в первоклассные - и вот теперь все силы бросил на полеты. Три года назад наш полк стал отличным, и Синицын делает все, чтобы удержать это звание. Служба наша если и раньше не казалась медом, то теперь и вовсе не сладкая - от темна до темна либо в классах, либо на аэродроме, и прозвище "академия" автоматически перешло с эскадрильи на полк вместе с назначением Синицына. Зато у начальства мы на хорошем счету. Осенью прошлого года нас проверяла комиссия из Москвы. Проверяла, как говорится, по всем статьям, на боевую зрелость и на моральную выдержку. Нам пришлось перехватывать воздушные цели днем и ночью при сильных радиолокационных помехах, вести бои с истребителями "противника", прикрывающими бомбардировщиков. Нам и раньше доводилось осуществлять подобные перехваты, но тогда оценку мы, можно сказать, давали себе сами, а тут - такая высокопоставленная комиссия!
Мы изрядно поволновались: допусти промашку, и ославишься на все Вооруженные Силы! Один Синицын, кажется, не сомневался в нашей выучке и оставался спокойным, ровным, твердым. Правда, трудился он в те дни как вол, не зная отдыха, и поразил не только членов комиссии, но и нас: против истребителей сопровождения он разработал новый тактический маневр, благодаря которому мы не пропустили ни одной воздушной цели и в "боях" вышли победителями. Многих летчиков за эти учения наградили ценными подарками, а полковника Синицына представили к ордену. Сегодня утром пришел Указ о награждении.
Синицын сидит у пульта руководителя полетов с микрофоном в руке. По его лицу никак не скажешь, что он рад этой награде - у переносицы залегли глубокие складки, глаза задумчивы, наверное, мысленно занят расчетами своего нового маневра, который, по его мнению, должен внести существенное изменение в тактику боя с малоскоростными воздушными целями. А может быть, всецело отдался руководству полетами: облака опускаются все ниже, самолетов в небе много, и надо глядеть в оба.
Полковник заметно изменился, постарел; рыжие волосы стали почти сивыми, из уголков глаз и губ разбегаются тонкие морщинки, а на лбу, у переносицы, залегли две глубокие складки. Зеленые глаза внимательно следят за взлетающими и заходящими на посадку истребителями, и как только самолеты исчезают из поля зрения, я замечаю в глазах командира печаль. А возможно, мне просто кажется, потому что каждый раз, когда я вижу полковника, невольно вспоминается его черноглазый сынишка Вова, который мечтал учиться на шестерки и стать вначале солдатом, а потом летчиком. Год спустя после нашей с ним беседы Вова попал под машину. Изуродованный и искалеченный, он жил более суток. Представляю, что творилось на душе у Синицына. Но горе не сломило его. Он не позволил себе расслабиться; как всегда, приходил на службу, а распоряжения его были ясными и четкими. А вот жену его едва спасли от инфаркта. С того дня и стала она вянуть, как разбитое грозой дерево: похудела, почернела, и часто у нее бывают сердечные приступы. Каждый год Синицын возит ее в санатории, но лечение плохо ей помогает.
И еще одно: в гарнизон вернулась Дуся. Ее привез Синицын. Полтора года назад, возвращаясь из отпуска, он встретил ее в Нижнереченске. Гибель Геннадия сильно встряхнула Дусю, заставила о многом передумать и начать жить по-новому: она работала на рыбоконсервном заводе и одновременно училась в вечерней школе. Однако из-за постоянной сырости у нее снова разболелись руки и ноги, и когда ее увидел Синицын, она была в отчаянии: другую работу подыскать не удавалось, а тут еще не набрала проходного балла для поступления в институт.
Синицын привез Дусю в городок и устроил работать в нашей гарнизонной библиотеке. Теперь она училась в институте на заочном отделении. А три месяца назад вышла замуж за старшего лейтенанта Октавина, летчика из нашей эскадрильи.
Ветер крепчает. Он налетает порывами, и с такой силой налегает на окна командно-диспетчерского пункта, что кажется, они не выдержат. Шторм приближается. Утром по радио передавали, что над Японией пронесся тайфун. До нас докатилась его волна. Облака тяжелеют и косматятся еще больше. Синицын все чаще поглядывает на часы и на небо. Шестой час вечера. Скоро полеты закончатся, и начальство, к которому отношусь теперь и я, пойдет на квартиру к командиру отмечать его награду. Меня Синицын пригласил не потому, что я без пяти минут комэск - из командиров эскадрилий у него будет лишь майор Вологуров, - а из-за Инны. Ей часто приходится оказывать помощь Наталье Гордеевне, и они подружились. Авторитет Инны как врача в городке растет, где бы что ни случилось, зовут ее, и мне иногда становится досадно: мы почти не видимся - то я на службе, то она у больных. Вот только в отпуске и были неразлучны.
На КДП поднялся Дятлов. Теперь он подполковник, заместитель Синицына по политической части. Растут люди! Тоже "академик", занимается психологией, над чем постоянно подтрунивает командир.
Дятлов остановился позади командира и стал смотреть в сторону дальней приводной радиостанции, куда был направлен взгляд Синицына. На посадку заходил самолет.
- Какие кренделя выписывает, чертова ворона! - недовольно проворчал Синицын.
- Кто это? - спросил Дятлов.
- Октавин, - отозвался Синицын и тут же забасил в микрофон: - Тридцать третий, держите постоянный угол снижения и не рыскайте по курсу.
Я подошел ближе к окну и увидел снижающийся самолет. Да, глиссада его была далеко не безупречна.
- Увеличь угол снижения! - властно прикрикнул Синицын. - Так, хорошо. - Самолет пролетел над ближней приводной. - Теперь выводи… Выводи! Ручку на себя, черт побери!
Самолет опустил хвост и пошел над взлетно-посадочной полосой, медленно снижаясь. Приземлился он далеко от посадочного знака. Синицын проводил его взглядом до самой заправочной.
- Сел, Тридцать третий?
- Так точно, сел, - ответил Октавин.
- А теперь вылетай из кабины к едреной бабушке! - рявкнул Синицын.
- Есть, вылетать из кабины к едреной бабушке, - грустно повторил Октавин.
- Правильно понял. Передай командиру эскадрильи, пусть на КДП явится. - Синицын отдал микрофон подполковнику Макеляну, руководившему полетами, и встал с вращающегося кресла.
- Отстранил? - спросил Дятлов. В голосе его звучало явное неодобрение.
- На тренажер перевел, - усмехнулся Синицын. - Безопаснее.
- Под горячую руку?
- Послушай, адвокат, а не боишься сам под горячую руку попасть? Не посмотрю, что мой заместитель, быстро в строй поставлю.
- Не боюсь, Александр Иванович, - спокойно ответил Дятлов. - Держать равнение на грудь четвертого человека легче, чем равнять весь строй.
- Так ты помогай равнять, а не мешай, - мягче и примирительнее сказал Синицын.
Несмотря на разницу в возрасте и в служебном положении, они разговаривают на "ты". Дятлов перед командиром не заискивает и свою точку зрения отстаивает без уступок. Оба крепкие орешки.