- Э, нет! - сразу же замахал руками Котовский. - Так у нас войны не получится! Либо погоняй индивидуально своей тарахтелкой, либо бросай ее к черту и подсаживайся на тачанку. А то… если удержишься в седле, бери коня из запаса - и айда!
Шурка раздумывать не умел. Он пнул ногой мотоцикл - мечту своей юной жизни. Мотоцикл скатился с насыпи в ров, а Шурка уже ощупывал подпругу у запасного коня: в задних рядах ездовые вели с десяток запасных коней. Матрос Шурка с Молдаванки был лихим кавалеристом; в детстве он даже мечтал стать наездником в цирке Чинезелли.
Он мигом подтянул подпругу и взлетел на коня.
- Эх! - гаркнул он, натягивая поводья. - Пропадет теперь, видно, флот! Заделался матрос Шурка конником Котовского!
И как раз в эту минуту Шурка увидел с другой стороны на таком же буланчике ординарца Котовского. Это был Сашко Птаха.
- О! - весело подмигнул он Сашку. - И ты здесь, шпингалет с Ланжерона?
Но Сашко, видно, не расслышал оскорбительного приветствия, потому что, если б услышал, бросился бы на Шурку с кулаками, что бы там ни было. Сашко не расслышал, так как сидел в эту минуту на коне, словно обалдев, бессмысленно хлопал глазами и смотрел на Григория Ивановича так, точно видел его первый раз в жизни.
- Да ты что это? - удивился Шурка. - Или конец заглотал и заякорился на сухом?
Странное поведение Сашка привлекло внимание и Григория Ивановича. Он как раз собирался подать команду, чтобы с рыси перейти на карьер, но бледное, перепуганное лицо молодого ординарца остановило его.
- Что с тобой, Сашко?
Но прошло еще несколько секунд, пока Сашко, наконец, смог, заикаясь, добыть из горла застрявший там вопрос:
- Дядя Григорий!.. Вы… вы… разве вы Котовский?
Как было не удивиться Сашку, если вот уже месяц, как он исправно осуществлял связь между Григорием Ивановичем в плавнях и подпольем города и знал точно, что Григорий Иванович - известный ему грузчик Григорий, а фамилия его просто Мадюдя! Днестровский отряд областкома партизаны так и прозвали: "днестровцы Григора Мадюди". Да и сам Сашко был известен всему отряду как родной племянник своего родного дядьки Григора Мадюди. И вдруг совсем не Мадюдя, а… легендарный Котовский, которым бредил Сашко с самого детства, вот он - перед ним, его, пусть и не родной, но все равно что родной - подпольный - дядько!
Как же было не оторопеть сердечному Сашку?
- Ну что ж, - усмехнулся Григорий Иванович, - раз наша власть из подполья вышла, так пусть уж и я буду носить фамилию родного отца!
И, не теряя времени, он громко подал команду:
- На Одессу! Марш-марш!
Степь замелькала с обеих сторон. И через несколько минут справа под ярким весенним солнцем блеснуло золотой чешуею широкое море.
Котовский скакал впереди на вороном жеребце, сразу за ним на казацких буланках мчались двое: матрос Шурка Понедилок - моторист с "Витязя", "братан" с Молдаванки, - и хлопчик Сашко Птаха - сын рыбака с Ланжерона, тоже коренной одессит…
Сашко скакал, закусив губу, однако, ему казалось, что он громко поет, во весь голос, во всю силу легких, радостно и залихватски. Мчался он в бой, освобождать родную Одессу, скакал рядом с самим Котовским и сам был не кто иной, а ординарец Григория Ивановича Котовского! Ординарец! Понимаете ли вы это? Правая рука!
Вот и осуществилась мечта всей жизни Сашка. Да где там осуществилась, - самое себя превзошла!
Осуществлялись мечты и Григория Ивановича. Он летел в смертный бой с ненавистным врагом во главе отряда конницы.
