4
Вопиющий случай неповиновения произошел на пробковом заводе Арнса.
Завод Арнса был специализирован на производстве товаров из коры пробкового дерева. Он выпускал изоляцию для судов, спасательные принадлежности, линолеум и обыкновенные пробки для бутылок.
Около двух недель завод бастовал. Требования забастовщиков были обычные - единственно возможные в условиях политического террора и оккупации: выплата задолженности рабочим и служащим, повышение расценок в связи с дороговизной, восьмичасовой рабочий день.
Владелец завода отказался удовлетворить требования рабочих и объявил локаут.
Рабочие были уволены, а завод был продан через миссию Риггса американской винодельческой компании.
Новый владелец - американская винодельческая компания решила совсем ликвидировать завод в Одессе и перевезти его оборудование в Румынию: там пробка была нужна для закупоривания бутылок с румынским вином, которое компания теперь экспортировала из Румынии в страны Западной Европы.
И как раз сегодня утром компания прислала на завод бригады слесарей, чтобы начать демонтаж оборудования.
Но бригады демонтажников не смогли войти в цехи. Все рабочие, уволенные в результате локаута, явились на завод. Пикеты заняли входы в цехи, остальные рабочие заполнили тесный заводский двор. Рабочий коллектив не давал своего согласия разорять завод и вывозить его за границу.
На заводских воротах шелестел на ветру широкий транспарант - белое полотнище с красными буквами:
"Имущество страны принадлежит народу".
Демонтажники - безработные одесские слесари с городской биржи труда - стояли с разводными ключами и ломиками на плечах перед заводскими воротами и перебрасывались шутками с пикетчиками.
- Жора! - кричали рабочие из-за ворот. - Иди домой спать!
- Шура! - откликались слесари с улицы. - Пойдем рыбку удить! На Ланжероне косяк скумбрии.
- Юра! - дразнили пикетчики. - А много тебе заплатили? Керенку за работу или две за душу?
- Заработаешь на пробку от бутылки! - с веселой иронией к самим себе отшучивались из толпы слесарей.
Представитель владельца завода направился к конторе, чтобы позвонить по телефону. Но на пороге конторы путь ему преградили пикетчики.
- Завод продан! - сказали они. - Твоя контора в Америке. Ну-ка, проваливай, пока цел!
Представитель владельцы вынужден был бежать в ближайшую аптеку. Оттуда он позвонил и в полицейский участок, и в управление градоначальника, и в контрразведку. Из полиции ответили, что сейчас нет свободного наряда полицейских, из градоначальства - что дело надо изучить, в контрразведке - что эти события относятся к компетенции полиции и градоначальства. И полиция, и градоначальство, и контрразведка не осмеливались вступить в открытый конфликт с целым рабочим коллективом. Завод помещался в рабочем районе, и можно было ожидать поддержки рабочих и с других заводов. Контрразведка посоветовала представителю владельца обратиться непосредственно к французам: французам принадлежала наивысшая власть, они и должны отвечать за порядок в городе.
Представитель владельцев завода позвонил в штаб французского гарнизона.
В штабе французского гарнизона сразу же переполошились.
Ведь налицо был беспрецедентный акт общественного неповиновения! Ведь попирались священные устои частной собственности! Ведь происходила явная демонстрация против существующего режима: самоуправство, бесспорное проявление революционного своеволия!
В условиях военного времени инцидент надо было квалифицировать как антигосударственный акт.
И начальник французского гарнизона спешно отправил взвод стрелков для наведения порядка. Офицер, командир взвода, получил приказ: очистить заводское помещение и территорию завода от "посторонних лиц", которыми считались теперь рабочие, уволенные с завода, и обеспечить нормальные условия тем "рабочим", которыми теперь признаны были демонтажники.
Офицер получил также приказ - зачинщиков, призывающих "посторонних лиц" к неподчинению, а также "посторонних лиц", не желающих очистить территорию завода, арестовать.
Рекомендовалось прибегнуть к угрозе оружием, если будет оказано сопротивление; если же сопротивление будет организованное и массовое - применить оружие.
Через полчаса полсотни французских стрелков окружили территорию завода.
Большевики из заводского рабочего комитета еще ночью уведомили подпольный областком о событиях на заводе. Заместитель председателя областкома Александр Столяров еще на рассвете прибыл на завод Арнса. Вместе с комитетчиками Столяров и принялся организовывать пикеты.
Когда французские стрелки окружили территорию завода и офицер подошел к воротам, навстречу к нему вышли председатель заводского комитета с девушкой-бухгалтером из конторы за переводчика и Александр Столяров.
Между ними произошел такой разговор.
Председатель комитета:
- Что вам угодно, господин офицер?
