Так и разговаривали: Мокашев лежа под одеялом, в кровати, а Спиридонов сидя на стуле в полной боевой готовности.
- Считаешь, окончательно ваш верх?
-Насчет этого можешь не сомневаться. Ты Анну больше не тревожь, Георгий. Ладно?
-Ты кошмар мой, Яков.
-Значит, договорились. Будь здоров. Я пойду.
Спиридонов встал, потянулся, затрещал суставами.
- Скоро светать начнет. Тебе хорошо, ты - в койке. А мне еще шагать и шагать.
- Анну очень любишь?
- Очень. Нам бы с тобой, Георгий, поговорить о многом не мешало бы, да все время нет. Сбрую твою с шашкой и пистолетом я в окно выбросил - от греха. Уйду - забери, не забудь.
Мокашев согласно покивал головой: соглашался и прощался.
Уже в дверях Спиридонов сказал:
- Ты приятелю своему, палачу поганому Карееву не говори, что я приходил. А то тебе худо будет.
Спиридонов ушел. Мокашев спустил босые ноги на холодный пол, сел в кровати и заплакал беззвучно.
* * *
Яков шел подорожной пыли, прибитой ночной росой. Светало: светлело нерешительно. Он шел через скошенное и - как будто не было никакой войны - старательно убранное поле к лесу, что чернел вдали и на холме. Изредка похлопывая по добротным голенищам сломанным случайно прутиком, он шел и шел - допевал - свою любимую и единственную:
Я вернусь в село родное,
Дом построю в стороне.
Ветер воет, ночи ноют
Будто бы они при мне...
Когда Спиридонов дошел до опушки, рассвело совсем. Засунув два пальца в рот, он разбойно свистнул. Немного погодя из леса вышел Егор, ведя на поводу двух коней - черного и белого.
- Ну, как ты тут? - осведомился Яков.--начальственно и без особого интереса
- За тебя боялся, Яша, - признался Егор.
- Дело твое такое всего бояться, --сказал Спиридонов и взлетел в седло.
По большой земле скакали два коня: конь вороной и конь бледный.
А уже днем на сухом островке среди болота под молодыми березками разговаривали, совещались отрядные начальники: Спиридонов, Митяй, Миша, Егор и Александр Ганин. Лежа на животе, Яков хитро и скучающе посматривал на своих помощников, слушал, покуривал, пока молчал. А говорил Ганин:
- Организация разбита по пятеркам, пятерки связаны с центром лесенкой - все как положено в подполье. Думают выступить сразу же, как наши на фронте ударят. Вот тогда и твоя помощь понадобиться, Яша. А пока Иванов советует замереть твоему отряду - будто вас нет. Беляки деревни трогать не будут, потому что не до этого сейчас.
- Иванов - кто такой? - спросил Миша.
- Яков знает, я ему говорил. Руководитель наш.
- Дельно предлагает Иванов. - Спиридонов переменил позу: сел по-турецки. - Сдастся и мне, что наши скоро ударят. Вот моя диспозиция: отряд расходится по домам, каждый при оружии и ждет команды. Я один - здесь. На связи со мной Митяй и Михаил. Александр уходит в город. Егор с ним. Курьером.
Егор, ты этого Иванова видел? - осторожно полюбопытствовал Митяй.
-Видел, конечно.
-Ну и что он? - и Митяй плечами показал каким, по его мнению, должен быть такой человек.
-Серьезный мужчина, - подтвердил Митяевы предположении Егор.
-Когда нам идти? - попросил приказа Ганин.
-Разойдется отряд, тогда и отправитесь, - Спиридонов опять прилег, нашел травинку покрепче, поковырял ею в зубах.
-А сейчас что делать? - огорченно спросил Егор.
-Песни петь, если хорошие знаешь. Да, Мишка. Все хочу спросить тебя, да забываю: граммофон твой - где он теперь?