Конец всем постылым маскам - помещика Золотарева, доктора Скоропостижного, негоцианта Берковича! С этим теперь покончено! Теперь - битва лицом к лицу, и не надо уже выдавать себя за кого-то другого, не надо смеяться, когда тебя душат слезы, и плакать, когда ты задыхаешься от смеха. Теперь смейся - когда смешно, плачь - когда допечет. Конец прятанью! А ну, вражище, сшибемся грудь с грудью, как этого издавна душа просит!
И будет в этой борьбе Григорий Иванович верхом на коне мчаться вихрем по широким просторам - привольным и гостеприимным для друга, враждебным и лютым для недруга, - по залитым потом и кровью просторам многострадальной отчизны, неся смерть буржуазии и свободу народу.
Таким вот и сделала его воля большевистской партии.
Сотня конников летела сейчас галопом за Котовским в бой. И это была только первая сотня сабель. Пусть земля разверзнется под ним и поглотит его вместе с вороным арабом, если не пойдут за ним тысячи, десятки тысяч - целая конная армия восставшего, непримиримого к угнетателям родного народа!
Да, скоро уже помчится в бой за Котовским героическая конная армия советского народа…
Когда отряд всадников проскочил через Дальник, обратив в бегство перепуганные греческие дозоры, впереди, будто вырастая из-под земли, появились контуры города на плоской степной равнине.
Шурка Понедилок махнул рукой и закричал:
- Одесса-мама!
Григорий Иванович выхватил саблю из ножόн и сверкнул ею над головой. И тогда сто сабель засверкали сотней молний над отрядом - сто всадников обнажили сабли к бою.
Котовский оглянулся на отряд и крикнул, пронзая своим голосом гулкий топот, будто клинком тело врага:
- Даешь Антанту! М-а-а-р-ш!
Через минуту отряд влетел на широкие улицы предместья.
Еще несколько минут, и отряд карьером влился в тесные, зажатые каменными рядами стен улицы города.
Сверкая саблями над головами коней, сотня первых всадников прославленной потом в веках конницы Котовского летела по улицам Одессы, и из-под копыт коней даже днем, даже при ярком полуденном солнце летели искры.
Все, кто держал оружие в руках, бросали его и разбегались во все стороны.
На улицах Одессы конница Котовского праздновала день своего рождения.
4
Было уже после полудня, - и вдруг само небо над городом и морем будто разверзлось и раскололось пополам, а затем еще на тысячи кусков. Городские здания так тряхнуло, что завибрировали и зазвенели стекла. Казалось, задрожала сама земля, и с моря в город в страшных стократных перекатах, словно в гигантский шторм, ударила волна за волной и отдалась громовым эхом. От этого эха стекла в верхних этажах со звоном посыпались на тротуары.
Это грянул залп тяжелой артиллерии французской эскадры, стоявшей на рейде.
Залпы гремели один за другим; с моря через кварталы города летели тяжелые "чемоданы". Разрывы послышались не сразу - далеко.
Артиллерия эскадры била еще не по городу: снаряды ложились за Пересыпью и Куяльником - на Жеваховой горе.
Телефонная связь немедленно уведомила Совет: из-за Дофиновки и лимана на Жевахову гору вышли авангарды партизан Николая Столярова, Визерского и Тилигуло-березанского отрядов.
Александр Столяров вызвал Воронцовский дворец и передал трубку Гале.
В трубке долго молчали. Наконец, донеслась французская речь. Говорил какой-то офицер - командир подразделения зуавов: в Воронцовском дворце, в резиденции консула Франции с особыми полномочиями, сейчас находились на постое только что перебазированные из городских казарм боевые части, а ставка главного командования еще глухой ночью… перебазировалась на военный корабль.
Загремел третий залп, пока Александр Столяров добывал сведения с телефонной станции. Дежурная телефонистка сообщала: под Военным молом стоит на причале флагман эскадры "Жан Бар", и его внутренняя телефонная сеть подключена к городской, флагман ведет беспрерывные разговоры со своими частями и подразделениями на берегу.
- Давай, барышня, флагмана! - приказал Столяров.
