- Напрасно ты иронизируешь. Он действительно мой брат, двоюродный. Когда погиб мой отец и умерла мать, дядя, отец Олега, забрал меня к себе. Мне было тогда девять лет. Я им обязана многим: и тем, что врач, и тем, что поехала сюда. Да, ты прав. Олег был мне больше, чем брат. Он просиживал со мной ночи, когда я готовилась к экзаменам, оберегал от мальчишек, помогал во всем, когда мне было трудно. Я благодарна ему… А он уважение принял за любовь… Приехал он сюда совсем неожиданно. Вначале я было возмутилась, а потом обрадовалась: ведь должен был прийти ты… Он достаточно умен и горд. Он оставил бы меня в покое. - Инна умолкла, на мгновение нахмурилась, но тут же вскинула голову и улыбнулась, как всегда, лукаво и мило. - Вот так, неудачный провидец.
- Что ж, бывает, - виновато ответил я. - Провидцы тоже всего лишь люди, им свойственно ошибаться.
- Провидцам, конечно, можно, но летчикам!.. Ведь летчики, я слышала, как и саперы, ошибаются один раз в жизни…
- Ты хорошо осведомлена о нашей профессии. Будь я начальником, предложил бы тебе работать у нас в гарнизонной поликлинике.
Инна удивленно посмотрела на меня:
- А знаешь, я начинаю верить в телепатию. Мне действительно предложили работать… только не у вас, а рядом, в селе Вулканском. Там открывается новая больница.
- Так соглашайся! Это же здорово!
- Не так уж здорово, но подумать стоит… - Инна стала одеваться. - На улице все так же тепло, можно по-весеннему?
- Вполне.
Инна достала из шифоньера голубое, отороченное норкой пальто и такую же голубенькую шляпку.
- Обновка. Сегодня купила. Нравится?
Шляпка действительно была прехорошенькая, и я показал большой палец.
Мы вышли на улицу. Солнце, хотя уже и клонилось к вершине сопки, грело еще ощутимо. С крыш свисали громадные сосульки, стучала капель. Весна наступала бурно, стремительно.
Перед тем как идти на концерт, мы зашли в гостиницу, чтобы заказать мне номер.
- Свободных мест нет, - коротко и сухо ответила женщина-администратор.
- Не может быть, - вырвалось у меня.
- Вполне может, - категорически возразила женщина. - У нас проходит межзональное совещание работников сельского хозяйства, ни одного места…
- Придется Магомаева слушать тебе одной, - сказал я с сожалением, выходя из гостиницы.
Инна помолчала, о чем-то думая.
- Все же послушаем вместе, - сказала она решительно и взяла меня под руку.
Магомаева, несмотря на его изумительный голос, я слушал невнимательно и сидел как на иголках, с нетерпением ожидая окончания концерта. Я ломал голову над тем, почему Инна приняла такое решение, как мне вести себя дальше. Я снова почувствовал себя неуверенно, как перед строгим командиром, от которого не знаешь, чего ожидать - благодарности или взыскания. Я следовал за Инной, как за ведущим. Но так продолжаться долго не могло. Ведущим должен быть я, иначе… какой же я мужчина?
После концерта мы зашли в гастроном, чтобы купить что-нибудь на ужин. Я остановился у винного отдела.
- Не переношу запаха спиртного, - сказала Инна хорошо поставленным учительским голосом.
Я равнодушно пожал плечами.
Ужин у нас прошел скучно, как на каком-нибудь приеме в посольстве. Инна держалась гостеприимно, но как-то скованно и сразу же после ужина принялась стелить мне постель на диване. Я подошел к ней, обнял за плечи и притянул к себе. Она выпрямилась, строго посмотрела мне в глаза:
- Не злоупотребляй доверием и не заставляй меня изменить мнение о тебе.
Так и остался я на положении ведомого. Но любовь моя от этого не уменьшилась.
