Хотела Марина сказать: "Как же так сразу сбывать отцовский дом?" - да не оказала, передумала, спросила лишь, когда за посудой приходить.
- Хоть утром, хоть днем. Буду весь день дома.
- Ну, спасибо.
- Вам спасибо, а не мне, - ответил Федор.
Дома она пересказала Митрию разговор Титова с Федором и о своей беседе с ним. Пересказала со всеми подробностями и деталями, попыталась даже передать интонацию голоса, каким тоном ответил ей Федор.
Митрий сообщение это воспринял внешне, казалось, спокойно. Только переспросил:
- А кто из них начинал этот разговор?
- Вот этого я не знаю.
- Да-а, - протянул хозяин.
12
Раньше обычного пришел сегодня в правление директор. Стремительными шагами промерил коридор еще сырой после недавней уборки, зашел в кабинет.
- Здравствуй, Татьяна Петровна!
- Здравствуйте, - обернулась на голос уже немолодая женщина, протирающая подоконник.
- Что-то вы больно рано нынче, Алексей Фомич, - не то спросила, не то просто отметила этот факт уборщица.
- Дела, дела…
Романцов снял с головы легкую, белого полотна фуражку, повесил ее на крючок, уселся за письменный стол. Перед ним лежала бумага, составленная еще вчера главбухом о состоянии дел "плодоовощного хозяйства", как тот именовал бригаду совхозного огородничества. Партбюро подготовило материал по этому вопросу, сегодня предстоял предварительный разговор.
Алексей Фомич стал внимательно изучать документ, и судя по тому, как хмурилось его лицо и ходили, соединяясь у переносья черные брови, - дела, видимо, были не из блестящих.
"Что же получается?" - мысленно задавал себе вопрос директор, анализируя факты и сопоставляя цифры. А получалось вот что.
Согласно решению райисполкома об увеличении поставок огородных культур совхоз расширил площади, а тут еще и год урожайный выдался. Одного только зеленого горошка сдали на тысячу девятьсот рублей. Это хорошо. А несколько автомашин с зеленой массой этого самого горошка простояли в ожидании разгрузки. И вот результат: за один день разложилось от самовозгорания десятки центнеров - убыток более чем на тысячу рублей.
Такая же почти картина с огурцами и помидорами. Романцов вспомнил, что лично сам связывался по телефону с Курском и Белгородом, умолял товарищей из облторга принять огурцы, так как свои, местные заказчики не могли их принять, а разбираться с причинами тогда было некогда.
- Да-а, - произнес он вслух и забарабанил пальцами по столу. Получалось, что такая же участь может постигнуть и морковь и капусту. Романцов понимал, что огородничество не главная, не основная статья дохода хозяйства и все это не решало исход дела, но нельзя было согласиться в одном: в самом подходе к нему. Вспомнил он, как весной, в самый разгар сева, в управление сельского хозяйства райисполкома зашел возбужденный директор местного консервного завода Дегтярев. В тот день Романцов как раз оказался в управлении.
- Я требую, - размахивал директор кулаком перед собственной грудью, - чтобы наши хозяйства больше сеяли зеленого горошка, не жалели площадей под огурцы, помидоры…
- Благие пожелания, благие, - добродушно улыбаясь, заметил главный агроном управления. - А сколько ты, Петр Петрович, не смог принять, ну, хотя бы тех же самых огурцов? А?!
- Совсем немного, - невозмутимо заявил директор, - и то по той причине, что один день, как говорят, густо, а на другой - пусто. То не добьешься сдачи, то все прямо-таки разом наваливаются…
- Не хитри, Дегтярев, не хитри. Прохорова! - позвал он экономиста по колхозному учету. - Ну-ка покажи, пожалуйста, нам отчет.
И началось, и началось. Трудненько тогда пришлось Дегтяреву. Что ни факт, то не в его пользу, что ни пример - еще хуже.
