Столяров набрал свой отряд главным образом из бывших фронтовиков и горняков Криворожья, Овчарук - из бедняков хлеборобов и чабанов ингуло-днепровских степей.
Отряд Столярова в основном состоял из пехоты, к которой была придана батарея полевой трехдюймовой артиллерии. Овчарук посадил своих чабанов на коней, а для хлеборобов раздобыл тачанки. На каждой тачанке был пулемет. Кроме того, в отряде матроса Овчарука подобралось десятка полтора "флотских" - это были черноморские и азовские моряки, а также лоцманы Днепровской флотилии. Из них Овчарук создал особую ударную группу прорыва, которой было присвоено специальное наименование - "Полундра"…
У Столярова насчитывалось три сотни штыков, четыре орудия и пятнадцать пулеметов. У Овчарука было до ста сабель и тринадцать пулеметных тачанок.
В целом это действительно был полк.
При объединении отрядов командиром полка был выбран матрос второй статьи Овчарук, а слесарь Столяров принял на себя обязанности комиссара.
По случаю объединения партизанских групп и оформления их в отдельный полк Красной Армии был устроен летучий митинг, который состоялся в парке, на широкой поляне близ большого пруда.
Стояла ранняя весна. Снег давно уже растаял под лучами южного солнца. Правда, земля и на поляне и под деревьями была белая, словно присыпанная снегом. Но это щедро вызвездило первым весенним цветом: буйно расцвел подснежник. Вокруг высились еще безлистные деревья, однако и они уже не были по-зимнему оголены: кое-где замелькала прозелень, набухали почки. Неожиданно и удивительно выглядел парк: каждое дерево здесь встречало весну по своему собственному календарю.
На огромной территории парка, что раскинулся в ложбине, среди безлесной степи, росло много различных пород деревьев. Были здесь деревья с далекого севера нашей отчизны, были деревья и из южных заморских стран. Здесь росли кедры - сибирский и ливанский, под сенью северной ели хоронилась южная маслина; рядом с черным африканским орехом тянулась к голубому небу стройная русская береза. Еще не сбросив сухой прошлогодней листвы, стоял дуб рядом с австралийским кленом, ветки которого были еще совершенно голыми; на ветвях вяза только-только появились твердые и холодные почки, но почки на конском каштане были уже теплые и клейкие; на вербе распускалась завязь, тополи обвесились сережками, а японская вишня расцвела нежным розовым цветом. В этой волшебной долине, средь бескрайной голой степи, сотни различных пород деревьев словно объединялись в своеобразный всемирный лес. Склоны оврагов, окаймлявших долину, местами круто обрывались, образуя нечто вроде ущелий, местами плавно спадали вниз.
Партизаны отдельного полка Красной Армии выстроились в каре. Посредине каре на тачанке стояли только что избранный командир полка, комиссар, знаменосец и пулеметчик. Старейший среди партизан, седой чабан Ковинько, держал знамя полка - красный стяг с надписью "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" и с золотой эмблемой серпа и молота. Древко знамени было сделано из длинного чабанского посоха. Самый младший из партизан - юный рудокоп из Криворожской шахты "Нина" - сидел у пулемета "Гочкис", упертого треногой в сиденье тачанки.
Первым держал речь командир, матрос второй статьи Клим Овчарук. Он застегнул бушлат на все пуговицы, снял бескозырку и поклонился красным партизанам.
- Товарищи! - крикнул Клим Овчарук, и хриплый голос его разнесся по всей поляне, покатился над многочисленными породами деревьев степного леса. - Поднимем гордо наши седые и юные головы. Всем нам, и бородачам и таким, у которых нечего над губой ущипнуть, выпала большая радость и великая честь - разрушить старый, эксплуататорский мир до основания и затем построить новый, в котором кто был ничем, тот станет всем! Правильно я говорю, товарищи флотские?
- Правильно! - в один голос гаркнул отряд "Полундра".
- Правильно! - прокатилось по каре.
