- По-моему, в этом вопросе ты без помощников отлично справляешься, - сказал Дятлов. - Но нынче мало научить держать равнение в строю, снайперски стрелять и бомбить. Грош цена асу, если он не явится по тревоге на аэродром или бросит в бою товарища.
- У тебя есть основания жаловаться, что у кого-то из нас низка сознательность?
- Нет, хотя благородства явно кое-кому не хватает.
- Благородства? - Брови Синицына взметнулись вверх.
- Да, благородства, я не оговорился, - подтвердил Дятлов. - Очень жаль, что это слово у нас не в почете. Без высокой нравственности не бывает и высокой сознательности.
- И что ты предлагаешь? Создать при гарнизоне университет нравственного воспитания?
- Они давно созданы где надо. Что же касается нас, то нынешнюю молодежь - пилотов в том числе - интересуют не только самолеты, а и искусство.
- Тогда давай закроем полеты и поедем в Нижнереченск прелюд Рахманинова слушать или выставку смотреть.
- На твоем месте я так бы и поступил, - серьезно сказал Дятлов и взглядом показал на Вулкан. - Облака вон за сопки цепляются.
- Вот когда будешь на моем месте, тогда с подчиненными хоть балет разучивай. А мне позволь командовать как умею и как совесть подсказывает. Почему ты Симоняна в город отпустил?
- Ты же знаешь обстоятельства. Человек сам не свой ходил.
- Скажи, трагедия какая! Да на кой черт мне такой летчик, если он из-за женской юбки нюни распустил!
- Надо психику человека учитывать.
- Брось, Иван Кузьмич. Слишком много нынче психологов развелось. - Синицын помолчал. - Психику в полете надо проверять, там лучше всего характер виден.
Спор командира и замполита прервало сообщение Вологурова: на большой высоте он обнаружил шар. Снова беспилотный шпион шарит в нашем небе. Синицын взял микрофон и стал командовать. Теперь у нас есть опыт борьбы с этими тихоходными, невидимыми с земли целями. И все же дело оставалось по-прежнему сложным и трудным. На самолете Вологурова ракет не было, зато имелся полный боекомплект к пушке, снаряд которой делает довольно внушительное отверстие, однако и шары-шпионы усовершенствуются и становятся более живучими.
Не успел Вологуров доложить о первой атаке, как наши операторы обнаружили и неизвестный самолет. Он шел далеко от нас над нейтральными водами параллельно границе. Вскоре выяснилась и цель его галсирования: наши радисты засекли радиосигналы, которые подавались с шара-шпиона. По всему, он фотографировал, засекал наши радары и передавал сигналы в эфир, а самолет ретранслировал их дальше хозяевам - слишком далеко они находились от шара-шпиона, чтобы принимать такие слабые сигналы.
Синицын доложил об этом, и ему приказали во что бы то ни стало уничтожить шар.
Вологуров сделал несколько безуспешных атак, топлива на перехватчике оставалось в обрез.
- Ну как там? - спросил наконец Синицын.
- Вроде бы сбил, - отозвался неуверенно Вологуров.
- "Вроде" не устраивает. Посмотри внимательнее.
- Смотрю… Нигде не видно. Наверняка срубил.
- Ну-ну. - Синицын повременил, раздумывая, и приказал: - Возвращайся на точку.
Через несколько минут Вологуров приземлился. Синицын кивнул в сторону катившегося самолета и обратился к Дятлову:
- Видал, как притер? Нет, брат, Вологуров, и никто другой, должен быть инспектором. И не спорь со мной.
- А я и не спорю. Он мне не нравится как человек.
- Тебе не на крестины с ним идти.
- Вот именно. Талант летчика, как говорят, от бога, талант быть Человеком - от самого себя. А это важнее.
- А мне важнее, чтобы меня прикрывал летчик, на которого я мог бы положиться. Мы учимся не цветочки выращивать.
- Тем более…
Командир и замполит снова скрестили клинки, и теперь их не остановить. Я люблю слушать их перепалки: доводы обоих всегда такие убедительные, что разобраться поначалу, кто из них прав, не всегда удается. Сегодня каждый из них тоже по-своему прав.