- Он сейчас говорит с Екатерининской площадью, восемь, - ответила телефонистка, - там находится их контрразведка.
- По шапке контрразведку! - приказал Столяров. - Давайте, барышня, я скажу ему пару слов!
В трубке щелкнуло, и Галя услышала французскую речь. Галя сразу узнала голос генерала д’Ансельма. Потеряв на проводе собеседника, генерал кричал:
- Алло, алло! Полковник Морисье! Полковник Морисье! Где вы?
- Пардон! - сказала Галя. - С вами говорит Совет рабочих депутатов. Это вы, мосье генерал?
Ошарашенный генерал секунду молчал, однако сразу же сориентировался и учтиво ответил:
- Я вас слушаю. Здравствуйте. По голосу узнаю, что это говорит знакомая мне девушка, секретарь Военно-революционного комитета?
- Вы не ошиблись, генерал, - ответила Галя. - А рядом со мной председатель Совета, товарищ Столяров. Он хочет передать вам несколько слов.
Генерал д’Ансельм любезно откликнулся:
- О! Очень рад! Передайте мой утренний привет мосье… товарищу Столярову!
- Он вам тоже передает утренний привет, - сказала Галя, - и просит вас выслушать следующее…
Галя минуту помолчала, внимательно слушая Столярова, и затем перевела:
- Если стрельба сию же минуту не будет прекращена, то Совет снимает с себя ответственность за жизнь иностранцев, которые находятся еще на берегу.
Снова прогремел залп.
- Поторапливайтесь, генерал! - крикнула Галя. - Поторапливайтесь! Товарищ Столяров через пять минут должен отдать приказ…
Генерал д’Ансельм молчал только две секунды. Через две секунды долетел его ответ:
- Хорошо, мадемуазель. Передайте мосье товарищу Столярову, что я отдаю приказ. Может быть, будет еще один залп, пока мой приказ дойдет до рубки командующего артиллерией…
Но приказ генерала дошел молниеносно: больше не раздалось ни единого залпа.
- Ну что ж, - сказал Столяров, когда разговор с генералом был закончен, - хотя мы еще не имеем в городе всей полноты власти, но командование интервентов нам уже подчиняется.
Но Столяров проговорил это несколько позже, а до того беседа с генералом еще продолжалась.
Столяров сказал:
- Насколько я понимаю, генерал, вы уже начали эвакуацию? Я считаю так: раз вы сами перебазировались на судно, то, надо полагать, именно для того, чтобы непосредственно руководить погрузкой армии?
Генерал ответил чуть слышно - так, что Гале пришлось извиниться и попросить повторить. Генерал повторил:
- Я получил приказ высшего командования и выполняю его. Но мне необходимо на эвакуацию две недели.
- Двое суток, - сказал Столяров. - Но имейте в виду: двое суток с момента нашей последней беседы с вами ночью. Следовательно, двенадцать часов первых суток уже миновало.
Генерал помолчал, затем спросил:
- На каком основании вы действуете так категорически?
Столяров ответил:
- Я получил приказ моего высшего командования и выполняю его.
Генерал снова помолчал, потом ответил запутанной в галантных выражениях фразой, содержание которой надо было понимать так:
- О, мосье! Я солдат, вы солдат, и мы один другого прекрасно понимаем: каждый из нас должен выполнять приказ своего высшего командования. Неумолимое течение жизни покажет вам, насколько реальны приказы высшего командования, сидящего в тылу, когда эти приказы выполняют солдаты на линии огня…
- Что ж, - согласился Столяров, - пусть будет так: пусть жизнь нас с вами проверяет.
Однако он не дал после этого отбоя, а продолжал:
- Среди наших требований было еще одно: немедленно возвратить нам Николая Ласточкина.
На этот раз генерал молчал долго. Наконец, он ответил растерянно:
- Я не имею возможности выполнить вашу просьбу: Николай Ласточкин умер…
- Мерзавцы! - не выдержав, вскрикнула Галя. - Ах, какие вы мерзавцы!
Она заплакала.