Офицер:
- Кто вы такой?
Председатель комитета:
- Я председатель заводского комитета.
Офицер:
- Мне не о чем с вами говорить: вы постороннее лицо. Будьте добры, освободите территорию завода. Впрочем, а кто вы такой?
Столяров:
- Я "постороннее лицо".
Офицер:
- Прошу вас удалиться!
Тогда председатель комитета заявил:
- Рабочие завода, которых вы называете "посторонними лицами", считают, что хозяева завода - они, а посторонним лицом является представитель американской компании, которая состоит в заговоре с бывшим собственником завода. Если вы пришли защищать их интересы, то мы считаем "посторонним лицом" и вас, господин офицер. Советуем вам уходить отсюда подобру-поздорову и заниматься своими делами. Рабочие завода уполномочили нас уведомить всякого, кто будет чинить препятствия нашему решению: на этом заводе мы зарабатываем себе на хлеб, и он является собственностью нашей страны, - демонтировать завод и вывозить его оборудование рабочие не позволят. Рабочие останутся в цехах и будут находиться там, охраняя завод до тех пор, пока не будет отменено распоряжение о демонтаже.
Александр Столяров добавил:
- Имейте в виду, господин офицер, что рабочие всех заводов города уведомлены о решении рабочего коллектива этого завода, и мы уверены, что все рабочие города поддержат нас в случае, если над нами будет учинено насилие. Советую вам, господин офицер, снять ваши караулы, возвратиться к себе в казармы и доложить вашему начальству о том, что услышали от нас.
Офицер слушал председателя комитета и Столярова, хмуро озираясь вокруг. Около ворот стоял пикет - человек десять рабочих. За открытыми воротами во дворе он видел толпу из сотен людей. И пикетчики у ворот и рабочие во дворе были безоружны.
Офицер хмурился, ему, видимо, не по душе была вся эта "боевая" операция; был это обычный офицер-строевик, не привыкший к полицейской службе и безо всякого рвения относившийся к ней. Но он получил приказ и должен был его выполнять.
С минуту он колебался. Еще раз взглянул на пикетчиков и рабочих во дворе, бросил взгляд и на слесарей-демонтажников, толпившихся на улице у ворот завода. Лица у пикетчиков и рабочих были решительные и грозные. Демонтажники смущенно переминались с ноги на ногу и открыто подсмеивались: разумеется, они тоже были на стороне рабочих и уж во всяком случае искренне им сочувствовали.
Но офицер получил приказ и за невыполнение его должен был предстать перед дисциплинарным судом. В условиях военного положения в городе это будет полевой суд.
Офицер обернулся к группе солдат, стоявших позади него.
- Пройдите во двор и выгоните оттуда всех на улицу! - приказал он сержанту.
Два десятка солдат во главе с сержантом двинулись к воротам.
Пикетчики стояли неподвижно. Толпа со двора тоже двинулась к воротам, приблизилась к линии пикета и остановилась позади пикетчиков плотной массой.
Солдаты подошли к пикетчикам вплотную, но вынуждены были остановиться: перед ними была живая стена. Она колыхнулась, но не сдвинулась с места. Наоборот, люди на заводском дворе сомкнулись еще теснее.
На минуту тишина повисла над толпой. Молча стояли рабочие. Понуро молчали и солдаты.
Вдруг из толпы кто-то крикнул:
- Не посмеете!
С другого конца откликнулся другой голос:
- Долой оккупантов!
И тогда крики раздались со всех сторон:
- Убирайтесь во Францию!.. Наемники капитала!.. Христопродавцы!.. Душегубы!.. Палачи!..
Солдаты, держа карабины на изготовку, попробовали нажать просто грудью на стену толпы.
Но их было два десятка, а против них, крепко упершись ногами в землю, стояло несколько сотен тесно сомкнутых людей. Толпа даже не колыхнулась.
- Хамса подле американской акулы - долетел откуда-то веселый, задиристый юношеский голос. - Акула сделает "гам" - и "ваших нет"!
Момент был напряженный, но из толпы рабочих раздался взрыв хохота.
Солдаты подались на шаг и растерянно оглянулись на офицера. Они не понимали слов, но смысл выкриков был им понятен: вначале это были угрозы, а теперь над ними просто смеялись. Солдаты смущенно затоптались на месте, не зная, что делать.
Сержант подбежал к офицеру. Он что-то говорил ему, приложив к кепи два пальца, и эти два пальца дрожали. Офицер кусал губы, хмурился и нервно одергивал свой френч.