-Я почем знаю?! - мрачно огрызнулся Миша, но затем рассказал:-- Как оставили его тогда на дороге, так с тех пор не видел. Сначала не до этого было, а потом уж и не нашел. По жадности какой - нито паразит --хапнул без всякого соображения. Граммофон-то заводить надо, а как музыка заиграет, я тут как тут. Бессмысленные люди!
- Ну, не скажи! - вступил в разговор Митяй. - Расчет у того, кто брал есть: вероятней всего убьют Мишку в заварухе-то такой, и никто граммофон назад не потребует.
- Отставить! - гаркнул Спиридонов. - Раскаркались! Убьют, не убьют. Я песню хочу послушать. Хорошую песню.
* * *
- Так что я сразу к товарищу Иванову доложить что и как, - Ганин лукаво посмотрел на Каресва и добавил: - Теперь решить надо, когда выступать будем. Совместно.
Ганин сидел в кресле у кареевского стола, Егор на стульчике у двери, а Кареев, положив руку на стол, а голову на руку, рассматривал их поочередно - то того, то другого.
- Не слишком ли гладко все получается, Саня? Как ты считаешь, ловкач ты мой золотой?
- Его беда, Валентин Андреевич, что он ужасно нетерпеливый. А нетерпеливый оттого, что везучий до безумия, - и Ганин показал какой Спиридонов человек: - Налетел, нашумел - фыр, фыр! Этот сюда, этот туда! Он командует, все бегают и все получается. А оттого, что все получается, многого не видит. Меня не видит, к примеру.
Появился Мокашев во время ганинского красноречия и, дослушав в дверях, подошел к столу.
- Твой комиссар один на болоте, - сообщил ему Кареев. - Будем в ночь брать.
- Кто будет брать? - спросил Мокашев.
- Как - кто? Ребятки мои. До чего они комиссаров ловить любят, страсть!
- Отдай мне его, Валя.
- Что это значит - отдай? Портсигар он, что ли?
- Я его один на один хочу взять.
- Один на один нс возьмете, Георгий Евгеньевич! - с сожалением сказал Ганин.
- Вот господин Ганин меня проводит. Поможет, если что. Или вон - Егор. - Мокашев мотнул головой в сторону двери. - Он Спиридонова предал, так значит мне поможет с удовольствием.
- Я не предавал, - заканючил от дверей Егор.
- Знаем: испугался, - перебил его Кареев. - Вот что, Юра.Мы нс в театре, обойдемся без красивых слон и изящных жестов. Комиссара надо взять или убить. Мои мальчики в отличие от тебя сделают это быстро и хорошо.
- И вдвоем мы его не возьмем, Георгий Евгеньевич, - добавил Ганин.
- Я прошу тебя, Валентин.
Кареев встал.
- Перед кем покрасоваться хочешь? Перед собой? Что ж, валяй. Рискуй, коли твоей душе угодно. Только я рисковать не намерен. Я сначала это гнездо обложу со всех сторон, а потом уж тебя к комиссару подпущу. Нас поведет Егор. А тебя, Саня, попрошу сердечно: через час по знаку, приведешь господина поручика. Не хотел я тебя беспокоить-ты свое дело сделал - но что попишешь: у Георгия Евгеньевича Мокашева, видите ли, в одном месте свербит!
- А чего ж не пойти. Я пойду. Я представления люблю.
- Вот мы со стороны и посмотрим спектакль, Кареев хлопнул ладонью по столу - все, мол. - Егор, ты готов?
- Как прикажете, - уныло согласился на все Егор.
* * *
Егор шел впереди, а за ним - по одному - кареевская команда во главе с самим. Нехорошо ночью на болоте. Ненужно громко хлопала вода под сапогами, лезли в глаза корявыми ветками большие болотные кусты, и темнота стояла такая, что очень не хотелось идти. Но шли.
- Выходим, - устало шепнул Карееву Егор. И точно: под ногами была твердь.