Столяров понял и без перевода. Поняли и все другие товарищи. Телефон стоял на столе председателя Совета, и коллегия народных комиссаров вместе с президиумом заседала в полном составе. Все молча поднялись и склонили головы.
Генерал там, на другом конце провода, говорил:
- Я выражаю свое соболезнование. Я только солдат, а контрразведка в боевой обстановке действует иногда самостоятельно. Я выражаю свое сожаление, контрразведка поторопилась… Тело Ласточкина - в море, где-то вблизи тюремного транспорта номер четыре.
Генерал говорил сейчас с искренним огорчением. Но огорчала его не гибель замученного руководителя большевистского подполья. Перед генералом лежали две депеши с искрового телеграфа флагмана "Жан Бар". Одна депеша была получена из ставки главнокомандующего всех вооруженных сил Антанты на Востоке генерала Франшэ д’Эсперэ, вторая - из Парижа, из военного министерства, за подписью самого военного министра Франции, мосье Пишона. Первая депеша разрешала генералу д’Ансельму, командующему вооруженными силами Антанты на юге Украины, вывести сухопутные части союзных войск с территории Одессы и всего одесского плацдарма, а эскадре приказывала оставаться на рейде и прикрывать отступление войск. Вторая депеша предлагала генералу д’Ансельму передать свои полномочия высшему начальнику - генералу Бартелло. Одновременно депеша уведомляла, что дело бывшего командующего вооруженными силами Антанты на Украине генерала д’Ансельма, а именно вопрос о поражении на одесском плацдарме, передано на рассмотрение военного трибунала Французской республики…
5
Сотня всадников Котовского между тем миновала Пушкинскую и Почтовую. До здания Совета было уже недалеко.
На полном карьере конники промчались мимо роскошного, претенциозного в своей аляповатой росписи здания биржи.
Неожиданно Котовский подал саблею знак и с ходу повернул коня.
Биржа! В разгоряченном первым боем воображении Григория Ивановича возникло представление: там, на бирже, в своей цитадели, в своем храме, в эту минуту должна собраться вся контрреволюция!
Прямо по широкой лестнице Котовский ворвался на коне в роскошный вестибюль, а затем в огромный зал биржи. Подковы коня гулко загремели по мраморным плитам пола.
Вслед за Котовским появились на своих буланках Шурка Понедилок с Сашком Птахой. Потом въехали еще несколько всадников, - огромный зал биржи мог вместить в себя целый кавалерийский отряд.
Но зал был пуст. Акулы капитала удрали заблаговременно.
Опустив саблю, Котовский проскакал по залу вокруг и остановился у низенькой стеклянной перегородки. За перегородкой стояли столы, около них стулья, у стен - узкие и высокие шкафы. Посреди зала на дубовом стеллаже высилась огромная доска, испещренная клетками, точно страничка из арифметической тетрадки школьника. "Валюты" - написано было золотыми буквами вверху над доской. А в клетки вписаны были цифры: "Английский фунт - 63–66, французский франк - 3–3,25, итальянская лира - 1,1–1,15, немецкая марка - 1,25–1,35…" Внизу была наклеена полоска бумажки с напечатанным на пишущей машинке текстом: "Котировка иностранных валют дается в русских николаевских рублях, но русскую николаевскую валюту надо после этого исчислять сообразно стоимости американского доллара…"
Это была последняя на одесской бирже котировка иностранных валют.
Финансовые и торговые воротилы бежали, и мертвые цифры банковских спекуляций остались после них печальным воспоминанием.
Перед дверью в кабинет старосты биржи Котовский и другие всадники остановили коней. На изгибе массивного бронзового бра, рядом с дверями, на растянутых розовых подтяжках тяжело покачивалось мертвое тело. Это был Штени. За пять месяцев интервенции из скромного ресторатора Штени превратился в сказочного богача. Капитал его одесская биржа оценивала в миллионы франков. Но вчера вечером за эти миллионы биржа не могла предложить ему и десяти советских рублей.
Сашко Птаха взмахнул саблей и перерезал розовые подтяжки.
