4
Ласточкин доехал трамваем до центра; ему надо было торопиться на Военный спуск, 8, - на явку Морского райкома.
Остановившись на горе у Сабанеевского моста, в начале спуска, Ласточкин сразу увидел на море знакомые контуры "Пушкина" в Практической гавани, у Военного мола, и "Платова" в Военной гавани, у Нового мола. Радостно было смотреть на эти корабли: в них свободно и четко бился пульс большевистского подполья. В сравнении с иностранными морскими гигантами эти служебные посудинки выглядели карликами, однако по значению своему это были крупнейшие суда эскадры. Собственно говоря, с этих двух маленьких суденышек и начинал теперь свою биографию большой советский флот на Черном море. "Граф Платов" и "Пушкин" были судами особой важности, и не только потому, что в их трюмах было спрятано вооружение по меньшей мере для двух сотен бойцов и значительное количество огневых боекомплектов. Суда "Граф Платов" и "Пушкин" выполняли еще функции, исключительно важные для подпольной работы и в городе и в области.
Весь личный состав радиотелеграфного судна "Граф Платов", включая командира судна, был большевистским. Таким образом, "Граф Платов" фактически был судном областкома, и радиостанция белогвардейского гарнизона находилась собственно в руках большевистского подполья.
Информации из Москвы, Харькова и других крупных центров Советской страны подпольный областком партии получал немедленно, и контрразведка оккупантов бесилась, не понимая, откуда в большевистском подполье такая точная информация.
Что касается плавучей бани "Пушкин", то большевистской была вся ее прислуга и технический персонал. Под теплым душем или на лавке подле шайки с кипятком происходили конспиративные свидания матросов-подпольщиков. Здесь же, в бане, под охраной банщиков проводились все собрания большевистской организации моряков. Охрану на борту "Пушкина" и на яликах и фелюгах у берега несла в таких случаях дружина Морского райкома…
Здесь, на краю обрыва, ветер дул не порывами, как в тесных кварталах города, а беспрестанно. Сила его была не менее пяти-шести баллов. Ветер будто бил в спину человека и гнал его вниз, в порт. Но Ласточкин откинул корпус назад, словно опирался спиной о поток ветра, и несколько минут постоял, оглядывая море.
В порту - во всех четырех гаванях: Практической, Военной, Новой и Карантинной - стояло немало русских судов. Здесь были угольщики, танкеры, торговые суда Ропита, пароходы Добровольческого флота с Крымской, Херсонской и Ростовской линий. Зимних рейсов почти не было, суда стояли в тихих заводях или жались к эллингам за Андросовским молом и Арбузной гаванью, поджидая ремонта. Дальше, за волнорезом, на Малом рейде, и дальше в бухте, на Большом рейде, в две линии выстроились суда "Союзной эскадры": миноносцы, крейсеры, дредноуты. Жерла пушек в чехлах были повернуты в сторону города. Флот интервентов находился в боевой готовности. Одним залпом он мог обрушить на город столько металла, что от капитальных строений, от огромных заводов осталась бы куча щебня и покореженные железные каркасы.
Таков был и ультиматум союзников: если в городе вспыхнет восстание, войска интервентов отойдут на территорию порта, а эскадра из полусотни боевых кораблей начнет давать по городу залп за залпом…
Ласточкин глубже надвинул шапку и быстро зашагал по спуску вниз. Ветер подгонял его, пока он не спустился с высокого берега. Внизу ветер сразу стих.
В порту было тихо, даже море как будто замерло в штиле: высокий берег защищал территорию порта и зеркало гавани от степных ветров. Лишь там, за волнорезом, под ударами шквального "горового", море бушевало и кипело пенистыми бурунами. Особенно бесновалось оно вокруг стальных кораблей эскадры.
На явке, в доме 8 по Военному спуску, Ласточкина уже ожидал представитель Морского райкома грузчик Птаха и с ним матрос Шурка Понедилок.
Явка на Военном спуске была особенно удобна. Здесь старуха пенсионерка Юзефа содержала ночлежку для бездомных моряков. В двух больших комнатах стояли рядами койки, на которых ночевали матросы и низший портовый персонал. Обычно это были люди, искавшие работу или задержавшиеся в городе проездом, и они редко оставались у Юзефы дольше, чем на две-три ночи. Тут была самая обыкновенная ночлежка, и это давало право приходить сюда любому человеку в какое угодно время.