- Надо не только учить хорошо летать, надо воспитывать. А мы три месяца вечер молодых офицеров не можем провести.
Тут я полностью был на стороне замполита. Наш полк почти наполовину укомплектован молодыми летчиками, а кроме занятий да полетов с ними, можно сказать, пока никакой другой работы не ведется, хотя людей еще надо воспитывать да воспитывать.
- Вечер не уйдет. А погоду такую не всегда поймаешь.
Синицын тоже говорил правду. Весенние выноса длятся всего несколько дней, а это наилучшая погода для отработки техники пилотирования в облаках - ни грозы, ни туманы не мешают.
- Мы любую погоду ловим - и облака, и вёдро. - Дятлов помолчал. - Женщины сегодня приходили. Возмущаются: забыли, когда с мужьями в кино ходили.
Тоже верно.
- А ты поменьше баб слушай, а то и не заметишь, как они тебя подомнут.
Вошел майор Вологуров и доложил о выполнении задания. Командует эскадрильей он третий год, прибыл к нам из академии. Работать под его началом мне было легко. Летает он отменно, дело знает, людьми руководит твердо и с подчиненными обходителен. Однако близко мы с ним не сошлись. Причиной тому, пожалуй, его жена, Эмма Семеновна, слишком властолюбивая женщина. Вологуровы ни с кем, кроме Синицына, не дружат. Удивляюсь, как Эмме Семеновне удалось подобрать ключик к Наталье Гордеевне. Видимо, немало тому способствовала болезнь: Наталья Гордеевна вынуждена находиться дома, одиночество угнетает ее, вот этим и воспользовалась Эмма Семеновна - стала навещать ее, коротать с ней время. Однако дружба Вологуровых с Синицыными ни в коей мере не отражается на службе: полковник спрашивает с майора за малейшие упущения сполна. Вот и теперь доклад Вологурова о выполнении задания и о сбитом шаре не смягчил сурового выражения на лице командира.
- Думаешь, поздравлять вызвал? - спросил он строго.
- Никак нет. - Вологуров вытянулся, догадываясь, о чем пойдет разговор. Худощавый и стройный, с волнистыми смоляными волосами и тонкими, дугами, бровями, он был красив, мой комэск. И жена его - Эмма Семеновна - тоже красива: голубоглазая, белолицая, крашеная блондинка. Но что-то в их красоте было холодное, неприятное…
- Ты проверял, как твои подчиненные подготовились к полетам? - Тон был явно недружелюбным.
- Так точно, проверял.
- А почему тогда они на посадочном кренделя выписывают? Тебе доложил Октавин?
- Так точно, доложил.
Оба замолчали. Наконец лицо Синицына смягчилось, и Вологуров сразу оживился.
- Жаль Октавина, - вздохнул он. - Так старался… Еще один полет в облаках, и на первый класс сдавать…
- Вот это и есть ему экзамен на класс - пусть сидит в классе, занимается.
- Так-то оно так… Да жди потом погоду.
- Ничего, подождет. Потом семь потов из него выжмем.
Вологуров чему-то улыбнулся.
- Уж очень вы строги, Александр Иванович, - сказал он скорее одобрительно, чем осуждающе. - А еще хотим всех мастерами боевого применения сделать. - Он помолчал. - Один Октавин со вторым классом остался. Весь полк тянуть назад будет.
Синицын не отозвался.
- Провозные потом ему давай, топливо жги без толку, - активнее наступал Вологуров. - И ошибка-то - зашел на полосу неточно. В такую погоду и опытные летчики почище номера откалывают.
Синицын нахмурился, но головы не повернул.
- Будет без толку по аэродрому шляться. А в плане - дырка.
На этот раз Вологуров рассчитал точно. Синицын повернул голову, глянул на командира эскадрильи, потом на меня. Он терпеть не мог бездельников.
- А завтрашний комэск почему молчит? Помогай адвокату. Теперь это твои подчиненные, ты за них в ответе.
- Думаю, майор Вологуров прав, - сказал я. - Перестарался Октавин, вы же знаете его.
Синицын помолчал.
- Перестарался, говоришь? - переспросил он.
