- Вы сидите, а я буду стоять. Я всегда стою, когда читаю лекции: старая привычка педагога. По специальности я педагог, Фредамбер. Лекции по разведке - мой основной предмет. В программе закрытых школ госдепартамента и генерального штаба. Вы должны хорошенько запомнить все, что я скажу. Ева, ты можешь спать, тебе это неинтересно.
Журналистка не отвечала. Она уже спала.
- Надрызгалась! - с отвращением констатировал Риггс. - Поверите: прекрасный работник, но пьет… Терпеть не могу пьяных женщин! Это, знаете, противоречит моим моральным устоям. И кто бы подумал, что она - дочь благочестивого пресвитерианского проповедника!.. Ну, черт с ней, пускай себе спит! Мы потом позовем коридорных, и они снесут ее в номер… Так вот, слушайте, Фредамбер!..
3
Риггс отхлебнул большой глоток из своего стакана и начал:
- США - самая миролюбивая страна на свете, Фредамбер. Это наш официальный девиз: мы, деятели американской политики, никогда не должны упускать случая твердить всем и каждому о нашем миролюбии.
Риггс сделал еще глоток.
- Но только последние дураки могут верить басне, что Америка не умеет воевать. Наш военный опыт, Фредамбер, не меньше, чем у любой страны, которая вопит о своей воинственности и военной мощи. Мы за всю свою историю вели войн больше, чем любая европейская страна, известная своим милитаризмом. Но мы никогда этим не хвастали, чтобы такой идиотской похвальбой не восстановить против себя общественное мнение, - ведь люди хотят жить мирно, Фредамбер! Вы понимаете, таким образом, какое направление должна иметь вся наша пропаганда? Вам это надо как следует запомнить, поскольку вы возглавляете здесь оккупационную армию.
Фредамбер кивнул.
- Войны мы ведем непрерывно - колониальные, полицейские войны, устанавливая спокойствие и порядок среди всяких там филиппинцев или кубинцев, которые не желают подчиняться нашему мирному проникновению. В США, как вам, конечно, известно, главенствует "доктрина Монро" и основанная на ней политика изоляционизма. К себе, в наш "новый свет", мы никого не пускаем. Но мы, упаси боже, никого силой оружия и не завоевываем! Мы завоевываем бизнесом. И завоевать должны всех. Но всякий бизнес надо охранять при помощи оружия. К тому же война сама по себе - это прежде всего доходнейший бизнес. В эту паршивую мировую войну с оружием в руках мы вступили в самом конце, когда уже настал момент двинуться в поход и побеждать. Но доллар, конечно, был мобилизован и воевал с первого дня войны - руками французов, англичан, румын и прочих сербов. И сейчас все эти "победители" в наших руках. Они задолжали нам столько долларов, что теперь им уже из этих долгов никогда не вылезть. Воевали мы и руками русских, да только они устроили у себя революцию и отбились от рук. Это первая причина, по которой мы с вами очутились здесь, в этой одесской дыре. Но хотя на фронтах и одержана военная победа над немцами, а в Париже начинается мирная конференция, доллар своей войны против германских претензий на мировое господство еще не прекратил. Наоборот, доллар сейчас только начинает настоящую войну - и в самой разгромленной Германии и ее бывших колониях. Он будет воевать там один либо в содружестве с английским фунтом и французским франком. Фунт и франк, знаете, надо поддержать, подкормить, чтобы пожирнее было блюдо к обеду. Может, выпьем перед обедом по русскому обычаю?
Риггс кивнул на пустую рюмку перед Фредамбером, приглашая ее наполнить. Но Фредамбер категорически покачал головой и рюмку отодвинул. Риггс налил себе.