Весть о приближении Котовского неизвестно каким образом бежала впереди от квартала к кварталу. В Совете уже было известно, что котовцы ворвались в город. Задержка около биржи встревожила всех, и через проходные дворы канцелярии градоначальника и судебной палаты к бирже прибыл от Совета гонец. Он появился из двора отеля "Бристоль" в ту минуту, когда Котовский подавал команду мчаться дальше.
Гонец на ходу передал Котовскому приказ Совета: хотя белые офицеры уже начали обстрел помещения Совета, Совет еще немного продержится собственными силами, а отряду надо немедленно лететь к банку, из которого белогвардейцы пытаются сейчас вывезти ценности.
Не прошло и минуты, как отряд перестроился и, завернув за угол Полицейской, помчался за своим командиром к конторе государственного банка.
Перед зданием банка стояли четыре грузовые машины, нагруженные кожаными мешками и коваными сундуками. Десятка два офицеров суетились еще возле машин, но моторы уже гудели - машины были готовы двинуться к порту, на пароход "Кавказ" и за пределы советской земли…
Шашки конников сверкнули, и котовцы с ходу врубились в толпу офицеров.
После этого машины были поставлены в центр, конники окружили их, и отряд двинулся дальше, по направлению к Оперному театру. Моторы машин глухо урчали на малой скорости, степные кони шарахались и прядали ушами, но твердые руки всадников сдерживали их, вздыбливали и возвращали назад в строй. Ценности города, народное достояние у грабителей было отбито, и теперь его надо было передать законному владельцу - Совету.
Когда отряд появился в тылу белогвардейцев, осаждавших дом Совета со стороны Пушкинской, Ришельевской и Ланжероновской улиц, белые цепи повернулись против конницы, пытаясь обороняться. Но котовцы врубились, смели ряды белогвардейцев и подгарцевали к подъезду Совета.
Члены президиума и народные комиссары стояли на баррикаде и приветствовали партизанский отряд областкома.
Котовский спрыгнул со своего высокого жеребца, бросил повод Сашку, подошел валким, но четким кавалерийским шагом и отдал оголенной шашкой салют красному знамени на флагштоке. Затем он отрапортовал Столярову:
- Конный отряд днестровских партизан, выполняя ваш приказ, прибыл в распоряжение Совета рабочих депутатов города Одессы. Золотой запас города Одессы - вон там, на тех четырех бензопхайках.
Шурка Понедилок и Сашко Птаха на своих казацких буланках стояли рядом, позади Котовского. Буланки тыкали мордами в спину Григория Ивановича.
В эту минуту из среды членов президиума Совета, негромко вскрикнув, выдвинулся старый Птаха Петро Васильевич. То замирая на мгновение, то снова бросаясь вперед, он продвигался вдоль баррикады к буланому, на котором сидел Сашко. Лицо Петра Васильевича то вспыхивало гневом, то все покрывалось мелкими морщинками радостного смеха.
- Ах ты висельник! - всплескивал руками Петро Васильевич. - Так ты, выходит, жив?
Сашко исчез из дома около месяца тому назад, и отец с матерью уже оплакивали его: решили, что мальчика где-то подстрелили, когда он, отбившись от рук, шатался по городу.
У Петра Васильевича так быстро менялось выражение лица, что невозможно было понять - бросится ли он на радостях обнимать сына, или снимет ремень и учинит тут же, на месте, суровую отцовскую расправу.
Заметив и поняв неопределенное душевное состояние счастливого отца, Григорий Иванович движением руки остановил старого рыбака.
- Полегче, полегче, Петро Васильевич! - сурово промолвил он. - Твой Сашко - мой адъютант, и сейчас он при исполнении боевого задания.
Сашку уже второй раз за сегодняшний день приходилось изумляться: его отец, старый "шкарбан", которого он к тому же подозревал в связях с контрабандистами и барахольщиками, оказывается, был… тоже большевик, да, кажется, еще и член президиума Совета…
В это время водолазы Морского райкома прислали связного.