- С кем не случается, - нарочито беспечно ответил я. - И на старуху бывает проруха.
- Ну-ну, - сдался Синицын, - посмотрим. Но если и на этот раз он фортель выкинет, месяц к самолету не подпущу. И не просите потом. - Он круто повернулся к Макеляну: - Тридцать третьего по плану.
Вологуров подмигнул мне. Это не ускользнуло от взгляда Синицына.
- Что подмигиваешь? Думаешь, уговорили? План уговорил. Пусть благодарит бога, что погоду такую послал, а то бы походил он у меня вокруг самолета.
Октавин был наготове: видно, Вологуров предупредил, что пошел хлопотать за него, - самолет с хвостовым номером "33" тут же порулил на старт. Макелян дал команду на взлет, и истребитель помчался по бетонке. Оторвался он, пожалуй, рановато, и Синицын сверкнул на Вологурова сердитыми глазами.
- То слишком старается твой протеже, то торопится.
- Ничего. Нормально, - весело ответил Вологуров.
Он был доволен, а я чувствовал себя так, словно пошел на сделку с совестью. Конечно, мне хотелось, чтобы все летчики в эскадрилье были первоклассные, но Октавин за посадку только что получил двойку, и я сожалел: рановато вступился за него. Синицын был прав, отстранив старшего лейтенанта от полетов: в авиации есть неписаный закон - не уяснив ошибку первого полета, не делай второго. Октавин посадил самолет очень плохо. Может быть, и в самом деле он перестарался. Но ему от этого не легче: ошибку-то не разобрали, и он не уяснил, как ее исправить. С другой стороны, когда Синицын спрашивал меня, выпустить Октавина в полет или нет, вопрос этот был им уже решен - я хорошо знал полковника, - и если бы я высказался против, командир просто не понял бы меня, а Вологуров мог истолковать мои слова превратно. Теперь же меня мучили угрызения совести.
На командно-диспетчерский пункт вошел подполковник Ганжа, инспектор. Он прибыл к нам из вышестоящего штаба вместе с полковником Мельниковым, нашим бывшим командиром, ныне старшим инспектором. Не зря говорят, гора с горой не сходится… Тесен мир человеческий. Вот и сошлись снова наши пути-дорожки. И с Мельниковым, и с Ганжой.
После отъезда Мельникова я почти не вспоминал о наших с ним стычках - не люблю вспоминать плохое прошлое. Тем более не вспоминал о Ганже и не думал, что когда-либо встречусь с ним.
С Ганжой я познакомился шесть лет назад, когда отдыхал вместе с Геннадием в Сочи. Тогда он был для меня просто Петром и наше знакомство я считал мимолетным эпизодом, не заслуживающим внимания, теперь же у меня мелькнула мысль, что та встреча непременно сыграет какую-то роль в моей жизни, и мне невольно вспомнился мой первый офицерский отпуск, проведенный на Черноморском побережье.
СОЧИ. ШЕСТЬ ЛЕТ НАЗАД
Мы прилетели в Адлер рано утром. Небо было чистое и праздничное, кругом зеленели кипарисы, каштаны, самшит, и не верилось, что всего десять часов назад мы в зимней одежде дрогли от холода, ожидая посадки в самолет. А здесь была теплынь. И на душе сразу стало тепло и празднично. Я уложил пальто в чемодан (я был в штатском), Геннадий перекинул шинель через руку, и мы пошли на остановку такси. Там стояло всего два человека - мужчина и женщина.
- В Сочи? - обратился к Геннадию мужчина, когда мы подошли.
- Туда, - кивнул Геннадий.
- В санаторий Министерства обороны?
Геннадий снова кивнул.
- Значит, вместе. Будем знакомы, - мужчина протянул Геннадию руку, - Петр. А это моя жена.
Женщина приветливо улыбнулась и назвала себя:
- Варя.