- Двадцатого июля, - гудел голос главного агронома, - колхоз "Луч" доставил девять тонн свеженьких огурчиков. - Он пронизал взглядом своего собеседника и, отбросив костяшку на счетах, повторил: - Доставил. А приняты они были когда? Вот тут у нас все записано, все, согласно актам. Ага, вот. - Наконец нашлась нужная запись. - А разгрузили вы их, дорогой, только двадцать четвертого вечером.
- Двадцать пятого июля, - гудел голос… - Да что там, вот он поставщик, - агроном кивнул в сторону Романцова, - он подтвердит.
Ну, конечно, Романцов тогда и сказал. Сказал, хотя и не подумал, что Дегтярев запомнит его слова и будет мстить.
- Что ж тут рассуждать, - поддержал тогда Алексей Фомич главного агронома, - рассуждать тут нечего, по вине завода совхоз понес убытков около пятнадцати тысяч. Ровно четырнадцать тысяч восемьсот девяносто два рубля, если говорить точно. Тут не берется в расчет, сколько приходилось искать стороннего потребителя и в Курске, и в Белгороде, и в Липецке. Это ли идет нам в пользу себестоимости?
- А ты говоришь, - в сердцах бросил главный агроном отчет на стол. - Конечно, завод не единственная притча во языцех, недорабатывают и горпродовощторги, потребсоюз… Такие дела.
В дверь постучали. Романцов оторвался от размышлений.
- А-а, Петр Ильич, заходи.
- Здравия желаю, - по-военному поприветствовал Самохин.
Романцов внимательно посмотрел на своего посетителя. Взгляд серых глаз острый, пронизывающий. Круглое лицо с чуть сплюснутым носом - веселое, несколько озорная, спадающая на широкий секретарский лоб короткая челка густых волос, торчит в сторону перепелиным крылом, касаясь приподнятой правой брови.
- Молодца, молодца, - одобрительно произнес директор, внутренне завидуя Самохину доброй отеческой завистью: "Молодой. Что ему эти тридцать четыре года".
Вошел Голованов, за ним - Никитин, главбух Крюков, бригадир садово-огородной бригады Егоров.
Романцов выжидательно посмотрел на секретаря: пора, мол, начинать. Тот поймал взгляд, понял.
- Начнем, - сказал Самохин. - Товарищи коммунисты, слово предоставляется Николаю Трифоновичу Крюкову, который доложит нам о состоянии дел нашего огородного хозяйства.
Крюков потер бритую голову, поднялся, лукаво поглядывая на собравшихся маленькими хитрыми глазками, развел руками в стороны и, напрягаясь, пытался что-то сказать, но голос был настолько сиплым, что его никто но расслышал.
- На речке простыл, - поспешил на выручку главбуху Смирин.
- Говори уж - на рыбалке, - поправил кто-то Митрия.
Все знали, что главбух заядлый рыболов, и часто над его страстью подшучивали.
Крюков, вращая глазами, что-то пытался сказать, жестикулировал, поворачиваясь в сторону двери. Вид его был более чем жалок. А когда он потянулся к уху Самохина и тот ничего не смог понять, - безнадежно махнул рукой и изобразил на лице такую горестную мину, что все расхохотались.
- Он просит, чтобы вместо него доложил старшин экономист, - пояснил опять бригадир, вытирая глаза. - Что делать, коли голос пропал.
- Добро, давай экономиста, - улыбаясь, согласился секретарь.
Крюков вышел и тут же вернулся с Таисией Саввишной Красновой. Это была стройная, с круглым румяным лицом и карими внимательными глазами женщина. В совхозе она работала третий год, с тех пор как впервые ввели должность экономиста. Было в наружности этой женщины что-то неуловимо-притягательное. Романцов из однажды ловил себя на мысли, что где-то встречал эту женщину, именно с такими характерными признаками, с такой же манерой держаться. Несколько гордо, но не высокомерно, непринужденно и вместе с тем с какой-то подкупающей почтительностью к окружающим. Таисья Саввишна не только со знанием, но и с особым стараньем вела нелегкую экономическую службу совхоза, и симпатии Романцова к ней тем более объяснимы. Алексей Фомич завидовал своему главному инженеру Василию Степановичу Краснову, что у него такая жена, завидовал по-доброму, отечески и не раз говорил об этом, - разумеется, не ей, а ему.