Все здесь - и пехотинцы, и кавалеристы, и пулеметчики на тачанках - прекрасно понимали, что командир говорит сейчас со всем полком, хотя и обращается, по флотской привычке, к морякам. Бойцы отряда - шахтеры, чабаны и хлеборобы - каждый любил свое дело и понимал, что людям всякой профессии свойственны свои привычки.
Клим Овчарук одобрительно кивнул.
- Я говорю - правильно, вы говорите - правильно, да и весь трудовой народ говорит - правильно! Выходит, что и в самом деле правильно, товарищи?
- Правильно! - еще раз единодушно подтвердил полк.
Клим Овчарук вдруг что было силы хлопнул своей бескозыркой о днище тачанки и крикнул так, что эхо покатилось за поляну, за край огромного парка, далеко-далеко в бескрайную степь, ко второй линии дозоров, выставленных боевой охраной в степи:
- Так нет же, братишки! Есть такие мазурики на свете, что говорят наперекор трудовому народу: неправильно.
Мертвая тишина сковала ряды партизан. Бойцы насторожились, а полундровцы даже схватились за маузеры.
- Кто это говорит? Давай его сюда! Сразу же ему будет амба!
Овчарук обвел ряды грозным, но торжествующим взглядом.
- Кто, спрашиваете вы, говорит, что мы не по правде поступаем? Кто брешет, что мы неправильно делаем, разрушая старый мир рабства и эксплуатации и строя новый - без панов, помещиков и паразитов буржуев?
Он помолчал, обводя шеренги бойцов своим острым взглядом, а потом крикнул, точно выстрелил в ряды партизан, стоявших перед ним:
- Пес Петлюра говорит, что не по правде мы действуем!
- Врет, собака! - раздался чей-то голос.
- Поганый щенок!
- Панский лакей!
- Труба ему! Накрутим ему хвост! Дай только срок!
На голову пана Петлюры и петлюровцев отовсюду сыпались далеко не двусмысленные пожелания.
Овчарук тем временем шарил по карманам бушлата. Наконец, он нашел сложенный вчетверо листок и не спеша стал его разворачивать.
Снова наступила тишина. Командир собирался что-то огласить, и все взгляды были прикованы к его рукам.
Овчарук развернул и расправил листок.
- Вот, товарищи, прочту я вам сейчас, что здесь написано…
- Он сказал это негромко - обычным, домашним голосом, сказал так, как обращается человек к своим приятелям за дружеской чаркой, собираясь поделиться с ними задушевными строчками из письма, адресованного только ему, но, несомненно, интересного и значительного для всех. Он даже хитро подмигнул и с заговорщицким видом постучал пальцами по бумаге.
Бойцы даже подались вперед, чтобы лучше расслышать, чтобы не проронить ни слова.
Но Овчарук еще на минутку оторвался от листка и скороговоркой, будто между прочим, так, только для информации, сказал:
- Наши товарищи таращанцы и богунцы, славные красные бойцы Николая Щорса, лупят сейчас петлюровских гайдамаков с запада, как вот, скажем, и мы с вами отсюда, с востока, будем лупить французов с греками, и всякую белогвардейскую контру, и этих же самых петлюровцев. Рубятся наши братья украинцы плечом к плечу с товарищами красноармейцами из русской Красной Армии. А вот этот пес Петлюра написал им, сынам украинского трудового народа, такую, значит, писульку: объединяйтесь, дескать, с нами, бандюгами, врагами трудового народа, - и айда совместно резать русских рабочих и крестьян!.. Ну, не сукины ли сыны петлюры эти, спрашиваю я вас, а?
- Сукины сыны! - дружно загремел полк.
- И я скажу: сукины сыны! - повторил Овчарук. - Так вот, зачитаю я вам, товарищи, что же ответили ему, этому псу Петлюре, наши дорогие братья, щорсовские герои пролетарской революции.
