- Они готовы хоть сию минуту залить котлы и поднять на мачтах красные флаги… Ей-богу, просто неловко себя чувствуешь, когда приходится доказывать им, что необходимо подождать, пока к восстанию не будет готова основная часть армии.
- Ага, ага! - воскликнул Витек, и все снова рассмеялись, потому что это было совсем уже по-детски.
Славко работал в частях, стоявших на постое в районе Пересыпи. В этих частях было много танкистов - водителей еще невиданных и в деле не испытанных железных чудовищ. Славко доложил, что он решил обратить свое внимание именно на танкистов.
Танкисты были приданы пехоте и должны были взаимодействовать с артиллерией. Славко близко сошелся с некоторыми спортсменами-танкистами. Великан Славко был силач и прекрасный гимнаст; он легко завоевал себе признание среди малорослых и щупленьких французов. Он поднимал наибольший вес, побеждал всех в борьбе, крутил солнце на турнике, а в боксе вообще не имел себе равного - до войны Славко был чемпионом родной Сербии по боксу.
Словом, покоренные его достоинствами спортсмены-танкисты уже организовались в распропагандированный кружок, который, по мнению Славка, во время восстания мог стать и опорной группой. Как бы то ни было, Славко ручался, что его друзья из спортивного кружка, если придется им выехать со смертоносными чудовищами на фронт, будут выпускать снаряды в черную землю и в голубое небо через головы красноармейцев и при первом удобном случае выкинут белый флаг.
- Вот, учись, кипяток! - сказал Витеку Ласточкин. - Товарищи! - обратился он ко всем. - Я думаю, что Витек уже понял, в чем его ошибка. На всякий случай мы перебросим его в другую французскую часть, потому что в Сто пятьдесят третьем полку, может быть, его уже взяли на заметку. Но что касается поляков, то найти дорогу к их сердцам ты обязан непременно. Там не все шляхтичи и беляки, там больше обманутых и спровоцированных. Узнай их! Верно, товарищи?
Все согласились.
Витек встал. Лицо его пылало, но он потупил глаза и неожиданно тихо сказал:
- Я оправдаю ваше доверие, товарищи, я возьму себя в руки…
Информация Жака была наиболее значительной. Жак крепко подружился с группой матросов с линкора "Франс"; матросы уже читали и "Коммунист" и листовки. Почва была подготовлена. В одежде французского моряка Жаку удалось пробраться на судно, и в кубрике он провел с матросами беседу. Он раскрывал захватническую политику интервентов, рассказывал о революционном настроении одесского пролетариата, о партии большевиков, красной Москве, борьбе трудящихся России - от Черного и Белого морей до Тихого океана - за освобождение от социального гнета. В результате на судне создан из матросов, объявивших себя большевиками, подпольный военно-революционный комитет во главе с комендором Мишелем. Комитет выделил для связи с одесским революционным подпольем специального товарища, курьера капитана, который ежедневно бывает на берегу.
Выступление Жака было принято с воодушевлением.
Итак, французским матросам была не безразлична судьба русской революции: они плыли в Россию с сердцами, полными протеста и гнева, горевшими желанием бороться вместе с русскими братьями-пролетариями.
С информациями, таким образом, было покончено, и собрание перешло к определению дальнейших задач. Каждый получал различные указания, в зависимости от обстановки, но цель у всех была одна: используя агитационное воздействие большевистских листовок и газет, создать подпольные группы в частях и на кораблях и готовить эти группы как опору для всеобщего восстания. Располагая поддержкой всей солдатской и матросской массы оккупационных войск, можно будет поднять восстание.
Вдруг Ласточкин попросил всех замолчать и прислушался. Механический органчик в зале уже умолк, оттуда лились теперь другие звуки. Это была песня. Ее пели, сидя за столиками, французские матросы и солдаты, посетители кабачка "Открытие Дарданелл". Ласточкин напряженно вслушивался в слова песни. Он почти не знал французского языка.