Она обвела глазами присутствующих, убедившись, что все готовы слушать, - сказала:
- Разрешите мне зачитать отчет нашей садово-огородной бригады. - Сказала зачитать, но читать не стала, говорила по памяти. Лишь раз заглянула в бумажку, сверилась с цифрой. Все как есть доложила и про морковь с капустой не забыла, которую скоро убирать надо, а уродилась ее тьма-тьмущая.
Все вроде шло гладко. После Красновой выступил Егоров. Сказал свое слово в защиту плодов-овощей. Смирин напомнил, что огородники распахали берега речки-безымянки так, впору хоть бороны в воде мочи. Все кусты лозняка да ивы-бредины поизвели, а ведь из речки полив всегда ведут. Речку беречь надо, она ведь не бездонная.
Голованов встал, что, мол, говорить зря. Ясное дело - с управлением сельского хозяйства и райисполкомом прежде всего надо решать.
Романцов сидел с постным лицом. А когда управляющий вторым отделением Грызлов заявил, что, мол, нет смысла искать проблему там, где ее нет. Так прямо и сказал. "Можно подумать, что наше хозяйство - это морковка да салат; хлеб и мясо - вот наше дело. А с этими петрушками сколько лет бьемся, и все зря, никчемное это занятие, не о чем тут больше и говорить".
Вот тут-то и началось. Самый горячий разговор вышел.
- Как это - нечего говорить?! - поднялся из-за стола директор.
- А так - нечего, - все так же спокойно подтвердил Грызлов.
- Сколько у него на сегодня вспахано зяби?
- Шестьсот сорок га, - ответила Таисья Саввишна, так как директор испытующе посмотрел на нее.
- А засеяно?
- Озимые… сто семьдесят восемь.
- Теперь по первому отделению.
Краснова назвала две цифры. Причем первая превышала всего на полсотни гектаров, тогда как вторая - почти на целую сотню.
- Видишь, дорогой Леонид Петрович. У тебя шестьсот сорок, а в первом отделении без двух га семьсот. Зяби там без малого триста, а у тебя опять же только сто семьдесят восемь. А говоришь: хлеб, мясо… Накормили мясом. Любой сорт и категория на выбор.
Директор гневно сдвинул свои черные брови: давай хоть хлеба вдоволь да овощей. Он разволновался, даже в лице изменился. Кровь отхлынула, и щеки его и лоб, казалось, стали еще более желтыми.
- Сегодня они - завтра я. А что касается этой самой петрушки - с меня хватит.
Романцов еще больше побледнел, нервно забарабанил пальцами по столу:
- Да понимает ли он, что говорит? - кинул гневный взгляд директор на секретаря парткома.
- Нет, товарищ Грызлов, петрушку и всякую там зелень растили и будем растить! Она, конечно, не основа хозяйства, но кто, если не мы, будет ею снабжать город?..
- Я все понимаю, Алексей Фомич, - воспользовавшись паузой, сказал Грызлов, - но отвозить Дегтяреву на свалку добро не хочу и не имею права.
Романцов откинулся на спинку кресла, развел руками.
- Леонид Петрович, - вставил свое слово Самохин, - мы ведь для того и собрались, чтобы обсудить, посоветоваться.
- Вот и советуемся.
Было ясно, что без вмешательства райисполкома торг вместе с Дегтяревым трудно будет уломать. Романцов все знал это, но собирать актив - дело необходимое: дальнейшие действия теперь имели силу коллегиальную, а уж он-то найдет общий язык и поддержку в исполкоме.
13
Прошло более недели с того дня, когда Митрий встретил Наталью Илюхину на развилке дорог, у поворота на Климцово поле. Но с того самого дня поселялось в его душе жгуче-противоречивое чувство: с одной стороны, он был рад, что Наталья вернулась и что теперь можно было ее видеть. С другой - его мучило то, что понимал же он всю никчемность и несуразность такой ситуации нелепой и даже смешной для его нынешнего положения да и, пожалуй, возраста.