Он поднялся на сиденье тачанки и начал читать листовку - громко и отчетливо, чеканя каждое слово:
"Мы - братья русским рабочим и крестьянам, как братья всем, кто борется за освобождение трудящихся…"
- Верно! - прокатилось по шеренгам. - Правильно!
"Твои же братья, - читал Овчарук, - польские шляхтичи, украинские живоглоты кулаки, царские генералы да французские буржуи…"
- Правильно! - загремело снова. - Не в бровь, а в глаз! Панский блюдолиз он!
"А сам ты - брехливый и блудливый, как и польские шляхтичи…"
- Верно!
В разных концах поляны раздался смех. Кто-то крикнул:
- Брехлив, как пес, а блудлив, как сучка!
Хохот прокатился по шеренгам бойцов.
"Пошел ты прочь, пес проклятый! Подавись, собака!.."
Хохот звенел по всей поляне.
- Олух царя небесного! - крикнул кто-то. - Шкура барабанная!.. Молодцы таращанцы!.. Прямо как запорожцы турецкому султану отписали…
- Верно! - крикнул Овчарук. - Вот так же и запорожские казаки отвечали султану на его подлые хитрости!.. Ну, как, товарищи? Подпишем это письмо наших братьев, таращанцев и богунцев, к шелудивому псу Петлюре?
- Подпишем! Все подпишем! Пускай и от нас там слово будет! Подписывай за всех, командир!
Овчарук достал из кармана огромный карандаш. Такими свинцовыми карандашами - плоскими, сантиметра в два толщиной и не менее четверти метра длиной - плотники расчерчивают доски для распиловки.
Пулеметчик - молодой шахтер из шахты "Нина" - нагнулся, и Овчарук, расправив бумагу на его спине, начал водить карандашом. Полк затих. Овчарук писал, произнося громко каждое слово:
"Присоединяемся и подписываемся… украинские партизаны… херсонского направления… как отдельный полк… Красной Армии… Поцелуй, пан Петлюра, ось куды нас…"
Как взрыв, гулкий и раскатистый, загремел хохот, и эхо несколько раз повторило его. Бойцы хватались за животы и едва не катались по земле.
Овчарук тем временем продолжал:
"А от лица всех грамотных и неграмотных… с полного их согласия… подписался командир полка… матрос второй статьи коммунист Клим Овчарук…"
Хохот и веселый гомон еще долго не стихали на поляне парка.
Когда же удалось кое-как восстановить тишину, Овчарук, надев бескозырку и подтянув свою амуницию - маузер, гранаты и огромный, висевший на поясе походный офицерский порттабак с махоркой, из которого мог закуривать каждый боец, - так закончил свою речь к бойцам отдельного полка Красной Армии:
- В царской России, товарищи, не было нам житья: угнетали нас, рабочих и крестьян, одинаково как русских, так и украинцев, русские и украинские паны-паразиты. Но с русскими пролетариями мы кровные братья и друзья неразлучные: общие у нас интересы в жизни, общая у нас борьба. Никаким петлюрам не разбить нашего трудового единства! Не разъединить нас кулацким националистам, к каким бы провокациям они ни прибегали! В нерушимом единении трудящихся - победа революции и социализма! Гидра контрреволюции и акулы мирового капитализма - все эти петлюры, деникины, махны с французской, английской и американской Антантой - объединились в борьбе против нас, трудового народа, в свой буржуйский интернационал тунеядцев! Но у нас, рабочих и крестьян, есть наши мозолистые руки и свой интернационал - международной солидарности трудящихся! Товарищ Ленин дал нам, трудовому народу, программу борьбы за новую, прекрасную жизнь, чтоб каждому было по его потребностям и от каждого по его способностям. Да здравствует наш Третий Коммунистический Интернационал! Правильно я говорю, товарищи?
- Ура! - загремел полк.
- Буржуям амба! Даешь Антанту!
В ответ раздалось могучее "даешь", всколыхнувшее даже ветви ближайших деревьев.