- Ни черта не вижу! - тоже шепотом и радостно сообщил Кареев.
-Кустики пройдем и огонь в конце увидим. Если он здесь, конечно.
Они миновали кустики и увидели еле живой желтый огонек.
-Туточки! - возликовал Кареев и приказал идущему следом: Передай - замереть.
-Разводить будем, что ли? - спросил Егор.
-Действуй, - разрешил Кареев.
Кареевские молодцы по очереди и по одному бесшумно уходили вслед за Егором. Осталось двое: Кареев со своим помощником. И тогда Кареев спросил:
-А нам где?
- A вам здесь, - ответил Егор. - Единственный выход закрывать.
- И то дело, - согласился Карeeв. - Иди Мстислава зови. Пусть режет редедю перед полком косожскими.
- Чего? - удивился Егор.
- Чего-чего. Иди поручику сигнал подавать.
* * *
Мокашев и Ганин ждали сигнала. Они сидели, прижавшись спинами к стволу огромной сосны, и мирно беседовали.
-Дорогу-то без Егора найдете? - интересовался Мокашев, а Ганин отвечал:
-Найду. Ходил не раз и ночью тоже. Кроме того, на всякий случай меток наставил - зарубки, вешки светлые. Найду.
- Господин Ганин, а как с вами Карeeв расплачивается?
- Как, как. Золотом, конечно. Ничего другого не беру.
- И много дает?
- Вы что - на тридцать серебренников намекаете? Так Спиридонов не Христос.
- И вы, следовательно, не Иуда.
Ухнула вдали сова. Еще раз. Потом еще.
- Егор, - догадался Ганин и встал. - Пошли.
Ганин шел впереди, а за ним - Мокашев. И хлюпала вода под сапогами, и мешали невидимые ветки, и было темно, и было страшно. Но они шли. Когда их шаги стали бесшумными, Ганин сообщил:
- Пришли.
- Где землянка? - спросил Мокашев.
- Кустики пройдем и увидим.
Они миновали кустики и увидели еле живой желтый огонек. Мокашев вдохнул глубоко и сказал:
- Как повяжу его - позову вас. А не повяжу... так вы сами догадаетесь, что не повязал. Пошел.
Мокашев исчез в темноте.
* * *
Мягко ступая по лестнице, Мокашев спустился в землянку. Вход в основное помещение был закрыт линялой ситцевой занавеской, и свет от коптилки синел и желтел сквозь нее. Мокашев осторожно отодвинул лоскут и заглянул внутрь. Он никого не увидел, только на грубом столе пламя коптилки слегка помоталось из стороны в сторону - от его движения. Мокашев вытянул из кармана пистолет и позвал:
- Яков.
- Ну, - сонно отозвался кто-то из-за кривой печки, за печкой были нары, а на нарах спиной к двери, лежал Спиридонов.
- Не оборачивайся и не стреляй. Если что -я выстрелю раньше.
- Георгий? - глухо предположил Спиридонов.
- Я. И с пистолетом.
- Что делать мне?
- Руки покажи.
Спиридонов показал руки.
- Теперь вставай и иди к столу.
В расстегнутой, без ремня, гимнастерке, босой Спиридонов подошел к столу.
- Садись. И руки на стол, - приказал Мокашев. Устроились напротив. Мокашевский пистолет смотрел черным глазом в грудь Спиридонова.
- Оружием не балуй. Стрельнуть может, - с опаской проговорил Спиридонов. - Положь на стол, хватать не буду.
Мокашев нехотя усмехнулся и положил пистолет на стол. Рядом с правой рукой.
- Поговорим? - предложил он. - Ты же поговорить со мной хотел.
-Обложили, - догадался Спиридонов и поинтересовался подробностями: - Ганин?
Мокашев кивнул и добавил:
- И Егор твой.
-Ясно! О чем говорить-то будем? О погоде, о бабах или о том, где повесить меня сподручнее?
-Скажи мне, Яков, за что ты жизни своей лишаешься?