Мне снились облака, и мы над ними: я и Инна. Мы неслись куда-то в неведомое. Облака то клубились под нами, как туман, разгоняемый ветром, то расстилались ровным белоснежным полем, то вырастали на нашем пути темными непреодолимыми горами. Такие облака я не раз видел во время полетов. Особенно запечатлелись они при первом перехвате в стратосфере. После того они стали сниться мне. Вдруг небо потемнело, сверкнула молния, загрохотал гром…
Я просыпаюсь. В окно стучит ветер, гремит где-то на крыше железо, словно раскаты грома.
Комната залита утренним светом. Я переношу взгляд на кровать. Иннины волосы рассыпались по плечам. На лице улыбка. Никак она не была похожа в эти минуты на серьезного врача, способного написать смелую критическую статью.
Я тихонько, чтобы не разбудить ее, взял со стола книгу.
Инна открыла глаза и улыбнулась:
- Как спалось?
- Как космонавту, которому перед стартом дали отставку.
- Серьезно? Наверно, космонавт не был готов к такому ответственному делу. Лучше подождать, чем раскаиваться потом. А теперь, космонавт, закрой глаза, пока я оденусь.
После завтрака мы отправились бродить по городу. Но погода была совсем не для прогулок. От вчерашней тишины и солнца ничего не осталось. Дул сырой, пронизывающий ветер, с моря ползли облака. Пока они были только серыми, но я знал, что через час или два они станут темно-сизыми, такими, какие снились мне во сне. Начнется метель. Надо немедленно уезжать в Вулканск, иначе придется стоять перед Синицыным. А на этот раз он не ограничится выговором, слов на ветер наш командир эскадрильи не бросает.
Я объяснил Инне, что мне надо поторапливаться домой.
- Конечно, поезжай, - сказала она. - Надо - значит надо. Когда приедешь?
- В следующую субботу. А если буду занят, тогда уж на майские праздники.
- Да, до мая осталось всего полторы недели. Приезжай, я буду ждать.
Она проводила меня на вокзал.
"ДЕЛЬФИН" НАРУШАЕТ ГРАНИЦУ
Таких метелей я еще не видел. Снег не падал и не сыпал, он обрушивался лавиной, а ветер ломал деревья, рвал телеграфные провода, бил стекла. Это был настоящий ураган. Он пронесся в воскресенье вечером, нарушив телефонную и телеграфную связь, лишив жителей гарнизона воды и света. Потом ветер снизился до штормового и не утихал несколько дней. Казалось, зима спешила вытряхнуть все свои запасы. Лишь накануне праздника небо очистилось от облаков, ветер утих.
Все, кто был свободен от дежурства и нарядов: летчики и авиаспециалисты - офицеры и солдаты, - вышли на борьбу со снегом. Надо было очистить стоянки. Пока бушевала пурга, днем и ночью на аэродроме не смолкал гул тракторов и снегоочистительных машин. И все же в постоянной боевой готовности содержались лишь главные объекты: взлетно-посадочная полоса, линия предварительного старта, где находились дежурные самолеты, и рулежная дорожка к ней.
Солнце пригревало ощутимо, снег был влажный и тяжелый. Вскоре я взмок в своей меховой куртке. Пришлось ее снять.
Техник приволок откуда-то громадный лист дюраля. Мы резали снег на куски, укладывали их на лист и, впрягшись, оттаскивали за хвост самолета, где курсировал трактор с волокушей.
Во время перерыва летчики собрались в курилке, с наслаждением затягивались дымом и грелись на солнце.
Геннадий подошел последним, вытирая потное лицо.
- Это тебе не с молодой женой спать, - насмешливо сказал старший лейтенант Шадрин, невысокий губастый татарин с черными лукавыми глазами.
- Ничего себе, с молодой, - возразил его друг лейтенант Юсупов. - Четыре месяца женаты…
- Разве это много?
- Конечно! Молодая жена бывает первый месяц. А потом считается домашним комендантом…
Геннадий, не обращая внимания на их реплики, сел рядом со мной.
- Черти, - беззлобно выругался он неизвестно на кого. - Забрали механика какие-то транспаранты развешивать, а мы с техником вдвоем вкалываем.
- Ничего, ты выдержишь, - пошутил я. - Вон… жирком стал обрастать.