Было совершенно ясно, что рассчитывать на какие-то отношения с ней невозможно, кроме как решаться на самое главное. Ибо невозможно вести двойственную жизнь. И все же всякий раз, когда приходили мысли о ней, учащенно билось сердце, его охватывало смутное чувство ожидания чего-то неясного и неопределенного, но радостного и неотступного.
"Ну что же ты, теперь давно семейный человек, да и в возрасте уже, и времени прошло, слава богу, много лет", - шептал ему внутренний голос. "Да нет, ты погоди, приглядись, прочувствуй", - шептал другой голос, именно так ему думалось всякий раз, когда он вспоминал о ней.
Как и всякий человек, подверженный извечному противоречию собственного рассудка и чувств, Митрий терзался в этом противоречии, не находя себе ни места, ни покоя. И чем чаще приходила на память она - тем, всякий раз, глубже была растревожена душа, тем ранимее становилось его сердце.
Вспоминая подробности той встречи, Митрий понимал, что он для Натальи небезразличен и что она вряд ли пойдет на сближение, может быть, даже и тогда, когда он решится на то "самое главное". И все же… все же… Он думал.
Вот и сегодня рано утром, когда он шел на бригаду, увидел вдали серый платок, точно ее, Илюхиной, - подумалось: она. Нарочно свернул правее по тропинке. Оказалось, это шла Раиса Гармашева, лаборантка.
- Ты мне как раз и нужна, голубушка.
- Кому-то, может, и нужна, да не всякому должна, - повела та бровью.
Митрий, зная ее легкое, "с ветерком", как говорят в ее адрес, поведение, бесцеремонно приступил к делу.
- Ладно, ладно, ты мне всхожесть семян говори.
- А что говорить-то. Занижена ваша всхожесть.
- Как так?
- А так - шестьдесят процентов всего.
- Дела!.. - Митрий даже кепку сдвинул на затылок. Не может быть.
- Может - не может. Сам Грызлов заполнял растильню. Тоже не поверил.
- И что он говорит?
- Завысим, говорит, норму высева килограммов на семьдесят, вот и выход из положения.
- Нет, так не пойдет…
"Да что, впрочем, с ней разговаривать, все равно без толку", - подумал Смирин, вышел из амбара и зашагал на бригаду.
Машина, крытая брезентом, стояла с заведенным мотором. Дверца кабины раскрыта настежь. Водитель, белобрысый парень, племянник Пинчука, подбежал с ведром воды, взялся за вздрагивающий капот, залил радиатор.
- Едем!..
Машина рванула, набирая скорость и через каких-нибудь пятнадцать минут остановилась у полевого стана, за второй лесополосой. Дневная смена трактористов дружно высыпала наружу.
Митрий привычно бросил сумку в угол вагончика, поприветствовал Матвеевну - повариху и неторопливо направился к своему ДТ.
- Масло смени, - сменщик Василий Кирпоносов виновато улыбнулся, - хотел было сам… Думаю, полчаса осталось, дотяну.
- Много осталось?
Василий неопределенно повел головой.
- Думаю, хватит до обеда, не больше. Ну, бывай… Вот он и весь клин…
Смирин привычным движением руки схватился за дверцу, вскочил в кабину. С минуту прислушивался к работе мотора. Двигатель ровно и утробно дышал, машина вздрагивала равномерно всем корпусом.
Первые прогоны Митрий прошел, часто оглядываясь на прицеп, регулируя нужный, единственно верный угол отношения корпуса машины к линии пахоты. А на последующих, когда четырехлемешный плуг входил в колею-борозду со сброса и легко шел, увеличивая ширину пахоты ровно настолько, насколько мог брать букарь, руки, и ноги, и все тело Митрия, казалось, были подчинены этому движению.
Ровное рокотание мощного двигателя, заключающего в себе десятки лошадиных сил, успокаивающе действовало на тракториста. Вся его сила, вся его мускулистая энергия как бы сливалась с мощью машины, удесятерялась, все возрастала, и не было, не существовало, казалось, таких преград, которые бы эта сила не сокрушила.