Старый чабан Ковинько взмахнул знаменем, потом еще и еще раз, а пулеметчик - молодой криворожский шахтер с шахты "Нина" - не удержался и дал над вершинами деревьев в ясное небо длинную пулеметную очередь.
Затем взял слово комиссар партизанского полка Николай Столяров.
Он поднялся на скамью тачанки, где все еще стоял командир, одернул свою кожанку, опоясанную крест-накрест пулеметными лентами, снял кепку-блин и тоже поклонился на все четыре стороны.
- Товарищи! - начал он медленно, негромко, но так, что слышно было в последних рядах бойцов. - Еще и деревья не распустились, не зазеленела еще трава после того, как изгнали мы с нашей земли немецких захватчиков кайзера Вильгельма. Но мировая буржуазия послала на Советскую землю новых хищных и жадных иноземных оккупантов. В Сибири свирепствуют американские и японские интервенты. На Белом море проливают кровь рабочих и крестьян интервенты американские и английские. На западных границах Советской земли зашевелились под командованием американцев, англичан и французов белые легионы прибалтийских баронов, польских панов и румынских бояр. С Черного моря на южный Кавказ лезут опять же американские и английские захватчики. Украину терзают петлюровцы и деникинцы - контрреволюционные наемники Антанты. Я волгарь, товарищи. Моя родная Волга - в самом центре большой Советской земли, однакож и к Волге рвется белый адмирал Колчак, главный бандит Антанты, наемник помещиков и фабрикантов. Но не согнуть им наш советский трудовой народ, не подставят свою шею под господское ярмо рабочие и крестьяне! Большевики призывают трудящихся к освободительной борьбе! Красная Армия могучим потоком уже движется с севера. Нам надо помочь ей с юга, чтобы зажать врага, - пусть лопнет он в наших клещах, как гнилой орех! К оружию, товарищи!
- К оружию! - ответил полк, точно приносил присягу.
Столяров подождал, пока затихло над поляной, и продолжал:
Командование Красной Армии дает нам задание: нанести удар на Херсон, Николаев, Одессу - оказать помощь нашим товарищам, которые гибнут под пятой оккупантов, проливающих народную кровь. Наша задача - сбросить в море иноземную интервенцию, пусть захлебнутся в соленой воде!
- В море! - ответил полк.
Так выполним же, товарищи, боевое задание, которое поручает нам большевистская партия и стратег освободительной борьбы Ленин! Да здравствует Советская власть! Да здравствует Красная Армия! Смерть интервентам!
- Смерть! - подтвердил полк.
Столяров опустился на одно колено и поцеловал красное знамя - отныне знамя полка. За ним поцеловал знамя командир полка. Потом - знаменосец, старый чабан Ковинько. Тогда решился оставить свой пулемет и тоже поцеловать знамя молодой шахтер-пулеметчик с шахты "Нина".
Партизаны перебросили винтовки на левую руку и обнажили головы.
Здесь можно было увидеть самые разные головные уборы: и солдатские "ватянки", и смушковые островерхие крестьянские шапки, и лохматые чабанские папахи, и синие с огромными полями и маленькими козырьками праздничные шахтерские картузы, и замусоленные рабочие кепи, и черные морские капитанки с белой окантовкой. Полк не был экипирован по-военному; люди встали в партизанский строй кто в чем был - в кожушках, шинелях, пальто, кожанках.
- Под присягу к знамени пролетарской революции! - подал команду Николай Столяров.
Бойцы развернулись полуоборотом "направо" и длинной шеренгой двинулись в середину каре, к тачанке. Чабан Ковинько наклонил знамя, командир и комиссар торжественно склонили головы, пулеметчик вытянулся, приложив руку к козырьку, а бойцы один за другим подходили к тачанке, преклоняли колени и целовали угол красного знамени.
Потом полк снова выстроился в каре, а командир с комиссаром стали рядом на тачанке.
Овчарук сказал:
- На время формирования полка каждое подразделение занимает тут, в парке, отведенную ему делянку, маскируясь под деревьями. Командирам подразделений - развести своих людей на отведенные делянки.