В третьей комнате, самой маленькой, жила хозяйка, а четвертую, в которой тоже стояли койки, она уступила под явку. Если с улицы грозила какая-нибудь опасность - проходили патрули, шарила контрразведка, - подпольщики по знаку, поданному из кухни, ложились на койки, накрывались одеялами и начинали храпеть на весь дом.
Шурка Понедилок весело приветствовал Ласточкина:
- Салют, товарищ Николай, а в вашем лице областному и Ревкому!
Петро Васильевич Птаха степенно поклонился, молча пожал руку и сразу изложил суть дела. У союзного командования не хватало собственного тоннажа, чтобы перевезти военное снаряжение и личный состав, необходимый ему для обслуживания десантных кораблей. И союз пароходовладельцев передал в распоряжение англо-французского военного командования двадцать морских транспортов для рейсов в Константинополь и Салоники, где находилась база десанта интервентов. Морской райком запрашивал - что делать?
- Принимайте задание, - сказал Ласточкин, подумав.
Задание Ласточкин дал такое: райкому нужно позаботиться о том, чтобы на каждом судне в составе команды был подпольщик-большевик. Подпольщик получит от Иностранной коллегии газету "Коммунист" на французском языке и листовки с обращением к французским солдатам. На обратном рейсе он должен распространить эту литературу среди десантников, которым предстоит высадиться на нашей земле. Таким образом, пропаганда среди французских солдат начнется еще в пути. В Советской стране перед ними сразу встанет жгучий вопрос: куда и для чего они идут?
Однако старый грузчик Птаха принял это задание без особого восторга. Он не мог примириться с тем, что транспорты будут свободно курсировать между Одессой и базой интервентов.
- Что же вы предлагаете, товарищ Птаха?
- Я предлагаю при выходе из гавани - между Потаповским молом и волнорезом и между волнорезом и маяком Рейдового мола - затопить хоть некоторые из этих транспортов. - Птаха говорил степенно, хозяйским тоном, поглаживая усы. - Так мы закупорим для них выходы из гавани в море. И надолго закупорим, потому что и подъемные работы тоже можно… затормозить. Значит, суда в гавани будут заперты.
Ласточкин схватил Птаху за руку.
- Как, как? Погодите! - Он потянул его к окну, из которого была видна почти вся бухта.
- Выходов из гавани только два, - солидно пояснил Птаха, - здесь вот, слева, и вон там, справа. А закупорим мы таким способом все четыре гавани - со всеми судами и транспортами, которые должны пойти за десантом. Закупорим со всеми угольщиками, танкерами, легкими посудинами. Вот тебе и скачи, враже, як пан каже. А паны, выходит, мы.
- Идея! - весело подхватил Ласточкин. - Блестящая идея!
Но Птаха еще не закончил своего предложения. Он не спеша разгладил усы и продолжал:
- В гаванях тоже можно кое-что сделать. Взрывать и топить суда жалко - на что нам свое добро губить? Лучше целыми спускать их на дно, чтоб потом легко было поднять, - сразу двух зайцев убьем.
- Мама родная! - восторженно вскрикнул Шурка Понедилок. - Очень просто! Срубить несколько заклепок, залить кочегарку…
Но Птаха говорил, не обращая внимания на Шурку:
- … Лучше всего открыть кингстоны в кормовой части судна. Судно тогда станет, как бы сказать, на дыбы: половина под водой, а нос будет торчать. Эти суда очень легко выровнять потом, когда понадобится. И совсем целые останутся, неповрежденные: неси в магазин и клади на полку…
- Прекрасно! - сказал Ласточкин. - Ваше предложение, товарищ Птаха, я сегодня же передам областному и о принятом решении извещу вас немедленно. Большое спасибо вам, товарищ Птаха!
Старый Птаха пожал плечами и снова разгладил усы.
- За что же благодарить? Служим революции, боремся с интервентами…
5
Заседания областкома происходили регулярно два раза в неделю - либо в школе имени Пушкина на Болгарской, 63, - в этой школе ко времени захвата города петлюровцами находился штаб рабочих боевых дружин, - либо на Княжеской, 23, в скульптурной мастерской.
Сегодня заседание было назначено в скульптурной мастерской. Мастерская находилась недалеко от ночлежки, и Ласточкину удалось не опоздать ни на минуту. Это помещение очень подходило для заседаний областкома, потому что в районе Княжеской улицы было много проходных дворов - и в случае тревоги подпольщики могли разойтись из мастерской на все четыре стороны.