Для Митрия такое состояние не только не казалось неестественным, наоборот, за долгие годы работы он испытывал потребность в нем. Это состояние доставляло ему, кроме физического удовлетворения, психологическую уравновешенность, трудноизъяснимую радость труда. Правда, по окончании смены он чувствовал усталость порой такую, которая не всегда была приятной. Но разве есть иные какие нагрузки, которые бы безболезненно переносил человек?.. Самая даже хорошая, любимая музыка - слушай ее с утра до вечера - надоест.
Дух отчей земли. Он врывается свежим веянием в кабину трактора, превозмогая резкие запахи металла, горючего, масла, перемешанных с гарью отработанных газов.
Сладок и свеж волнующий запах весенней пашни! Паром расстилается-клубится воздух, вешним теплом отдает сырая земля, обдуваемая южными ветрами, пряно пахнущая стерней и прошлогодними травами. Радостно-тревожные думы наполняют душу и сердце хлебороба-землепашца, вкусившего этот трепетный запах с далеких незапамятных детских лет, навевая ему думы о предстоящем ливневом лете и грядущем урожае…
Но ни с чем не сравнимы запахи осенней пашни. Отличить их от весенних может только знающий человек, испытавший на своем веку не одну страду в поле. Куда богаче и разнообразнее они! И какая устойчивость и глубина их! Кажется, веет от земли былыми дымами, гарью древних костров, горечью углей и пепла. Солью отдает из свежевспаханной борозды, от пролитых здесь когда-то крови и пота.
Не торопись, поглубже вдыхай этот извечный дух земли. Вглядись, и ты, может быть, увидишь коричневый осколок кремня, матово поблескивающий на дне борозды. Разве он не подтверждает твоих дум о далеком прошлом твоей родины, твоей земли, земли твоих отцов и дедов, своим неповторимым запахом, который выжгла искра при ударе о него стального лемеха?.. И пахнет отчая нива - а в дни осени особенно полно - хлебами, житным духом, в котором - все, что идет от земли.
Легко думается Митрию в такие минуты. Душа полнится желанными мечтами будущего. Споро растет, раздвигаясь, черная полоса справа. И с такою же быстротою уменьшается щетинистая от золотистой стерни, словно тающая светлая льдинка, - слева. Ровно, горячо дышит мотор, спокойны, крепки руки тракториста на вздрагивающих рычагах.
Смирин не увидел, как на краю пахоты появился "газик". Он остановился у светлой полосы, где должен разворачиваться трактор для очередного загона. Открылась дверца, и из кабины выскочил управляющий. Он деловито осмотрел борозду, лежавшую у носков сапог, запыленных и давно не чищенных. Припадая на правую ногу, зашагал навстречу двигающемуся трактору.
Грызлов торопился. Упрек, брошенный в его адрес Романцовым, не давал ему покоя. То, что Смирин сегодня заканчивал восьмидесятигектарный клин под зябь, его радовало. "Теперь побыстрей бы засеять и первый участок будет обставлен", - думалось ему.
Митрий увидел гостя еще издали, когда подъезжал к краю пашни для очередного разворота. Узнал его по серой капроновой шляпе. "Чего бы ему тут надо?"
Грызлов поднял руку: остановись, мол.
Митрий остановил машину, спрыгнул на землю.
- Заканчиваешь? - улыбаясь, спросил гость, поздоровавшись.
- Десяток-другой заходов - и баста.
- Молодец! Сегодня, надо полагать, закончишь?
- До обеда всего-то делов.
Управляющий недоверчиво оглядел своего собеседника.
- Ну, до обеда не до обеда…
- Я зря не говорю, оказал - до обеда.
- Ишь ты, - Грызлов опять изучающе посмотрел на тракториста. - Вот что: завтра с утра сеять. Как думаешь, в две смены за день осилим?
- А чем сеять? - вопросом ответил Митрий.
- Семенами.
- Ваши семена дают всего шестьдесят процентов всхожести, и сеять ими я не собираюсь, Леонид Петрович.
Грызлов побледнел, его водянистые глаза, кажется, еще больше посветлели.