Столяров сказал что-то девушке-переводчице, и она, передавая его слова, обратилась по-французски к солдатам звонким девичьим голосом, прорываясь сквозь выкрики, смех и насмешки толпы:
- Солдаты! Мы не имеем к вам зла, но не делайте зла и нам. Ступайте восвояси, оставьте нас в покое. Мы хотим сами распоряжаться в нашей стране, а вы идите и наводите порядок у себя, во Франции!
Слесари-демонтажники тоже придвигались к воротам. Постепенно они присоединились к толпе заводских рабочих.
Офицер, нервничая, приказал сержанту:
- Арестовать зачинщиков! Тех двоих, которые подходили, и девушку.
Сержант откозырял дрожащими пальцами и подбежал к солдатам. Он взял четверых и направился к Столярову, председателю комитета и переводчице.
Но тут без команды, без призыва на помощь, без какого-либо знака несколько слесарей-демонтажников, а за ними и вся группа их товарищей с разводными ключами и ломиками в руках двинулись им навстречу и заслонили собой Столярова, председателя комитета и девушку-переводчицу.
- Не надо, ребята! - крикнул Столяров. - Не надо драки!
Но слесари-демонтажники уже стали плотной стеной между ним и солдатами, зажав в руках ломики и ключи.
Снова тишина нависла над толпой. Сержант, побелевший как мел, и такие же побледневшие четверо солдат остановились, беспомощно озираясь на офицера.
Офицер закричал:
- Если вы не прекратите сопротивления, я вынужден буду применить оружие!
Девушка перевела его слова, и толпа ответила грозным рокотом. Снова послышались выкрики со всех сторон:
- Убийцы!.. Бандиты!.. Кровопийцы!.. Стрелял уже царь Николай, пока его самого не расстреляли!.. Не посмеете, гады! Мокрого места от вас не останется!..
- Я буду стрелять! - закричал офицер.
И снова задорный юношеский голос перекрыл шум:
- Пойди-ка стрельни своей Клемансе в…
И снова смех покрыл голос юноши.
Тогда офицер подал команду:
- Кругом, ко мне!
Немедленно и охотно выполняя эту команду, солдаты мигом повернули кругом и четким шагом подошли к своему командиру.
- Кру-гом! - снова скомандовал офицер.
Не так охотно, но солдаты выполнили и эту команду. Теперь они снова стояли лицом к рабочей массе. Глаза их смущенно забегали и разные стороны, они не знали, куда девать их, мялись, не в силах выдержать взгляда нескольких сотен глаз людей, которые смотрели на них с презрением и ненавистью. Не более двух десятков шагов отделяли теперь их от рабочих…
- В последний раз приказываю, - крикнул офицер, - освободите территорию завода и разойдитесь!
Он был такой же бледный, как и его сержант, лицо его судорожно передергивалось.
Председатель комитета крикнул в ответ:
- Вы не посмеете! Французский народ вас накажет!
Тогда офицера охватило бешенство. Он взвизгнул: "К бою!"
- К бою! - взвизгнул он во второй раз, так как солдаты не спешили выполнять приказание: из полусотни стрелков по первой команде только пять или шесть - да и те не сразу - взяли карабины наизготовку.
Но команда прозвучала дважды, и двадцать стрелков подняли карабины и приготовились к стрельбе. Толпа застыла.
И в эту минуту Столяров, оттолкнув своих добровольных защитников, вышел вперед. Он быстро пошел прямо к солдатам, подняв руки вверх, будто желая остановить шквал огня, - и застыл перед шеренгой.
Это было настолько неожиданно, что офицер так и остался с открытым ртом - он как раз собирался подать команду "огонь".
Солдаты, держа карабины на изготовку, глядели на Столярова.
Какое-то внутреннее чувство бросило Столярова вперед - остановить огонь или принять его на себя. Но он даже до конца не продумал свой порыв и теперь собственно не знал, что ему делать. Он стоял с поднятыми руками, точно призывая выслушать его, и солдаты ждали, что же он скажет.
И действительно, надо было что-то сказать.
Но что сказать и как? Надо сказать что-то краткое, сильное и такое, что тронуло бы солдатские сердца сразу и до глубины. Но ведь Столяров не знал ни единого французского слова.
На одно мгновение руки Столярова - могучие, большие руки с широкими ладонями, покрытыми мозолями, - замерли поднятыми вверх.
И вдруг Столяров схватил руку сержанта и повернул ее ладонями вверх. Это тоже была мозолистая рабочая ладонь. Столяров указал французу на свою и его ладонь.
- Рабочий! - крикнул Столяров французу громко, точно глухому. Он ткнул пальцем в мозоли на своей ладони, потом в мозоли на ладони сержанта. - Рабочий! Рабочий! - крикнул он. - Мозоли!