Однако сама мастерская была неудобна для заседаний. В большой комнате-студии, всегда влажной, насыщенной запахом сырой глины и гипса, почти не на чем было сидеть. Рассаживались где попало - на полу либо на затвердевших гипсовых моделях, предварительно прикрыв их старыми газетами. В мастерской изготовлялись для школ бюсты Льва Толстого, Пушкина, Гоголя; на рынок - прибыльные маленькие статуэтки на фривольные сюжеты: фавн и пастушка, сатир и нимфа и другие подобные им вещицы. Бюсты и статуэтки были навалены кучами в углах, а посередине, прикрытая давно высохшим, заскорузлым брезентом, высилась начатая скульптором еще в дни революции, в семнадцатом году, и, за отсутствием желающих ее купить, заброшенная статуя Свободы с веточкой мира в одной руке и весами - очевидно, символом справедливости - в другой. На плечах Свободы лежал слой пыли толщиною в палец.
А впрочем, подпольщикам некогда было обращать внимание на эту неуютную обстановку: дел было много, а для решения каждого из них очень мало времени.
Сегодня областном совместно с Военно-революционным комитетом должен был принять ряд чрезвычайно важных решений.
Интервенты начали наступление по всей линии фронта: Херсон - Николаев - Березовка - Раздельная - Тирасполь. Жизнь требовала приблизить час всеобщего восстания в тылу, в Одессе, и на всей захваченной интервентами территории. Поэтому необходимо было еще теснее сплотить партийные ряды и объединять действия всех партийных организаций области. Областком решил в ближайшее время созвать в подполье партийную конференцию, которой, возможно, и будет суждено провозгласить начало всеобщего восстания. Для того чтобы мобилизовать всех членов партии, привести в состояние боевой готовности все подпольные организации и подготовить конференцию, в наиболее крупные партийные организации - в Николаев, Херсон, Балту, Голту, Алешки, Каховку, Ананьев, Очаков и Аккерман - решено послать членов областкома. Товарищам давалось еще и дополнительное задание: установить тесные связи с "бродячими" партизанскими отрядами и группами, самостоятельно возникшими в разных концах области. Эти отряды должны без устали и всеми способами беспокоить интервентов: устраивать налеты, диверсии, терроризировать белые власти.
Затем были приняты решения по отдельным вопросам городской жизни.
Террор оккупантов усиливался: в городе объявлено осадное положение, каждый день происходят облавы и арестованных расстреливают во время перевозки с места на место под предлогом "попытки к бегству". В связи с этим решено было разбить на пятерки боевые дружины Морского райкома и имени Старостина - общей численностью до двухсот бойцов. Эти пятерки должны тайно патрулировать по всей территории города каждую ночь, с вечера до утра, чтобы оказывать сопротивление группам контрразведок, бесчинствующим по ночам. Одновременно решили усилить работу групп Красного Креста, на которых лежала забота о заключенных в тюрьмах.
Было также принято решение об организации Совета безработных. В городе до тридцати тысяч трудящихся ходили без работы. Они гибли от голода и нужды, и проводить среди них какую бы то ни было работу было невозможно. Организация Совета безработных объединила бы этих разобщенных людей, позволила б лучше организовать борьбу за их прямые интересы и одновременно дала бы возможность в момент всеобщего восстания использовать и этот огромный отряд как организованную силу.
Когда порядок дня был исчерпан, Ласточкин сделал информацию о документе директории.
Сообщение о договоре между директорией и французами произвело сенсацию. Областком разрешил приобрести договор, чтобы немедленно передать его в Москву, киевским подпольщикам и командованию Украинского фронта.
Но предложение старика Птахи вызвало дебаты, и решено было пока суда не топить, чтобы не увеличивать репрессии в порту и в городе, тем более что при данных условиях нельзя было рассчитывать на большой эффект: оккупанты начнут высаживать десант за волнорезом и быстро поднимут затопленные суда. Однако подобные диверсии готовить и прибегнуть к ним во время всеобщего восстания в том случае, если противник будет уходить морем. Тогда выход из гавани закупорить потопленными кораблями, и таким образом в руках восставшего народа останется техническое оснащение оккупационной армии.
Заседание областкома, продолжавшееся два часа, окончилось в половине четвертого.
