Потому-то английский военный министр мистер Уинстон Черчилль и строил сейчас свою политику помощи контрреволюционным силам бывшей Российской империи, исходя из своей, тоже недавно обнародованной, программы, где выдвигалась идея - содействовать возрождению российского государства, которое бы… "слагалось из несильных автономных государств, объединенных федеративно, ибо такое российское государство будет представлять меньшую угрозу…"
Консулу Франции было также известно, что совсем недавно - только две недели назад - военный кабинет Англии принял решение помочь генералу Деникину и его добровольческой армии на юге России и Украины оружием и военным снаряжением. Именно потому прибыл вчера на крейсере "Бейвер" английский адмирал Боллард. Но, оказывая помощь русской белой армии на юге Украины, помогая в то же время оружием, офицерскими кадрами и деньгами Колчаку в Сибири, английское правительство настаивало на том, чтоб были поддержаны оружием и деньгами и все другие белые формирования и контрреволюционные группировки на юге Украины и России и чтобы расходы на них взяли на себя остальные члены Антанты, Франция в первую очередь.
Потому-то и оказался здесь мосье Энно в роли консула при правительстве украинского гетмана.
Правительству украинского гетмана консул Франции уполномочен был содействовать всемерно.
Конечно, если б спросили лично у мосье Энно, он сказал бы, что и пану украинскому гетману тоже следовало бы дать по шапке! Ведь украинский гетман был немецким ставленником - ставленником государства, против которого Франция воевала целых четыре года, и в этой войне даже самого мосье Энно едва не призвали в армию, чтобы он отдал свою жизнь где-нибудь под Маасом, Верденом или на Марне.
Но мосье Энно мог это сказать разве только мадам или в кругу самых близких друзей, а перед лицом всего человечества должен был осуществлять высокую политику правительства, направленную на поддержку украинского гетманата.
Ведь война против Германии уже окончилась, и окончилась победой Франции, значит отпала нужда в антинемецких союзниках.
Ведь пан гетман был против большевиков, значит заслуживал всяческой поддержки.
К тому же, как выяснилось совсем недавно, на том же совещании в Яссах, гетман вовсе и не был сепаратистом, а, наоборот, всей душой сочувствовал возрождению сильной централизованной капиталистической России, что как раз и отвечало интересам Франции в ее соперничестве с Англией.
И вот на тебе, нежданно-негаданно, - не успел мосье Энно прибыть сюда с полномочиями всемерно укреплять гетманский режим, как этот самый гетманский режим зашатался; бывшие деятели известной уже мосье Энно Центральной рады Винниченко и Петлюра вдруг устроили путч против пана гетмана!
Казалось бы, дело простое: раз консул Франции прибыл, чтоб поддерживать на Украине гетмана, а директория в Белой Церкви, эти самые Винниченко с Петлюрой, затеяла против гетмана восстание, то - какой может быть разговор? Разогнать директорию! Усмирить восстание!
Но, оказывается, директория тоже против большевиков, а ведь мосье Энно для того и прибыл, чтобы оказывать поддержку всем, кто против большевиков.
Вот тут-то консул Франции и начинал… чего-то не понимать.
Что генерала Деникина с его армией надо поддерживать, раз он против большевиков и за французскую политику сильной России, это консул Франции понимал.
Но кого же поддерживать - гетмана или директорию, если и гетман и директория против большевиков, - в этом консул Франции никак не мог разобраться, хотя и хвалился перед английским адмиралом Боллардом своей осведомленностью в национальном вопросе. Тем более что в национальный вопрос все это как будто бы и не укладывалось, так как и те и эти, и гетманцы и петлюровцы, были украинцы.
И посоветоваться консулу Франции, собственно говоря, было не с кем. Мадам Энно - самый надежный советчик - только отмахивалась: и те и те - хохлы, мужичье, всех их надо гнать в шею!.. А премьер Клемансо в ответ на телеграфный запрос своего консула - что же делать, - только развел руками. Так представил себе это мосье Энно, потому что в ответ получена была телеграмма, в которой премьер запрашивал: а кто ж это такие - петлюровцы и что это за штука такая - директория? Когда консула снаряжали из Парижа на Украину с особыми полномочиями, директории еще и в помине не было. Премьер Клемансо и поручал теперь консулу - не откладывая в долгий ящик, изучить настоящий вопрос и незамедлительно представить свои соображения.
Таким образом, мосье Энно должен был вопрос изучить.
Он рассуждал так.
Петлюровцы, возглавляемые директорией, - заядлые сепаратисты. Следовательно, они действуют не в интересах Франции, политика которой ориентируется на единую и неделимую Россию. Таким образом, им как будто бы следует дать по шапке.