- Что за черт! Мотив как будто знакомый, а слова…
- Это популярная песенка французских матросов, они ее всюду поют, - сказал Абрам. - Я слышал ее еще в Марселе.
- Я тоже слышал где-то тут, в Одессе, - сказал Ласточкин. - Но слова… какие-то не такие…
Жак улыбнулся.
- Они назвали эту песню "Одесский вальс", только вместо "Море спит в тишине, чуть вздыхая во сне", они поют теперь…
- Верно, верно! - припомнил Ласточкин: - "Ля мэр э куше…" А ну, переведи, Жак…
Жак, смущенно улыбаясь, перевел:
- Они поют: "Реки вин дорогих вечно только для них, горы яств дорогих вечно только для них, и палаты-дворцы тоже только для них. Нужда, горе для нас, слезы тоже для нас, ну, а кровь проливать - это мы, мы опять…"
8
Жанна так и не пришла на летучку коллегии.
Но она не могла прийти по серьезным причинам. Час тому назад вместе с двумя девушками-комсомолками из союза поваров и официантов она подъехала на бричке к казармам Сто семьдесят шестого пехотного полка, расположенным на Среднем Фонтане. Маркитанток сразу пропустили во двор, на плац, и бричку немедленно окружила толпа пуалю.
- Мне рожков! Мне фиников! Папирос! А мне, красотка, нацеди потихоньку стаканчик!
Жанна и обе девушки, улыбаясь всем сразу, отвечая шутками на шутки и безобидной бранью на недвусмысленные заигрывания, еле успевали удовлетворять все требования.
Сегодня они прихватили с собой много соблазнительного товара: сахар-рафинад - десять кусочков на франк, конфеты, черные египетские сигареты, даже "настоящий ямайский" ром. Конфеты, сахар, винные ягоды и другие лакомства - девушки быстро заворачивали в бумагу; с одной стороны бумага была чистая, с другой же была напечатана очередная прокламация. Прокламации были засунуты также в картонки с финиками и в коробочки с монпансье. Тем, кто глотал ром, на закуску подавался кусочек сыра, завернутый в прокламацию.
Офицеры покинули плац и разошлись по своим квартирам; сержанты, брезгая дешевыми лакомствами, собрались группой поодаль, возле крыльца.
За полчаса товар был распродан. Жанна видела, как многие солдаты, покончив с едой, мяли бумагу и бросали прочь, не обратив внимания на то, что было напечатано на обороте. И тогда ее сердце сжималось от огорчения. Но некоторые пуалю замечали на бумажках текст на родном языке, приглядывались и постепенно углублялись в чтение.
Жанна стояла на бричке - она была выше всех - и, пока солдаты заигрывали с девушками-маркитантками, внимательно осматривала все вокруг. Это уже в третий раз - после Седьмого саперного полка и Пятьдесят восьмого пехотного - Жанна проверяла таким способом общее настроение солдат. Если никто из читавших прокламацию не бежал тотчас к унтеру или офицеру, Жанна смело завязывала беседу - и не с одним солдатом, а с целым кружком. Начинала шутками да прибаутками, а потом переходила к серьезным, более соленым шуткам, которые так любят французы, и к недвусмысленным остротам по адресу офицеров и генералитета. После этого, слово за слово, можно было разговориться начистоту. Если Жанна замечала, что кто-нибудь, только начав читать прокламацию, бросался искать офицера или сержанта, она немедленно свертывала торговлю и вытягивала лошадей кнутом. В таком случае их посещение полка было как налет, напоминало действие пулеметной тачанки: подскочили, выпустили ленту и опять понеслись галопом.
В Седьмом саперном все обошлось хорошо: бумажки прочитали и спрятали за обшлага мундиров. А вот из Пятьдесят восьмого пехотного пришлось гнать лошадей во весь опор. В Третьем батальоне, который стоял постоем возле железнодорожных мастерских, - очевидно, имея в виду рабочий район, сюда подбирали наиболее отсталых солдат, - Жанну чуть не задержали офицеры. Как пройдет сегодня в Сто шестьдесят шестом? Жанна внимательными и настороженными взглядами обводила плац. Кажется, все в порядке. Жанна заметила уже пять или шесть пуалю, которые, не садясь, погрузились в чтение прокламации. Человек десять, озираясь, рассовали прокламации по карманам.