-Не лишаюсь я жизни. Готов отдать ее за светлое будущее человечества.
-А мое светлое будущее? Где оно? ׳
-Не будет у тебя светлого будущего. Замаран ты.
-А на тебе крови нет?
-Есть.А коли выживу - еще будет. Кровь предателей пролью. Палачей. Мерзавцев. Умрут они, и от этого будут живыми тысячи и тысячи. Слыхал про карающий меч революции? Вот он - в моей руке.
Мокашeв посмотрел на короткопалую мощную пятерню, раскрывшуюся на столе. Затем пятерня сжалась судорожно.
-Кто определять будет: этот - подлец, этот - палач, этот - ангел без крыльев? Ты? И белый цвет из семи основных цветов состоит. Поди определи - белый ли белый цвет. А ты Богом данную жизнь по своей воле отнимать или даровать хочешь.
- Кареев - палач?
- Палач, - вяло согласился Мокашсв.
-Ганин - предатель?
-Предатель.
-Я мерзавец?
-Нет.
-Ты же жизнь мою взять пришел! И мне о Боге, о душе говоришь! Я умру, а Кареев с Ганиным жить будут. Пытать, предавать! Как называются люди, которые цветов не различают? Ну, к примеру, вместо синего им коричневый мерещится, вместо зеленого - красный.
- Дальтоники, - невесело улыбнулся Мокашсв.
- Ты, Георгий, дальтоник нашей жизни. За неправое дело воюешь. Посмотри вокруг, что видишь ты? Ваши лучшие-то люди, вроде тебя, сомневаются, а у нас великое дело повело за собой лучших. Самых честных. Самых добрых. Самых сильных. За правое дело встали люди. Мы победим. Все. Зови Ганина меня вязать.
- Застрелись, Яков. Я тебе дам пистолет.
- Не буду стреляться. Зови Ганина.
- Дело твое, - Мокашев вздохнул безнадежно и, не спуская глаз со Спиридонова, пошел к входу. Отодвинул занавеску, поднялся на две ступеньки, крикнул на волю:
- Ганин, идите сюда!
В землянку осторожно спустился Ганин. Когда он с револьвером в руке весь явился в дверях, Спиридонов выдернул из-под гимнастерки наган и, стремительно падая на пол, навскидку выстрелил. Ганин мягко и медленно оплывал в дверях, а Спиридонов кричал страшным голосом:
- Брось револьвер, Георгий! .
Мокашев с трудом разжал пальцы, и пистолет глухо упал на земляной пол. Спиридонов вставал. Мокашев жалостливо посмотрел на него и сказал тихо:
- Убей меня, Яков. И сам застрелись. Сейчас Кареев явится.
Яков нагнулся, поднял мокашевский пистолет, легко выдернул револьвер из незакостеневшей еще ганинской руки, выпрямился и спросил весело:
- Ты так считаешь?
- Обложен ты. Как медведь в берлоге.
- Ошибочка вышла небольшая. Егор охотников к другой берлоге отвел, в которой не то что медведя- клопов не слышишь.
- Зачем тогда спектакль, дурака из меня делал, зачем?
- Чтоб вот эта сволочь не ушла. Ловкий, подлец!
Они смотрели на Ганина, который стыло и неподвижно улыбался, полуприкрыв застекленевшие глаза. Крови было мало. Мокашев, вспомнив, улыбнулся ернически:
- Недостаточно оказался ловок для жизни сегодняшней. Куда ты его?
- Как - куда? В сердце, конечно.
- Кавалер! - вспомнил Мокашев и достал из нагрудного кармана маленький в белой тряпице сверток. - Возьми кресты свои.
- Ну, спасибо! - обрадованно поблагодарил Спиридонов и спрятал сверток в карман штанов. - Пошли на волю! Противно.
Видимый кусок неба светился. Воздух серел. Подходил рассвет. И тишина стояла такая, что они заговорили шепотом.