Худенькая, одетая в белую гипюровую кофточку и песочного цвета чесучовую юбку с широким поясом, она выглядела изящной и молоденькой, хотя по лицу ей можно было дать за тридцать. Мужу ее было за сорок, одет элегантно. На нем модный светлый костюм, белая нейлоновая рубашка с широким галстуком. Сам он полный, лицо широкоскулое, с двойным подбородком, руки большие, крепкие. Во всей его плотной фигуре, во взгляде темно-карих навыкате глаз, которыми он, казалось, просматривал человека насквозь, чувствовалась внутренняя сила и твердая воля. Такие люди мне нравились, и я охотно назвал себя.
Подошло такси. Варя села впереди, а мы втроем еле втиснулись на заднее сиденье - Петр занял добрую половину. Судя по его солидности и седым вискам, я предположил, что он уже не менее чем полковник, но, когда мы разговорились, выяснилось, что он всего-навсего майор, тоже летчик, командир эскадрильи, служит в Группе войск в Германии.
Оформляли нас долго, заставили читать правила поведения в санатории, распорядок дня, заполнять какие-то бланки, принять душ. У Петра (отчества своего он не захотел называть) была только одна путевка, жене он рассчитывал купить путевку на месте, и пока дежурная занималась с нами, он сбегал к начальнику санатория, но вернулся с пустыми руками.
- Даже курсовок здесь не продают, - недовольно сказал он.
- Я к этому была готова, - усмехнулась Варя. - Хорошо, что мы гостиницу заказали. - Она взяла свой чемодан. - Вы тут до вечера, наверное, будете оформляться, а я пошла.
- Давай, - одобрительно кивнул Петр. - Устроишься, приезжай.
Варя ничего не ответила, крутнулась на своих каблучках-шпильках и пошла к выходу.
Мы попросили дежурную поселить нас троих вместе.
После завтрака мы сразу же направились к морю. Петр оказался свойским человеком, и мы чувствовали себя о ним на равных.
- Поклонимся Посейдону и посмотрим, каких русалочек он вам приготовил, - пошутил Петр.
Мы спустились на пляж. Море было синее и спокойное, как чистое небо, и, казалось, дремало, дыша глубоко и ровно: волны лениво вздымались и так же лениво катились к берегу, шурша по гальке. Вдали маячили лодки, у самого горизонта дымил пароход.
- Н-да, русалочки того, с пенсионным стажем, - продолжал острить Петр. - Скучно вам тут покажется.
Я окинул пляж взглядом. Народу было немало, но в основном мужчины. Женщины объединились двумя небольшими группками, человек по пять, одни лежали, другие сидели на деревянных лежаках, подставив просоленное морской водой тело солнечным лучам. Ни одной среди них не было молодой.
- А мы сюды приихалы не амурничать, - вполне серьезно ответил Геннадий, не поняв шутки. - У нас дома жинки остались.
- Правда? - усмехнулся Петр. - И как же вы не побоялись их одних оставить?
- А они не дуже грамотни, не сбегут, - перешел и Геннадий на шутливый лад. Но Петр почему-то замолчал, и мне показалось, что по его лицу пробежало облачко. Однако он быстро согнал его.
- Этой грамоте долго учиться не надо, - сказал он и снова помолчал. - А вообще-то правильно поступаете, что с первых дней не балуете их. Женщин надо держать в руках.
- А свою отпустили, - не утерпел, чтобы не подпустить шпильку, Геннадий.
- Моя никуда не денется. Мы с ней десятый год живем. К обеду будет в санатории…
Мы разделись и пошли купаться. Вода была не очень холодная, и когда тело немного попривыкло, вылезать не хотелось, и я испытывал настоящее блаженство. Петр нырнул и долго был под водой. Показался он шумно, держа в поднятой руке небольшого краба.
- Вот подарок Варюхе своей приготовил, - сказал он и поплыл к берегу.
А мы с Геннадием еще с полчаса барахтались в воде: то гонялись друг за другом, то состязались, кто дальше нырнет, то просто лежали, отдавшись ласковым волнам.
Когда мы вышли из воды, Петр уже приготовил карты. К нам четвертым партнером подсела женщина лет сорока пяти, полнотелая, с ярко накрашенными губами и подведенными глазами. Играла она азартно и безошибочно, чувствовалось, что за таким занятием провела не один день. Петр пересыпал игру анекдотами и выспрашивал у женщины, кто она и откуда. Она назвалась Капой, женой капитана первого ранга, полгода находившегося в плавании. На нас она смотрела, как на мальчишек, а Петра бесцеремонно склоняла к "экскурсии" в ресторан. Петр хитро посмеивался, не отвергая предложения и не давая согласия.