- Какой там жирок! Всю неделю ни воды, ни света. А тут, как на грех, дрова кончились. В сарае не повернешься - ни пилить ни колоть. А тут еще Дуся что-то захандрила. Простыла, что ли. Надо после работы в аптеку за лекарством бежать… - Помолчав, Геннадий неожиданно переменил разговор: - Как поживает Инна?
- Больше недели в городе не был.
- Сегодня поедешь?
- Если дорогу расчистят.
- Привет ей передавай от нас обоих. Дуся о ней часто вспоминает. Слушай, давай привози ее сюда, вместе отпразднуем. Юрка придет со своей смуглянкой… Повеселимся, потанцуем.
- Но ты же говорил, что Дуся болеет…
- Не болеет, а приболела. Насморк. А с насморком мы на высоту летаем. Пойдем с Юркой поговорим.
- Идем.
В это время раздался вой сирены. Летчики недоуменно переглянулись.
- Мельников решил перед праздником пошутить, - ухмыльнувшись, высказался Шадрин.
- Скорее всего, кто-либо из начальства приехал, - возразил Юсупов. - Мельников на такие шутки не способен.
- Тогда хуже. - Шадрин бросил в урну окурок и поднялся. - Теперь до вечера торчать тут придется. По местам, что ли?
Заглушая вой сирены и гул тракторов, взревели турбины. К взлетной полосе быстро подрулила дежурная пара. На шутку не было похоже. Летчики бегом припустились к своим самолетам.
Перехватчики с угрожающим ревом унеслись в небо. На стоянку примчались тягачи и топливозаправщики. Аэродром загудел, как встревоженный улей. Самолеты подцепляли к тягачам, вытаскивали из снега и увозили на линию предварительного старта. Там их встречали техники и механики по вооружению. К пушкам подводились набитые снарядами ленты.
Прибежал Синицын, лицо вспотевшее, озабоченное.
- Дятлов, Шадрин! - крикнул он. - Приготовиться к взлету!
- А что случилось? - спросил у Синицына инженер эскадрильи.
- Границу пересек неизвестный самолет, - коротко бросил Синицын.
Весть о нарушителе мгновенно облетела аэродром. Одно это слово согнало с лиц улыбки, сделало людей сосредоточенными и молчаливыми. Все с нетерпением ждали новых сообщений. В душе я завидовал летчикам дежурной пары. У меня даже мысли не возникало, что их могут сбить или они не справятся с заданием. Я уже представлял себе, как один наш перехватчик выходит вперед разведчика и покачиванием крыльев дает знак следовать за собой, а второй держит его в прицеле. Мне хотелось быть на их месте. Я даже завидовал Дятлову и Шадрину: у них есть надежда пойти на помощь товарищам… А вдруг за нарушителем следует второй, третий и в их люках атомные бомбы? По спине у меня побежали холодные мурашки.
На аэродроме затих гул тракторов и машин, смолкли человеческие голоса. Лица у людей суровые, полные ожидания. Известий - никаких.
Я забрался в свой истребитель и включил радиостанцию. Послышался слабый треск, а затем спокойный голос: "Сорок третий и сорок четвертый, наберите максимальную высоту!"
Голос Пилипенко. Уж он-то наведет! Я был уверен в нем. Не раз мне приходилось летать на перехват. Когда за индикатором радиолокационной станции находился Пилипенко, я чувствовал себя уверенно и всегда справлялся с заданием.
Юрка рассказывал, что Пилипенко раньше был летчиком-истребителем, но его списали по состоянию здоровья. Знание тактики и возможностей летчика позволяли ему умело выводить перехватчиков на цель.
- …Курс сто девяносто! - командовал Пилипенко.
"Нарушитель еще над морем", - прикинув, догадался я.
Ко мне по стремянке поднялся техник.
- Ну, что? - спросил он.
- Идут на сближение…
- Сорок третий, курс девяносто, - дал новую команду Пилипенко. - Включи форсаж.
- Вас понял, - ответил ведущий.
- Нарушитель дает тягу, - высказал я предположение технику.
- Сорок третий, видите цель?
- Цель не вижу. Что-то случилось с локатором, - тревожно доложил летчик.
- Смените частоту!..
- Бесполезно…
- Ищите визуально!..
- Иду в облаках.