- Русские обычаи нас, правда, подвели, Фредамбер! Русский капитал, русские рынки, русское сырье - лакомый кусочек, и все это, безусловно, надо прибрать к рукам, на потребу нашего бизнеса. Большевизм, впрочем, страшен не только тем, что он хочет вырвать у нас Россию. Большевизм - явление угрожающее вообще. Он может переброситься куда угодно, где только есть рабочие руки, пролетариат. Так вот, большевизм надо уничтожить. Это второй и, как видите, весьма веский аргумент за то, чтобы вести непримиримую войну против России. И, разумеется, всей коалицией Антанты.
Риггс на минуту присел перед Фредамбером и хлопнул его по колену.
- Милый Фредамбер! Запомните это: воевать всегда лучше чужими руками! Против русской революции надо посылать в бой в первую голову русскую контрреволюцию. Понимаете? Ведь это же злейшие враги! Против большевистской армии должны воевать белые армии - Колчака, Юденича, Краснова, Миллера, Деникина, черта, беса, дьявола - но русского черта, беса и дьявола! Вот почему президент Вильсон, наш старик Вудро, - сторонник контрреволюционных восстаний в сочетании с самой широкой интервенцией против России. Старина чуть не лопнул, но заставил-таки Антанту начать интервенцию сразу со всех сторон: с Белого моря на севере, с Великого океана, с Черноморья - для поддержки контрреволюционных армий. Вскоре должна развернуться и чисто континентальная интервенция - через Польшу и Прибалтийские страны, - тоже при максимальном использовании местных контрреволюционных сил.
Теперь второй вопрос: кто еще должен воевать против большевистской России, кроме русской белой контрреволюции, которой не терпится возродить в России власть русской плутократии, но которая согласна на любую плутократию, только бы не большевизм?
Риггс сделал паузу и сам себе ответил:
- Стремление к национальному освобождению среди всех здешних народностей необходимо любыми способами превращать в борьбу за государственное отделение от России. Мы должны, пользуясь любой возможностью, поднимать силы национализма, раздувать антироссийские настроения сепаратистов, поддерживать их, объединять и науськивать на Россию. Таким образом - силами этих наших наемников - Россиян ляжет под ноги… Антанте. Заметьте, Фредамбер, Антанте, то есть Англии и Франции в первую очередь… Принципы дальнейшего нашего обращения с Англией и Францией я уже имел честь вам изложить. Вот и вся наша, американская, политика. Просто, не правда ли?
В самом деле, это было совсем просто, по крайней мере по схеме этой империалистической теории. Она была столь же простой, сколь коварной и кровожадной.
Фредамбер молчал, раздумывая. Риггс, очевидно уже закончив свою лекцию, остановился у окна и смотрел на улицу, на Николаевский бульвар.
- Теперь вам понятно? - спросил Риггс. - Абсолютно не важно, кто будет возглавлять армии внутренней контрреволюции в России - Колчак или Деникин, Скоропадский или Петлюра, Пилсудский или Галлер! Важно только, чтобы они воевали под нашим присмотром. В каждой армии, ясное дело, должно быть обеспечено американское руководство и американский инструктаж… А, ты уже проснулась, пьянчужка? - Риггс заметил движение Евы к стакану. - И опять за пойло? - Он поддал ногой, как футболист, бьющий по мячу, и носком ботинка вышиб стакан из рук журналистки.
- Нахал! - спокойно сказала женщина.
Риггс махнул на нее рукой и опять обратился к Фредамберу:
- Поймите, Фредамбер: если Одесса - русский Вавилон, как ее высокопарно именуют наши политики, то почему бы и в самом деле не построить здесь, на одесском плацдарме, для прыжка в Россию вавилонскую башню? Вавилонскую башню руками всех этих контрреволюционных сепаратистов?.. У вас, Фредамбер, как с историческим образованием? Не припомните ли вы, чем закончился этот бизнес с вавилонской башней в древние времена?
Фредамбер передернул плечами. Курс исторических наук никогда не входил в программу его обучения.