Гетманцы не против единой сильной России, то есть действуют в плане французской политики. Следовательно, им можно не давать отставку.
Но гетманский строй вот-вот может развалиться, и его место займет строй петлюровский - сепаратистский.
Поддерживать ли его? И чего тогда добьется консул Франции, прибывший на Украину с особыми полномочиями?
Усилит английские, антифранцузские позиции…
Пот оросил чело мосье Энно.
А может быть, как советует мадам, не поддерживать ни тех, ни других?
Но ведь кто-нибудь из двух - либо гетман, либо директория - должен же в конце концов одержать верх. Кто поручится мосье Энно, что победителем будет гетман, а не директория?
Никто.
Пот снова оросил чело мосье Энно. Он даже вынул платочек и утерся.
Может быть, поддержать и тех и других?
Но ведь тогда обе стороны, почувствовав себя сильнее, начнут еще пуще дубасить друг друга. Кто же в таком случае будет воевать против большевиков?
Эврика!
Мосье Энно, кажется, нашел выход. Каждой стороне можно сперва что-нибудь пообещать, а затем постепенно уговорить каждую сторону мирно договориться и поделиться. Скажем, так: половина Украины пусть будет во главе с гетманом, а половина - во главе с директорией. Разве не хватит места всем на такой огромной украинской земле? Вон какие широкие просторы.
Консул Франции взглянул на карту, висевшую как раз против стола на стене. Боже мой, Украина никак не меньше самой Франции!
Но дело в том, что на всю эту территорию претендовал еще и генерал Деникин с добрармией, выражая притязания русских антибольшевистских контрреволюционных кругов, и эти притязания полностью укладывались в русло французских устремлений к единой и сильной России…
Но дело в том, что на значительную часть украинской территории, от Карпат и до самого Черного моря, заявляли претензии еще и сепаратистские круги "Великопольши", представленные здесь маршалом в французской шинели и забавном четырехугольном кепи. Маршал прочил Польшу в верные дочери Франции и жаждал для "Великопольши" протектората Французской республики. И эти домогательства антибольшевистских белопольских кругов, как это было достоверно известно консулу Франции, горячо поддерживало все французское правительство во главе с самим премьером Клемансо.
Мосье Энно еще раз отер пот с лица и нажал кнопку звонка.
Хочешь не хочешь, а надо было браться за пристальное изучение вопроса, ведь премьер Клемансо ждал безотлагательных соображений…
Вошел секретарь и доложил, что внизу, в вестибюле, собралось множество посетителей, жаждущих аудиенции у мосье консула Франции.
- Кого вы сегодня примете, мосье консул? - спросил секретарь.
- Сегодня, - вздохнув сказал мосье Энно, - первый день, и сегодня я буду принимать всех, кто бы ни пришел, пусть проникнутся уважением к демократическим идеалам Франции! Кто там ожидает?
Секретарь перечислил. Явились представители города, представители всероссийских антибольшевистских организаций, представители украинской антибольшевистской общественности, а также генерал Бискупский по неотложному, как он уверял, делу.
Мосье Энно с содроганием вспомнил моржовые усы генерала и его отвратительную наклонность вечно что-нибудь клянчить и решительно отмахнулся:
- Этот может и подождать! В первую очередь мы примем депутацию от города. Надо оказать уважение городу, на территории которого расположилась наша резиденция. Ну, и русских представителей можно, поскольку они пришли вместе. Депутацию от города и российских представителей просите в приемную "А". Пускай подождут там, я выйду через пять минут.
Эти пять минут ожидания были необходимы для того, чтобы поддержать консульский престиж. Кроме того, они нужны были мосье Энно, чтобы заглянуть в жилые апартаменты и спросить у мадам совета - как вести себя с представителями города и российской общественности?
Мадам Энно как раз заканчивала украшать комнаты картинами и фарфором, наскоро свезенными из музеев Одессы.
На вопрос мосье Энно она ответила коротко и недвусмысленно:
- Ах, Эмиль! Ведь ты же дипломат! Сколько раз я напоминала тебе основной принцип дипломатии: действовать наперекор тому, что тебе подсказывают. Не давай никаких обещаний, но внимательно прислушивайся к тому, что обещают тебе. Вообще лучше молчи. А если уж придется говорить, то выражайся поучительно и загадочно. В этом секрет престижа государственного деятеля. Ах, и почему это консул ты, а я только твоя жена? Куда бы лучше было наоборот. Уж я бы им всем показала, что такое настоящая дипломатия.