"Перехватчик попал в радиолокационный луч "дельфина", - мелькнула у меня догадка.
- Атакуй сбоку!.. - крикнул я и осекся. Я не имел никакого права вмешиваться в этот ответственный момент в разговор.
- Ты с ума сошел! - ужаснулся техник и выключил радиостанцию. - Ну, будет теперь дело.
- Какое дело! - Я сорвал с головы шлемофон. - Доучились. Над нашей землей вражеский самолет, а мы сделать ничего не можем.
- Зато восьмой год премии за безаварийность получаем, - вздохнул техник.
Вернулась дежурная пара. Она пронеслась над аэродромом плотно, как на параде, но ни у кого не вызвала восторга.
Летчики собирались группами. Все говорили об одном - о нарушителе и о причинах неудачного перехвата. Еще никто не видел летчиков дежурной пары их сразу вызвали на командный пункт, - но все утверждали, что пролетал не кто иной, как разведчик. Возможно, тот самый "дельфин", к которому мы с Юркой подходили.
Более точную информацию должны были дать вернувшиеся, да и то едва ли: ведь они так и не увидели самолет-нарушитель из-за помех. Но никто не расходился с аэродрома, поджидая летчиков.
Юрка сегодня был неузнаваем. Лицо сосредоточенное и задумчивое, будто у него случилось большое горе. Правда, у других тоже настроение было не лучше. Всех волновали одни и те же мысли.
- Дайте закурить, - подошел к нам Кочетков.
Геннадий протянул ему папиросы.
- Вот сволочи! - выругался невозмутимый Кочетков. - Перед самым праздником.
Юрка поднял голову:
- А ты думал, они оповестят о своем визите? Это тебе не на полигоне, где по пять холостых заходов можно делать!
- А я при чем? - удивился Кочетков. - Чего ты на меня взъелся? Если бы не отказал во время того полета прицел…
- Да летчики поумнее, - вставил Лаптев. - Дошурупить не могли, что из луча выйти надо. Привыкли, когда хвост подставляют… Так садануть можно было…
- А может, и саданули, - высказал предположение Кочетков. - Команда летчикам была - прекратить преследование. Притом, знаешь, не нам с тобой судить о таких вещах. Слишком мы маленькие начальники для этого.
- Нет, нам, нам! Привыкли, чтобы за нас все время кто-то думал. Скажет командир: изучите вот это - изучаем, сделайте вот то - делаем; а не скажет, забудет, мы никто не напомним… Зачем утруждать себя!.. Разве мы не знали, что надо уметь перехватывать в условиях помех? Почему не подсказали командиру, не потребовали?
- Ха, - усмехнулся Кочетков, - не потребовали. Гляди… какой прыткий! Почему же ты не потребовал? Герой…
- Я бы потребовал, если бы не было таких, как ты. Помнишь, когда на разборе стрельб я сказал насчет очковтирательства? Вы зашипели на меня, как на предателя…
Спор прервала команда "Строиться!"
Нас повели в клуб.
На сцене висела крупномасштабная карта Дальнего Востока. Мельников подошел к ней с указкой.
Мне показалось, что я вижу совсем другого человека. Он не был похож на того уставшего, чем-то озабоченного полковника, каким мы привыкли его видеть. Лицо Мельникова было сосредоточенно, брови нахмурены, из-под них смотрели не задумчивые, вызывающие сочувствие глаза, а холодные, как зимнее небо.
- Неизвестный самолет - облегченный разведывательный вариант, - начал полковник, как всегда, спокойно, но голос его был хриплым, будто он надорвал его или простудился, - пересек нашу границу вот в этом месте. Указка нацелилась на точку в море. - Наша радиолокационная станция обнаружила его вот здесь. - Указка переместилась немного восточнее. - Я хочу особо подчеркнуть работу расчета. Пилипенко здесь? - Голос вдруг окреп, хриплость исчезла.
- Нет, он на КП, - поднялся начальник штаба полка.