- Вавилонская башня развалилась недостроенная, - заплетающимся языком пробормотала журналистка, - так по крайней мере учили нас в колледже… Из-за смешения языков… Столпотворение…
Риггс рассердился:
- Ну и черт с ней, с вавилонской башней. Не будем вдаваться в исторические аналогии!
- Однако, - заметил Фредамбер, совершенно равнодушный к судьбе вавилонской башни, - и на Дальнем Востоке, и в Сибири, и на Севере мы имеем не только американское командование и американских инструкторов, но и регулярные американские воинские части. Только на Кавказе и здесь, в Одессе, их нет…
- На Кавказ уже прибывают, - сказал Риггс, - будут и здесь. Конечно, не так много, как английских и французских. Не к чему проливать американскую кровь: наши солдаты пригодятся нам еще как полиция в английских и французских колониях, когда те попадут к нам в руки. Но наши воинские части, конечно, должны быть и здесь, - учитывая общественное мнение. Английские и французские простофили любят вопить, что мы воюем только чужими руками. Они не смеют этого говорить! И наши солдаты прибудут сюда - только попозже, под конец. Прибудут, когда настанет время надеть узду и на французов с англичанами, чтобы они здесь не слишком загостились.
- Но, - заметил еще Фредамбер, - их здесь, французов, англичан, будет не так уж мало. Пятьдесят тысяч французских войск находится сейчас на одесском плацдарме, и это только первая очередь; до конца марта будущего года количество французских войск, по плану командования, будет доведено до ста тысяч. На Кавказе - десятки тысяч англичан. А в Закаспийской области? А флот обеих стран? А Север? А Дальний Восток? Ведь это же, сэр, полумиллионная франко-английская армия! Их тоже не возьмешь голыми руками!
Риггс с минуту еще смотрел в окно на Николаевский бульвар. Сразу за бульваром начинался обрыв, а под ним - территория порта. Из окон гостиницы "Лондонской" территория порта не была видна и днем, а сейчас, ночью, она совсем утопала в черном мраке. Можно было различить лишь концы молов и черную - на фоне темно-синего моря - линию волнореза: ее отчетливо обрисовала цепь фонарей и свет маяка на конце Рейдового мола. Воды бухты - за Рейдовым молом, маяком и волнорезом - тонули сейчас в непроглядной тьме; море казалось там совсем черным, как чернила. Оно светилось мелкой, переливающейся, золотисто-серебряной чешуей только возле кораблей, стоявших на рейде. Корабли были густо усеяны огнями, как елки в рождественскую ночь. Гирлянды огней на реях и над бортами кораблей выписывали в черном небе фантастические узоры. Таких огненных силуэтов стояло на рейде полтора десятка в ряд. Завтра-послезавтра их должно было стать еще больше, а к концу месяца - не менее полусотни. Подготовительное - перед мирной конференцией в Париже - совещание глав четырех государств наметило оккупационную эскадру для юга Украины и России в пятьдесят - шестьдесят боевых единиц. Кроме транспортов и мелких судов, конечно. Этот флот должен был явиться базой интервенционистской армии на юге России и Украины. Он должен был послужить основой наступления и арсеналом для уничтожения большевизма. Выполнив свою миссию, он должен был стоять на страже англо-французских интересов здесь, на юге России и Украины. На страже и от самой России, и Украины, от каждого, кто осмелился бы посягнуть на англо-французские интересы.
Риггс повернулся от окна.
- Французские солдаты уже устали за четыре года войны, Фредамбер. Ваших милых пуалю больше всего тянет домой, к бочонку с сидром и бабьей юбке. Французские и английские войска уже утомлены, а наши - свежохоньки! Проделав войну с большевиками до конца, французские и английские солдаты уже еле ноги волочить будут, а наши останутся свежими. В странах Европы, отдыхая и нагуливая жирок, стоит сейчас два с половиной миллиона американских солдат. Существует еще на свете Дальний, Средний и Ближний Восток, где французские и английские солдаты тоже порядком выдохлись. А это все - сфера американских интересов. Сюда еще придет капитал с Уолл-стрита, чиновник из Вашингтона и солдат с заатлантических берегов. Мир должен принадлежать янки, Фредамбер, запомните это на всю жизнь: из вас тоже выйдет неплохой янки. Приобрели ли вы уже себе акции банков Рокфеллера, Моргана или Дюпона? Торопитесь! Старые клиенты получат привилегии при будущем распределении дивидендов.
Фредамбер молчал, задумчиво вперив взор в свои кривые ножки в элегантных желтых крагах.
- Так вот, - после паузы заговорил Риггс совсем другим тоном; это был тон начальника, приказ которого не подлежал обсуждению. - Что касается этого, как его, Винниченко, то мы с вами уже договорились. Французское командование его поддержит, заключит с ним какое-нибудь соглашение, даст оружие, патроны, снаряжение… С русской добрармией его надо тем временем помирить - в общих интересах совместного наступления против большевиков… - Риггс подумал минутку. - Чтобы он был сговорчивее и не так артачился против того, что пальма первенства находится в руках русской контрреволюции, мы от США тоже подбросим ему малую толику долларов… - Риггс засмеялся. - Чтобы он на эти доллары мог купить оружие, которое вы ему выделите. Таким образом, каждый будет иметь свою выгоду: проценты за заем мы с него слупим по-американски!.. Кстати, когда будете говорить с Винниченко, помните: его зовут Владимир Кириллович. Идиотская привычка у этих русских и украинцев - прицеплять к своему имени еще и отцовское. А мы должны все это запоминать. Страшная морока! Встречаться мы с вами будем редко и только в официальной обстановке, на людях. Если у вас возникнет нужда в личной встрече, передайте мне об этом через местного ресторатора Штени.
- Штени наш человек?
Риггс засмеялся.
- Скорее мы его люди. Стаж Штени в Эф-Би-Ай - двадцать лет, Фредамбер, еще до русско-японской войны… Кроме того, к вам, так сказать за информацией для прессы, будет наведываться Ева.
- Я буду заходить к вам каждый день, - подала голос журналистка. Язык у нее был совершенно пьян, но речь трезва.
- А Винниченко, - сказал Риггс, - просто вызовите сюда.
- Он же глава правительства! - удивился Фредамбер.
- Ерунда! Явится. Только вызывайте, конечно, инкогнито. Чтобы никто не знал ни здесь, ни в самой директории. Чтобы, упаси боже, не разнюхали эти французские и английские болваны. Сначала побеседуйте по-хорошему с его военным министром, есть там такой генерал Греков, подготовьте все для докторов, а тогда - Винниченко на конспиративное свидание… Ах, да! Еще одно, - вспомнил Риггс, когда Фредамбер встал, чтобы откланяться. - Чуть не забыл! Вот вам политика США по отношению к России в двух словах: США признает в России тот режим, какой признает для себя наилучшим само население России. Понятно? Это для деклараций. Терпимость, демократизм, уважение к суверенитету. Мы должны повторять это при каждом удобном случае и всюду. Этого требует дипломатия - ничего не попишешь! Хотя, по мне, все это ерунда!.. Впрочем, такого рода декларации вполне соответствуют и нашей реальной политике: не один ли черт, какая будет власть в России, кроме большевистской, конечно!.. Еще имейте в виду, что в Николаеве и Херсоне тоже создаются военные миссии США. Они будут действовать самостоятельно, непосредственно подчиняясь президенту и лишь контактируясь с нами через посольство США в Бухаресте… Ну, спокойной ночи, Фредамбер!
Они пожали друг другу руки. Фредамбер хотел было откозырять журналистке, но женщина уже снова уснула.
Фредамбер - агент американской разведки - вышел из номера гостиницы. Коридором же гостиницы прошел, вышел на бульвар и исчез в направлении резиденции консула Франции - начальник штаба французской армии Фредамбер.
4
Спать Фредамбер в эту ночь лег поздно.
Надо было еще рапортовать генералу д’Ансельму о "визите вежливости" к начальнику военной миссии США полковнику Риггсу. Надо было просидеть до конца банкета и выпроводить всех гостей. Надо было, вернувшись в канцелярию, дать распоряжение немедленно вызвать военного министра правительства директории - генерала Грекова. Надо было, наконец, обдумать, как именно - тактично и негласно - пригласить и доставить в Одессу, в штаб оккупационной армии Антанты, самого главу директории мосье Винниченко.
Но и покончив со всем этим, Фредамбер еще не улегся спать.
Полковник Фредамбер уже давно, лет десять, с начала службы его тайным агентом Эф-Би-Ай, страдал бессонницей. Перед сном - до того, как принять таблетку веронала - он непременно должен был совершить хотя бы небольшой моцион на свежем воздухе.
Он позвонил из канцелярии, вызвал свою машину и вышел через ворота парка при Воронцовском дворце на Николаевский бульвар.
Был облачный предрассветный час. По осеннему небу, гонимые трамонтаной, клубясь, проносились тяжелые, темные тучи; над морем стоял густой, непроглядный сизый туман; влажный холод пронизывал до костей.
Черный "рено", на скорую руку размалеванный серыми, белыми и желтыми мазками - фронтовой камуфляж, - подкатил, и Фредамбер, поеживаясь от холода под тонким плащом, сел рядом с шофером. Машина тронулась с места в тот же миг, как рука Фредамбера захлопнула дверцу, и трехцветный флажок на радиаторе сразу же залопотал под струей воздуха.
Фредамбер не сказал шоферу, и шофер не спросил, куда ехать. Шофер знал: это моцион перед сном, и ехать надо прямо, сворачивая туда, куда свернет улица. Шофер также знал: ехать надо не слишком быстро, не больше тридцати километров в час, - полковник Фредамбер боялся быстрой езды.
Кварталы поплыли один за другим - машина свернула на Екатерининскую, сделала круг по Привокзальной площади и свернула на Портофранковскую. Но с Портофранковской она вскоре свернула еще раз на Базарную.
Шофер точно знал ночной маршрут: на Базарной, возле дома номер девять, машина должна остановиться.
Когда машина остановилась, Фредамбер так же молча открыл дверцу и вышел.
Теперь он стоял перед домом, а машина тихо урчала сзади, за его спиной: шофер знал, что стоянка будет короткой и мотор выключать не надо.
Перед Фредамбером был небольшой, типичный для старой Одессы домик. Центр фасада находился глубоко во дворе, два боковых крыла выходили стенами без окон на улицу, под самой крышей по фасаду был расположен ряд небольших - меньших, чем остальные, - окон: чердак для белья, на котором при необходимости можно было и жить. Перед домом росли две старые, с голыми стволами, катальпы. Листья катальп еще не осыпались, но уже пожухли и почернели. Была поздняя осень, вернее начало зимы.
Фредамбер стоял на тротуаре, в десяти шагах от дома, и смотрел. Каблук его бутса выбивал по плите тротуара дробь, руки были заложены за спину, и пальцы не переставая шевелились, тоже выбивая дробь. Похоже было, что человек остановился перед домом и не решается войти.
Широкая Базарная улица из конца в конец была пустынна, не видно было и ночных патрулей. Ветер шелестел полами резинового плаща Фредамбера.
Постояв две-три минуты, Фредамбер вернулся к машине, сел и захлопнул дверцу. Шофер сразу дал газ. Теперь - по Базарной до Пушкинской и назад, на Николаевский бульвар. Маршрут был точно известен шоферу - он повторялся каждую ночь. И каждую ночь надо было останавливать машину перед домиком номер девять по Базарной улице. Зачем это было нужно хозяину, шофер не знал и спрашивать не имел права: он был солдат, хозяин его - полковник, начальник штаба армии.