Вдруг Жанна увидела: невзрачный приземистый пуалю, - наверно из запасных третьего разряда, какой-нибудь мелкий чиновник из конторы в Бордо, разгладил бумажку и начал было ее читать, но внезапно подпрыгнул на месте и что есть духу побежал к крыльцу, где играли в домино сержанты.
Сомнении не оставалось: это был доносчик.
- Девочки! - крикнула Жанна по-русски. - Держитесь крепче, удираем!
Она подхватила вожжи и зажала в руке кнут.
Но не хлестнула лошадей. Ведь жалко было просто так бросить этих веселых, добрых пуалю, уйти от этих десяти - пятнадцати, которые спрятали прокламации; завтра-послезавтра из них наверняка уже можно было бы организовать кружок.
Жанна вскочила на сиденье брички и подняла кнут вверх. У нее был горячий характер, и ей уже не раз попадало от сурового Ласточкина.
- Пуалю! - крикнула Жанна, и ее звонкий голос, словно созданный для оратора, перекрыл гомон на плацу перед казармой. - Сыновья Франции, слушайте меня!
Она видела, как оглянулся шпион, бежавший к сержантам. Он остановился на мгновение, но потом побежал еще быстрее. До крыльца оставалось шагов пятьдесят. Вокруг тачанки стало совсем тихо, солдатские головы в кепи, заломленных набекрень, повернулись к Жанне.
Жанна стояла, а кнут так и застыл в ее высоко поднятой руке.
- Вы французы, и я француженка!
Живая французская речь звенела на устах женщины. Ни один солдат не сомневался, что перед ним на тачанке землячка. Толпа зашумела, все придвинулись ближе к Жанне.
- Я из Бордо! - крикнула Жанна. - А ты, Жюль, откуда?
Она взмахнула кнутом и ткнула им прямо в грудь ближайшего солдата. Может быть, его и в самом деле звали Жюль, потому что он покраснел, смутился и стал переминаться с ноги на ногу. Шпиону оставалось пробежать шагов двадцать. Жанна быстро заговорила:
- А ты, Антуан, из Марселя? Ты, Гийом, из Парижа? Ты, Жан, из-под Руана? Братья французы, слушайте вашу сестру! Вас обманывают, вас провоцируют, вас привезли сюда проливать кровь своих братьев по классу, русских рабочих и крестьян!
Доносчик уже добежал до крыльца, вытянулся перед сержантами и стал докладывать. Но он задыхался от быстрого бега, и его не сразу поняли.
- Пуалю, штыки в землю! Не проливайте крови братьев! Обнимите своего брата русского! Не верьте, что большевики разбойники. Большевики проливают кровь за счастье своих детей и жен, за счастье народа и страны. Долой офицеров, которые неволят вас! Да здравствует свобода и революция!
Доносчик отрапортовал. Его поняли. Один из сержантов поднес к губам свисток, и над пуалю, сгрудившимися вокруг брички, раздалась пронзительная трель.
Жанна опять взмахнула кнутом и на этот раз хлестнула лошадей. Лошади рванулись, толпа раскололась пополам, давая дорогу. Жанна ударила по лошадям второй раз, и они пустились галопом.
Сержанты бежали от крыльца, размахивая руками и что-то крича. Но тачанка уже проскочила ворота, часовые отпрянули, чтобы не попасть под колеса. Еще минута, и, крепко натянув вожжи, Жанна завернула на полном ходу и направила бричку вдоль улицы.
Однако когда бричка поравнялась с углом забора, окружавшего плац, Жанна не вытерпела - голова ее была выше забора, и она видела, как к воротам, выхватывая из кобур пистолеты, бегут сержанты, а за ними несколько солдат с карабинами на изготовку, - и крикнула во двор:
- Вив ля Франс! Вив ля революсьон! Домой, во Францию! Да здравствует Ленин!