- Где Кареев? - спросил Мокашев.
- Напрямик отсюда версты две будет. На другом островке.
- Что же дальше?
- А сейчас узнаешь. - Спиридонов раскидал хворост, кучей лежавший у входа в землянку, достал короткий кавалерийский карабин. - Я думал Ганин ко мне Кареева приведет, а пришел ты...
Гулким выстрелом разорвало тишину. Тотчас же донеслось: нерезко - в отдалении - забил пулемет, мягко защелкали одиночные выстрелы, округло раздались взрывы гранат.
-Кончают Кареева! - закричал Спиридонов. - Егор их всех по пристрелянным точкам развел. А пулемет я сам пристрелял!
Можно уже было и не кричать: выстрелы и взрывы прекратились. Возвратилась тишина. И тогда Мокашев в бессилии, ярости и обиде, страшно ударил Спиридонова в челюсть. Спи-ридонов упал, а Мокашев убежал прочь.
Очухавшись, Спиридонов сел и помотал башкой, чтобы лучше соображать. Встал, сначала пошел, затем побежал. Он бежал и крнчал:
-Георгий! Где ты? Пропадешь! Утопнешь!
Он бежал по еле заметной тропке, изредка останавливался,прислушивался. И опять: - Георгий, где ты? Отзовись! Пропадешь здесь. Утопнешь!
Вдруг чавкнуло рядом. Осторожно, боясь провалиться, Спиридонов пошел на звук. Увидел -в трех шагах от него в болотной жиже молча пропадал Мокашев. Спиридонов протянул руку:
- Хватайся.
- Уйди от меня.
Он хотел пропасть. Но когда жижа подошла к подбородку, он в ужасе и отвращении судорожно вцепился в руку Спиридонова, который терпеливо и молча долго ждал этого. Захватив ногами молодую березку, Спиридонов двумя руками тянул и тянул Мокашева из болота. А вытянув на твердую землю, упал на траву обессиленный. Рядом прилег Мокашев, часто всхлипывавший от жалости к себе.
- Не жалей их, - с трудом проговорил, наконец, Спиридонов. - Они вонючие убийцы, мерзавцы. Им не нужно жить. И себя не жалей.
- Как мерзавца, - уточнил Мокашев.
- Какой ты мерзавец! Ты - цветок в проруби.
- Вежливо ты сказал.
- Сказал как думаю. Вещи вроде бы разные, но когда они в проруби - и цветок, и дерьмо - полезность от них одна. Никакой полезности.
Лежали, молчали, отдыхали. Мокашев улыбнулся вдруг.
- Что скалишься? - поинтересовался Спиридонов.
- Ты - победитель. Ты победишь...
- Мы победим, - перебил его Спиридонов.
- Ладно. Вы победите, - продолжал Мокашев. - И ты, ты победишь! Начнешь строить светлое будущее, командовать станешь, детей наделаешь. А лет через тридцать явится перед тобой твой взрослый сын, и увидишь ты, что он дальтоник жизни, цветок без всякой полезности - такой, как я. Потому что с четырех лет начнет книжки читать, в четырнадцать - чужим мыслям удивляться, в шестнадцать - своими себе душу бередить.
- Хочешь сказать, что я зря стараюсь? Знаешь что? Иди-ка ты подальше! Некогда мне с тобой спорить! Дел у меня много. Выходи по тропинке аккуратно, смотри зарубки. На, держи!
Яков вынул из кармана мокашевский пистолет, бросил его на траву и повернулся, чтобы уйти... но Мокашев остановил его:
- А Анной рисковал зря, - сказал он. - Говорил любишь ее... Нет, Яков, настоящую любовь берегут, а ты ею с Кареевым в подкидного дурака играл.
- Много ты понимаешь, - обиженно ответил Спиридонов. - Пока Ганин своим человеком у меня в отряде был, Кареев не то, что тронуть Анну, подойти к ее дому страшился.