Сержант понял. Белый как мел, он пробормотал:
- Уй! Уй! Уврие… Рабочий… же сюи оси ен уврие…
Столяров в это время уже схватил руку солдата, стоявшего в конце шеренги. Он тыкал пальцем в мозоли на его ладони и на своей.
- Рабочий!.. Уврие!.. - прокричал он громко.
Он тыкал пальцем себя в грудь и в грудь солдата.
Все это произошло быстро, а дальше события пошли еще быстрее.
Вслед за Столяровым толпа от ворот тоже двинулась вперед. Люди вышли на улицу и побежали к шеренгам солдат - и рабочие со двора завода и демонтажники, стоявшие по эту сторону ворот. Люди окружили солдат, стоявших с карабинами на изготовку и готовых выполнить команду "огонь", хватали их за руки, отрывали их ладони от винтовок и поворачивали вверх. Они показывали пальцами на мозоли солдат, показывали и свои загрубелые, мозолистые ладони.
И все это были совершенно одинаковые - мозолистые, потрескавшиеся ладони - ладони тружеников.
И мозоли заговорили. Они держали речь! И это была как будто невразумительная, но на самом деле убедительная интернациональная речь - разговор трудящихся различных стран. Вначале он был без слов, потом обогатился и словами.
- Рабочий!.. - кричали одесские рабочие. - Мозоли!
- Уврие! - отвечали солдаты французской армии. - Калю!
- Уврие! Калю! - подхватывали одесские рабочие.
- Рабочие! Мозоли! - повторяли французские солдаты.
- Рабочий, крестьянин… Уврие, пейзан… Большевик!
Шеренга солдат сломалась, рассыпалась.
Каждого солдата окружили десятки рабочих, солдаты уже не держали карабины на изготовку: один опустил его к ноге, другой держал подмышкой, третий закинул на плечо, иной воткнул его штыком в землю.
- Штыки в землю! - крикнул Столяров.
- Штыки в землю! - подхватила толпа.
- А терр ле байоннет!
- Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
- Пролетэр де ту ле пей, юнисе ву!
- Да здравствует революция!
- Большевики! Большевики! Вив!..
"Ура" гремело на заводском дворе и в соседних кварталах.
Отовсюду сходился народ. Люди выходили из соседних домов, бежали из смежных улиц.
Мозолистые руки одесских грудящихся жали мозолистые руки французских тружеников - рабочих Парижа и Марселя, крестьян Шартра и Бретани. Их обнимали, их целовали, их подхватывали на руки и качали…
В Одессе на заводе происходило братание рабочих и крестьян всех стран…
Офицер был вынужден рапортовать начальнику гарнизона:
- Имел место акт неповиновения!
Солдаты не выполнили команды офицера.
Армия оккупантов не выполняла приказа своего командования…
Генерал д’Ансельм, командующий оккупационной армией, имел все основания рвать и метать.
Глава пятая
1
Областком пришел к выводу, что днем всеобщего восстания в Одессе и на одесском плацдарме может быть намечено седьмое марта тысяча девятьсот девятнадцатого года. Участие в восстании должны были принять рабочие дружины города, крестьянские повстанцы и действующие в области партизанские группы.
Общая обстановка за неделю до назначенного срока складывалась так.
Николай Щорс, приняв командование Первой Украинской дивизией, которая получила задание освободить Правобережье от петлюровщины, шел форсированным маршем, взял станцию Казатин и с жестокими боями продвигался к Виннице. Директория из Винницы спешно перебазировалась на станцию Жмеринка. Таким образом, авангарды Красной Армии были от Одессы в четырехстах километрах.
Но на двухсотом километре довольно большой соединенный отряд подольских и бессарабских партизан во взаимодействии с местными повстанцами, железнодорожными рабочими и крестьянами окрестных сел внезапным ударом захватил станцию Вапнярку, разрубив пополам железнодорожную линию Одесса - Киев. Территория, занятая войсками директории, таким образом, по линии железной дороги простиралась теперь лишь на полтораста километров.
Итак, Красная Армия с севера и партизаны с повстанцами с юга взяли в клещи лучшие петлюровские войска - гайдамацкие курени и полки сечевиков, - сжимали их и неустанно продвигались на соединение, вытесняя петлюровские тылы на Проскуров, Могилев и Каменец.
Одновременно мелкие партизанские группы местного значения беспрерывно беспокоили железнодорожную линию на участке Вапнярка - Одесса и стремились захватить железнодорожный узел Бирзулу, а за ним и Раздельную - в восьмидесяти километрах от Одессы.
А из Слободзеи, близ которой скрытно сгруппировались партизаны днестровских плавней, прибыл связной Котовского и сообщил, что надднестровский партизанский отряд готов к выступлению.
Такова была обстановка на левом фланге.