Время до обеда пролетело незаметно. Петр поднялся первым.
- До встречи, старушка, - помахал он своей знакомой. - Дас фатум.
- Чего? - не поняла Капа.
- Рок, - пояснил Петр. - Молодая жена ждет.
- Эх, Петя-петушок, - разочарованно вздохнула Капа. - Врешь, поди. Молодая… В твои-то года пора понимать толк в женщинах.
Мы оделись и поднялись на фуникулере к корпусу. Петр рассчитывал, что жена уже ждет его, но ее не оказалось.
- Вечером придет, - сказал Петр беспечно, однако по глазам его я заметил, что он расстроен.
Варя не пришла ни вечером, ни на следующее утро.
- И вы не знаете, где жинка? - удивился Геннадий.
- Не затеряется. - Петр по-прежнему старался казаться веселым, но это ему уже не удавалось. На пляже он рассказывал анекдоты без прежнего огонька и в карты играл рассеянно. По глазам было видно, что он обеспокоен, но попыток разыскать жену или что-то узнать о ней не предпринимал.
Варя появилась на пляже около двенадцати часов. Мы о Геннадием плавали, она отыскала нас взглядом и весело поприветствовала своей изящной ручкой. Потом подсела к Петру на лежак, достала из сумки полиэтиленовый мешочек с виноградом и позвала нас. Она выглядела много симпатичнее, чем в день знакомства. А когда разделась и осталась в одном купальнике, с соседних лежаков на нее уставилась не одна пара мужских глаз.
Петр сразу оживился и, уплетая виноград, снова начал сыпать анекдотами. Теперь он перемежал их остротами в адрес жены, из которых мы узнали, что Варя устроилась в гостинице "Сочи" и успела побывать в ресторане, где познакомилась с моряком. Варя лишь посмеивалась и обещала мужу еще не так расплатиться за его "заботу".
Мы снова купались, плавали, загорали и болтали о всякой чепухе.
Так побежали наши отпускные денечки. После обеда мы строго соблюдали мертвый час, а вечером шли либо в кино, либо на танцы. Карты и анекдоты нам скоро наскучили, и я взял в библиотеке "Бремя страстей человеческих", а Геннадий решил все-таки одолеть "Капитал". Петру врач предписал радоновые ванны, и он стал раньше уходить с пляжа, оставляя на наше попечение свою Варюху. Варя была компанейская женщина, откровенничала с нами на любые темы и подшучивала над нашим целомудрием. Но чаще всего она подшучивала над мужем, намокая на какие-то давние его грехи и грозясь расплатиться за них. Из их, казалось бы, безобидных перепалок я понял, что Варя мужа не любит, а Петр, делая вид, что не особенно привязан к ней, все же всячески старался удержать ее. Каждый раз, возвращаясь с радоновых ванн, он привозил жене разные безделушки - сувениры из ракушек, разрисованные камешки, медальоны, - и Варя радовалась им, как ребенок новой игрушке, но так же, как ребенок, забывала о них на другой день.
Однажды Петр купил жене миниатюрные, словно с ноги Золушки, белые босоножки. Варя была от них в восторге.
- Сегодня мы идем на танцы! - торжественно объявила она.
Вечером, когда мы вышли из столовой, она уже поджидала нас на лавочке, наряженная и сияющая, словно перед свиданием с принцем. Мы направились к танцплощадке, откуда доносилась музыка.
Вдруг Варя споткнулась, глянула себе под ноги, ахнула: "Золушкины" туфельки расползались, каблук осел и поморщился, тесемки-паутинки отклеились и вылезли из-под стелек.
- Где ты купил это?! - воскликнула Варя, придя в себя и чуть не плача от досады.
- У одного парня… симпатичного, - виновато ответил Петр.
- Симпатичного, - передразнила Варя и сняла босоножку. - Посмотри, они на клею и подошва из картона.