- Напишите приказ, объявите ему и всему расчету благодарность. Ставлю всем его в пример. Вот так надо служить, товарищи офицеры. Радиолокационная станция давно выработала свой срок, надо было отправлять ее на капитальный ремонт, на это пошло бы немало средств. Пилипенко попросил разрешения отремонтировать ее своими силами. Я разрешил. И вот видите, какие дала результаты станция! Точнее, не станция, а люди. Пилипенко мастерски навел летчиков Назарова и Кудашова. Здесь они?
- У них еще не кончилось дежурство, - сказал, встав, командир третьей эскадрильи подполковник Макелян.
- Какое дежурство?! - Кустистые брови полковника поднялись вверх. Впервые в его голосе я услышал недовольство. Он не повысил голоса, но в нем зазвучали железные нотки. - Я приказал снять их.
- Сняты, товарищ полковник, - снова поднялся начальник штаба. - На их место назначены летчики из второй эскадрильи.
- Вам, товарищ Макелян, - командир полка ткнул указкой в сторону подполковника, - этот случай непростителен. Как слепые котята оказались ваши летчики. - Он перевел взгляд на начальника штаба. - Третьего мая назначаю полеты. Будем учиться перехватывать в условиях радиопомех. - Полковник поставил указку и вышел.
Я не сумел позвонить Инне и предупредить, что не приеду.
Третьего мая начались учения. Полковник Мельников рано утром вместе с инженером полка устроил проверку знаний правил по безопасности полетов. Двоих летчиков отстранил от полетов и приказал снять с летного пайка. В двенадцать часов на аэродроме приземлился Ил-14. Прилетела комиссия из штаба округа.
В учениях участвовали все эскадрильи. Наша эскадрилья играла роль обороняющейся стороны. Полеты проводились днем и ночью.
Отдыхали мы на аэродроме, в классе. По случаю учений сюда привезли матрацы и подушки, солдатские одеяла и простыни. В общем, мы были на казарменном положении. Ночью у нас были полеты, и после обеда нам разрешили поспать. Мы улеглись рядом: я, Юрка, Геннадий. Но спать не хотелось.
- Говорил тебе, не женись, - подшучивал Юрка над Геннадием. - Не послушался. С кем вот теперь молодая жена?
- Мне-то что, - посмеиваясь, отвечал Геннадий. - Во-первых, она знает, где я, во-вторых, она жена, никуда не денется. А вот Борису я не завидую.
- Да, - согласился я. - Нехорошо получилось. Обещал еще в ту субботу или на праздники, а вместо этого… Быстрее бы кончилась эта кутерьма, что ли…
- Эх ты, кутерьма! - усмехнулся Лаптев. - Это только цветочки, ягодки впереди. Ты думаешь, почему Мельников устроил эту игру?
- Кто гарантирует, что нарушители снова не появятся, - ответил я.
- Это одна сторона дела. Мельников сейчас, пожалуй, больше боится не нарушителей, а комиссии. Он, рассказывают, сам все праздники сидел за учебниками и на тренажерах.
- Да, - вздохнул Геннадий. - Уж кому-кому, а ему-то за этот пролет будет на орехи.
- Ты прав, - сказал Юрка. - Командиру много дается, с него больше и спрашивается… В общем, хватит об этом, давайте спать. - Юрка закрыл глаза. - Полеты предстоят нелегкие, как бы и мы не получили на орехи.
Ночь темная, звездная. Светлых ночей я здесь еще не видел. Даже когда сияет луна, чернота редеет еле-еле: широта крымская, а долгота колымская, как шутят остряки, солнце опускается отвесно, под всю толщу земли. Кажется, я мчусь к звездам. Высокое, свистящее пение двигателя радует сердце. Я чувствую себя счастливчиком. Из всех молодых летчиков только я участвую в ночных полетах. Геннадий, Юрка и другие пошли отдыхать. Им сказали, что они, возможно, полетят завтра днем. Мельников не особенно надеется на нас, молодых. Синицын настоял на своем, оставил меня в плановой таблице. Он мне доверяет. Это кое-что значит!
- Двадцать первый, курс сто тридцать! - Мне нравится голос Пилипенко, звучный, с украинским акцентом. Пилипенко не уходит с КП. Он наводил днем, наводит и сейчас, ночью. Когда он только спит?! - Набирайте максимальную высоту.