6
Ласточкин забежал за деньгами, хранившимися в партийной кассе - под кроватью у тяжело больной подпольщицы на Преображенской улице, - и в четверть пятого уже раздевался в гардеробной кафе Фанкони…
В эту пору в кафе Фанкони бывало особенно людно… За каждым столиком по три-четыре человека сидели офицеры добрармии, контрразведчики, французы, греки, поляки. Здесь кормили дорого, но зато можно было получить все что угодно: николаевскую водку, донское шампанское, коньяк Шустова, вина из подвалов Синадино. Пьяный галдеж висел в воздухе ресторана в этот обеденный час. Возле каждого столика искрились стеклярусом дамские шляпки "русский кокошник" и "шлем русского богатыря", модные в белогвардейских кругах. На эстраде кривлялся "кумир" этого сезона - Убейко, юмор которого заключался в том, что все его куплеты рифмовались с подразумевающимися непристойными словами. Вместо неприличных слов юморист многозначительно произносил: "Гм, гм", - и это вызывало бурю аплодисментов, гомерический хохот и истерический женский визг.
Ласточкин быстро и внимательно оглядел зал. Его привычный глаз сразу заметил: почти у самой эстрады за столиком сидел только один человек. Это был офицер с безупречным пробором, во френче с погонами прапорщика. Ласточкин направился к нему.
Надо было пробираться между столиками, за которыми орали пьяные компании, под взглядами десятков людей и, бесспорно, под недремлющим оком агентов контрразведки, внимательно встречавших и провожавших каждого посетителя. Но Ласточкин уже натренировался в таких вещах. Он старался как можно чаще появляться в ресторанах и, приняв вид независимого коммерсанта - не то чтоб забулдыги, но любителя ресторанного досуга, - заводить приятельские отношения с заметными здесь людьми. Он уже приобрел приятные знакомства среди офицеров, даже контрразведчиков.
Ласточкин шел уверенной походкой, беззаботно помахивая папкой с деньгами и рассеянно поглядывая по сторонам. Увидев знакомое лицо, он кланялся с приветливой, радостной улыбкой. Но если знакомые не попадались, он раскланивался просто в пространство, - разве со стороны заметишь, кому из сидящих за столиками адресован этот поклон? Обширные знакомства - наилучшая рекомендация для ресторанного завсегдатая.
Офицер за столиком около эстрады тоже заметил Ласточкина и понял, что тот направляется к нему. Во взгляде офицера Ласточкин прочел растерянность. За документом должен был прийти Гершко Беркович, а вместо дородного негоцианта в долгополом сюртуке к офицеру приближался неизвестный человек - приземистый, щуплый, в элегантной тройке "бостон". Ласточкин подметил, как офицер метнул взглядом вправо и влево. Несомненно, за соседними столиками справа и слева сидели его сообщники, охранявшие его на случай неожиданности.
Собственно только в эту минуту должно было стать окончательно ясным для обеих сторон - будет ли здесь засада и с чьей стороны: со стороны негоцианта Гершки Берковича на Мишку Япончика или со стороны Мишки Япончика на Котовского? Разве не безразлично Гершке Берковичу, чем торговать - картошкой или людьми? А что касается Мишки Япончика, то он был гангстером, профессиональным провокатором.
Девяносто девять шансов против одного было за то, что засаду устроит Мишка Япончик: ведь он не потеряет на этом ни копейки - и документ и голова Котовского стоят по пятьдесят тысяч. Но, продавая документ большевистскому подполью, он получит только пятьдесят тысяч и никакой особой благосклонности со стороны большевиков. Правда, в благосклонности большевиков Мишка не нуждался, потому что не верил в их победу. А продавая контрразведке голову Котовского, он, помимо пятидесяти тысяч, приобретет благоволение контрразведчиков и обеспечит себе поблажки для дальнейших афер.
Пожалуй, Ласточкину действительно не следовало приходить сюда? Поступок был легкомысленный, не продуманный до конца. Но размышлять было уже поздно.
Ласточкин остановился около офицера.
- Можно присесть к вашему столику, мосье?
Офицер смотрел на него внимательно, во взгляде его сквозила растерянность еще большая, чем раньше.
Ласточкин ждал. Краем глаза он видел, что четверо молодчиков за соседним столиком справа насторожились и застыли над своими бокалами. Он чувствовал, что за столиком слева тоже притихли. Там тоже насторожились, тоже, очевидно, пристально рассматривали его.
Нет, разумеется, это было безрассудно! Он мог сейчас провалить свою надежную маску добропорядочного коммерсанта, завсегдатая ресторана, ничем не скомпрометированного владельца фешенебельного ателье "Джентльмен" на Ришельевской, купца Николая Ласточкина.
- Мосье… - медленно проговорил офицер, - очень… рад… мне одному… скучно…
Ласточкин любезно поклонился, отодвинул стул и сел.