Это услышали пуалю даже в самом дальнем конце двора. Кричала не одна Жанна, девушки-комсомолки кричали вместе с ней.
Жанна опустила вожжи и снова хлестнула лошадей.
Лошади летели карьером, бричка подпрыгивала и чуть не опрокидывалась, все трое - и Жанна и ее подруги - давно уже упали на дно брички, а на улице вслед им все еще трещали пистолетные выстрелы, потом грохнуло несколько винтовок.
За седьмой станцией Фонтана Жанна слегка придержала лошадей и повернула направо, к трамвайной линии на Люстдорф. Теперь к городу надо было добираться в объезд, петляя по предместьям. Но пока успеют снарядить конную погоню, бричка Жанны будет громыхать уже далеко…
Жанна села на козлы, девушки примостились по обе стороны от нее.
Жанна махнула рукой.
- Жаль! Но что поделаешь… - Потом она прибавила: - Товарищ Николай, конечно, будет сердиться, но не уезжать же было просто так… Пусть задумаются, что к чему, подумают над тем, что слышали и видели. Слово напрасно не пропадет, слово останется в душе… Вот только товарищ Николай…
Предчувствуя нагоняй от Ласточкина, Жанна опечалилась.
9
А Ласточкин в это время уже закончил совещание Иностранной коллегии. Теперь с приближением комендантского часа надо было подумать о ночлеге. Сегодня Ласточкин решил ночевать на Молдаванке, у железнодорожного телеграфиста с Одессы-Товарной.
Но до комендантского часа оставалось минут тридцать, это время можно было использовать. Ласточкину надо было забежать еще на одну явку, последнюю сегодня, на Базарную, 93.
На Базарной, 93, находилась личная явка Ласточкина, и это была особенная явка: здесь Ласточкин ни с кем не встречался - совершенно засекреченная квартира.
В этой конспиративной квартире Ласточкин прятал небольшую записную книжку со страничками, разлинованными, как в приходо-расходной книге. Ласточкин шутя называл свою книжку "гроссбух". Со скрупулезностью скряги бухгалтера он записывал в нее всякий расход из сумм подполья.
Ласточкин отпер дверь своим ключом и тихонько проскользнул в комнатку в конце коридора. В квартире жили люди, которые ничем не были запятнаны перед контрразведкой и не поддерживали никаких подпольных связей.
В своей комнатке Ласточкин разрыл в печке пепел, вынул колосники и достал из-под кирпича заветную книжечку. Потом, плотно закрыв ставни, он зажег коптилку, сел к столу и обмакнул перо в чернила.
На страничке расходов он записал стоимость трамвайных билетов за сегодняшний день, это были копейки; затем, вздохнув и печально покачав головой, четко вывел: "50 000 рублей думскими - за договор директории с французским командованием. Получатель - Ройтман".
Еще раз вздохнул, неодобрительно покачал головой, аккуратно обмакнул перо и перевернул страничку.
На страничке приходов он вписал одну тысячу рублей.
Плательщик - Ройтман, получатель - Ласточкин.
Потом закрыл книжку и спрятал ее на старое место - в печку, под колосники.
Теперь можно было идти на ночлег и что-нибудь перекусить.
Комендантский час, правда, уже начался, но Ласточкин никогда не оставался ночевать в этой квартире: он не хотел рисковать "гроссбухом".
Глава вторая
1
Миссия Риггса разместилась на Николаевском бульваре, 16.
Американская миссия по количеству своих сотрудников оказалась самой большой среди прочих иностранных миссий в Одессе. Она была значительно больше английской, которая, базируясь на свои военные корабли, стоявшие на рейде, лишь представляла главную миссию англичан, находившуюся в Екатеринодаре, с филиалами в Новороссийске и на Кавказе, и заботилась только о вооружении западно-приморской группы войск добровольческой армии. Американская миссия была больше даже французского консульства, которое, базируясь на свою эскадру на Черном море, было обременено не только хлопотами о снабжении военным снаряжением петлюровских, белопольских и других контрреволюционных войск и вопросами управления на оккупированных приморских территориях, но и обеспечивало тылы пятидесятитысячной десантной франко-греческой армии в Одессе, Севастополе, Херсоне и Николаеве.