2
Но мадам Энно напрасно так пренебрежительно относилась к дипломатическим талантам своего мужа. Через пять минут мосье Энно с завидным дипломатическим достоинством появился в приемной "А" перед представителями города и российской общественности. Усики его торчали кверху, как две мягкие кисточки для акварели, галстук был вывязан с непревзойденным искусством, на визитке - ни пылинки, а складка на брюках - как шнур отвеса у каменщика. Лицо сохраняло выражение слегка меланхолическое, несколько томное, приветливое, однако отмеченное высокой озабоченностью.
Еще с порога, где мосье Энно на мгновение величественно задержался, он заметил, что среди присутствующих мелькают и знакомые физиономии - из тех, кто встречал его на пристани и приветствовал в ресторане гостиницы "Лондонской". Избранный уже с соблюдением всех правил новый председатель думы, "мэр" города Брайкевич, юлой вертелся впереди всех, стараясь во что бы то ни стало обратить на себя внимание консула.
Консул милостиво кивнул "мэру" города.
Два десятка солидных штатских, полтора десятка сановитых чиновных особ да с полдесятка генералов почтительно встали со своих мест, как только порог комнаты переступил высокий консул Франции, недавний прыткий коммивояжер французской фирмы.
- Прошу садиться, господа! - любезно пригласил мосье Энно. - Франция приветствует вас!
Мосье Энно с удовольствием оглядел приемную.
Мадам Энно действительно сумела проявить здесь свои незаурядные таланты и свой исключительный вкус.
Просторная комната с дорогими итальянскими витражами должна была, безусловно, импонировать каждому русскому "патриоту", независимо от его партийной принадлежности. Кроме талантов и вкуса, мадам Энно обладала еще тонким политическим тактом. На одной боковой стене приемной в тяжелых бронзовых рамах один за другим висели портреты русских царей дома Романовых. На другой боковой стене - в рамах полегче, но тоже бронзированного багета, выстроились портреты выдающихся деятелей общественной жизни времен февральской революции. Возглавляли шеренгу князь Львов и помещик Родзянко, за ними шел Керенский, а последним висел адмирал Колчак. Консул Франции демонстрировал свое свободолюбие, свою терпимость и высокие принципы невмешательства в какие бы то ни было русские дела внутреннего порядка, само собой разумеется не большевистского.
Именно с этого и начал консул Франции свою речь.
- Господа, - сказал консул, сдерживая надлежащее дипломатическое волнение. - Мы прибываем сюда во имя либертэ, эгалитэ, фратернитэ! Это начертано на знаменах Франции со времен революции…
Мосье Энно на секунду замялся: он забыл, да собственно и не знал никогда, после какой же революции появился на знамени французской республики этот звучный, свободолюбивый лозунг.
И мосье Энно искренне пожалел, что не последовал совету мадам: лучше уж было молчать!.. Но и прервать теперь свою речь было невозможно: дипломатично ли и не бестактно ли закончить свое приветствие сим одиозным словом - "революция"?
На помощь консулу поспешил новоиспеченный "мэр" города Брайкевич. Будучи человеком благородного происхождения и деликатного воспитания, он сразу почувствовал, что пауза затягивается и если ее тотчас же не прервать, может получиться конфуз, а, понимая всю свою ответственность за события, как "мэр" города, он не имел права допустить это. Поэтому он поспешно вскочил со своего кресла и патетически воскликнул:
- Да здравствует французская революция и знамя Франции!
Мосье Энно, дав себе слово впредь свято придерживаться совета мадам - по возможности молчать, а если высказываться, то лишь величественно и загадочно, - сухо поинтересовался, по какому вопросу прибыла к нему депутация. Еще суше консул попросил высказаться от имени депутации какое-нибудь одно лицо, так как на всю аудиенцию он мог уделить не больше десяти минут: важнейшие государственные дела, непосредственно связанные с проблемами освобождения России и Украины из-под "большевистского ига", ожидали его сегодня.
Слово от депутации взял все тот же Брайкевич, "мэр" города.
От имени всех присутствующих, от имени города Одессы, да и всей России, "мэр" Брайкевич высказал горячие приветствия и наилучшие пожелания консулу и государству, которое он представлял, и поставил перед консулом всего два вопроса: что будет с Одессой и что будет с Россией?
Заканчивая свое короткое, но витиевато построенное обращение, он умудрился еще - в придаточных, вводных и подчиненных предложениях - выразить свою и всей антибольшевистской российской общественности надежду и уверенность, что в славном российском городе Одессе и на всей Украине, которая, безусловно, является только Малороссией, руководство Антанты при решении всех проблем предоставит приоритет именно русским политикам, русским деятелям, русскому капиталу и всем прочим сторонам русского национального бытия.