Он уже хотел было подать знак, чтобы выполняли команду, но передумал и крикнул через головы бойцов, обращаясь к кому-то под деревьями. Все бойцы повернулись туда.
В стороне под деревьями, сразу же за каре, стоял величавый старик в длинном драповом пальто и высоких сапогах; на голове у него была фуражка с летним белым верхом.
- А вы, товарищ ботаник, - крикнул командир, - будьте покойны! Приказ доведен до каждого бойца: ни с одного деревца не упадет ни одна веточка, не осыплется ни один листочек. Пролетариат уважает вашу науку и всем сердцем понимает, какая польза будет ему на его земле от вашей науки, когда после победы революции зацветут степи и поднимутся в них леса на благо трудящимся. Можете быть спокойны! А ежели обнаружится несознательный элемент, пусть знает, что, нарушая приказ, он льет воду на мельницу контрреволюции: за каждый листок - под трибунал, и амба!
Командир подал знак, и подразделения отдельного полка Красной Армии разошлись по назначенным для постоя делянкам.
2
Полк выступал после трехдневной стоянки.
К этому времени его основной состав с пятисот бойцов увеличился до шестисот: присоединились батраки и беднейшие крестьяне из окрестных сел. Командир с комиссаром сначала предполагали растянуть период формирования полка еще на неделю, чтобы довести состав до тысячи человек и подучить бойцов. Но с юга полковая разведка донесла, что другой партизанский отряд, тоже сформированный на территории "семивластья", где-то на стыке Днепра и Ингульца, уже вышел на подступы к Херсону. Как раз в это время от Ласточкина прибыла связная, выехавшая из Одессы еще до трагических событий второго марта. Полк до сих пор не имел непосредственной связи с командованием Красной Армии и получал дислокации от командования через Одесский Военно-революционный комитет. Ласточкин сообщал, что всеобщее восстание назначено на седьмое марта, и подчеркивал, что в связи с этим необходимо усилить действия внешних вооруженных сил. Все партизанские отряды, организованные вдоль фронта "зоны" войск интервентов, должны были начать активные действия - каждый на указанном ему направлении. Объединенному отряду Столярова и Овчарука было приказано форсированным маршем идти на Херсон.
Столяров и Овчарук решили продвигаться не левым, а правым берегом поймы Ингульца, чтобы ударить по железной дороге Херсон - Николаев и расчленить оборону противника на отрезке Николаев - Херсон. Справа от них, как сообщал Ласточкин, будет идти на Николаев другой партизанский отряд, имеющий задание перерезать железную дорогу Николаев - Одесса и, форсировав Буг, перейти на одесское направление.
Комиссаром этого отряда был тоже один из тех коммунистов, которым Военно-революционный комитет поручил вести в войсках директории революционную пропаганду с целью разложения их.
Полк под командованием Овчарука выступал на рассвете. Солнце еще не поднялось над степью, и в парке под деревьями лежали синие предрассветные тени. Из молодого сосняка, из кленовой рощицы, уже покрытой, словно зеленым пушком, молодыми почками, из зарослей ивняка и чернотала у пруда, из дубравы на южном конце поляны, где дубы стояли еще под желтой прошлогодней листвой, потянулись подразделения.
Полк был пехотный, однако не пешеходный. За кавалерийской сотней мягко шуршали по влажной весенней земле колеса пулеметных тачанок, за тачанками на бричках, повозках и гарбах рысью двигались пехотные подразделения, позади битюги тащили полевые орудия.
Командир и комиссар ехали каждый на собственной двуколке. Овчарук вместе со своим связным-юнгой ехал на легкой, "поссессорской" тележке с плетеным соломенным сиденьем, в авангарде отряда "Полундра", впереди полка. Столяров с двумя вестовыми, старыми пехотинцами царской армии, ехал позади, в арьергарде, на тяжелой, кованной железом повозке почтового ведомства. До войны на этой повозке развозили почту по степным селам и хуторам.