Миссия Соединенных Штатов Америки была больше всех других миссий, вместе взятых, несмотря на то, что в это время военное командование США не имело еще в Одессе ни эскадры, ни армии, даже ни одного полисмена для охраны своей собственной миссии.
Аппарат миссии Риггса состоял из семидесяти сотрудников и имел целую сеть секторов и секций, отделов и подотделов, подобно солидной конторе на Бродвее в Нью-Йорке. В помещении на Николаевском бульваре, 16, комнаты были расположены по обе стороны широкого коридора, и на каждой двери висела лаконичная табличка: "Отдел "А", "Отдел "В", "Отдел "С"… и так далее, - чуть ли не на все буквы латинской азбуки. Миссия Риггса была военной миссией, и поэтому названия отделов были строго зашифрованы. Однако в первой по коридору комнате, на дверях которой было написано "Оффис" и где помещалась, так сказать, общая часть миссии, на стене, как раз у дверей, висел большой указатель, и в нем против каждой буквы, что зашифровывала отдел, было обозначено его полное название. Хотя миссия была военная, но это была американская миссия, значит прежде всего деловая - и посетители должны были точно знать, в какой сектор направиться им со своим делом.
В американской военной миссии был отдел военного снаряжения, поставок амуниции, общего снабжения; информации общей, информации промышленной, информации сельскохозяйственной, информации культурной; а также отделы связи, транспорта, банков, промышленности, торговли, строительства, эксплуатации. Были еще особые отделы нефти, угля, руды. На втором этаже, в конце коридора, сразу же около приемной самого начальника миссии, под литерой "W" помещался отдел под названием "Почта президента".
В каждом отделе миссии сидели референт, секретарь и машинистка-стенографистка. Не менее двадцати пишущих машинок с утра до ночи стрекотали во всех двадцати комнатах обоих этажей, и им бешено вторил десяток электрических счетных аппаратов системы "Эдисон".
У подъезда особняка день и ночь дежурили две автомашины для срочных надобностей и два мотоцикла для курьерской связи.
И все-таки просторное помещение на Николаевском бульваре оказалось недостаточным для нужд миссии США, и Риггс на второй же день по прибытии в Одессу поручил оформить в собственность дома, в которых раньше помещались различные американские учреждения. Это был дом Агеевой в Казарменном переулке - с 1894 года здесь располагалось консульство США; дом Санца на углу Екатерининской и Дерибасовской, в котором когда-то торговало "Товарищество русско-американской резиновой промышленности", фирма Густав Рингель; а также дом палаты торговли и промышленности, - несмотря на то, что в этом доме, кроме русско-американской торговой палаты, находились и торговые палаты - русско-английская, русско-французская, русско-итальянская и все прочие.
Но Риггс и этим не был удовлетворен и на третий день своего пребывания в Одессе заявил в Коммунальном банке и в Комитете недвижимого имущества, что просит разыскать владельцев или поручителей владельцев дворца Фальцфейнов на Гоголевской, 5, и дворца шаха персидского на Гоголевской, 2, так как желает приобрести эти роскошные особняки. Больше всего Риггс настаивал на дворце персидского шаха - огромном здании, построенном в стиле средневековых замков, с круглыми башнями и острозубчатыми стенами; этот дворец особенно полюбился ему.
Заодно Риггс покупал дом № 4 по Гоголевской, в котором когда-то была квартира американского консула.
Дома на Гоголевской прельщали Риггса тем, что стояли на неприступной круче у обрыва над бухтой за прочными каменными стенами с величественными башнями и господствовали над всей территорией порта.
Стоимость всех этих строений определялась в несколько миллионов долларов.