Под одобрительный гул депутации председатель городской думы инженер Брайкевич сел.
Консул Франции выдержал подобающую для такого случая и не выходящую за рамки приличия дипломатическую паузу. Пауза была ему нужна не только из дипломатических соображений, но и для того, чтобы еще раз припомнить наставления мадам - говорить всем наперекор, а еще - чтобы собраться с собственными мыслями. На вопрос о том, что же будет с Россией, мосье Энно, понятное дело, ответить не мог, но своим вопросом "мэр" города, так сказать, оседлал для мосье Энно его собственного конька. Мосье Энно получал возможность блеснуть своей эрудицией, приобретенной за время деятельности французским торговым представителем в России, и к тому же использовать все специальные инструкции, которыми снабдили его, наделяя высокой миссией дипломатического представителя с особыми полномочиями.
Мосье Энно с надлежащим достоинством и некоторой загадочностью изрек:
- Господа! И вы, мосье мэр! Прежде всего я должен вам сказать, что вы забыли, а вы, мосье мэр, очевидно еще не вполне усвоили прекрасную историю вашего очаровательного города!
Мосье Энно выдержал вторую дипломатическую паузу, и слышно было, как все в комнате затаили дыхание.
- Напомню вам. Одессу основал испанец французской службы де Рибас. Построил Одессу и был ее первым градоправителем дюк Ришелье - француз. Наиболее выдающимся ее градостроителем был тоже француз - Ланжерон. - Мосье Энно эффектно простер руку к широкому окну, выходившему на Николаевский бульвар. - Вот он, памятник славному дюку, сооруженный благодарными одесситами, вы можете лицезреть его и сегодня. Равно как и красивейшие улицы нынешней Одессы до сих пор именуются Ришельевской, Дерибасовской и Ланжероновской. Живописнейшими уголками Одессы и теперь остаются Дюковский сад и Французский бульвар. Вспомните также, что стараниями именно французских негоциантов Одесса была в свое время объявлена порто-франко, что, как вам известно, означает статус вольного приморского города с беспошлинным ввозом товаров. Это было в минувшем столетии, господа! А как обстоит дело в нашем веке - веке расцвета торговли и промышленности и преуспеяния основной движущей силы цивилизации индустрии? Пожалуйста, господа: лучшие и самые мощные предприятия города Одессы плодотворно развиваются именно под эгидой животворного французского капитала!
Вот тут-то мосье Энно вскочил на своего конька. Легко, как бы играя, он начал перечислять индустриальные предприятия, торговые компании и банкирские дома Одессы, принадлежащие французскому капиталу: "Джутовая фабрика французского анонимного товарищества" с годовым оборотом четыре миллиона рублей, Химико-фармацевтическое товарищество "Леман и К" с оборотным капиталом четыре с половиной миллиона, "Анонимное товарищество химических продуктов" с оборотом три миллиона, "Анонимное товарищество пробковой промышленности" - два с половиной миллиона, "Анонимное товарищество виноделия", "Анонимное электрическое товарищество", "Анонимная франко-бельгийская компания одесского трамвая"… И еще ряд других. Всего сорок иностранных, контролируемых французским капиталом, торгово-промышленных предприятии насчитал мосье Энно и закончил упоминанием о двух крупнейших в Одессе банках: "Лионский кредит" - с чисто французским капиталом и "Среднеазиатский банк" - смешанный англо-французский.
- Таким образом, - торжественно закончил мосье Энно, - вы видите, господа, что жизнь вашего города всецело зависит от французского капитала!.. К этому могу только прибавить, - скромно потупился мосье Энно, - что муниципальная задолженность французским банкам по городу Одессе составляет на сегодня ровно семьдесят три миллиона золотых франков, как один сантим. Эта сумма превышает пятьдесят процентов стоимости всего недвижимого имущества одесского муниципалитета… Вуаля!
Мосье Энно закончил и умолк.
Молчали и все члены депутации, ошеломленные и подавленные.
За окном, где-то за обрывом, над которым возвышался Воронцовский дворец, за территорией порта с пятью огромными гаванями и пятью мощными молами, в море, глухо прогудел гудок парохода. Это был пароход Ропита - товарищества российского торгового пароходства. Но ни у кого из присутствующих теперь уже не было ни малейшего сомнения, что этот гудок, как и сам пароход, тоже принадлежит французскому капиталу.
Наконец, гнетущее молчание отважился нарушить какой-то штатский генерал с орденом святого Владимира на шее, действительный статский советник, безусловно не одесского, а петербургского происхождения, то есть представитель "всероссийской общественности".
Сдерживая дрожь в голосе, но пытаясь сохранить достоинство, он тихо произнес: