3
На пороге если вход из штрека можно назвать порогом возникла, словно рожденная темнотой, женская фигура.
Это в самом деле была совсем незнакомая женщина.
Она стояла, высокая, стройная, в черном пальто с маленьким каракулевым воротничком и в синем берете. Из-под беретика выбивалась короткая прядь черных кудрявых волос, слегка посеребренных сединой, а может быть, просто припорошенных серой пылью катакомб. Лицо у женщины было молодое, черные глаза - горячие, быстрые, с огоньком смешливости в глубине. Яркий свет лампы падал ей прямо в лицо, и она жмурилась после темноты подземных переходов.
- Кто вы? - встревоженно спросила Галя. - И как вы сюда попали?
Женщина улыбнулась. Улыбалась она одними глазами, и улыбка была ласковая, дружеская - улыбка старой знакомой, которую сразу, с первого взгляда, не узнали.
- Верно, попасть сюда не легко. - Голос у женщины был на диво мелодичен, а букву "р" она произносила мягко, картавя. Вообще какой-то иностранный акцент сквозил во всей ее речи. - Я сама никогда бы не разыскала вас здесь, в этих черных шахтах. Да и наверху не нашла бы к вам дороги. На земле - вечер.
- Вечер? - удивилась Галя, так как по подземному распорядку сейчас только начиналось еще утро.
Галя хотела еще что-то сказать, но Жак, перебив ее, произнес сухо:
- И все-таки - кто вас сюда привел и кто вы такая?
- Чайки садятся на воду, - сказала женщина и снова улыбнулась.
- Будет на море погода… - отозвались в один голос Галя и Жак.
Женщина громко рассмеялась.
- У вас чрезвычайно поэтический пароль! Но, мне кажется, это мало конспиративно. Пароль должен быть из совсем простых, будничных слов, чтобы не вызывать подозрений, если кто-нибудь услышит его со стороны. Хотя, - все так же смеясь, прибавила она, - возможно, здесь, у моря, эта поэтичная фраза и звучит совсем обыденно?
- Это пароль специально для прибывающих из центра, - как бы оправдываясь, объяснила Галя. - На первой и второй линии внутренней связи пароли, конечно, попроще…
Женщина протянула Гале руку.
- Лябурб. Это моя фамилия. Имя - Жанна.
- Ах! - радостно вскрикнула Галя. - Вы Жанна Лябурб?
Галя не сдержалась и обняла Жанну. Жанна охотно ответила на ее поцелуи.
- А вы Галя. Я вас сразу узнала.
- Разве вы знали меня раньше?
- Нет, - улыбнулась Жанна, - но вроде бы и знала. Иван Федорович так ярко вас обрисовал: маленькая, хрупкая, совсем фарфоровая статуэтка…
- Ну, ну! - Галя замахала руками. - И вы уже начинаете надо мною смеяться! - Она шутливо пожаловалась: - Все тут надо мною подтрунивают и дразнят… что я такая маленькая…
- Кто смеет дразнить? - тоже с шутливой строгостью нахмурила брови Жанна.
- Он! - Галя бросила взгляд на Жака. - Он все досаждает мне разными глупостями…
Жанна Лябурб протянула руку Жаку.
- А вы, конечно, Жак! В Москве меня предупредили, что вы будете дожидаться меня уже здесь. - Жанна внимательно вглядывалась в лицо Жака. - Но вы совсем не похожи на тот портрет, который нарисовали мне в Москве, да и описание Ивана Федоровича тоже не подходит. Мне никто не сказал, что вы такой бородач!..
Галя прыснула.
- Здесь, под землей, без солнца, никакая растительность не может существовать, а вот борода у Жака…
Жак перебил ее:
- Просто я не носил раньше бороды, только здесь начал отпускать, и Иван Федорович об этом не знает, так как не приходит сюда к нам…
- А вот и пришел! - послышалось из штрека, и в освещенной галерее показался Ласточкин.
Он весело поглядывал на всех, довольный эффектом, произведенным его неожиданным появлением. Но сразу же строго сказал:
- Товарищи! Сколько раз я уже просил - даже заглазно, даже между собой называть меня только "Николай"!
Все неловко примолкли. Чтобы прервать замешательство, Галя спросила у Жанны:
- Вы к нам одна?
- Нет, - отвечала Жанна, - нас двое.
И как бы в подтверждение ее слов, из штрека, отряхиваясь от подземной пыли и тяжело переводя дыхание, появилась еще одна фигура. Этому человеку действительно трудно было пробираться по штрекам, согнувшись в три погибели, так как он был настоящим великаном: высокий, плотный, атлетического сложения.
- Знакомьтесь, - отрекомендовал Ласточкин, - Славко. Приехал вместе с Жанной из Москвы. Серб, но владеет французским языком, как истый парижанин.
Серб Славко, дружелюбно улыбаясь, так пожал руку Гале, что девушка невольно вскрикнула.
В это время вслед за сербом Славком в галерею редакции вошли еще четверо.
- О! - удивилась Галя. - А вы говорили, что только двое!
- Двое - из Москвы, - объяснил Ласточкин, - а эти казаки - наши, местные, из Одессы-мамы. Знакомьтесь: пополнение Иностранной коллегии, вместе теперь будете работать.
Галя обрадовалась:
- Ну, теперь нам будет легче! А то нас так мало, работы много, и мы не поспеваем!
Ласточкин ухмыльнулся и хитро поглядел на Галю.
- Легче? Боюсь, девочка, что тебе будет как раз труднее. Потому что работы подвалит, а поспевать все равно надо.
- А что? - поинтересовалась Галя.
- Подожди минуточку! - сказал Ласточкин. - Сейчас я все объясню, мы сейчас проведем заседание Иностранной коллегии в ее пополненном составе. Познакомились уже, товарищи?
Партийные клички прибывших были: Алексей, Абрам, Витек и Максим. Все они были одесситы, подпольщики еще с дореволюционных времен. Спасаясь от царской охранки, они в разное время эмигрировали во Францию и вернулись только в семнадцатом году. Алексей пробыл в эмиграции десять лет, Абрам - пять, Максим - четыре, а Витек - молоденький студент - всего пять или шесть месяцев. Но французским языком владели все в совершенстве, и областком сейчас направил их в распоряжение Иностранной коллегии.
- Ну, раз перезнакомились, так давайте за дело! - сказал Ласточкин. Он остановился перед Жаком и удивленно разглядывал его бороду. - Откуда у тебя борода? На что тебе борода? Ах, для конспирации! - Он покачал головой. - Боюсь, что именно из соображений конспирации тебе эту мужскую красу придется ликвидировать. Садитесь, товарищи. Однако здесь у вас тесновато.
В пещере действительно стало тесно. Двух каменных стульев и одного каменного дивана на всех не хватило, и кое-кому пришлось примоститься под стенкой на корточках. Жанна села на стол.
- Так вот, товарищи! - начал Ласточкин, когда все кое-как устроились. - Некоторым из вас еще сегодня придется выйти на работу. - Он мельком взглянул на часы. - А место работы-таки далеконько: в городе. Поэтому я позволю себе быть кратким.
Ласточкин замолчал и с удовлетворением оглядел присутствующих.
- Семь! Это уже не так мало, товарищи! Правда?
- Восемь, - поправила Галя, пересчитав присутствующих, исключая Ласточкина.
- Семь! - повторил Ласточкин и строго посмотрел на Галю. - А ты, девочка, если не знаешь, в чем дело, вперед батьки в пекло не лезь!
Галя сконфузилась и притихла.
Ласточкин заговорил:
- Так вот, товарищи! Начинаем новый этап работы Иностранной коллегии. - Он выдержал торжественную паузу. - Я собрал всех вас вместе и здесь - как бы вопреки требованиям конспирации. Но это только "как бы", на деле же именно условия конспирации требуют, чтобы мы сошлись все вместе и именно здесь… - Он опять помолчал и закончил: - Новый этап работы Иностранной коллегии будет трудным и… рискованным. Не исключен провал одного или двоих, а может быть, и нескольких, и нужно, чтобы каждый работник Иностранной коллегии знал, где помещается штаб, и в случае печальной необходимости мог связаться со штабом самостоятельно. Новые условия деятельности каждого работника коллегии будут теперь таковы, что придется при выполнении задания встречаться, и каждый должен знать в лицо всех остальных, чтобы различать, где чужой, а где свой.
Все молчали, внимательно слушая. Ласточкин обвел сидевших быстрым взглядом.
- До сих пор наша деятельность ограничивалась только печатанием и распространением литературы. Но этого совершенно недостаточно, товарищи. Войск интервенты нагнали до черта, и наше первое - печатное - слово уже пошло в гущу солдат оккупационной армии. Теперь нужно второе - непосредственное общение. Мы переходим к агитации живым словом, товарищи!
Среди присутствующих пробежал шелест. Галя прошептала:
- Вот здорово! Давно уже ждем. До чего я рада!
- А ты не очень радуйся, - взглянул на нее Ласточкин, - так как именно тебе придется остаться здесь, под землей, с твоим издательством Сойкина и Сытина.
Он улыбнулся.
- Почему? - крикнула Галя. - Почему я должна остаться здесь? - Она вспыхнула от обиды. - Опять потому, что я женщина? А Жанна?
- Жанна пойдет первая, - улыбнулся Ласточкин и тепло поглядел на Жанну Лябурб. - Именно потому, что женщина! Женское слово, знаешь, легче доходит до мужской души.
- Так в чем же дело? - совсем возмутилась Галя. - Опять потому, что мала ростом?
- Нет, - спокойно ответил Ласточкин. - На этот раз рост тебе не помешал бы. Но потому, девочка, что ты хотя и имела в гимназии пятерку по французскому, но в настоящей, живой Франции никогда не жила. А придется выдавать себя за настоящих французов. Словом, я попросил бы тебя успокоиться и не отнимать время своими возражениями. Я не узнаю тебя, Галя! - вдруг укоризненно сказал Ласточкин. - Ты всегда была такой дисциплинированной коммунисткой…
Галя потупилась.
- Простите, товарищ Николай. Я слушаю вас, - тихо сказала она.
Ласточкин разъяснил суть новой задачи, поставленной перед членами Иностранной коллегии. Товарищи должны были выйти в город и любыми способами завязать личные знакомства с французскими солдатами и моряками. Первейшим заданием была, конечно, агитация. Но вслед за агитацией ставилась и организационная задача. Французскую оккупационную армию надо было не только разложить; среди солдат оккупационной армии - французских рабочих и крестьян - необходимо было пробудить революционные настроения и эти революционные настроения организовать: создать в армии интервентов ячейки из революционно настроенных солдат и матросов…
Украинские красные части уже взяли Чернигов и наступают на Киев. Наша задача - возглавить восстание рабочих и крестьян в тылу белогвардейцев и оккупантов. Но почему бы нам не воспользоваться революционными настроениями солдат интервенции, не принять их помощь?
- Словом, - вдруг весело улыбнулся Ласточкин, - французов надо не только деморализовать, но и организовать. Таково указание Центрального Комитета, товарищи.
Ласточкин снова тепло посмотрел на Жанну Лябурб.
- Жанна, - сказал он, - привезла из Москвы важные новости, товарищи.
Все затаили дыхание и одновременно повернулись к Жанне Лябурб.
Жанна поднялась с каменного стола, на котором она сидела, и тихо, но вместе с тем как-то торжественно и задушевно заговорила:
- В самом ближайшем времени в Москве должен быть созван Первый Конгресс Коммунистического Интернационала из представителей коммунистических партий всех стран…
Ласточкин быстро и весело вставил:
- Разве плохо будет, если мы приготовим Коммунистическому Интернационалу славный подарок? А?
Собрание было подпольное, конспиративное, а на конспиративных подпольных собраниях не аплодируют. Но условия конспирации здесь, глубоко под землей, совсем не были похожи на обычные. Дружные громкие аплодисменты раздались под сводами катакомб.
Жанна вдруг запела. Голос у нее был грудной, мелодичный и взволнованный:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов…
Все поднялись и встали "смирно". Каменные, покрытые пылью веков стены темного подземелья услышали стройный хор голосов, исполнявших пролетарский гимн. Камень-ракушечник, мягкий, пористый, не отражает, а словно впитывает звуки - и песня звучала, точно придавленная всей толщей земли, как сквозь туман, под сурдинку.
"Интернационал" исполнялся на французском языке.
Когда последний припев отзвучал, все еще постояли минутку в торжественном молчании.
Затем опять заговорил Ласточкин.
- Так вот, товарищи! Сегодня у французов праздник. Полки, прибывшие сюда, участвовали в обороне Вердена - им сегодня вручены победные знамена. После церемонии солдаты и матросы получили отпуска до поздней ночи. Все рестораны и кафе в городе полны солдат и матросов. С ресторанов и кафе мы и начнем. Вы немедленно разойдитесь по этим злачным местам. Подсаживайтесь к компаниям солдат и матросов, вмешивайтесь в их беседу, гуляйте вместе с ними. И постепенно переходите на душевный и откровенный разговор. Будьте осторожны! Не лезьте на рожон! - Ласточкин минуту помолчал. - Но и не преувеличивайте опасности. Перед вами французские рабочие и крестьяне в солдатских мундирах. Они воюют пятый год, война им осточертела, они хотят домой и не очень-то рады своему пребыванию здесь. Если они не понимают, что сюда они приехали на чужую войну, что невольно превратились в палачей украинских рабочих и крестьян, найдите способ это им прямо сказать. А дальше нетрудно будет намекнуть и о том, кому эта интервенция нужна там, во Франции, и здесь, в России. С этого начинается ленинская речь к простым сердцам, товарищи… - Опять помолчав, Ласточкин прибавил: - Опасность одна: провокатор! Будьте начеку и держите себя в руках, товарищи!.. Если же все-таки и случится провал, каждый из вас твердо знает: он ни с кем не связан, он высказал только собственное мнение… "Никого не знаю!" - с этим большевик-подпольщик умрет под самыми тяжкими пытками.
Он умолк. Молчали все.
Взволнованное молчание длилось долго. Каждый думал о себе, но мысль была у всех одна: "Как мне выполнить это поручение партии самым лучшим образом? Хороший ли выйдет из меня агитатор, конспиратор?" Ласточкин же думал о всех… Дойдет ли до французского солдата агитация женщины - Жанны? Не стар ли для такой живой и активной работы солидный и положительный Алексей? Не слишком ли горяч увлекающийся юный Витек? Не будет ли нарушающей конспирацию приметой то, что Абрам немного прихрамывает? Сбрить ли Жаку из соображений конспирации бороду, или, может быть, в самом деле, из этих же соображений, оставить ее?
- Все готовы? - спросил Ласточкин.
- Все! - ответил каждый за всех.
- Кто сомневается в своих силах, пусть тут же скажет об этом прямо.
Ласточкин подождал. Но все молчали. Все верили в свои силы. Все готовы были выполнить поручения партии.
- Тогда что ж… - поднялся Ласточкин.
Все встали.
Галя тоже встала. Жак бросил на нее тревожный взгляд. А как же Галя теперь будет здесь одна за двоих?
В тесный штрек из галереи редакции выходили по одному с короткими интервалами, чтобы не натыкаться друг на друга в темном лазе. Каждый пожимал руку Гале, остававшейся здесь, и нырял в черную дыру. Ласточкин выходил предпоследним.
- Ну, девочка, - пожал он Гале руку, - будь здорова! Надеюсь, что за денек-другой мне удастся раскопать еще парочку знатоков французского языка. Тогда пришлю тебе в помощь. А пока… управляйся одна…
- Хорошо! - отвечала Галя. - Все будет сделано.
- Идем, Жак!
- Иду! Вот только передам здесь… бумаги…
Ласточкин нырнул в темный лаз. Тогда Жак решительно подошел к Гале и схватил ее в объятия. Галя уперлась руками ему в грудь, но не стала сопротивляться, когда он ее поцеловал.
- До свидания, Галя! - прошептал Жак. - Как только выпадет случай, я буду появляться здесь и… помогать тебе.
Он заглянул ей в глаза.
- Об этом ты не думай, - прошептала Галя, не пряча глаз. - Милый Жак, иди, делай, что надо! А там… будет видно.
Она поцеловала Жака.
В этот момент из штрека снова показался Ласточкин.
- Я тоже хочу с тобой как следует попрощаться! - сказал он весело. - А то мне показалось, что ты на меня сердишься. - Он подошел к Гале, которая уже выскользнула из объятий Жака. - Обещаю тебе, как только найдется кого посадить на литературу, я вытащу тебя наверх, на живую агитацию.
- Спасибо.
- Ну, Жак, целуй Галю, и пошли!
Ласточкин снова нырнул в темный лаз.
Галя положила голову Жаку на плечо, и они секунду постояли так - молча и, может быть, даже бездумно. Тишина подземелья окружала их, и в этой мертвой тишине им хотелось молча послушать громкий голос сердец.
Потом Жак зашептал, словно боясь кого-то спугнуть или доверяя Гале великую тайну:
- Галя! Теперь ты сможешь убедиться, что это не я…
Галя посмотрела Жаку в лицо.
- О чем это ты, Жак?.. Ах, о цветке!..
Она тихо и нежно засмеялась.
- Спасибо тебе, Жак, за цветок! Не сердись, что я на тебя рычала.
Она снова склонила голову Жаку на плечо и прошептала еще тише:
- Мне было очень приятно, что цветок каждый день появлялся… Жаль, что теперь его не будет.
- Будет! - все так же чуть слышно прошептал Жак. - По-прежнему будет каждое утро…
Галя откинулась и взглянула на Жака.
- Откуда, Жак?.. Разве это и в самом деле не ты?
В ее голосе слышалось разочарование.
Жак замялся.
- Я - То есть не я, но… конечно, я. Видишь ли… Словом, цветок каждое утро будет у тебя на столе.
Галя рассердилась.
Жак махнул рукой и наклонился к Галиному уху:
- Цветы ставил я. А приносили мне их для тебя наши пересыпские девчата из "издательства". Ведь они по очереди выходят на поверхность…
Галя молчала, не поднимая головы с плеча Жака.
- Какие славные девушки! - наконец, растроганно прошептала она. - Как я им благодарна!
Галя обняла Жака, крепко поцеловала, минутку пристально смотрела ему в глаза, затем легонько толкнула его к выходу.
На пороге Жак остановился, и они еще раз поглядели друг другу в глаза. Потом Жак исчез в темном лазе.
Галя тоже следом за ним сделала несколько шагов и остановилась у входа. Ей хотелось посмотреть, как постепенно растает фигура Жака в черной мгле подземелья. Но из ярко освещенной пещеры она увидела черный проем и больше ничего: даже очертаний фигуры нельзя было различить в густом мраке… Когда глаза ее привыкли к темноте, она заметила, как где-то далеко, в глубине, блеснул на миг луч электрического фонарика. Но сразу же и исчез - не то погашенный, не то скрывшийся за изгибом штрека. Галя постояла минутку и вернулась к столу.
В пещере ярко светила лампа - "молния". На каменном столе лежали бумаги - двумя пачками: перед ее местом и перед местом Жака. Тихо было в катакомбах, ничто не нарушало мертвой тишины подземелья - разве что иногда чуть шелестел, осыпаясь, сухой ракушечник. Громко тикали часы у Гали на руке. Странно: у Жака тоже были часы на руке, выходит - было здесь даже двое часов, а Галя… не слышала их тиканья в тишине до сих пор, пока они были здесь с Жаком вдвоем…
Галя посмотрела на часы. Была половина седьмого. В городе в эту пору уже зажигались огни: бусы фонарей вдоль тротуаров, яркие рекламы в витринах, светлые четырехугольники окон в жилых домах. Как уютно там, за этими освещенными четырехугольниками, в квартирах! Как весело за яркими рекламами витрин - в магазинах, театрах, кафе!.. И товарищи сейчас уже там - на поверхности, на земле, где свет и люди. С живыми людьми ведут они сейчас живую беседу…