- Ганин мертвый, Яша, сказал Мокашев. А в контрразведке про Анну не один Кареев знал.
Спиридонов стал очень серьезен.
- Твоя правда, Георгий. Спасибо тебе за это. И он быстро зашагал прочь.
Но только успел свернуть за поворот, как услышал за спиной пистолетный выстрел. Он обернулся, болезненно сморщился. И крикнул неуверенно:
- Георгий, застрелился, что ль?
- Нет, -донеслось издалека.
- Стрелял-то зачем? -обрадованно спросил Спиридонов.
- Голос твой хотел услышать! Прощай, Яков!
- И ты - прощай, - сказал Спиридонов, повернулся и пошел по тропинке к своим.
* * *
Стучали копыта по дороге и мелькал, как частый забор, лес. Два всадника мчались сквозь ночь.
Не на бой, не к белым, не за красных - любовь звала, любовь кричала, любовь гнала.
На Дворянской улице у дома 36 Спиридонов спешился, бросил повод Егору, по-хозяйски открыл калитку и прошел в дом.
В темных сенях Спиридонов сгоряча налетел на пустое ведро, и оно покатилось, загремело. Спиридонов даже присел от боли: край ведра попал точно по голени.
- Наставили тут! - злобно, но вполголоса проворчал он, растирая ушибленную ногу.
-Вам что здесь надо? - вместе с серым утренним светом в сени вошел строгий Анин голос.
А сама Анна стояла у раскрытой двери.
Спиридонов поднял голову, узнал Анну, но было чрезвычайно обидно, и он поэтому продолжал ворчать обиженно:
-Никакого порядка в доме!
Анна прислонилась к дверному косяку и засмеялась.
- Ты что это? - еще раз обиделся Яков.
-Хозяин прибыл, - отсмеявшись, сказала Анна, - ну,здравствуй, хозяин!
Он выпрямился, улыбнулся несмело и шагнул к ней.
А она к нему. Обнявшись, они молчали.
- Яшка, когда поженимся? - с наивной откровенностью спросила Анна.
Нехотя отпустив Анну, Спиридонов ответил твердо:
- Через три дня.
- А раньше никак нельзя? - Анна опять смеялась.
-С тобой серьезно , а ты... - ох и суров был красный комиссар Спиридонов И вот еще что. Немедленно из дома уходи. К подруге какой-нибудь. На два дня.
-Зачем это? Из Ольховки прогнал, из дому гонишь?
-Прийти могут, Анночка.
Она поняла, кто может прийти и спросила уже про него:
-А ты?
- Я повоюю самую малость.
- Где?
- Да здесь, неподалеку, - и объяснил стеснительно. - Мне пора, Аня, а ты уходи.
Они снова обнялись. Задохнувшись от долгого поцелуя, Анна попросила срывающимся голосом:
- Уйду, но только давай поженимся, Яша.
* * *
Он твердо прошагал до калитки, лихо вскинулся в седло. И уже садя на коне, сказал растерянно:
- Футы, черт.
- Не заболел, Яша? - невинно спросил Егор.
- Ох, надоели мне шутники! - искренне признался Яков и добавил: - Поехали!
Конный отряд Спиридонова - мужиков пятьдесят, вооруженных винтовками, обрезами, наганами, но все при шашках - спешившись, расположился на плоском холме. Все смотрели на пыльный вал, стоявший на горизонте. Неохватимый взором вал.
- Конный бой, - сказал Спиридонов, обернулся (стоял впереди) и оглядел строй. - Ой, не могу! Ой, лапотники! Ой, войско! - простонал он и вдруг рявкнул: - Смирно!
Мужики замерли у своих коней.
- По коням! - еще раз приказал Спиридонов и, взлетев на своего белого, закончил приказ: - За мной!
Они поскакали навстречу валу. Вал захватил их, растворил в себе и покатился по бессмысленному кругу боя, пылью закрывая горизонт, небо и землю.