Все опять засмеялись, даже у Юлии Ивановны дрогнули губы. Ей хотелось все время быть строгой, но вот сейчас не пришлось. А в это время уже вставал с места Игорь Хазанов. У него было веселое, озорное лицо. Ему, наверно, понравилось, что его назвали Чапаевым. Мальчик подошел к Демёхину и стал гнуть ему руку. В классе начался шум и волнение. Все вскочили на ноги и смотрели на Игоря. Что бы ни делал этот умненький черноглазый мальчик, все уже привыкли смеяться над каждым его словом, движением. Его несчастье было в том, что он носил ту же фамилию, что и веселый известный комик, которого часто показывали по телевизору. Вот и теперь, едва Игорь встал с места, в классе начался хохот и шум. Этот хохот становился все сильнее, сильнее, потому что мальчик все еще пытался согнуть руку у гостя. Демёхин прищурился и смотрел на него ласково, как на котенка, а Игорь весь покраснел и вспотел. Наконец он сдался и отошел. И снова - шум в классе, веселье. Громче всех хохотал баянист.
- Умора прямо! Не надо в цирк…
Игорь все еще стоял у стола, ему хотелось какого-то продолжения, а может, ждал вопросов к себе, приказов.
- Игорь, покажи, как медведь кричит?.. - к нему обратилась девочка с первой парты. И она еще хотела что-то сказать, но ее перебила учительница.
- Наташа, что это все? У нас же мероприятие…
- Извините, Юлия Ивановна. Я для примера. У меня дядя Коля есть, так он за волка воет и за слона. Он даже может, как грач… - Девочка покраснела от гордости, но в это время снова подал голос Юрий Сергеевич:
- Ну дает дядя Коля! Я б на его месте брал по трешке за представление… - Баянист повертел шеей и сразу же наткнулся на злые глаза учительницы. Наконец, она не выдержала и обратилась сразу ко всем:
- Что такое, товарищи! Для чего мы здесь, для чего?!
- Правильно, хозяйка! - поддержал ее отец Ани Замятиной. - Бери вожжи смелей, а то распряглись…
- Хорошо, хорошо, пойдем дальше, товарищи, - сразу ободрилась учительница. - А ты, Игорек, садись на свою парту и слушай внимательно. А вы, Петр Алексеевич, простите нас, что такие веселые…
- Это ничего, что веселые, - ответил тихо Демёхин, - раз шумят да дурят - значит, сытые да обутые. На голодно брюхо не надуришь. Как у нас было в Чинеево… - он не договорил, что было в Чинеево, потому что Хазанов захлопал себя по животу, привлекая внимание: "Голо брюхо не казать - чем попало, тем и драть…" - эту прибаутку он повторил несколько раз своим развязным веселеньким голоском, и в классе опять засмеялись. Даже у родителей кто-то прыснул, не удержал себя. Юлия Ивановна залилась сразу краской и крикнула надрывно, отчаянно:
- Хазанов, я тебя выведу!!! Кому сказано - выведу и схожу за родителями…
- А они не придут. Им некогда… - улыбнулся Хазанов, потом еще хотел что-то добавить, но его перебили:
- Как это некогда? Не понимаю… Вот и сегодня они не явились. Но я добьюсь, товарищи! Я их приведу… - У Юлии Ивановны побледнело лицо.
- А силком-то тащить не надо. Может, они загордились, - сказал баянист.
Учительница сразу закрутила головой и нахмурила лоб:
- Нет-нет, они люди уважаемые. Они преподают в педучилище. А вот Игорь у них нарушает…
- Да ты не расстраивайся… Пускай нарушает, - посмотрел на нее гость и попридержал свою руку. - Я ведь не уроки веду, а просто рассказываю. А они кого - пацаны… А может, сделаем так: они будут задавать мне вопросы, а я отвечать.
- Можно, можно, - поддержала учительница.
- Ну вот… - улыбнулся гость и посмотрел в сторону окна. - Ветер-то какой, ребятки. Вот так же на фронте бывало: то дождь сперва, а потом и снежок, а у нас ни портянок добрых и ни пимов… Ну вот, я вроде отвлекся. А вы спрашивайте, не стесняйтесь. Можно будет об разных событиях. Можно и об отдельных эпизодах.
Высокая, серьезная Аня Замятина сразу вскинула руку.
- Ну давай! - обратился к ней ветеран.
- Расскажите нам о событиях.
- Ну так што, это можно… Значит так, возле села Большие Поляны наша часть зашла в окружение…
- Сама, что ли, зашла? - подал свой голос баянист.
- А ты не сбивай, помолчи. Если умней меня, так зачем пришел? - Гость часто заморгал. Наверно, обиделся. Потом стал медленно поглаживать свою больную руку.
- Я, конечно, ваших классов не проходил, нас у матери шестеро было. А отец наш больной прямо с самой гражданской. Все скрипел да скрипел, а потом взял да утонул в половодье. Семена они на пашню везли, а лодчонка-то у них опрокинулась - отец руку вытянул и сразу ко дну. Кого он - силы-то никакой. На ровном месте идет и падат… Ну вот и моя учеба… Но я урывком три класса набрал, а потом уж в колхоз. И на быках поработал, и с лошадьми, чего и вам, ребятки, желаю. Потому что работа у нас - всему голова…
- И голова, и плечи, - опять пошутил на весь класс баянист, но гость его точно не слышал. Он подошел к парте, где сидел Игорь Хазанов, и погладил его по голове.
- Вот так мы, Чапаев, и жили, а потом уж война. А там уж какая учеба - надо Родину всем спасать… - гость замолчал, и сразу же предупредительно кашлянула учительница. И намек ее понял Демёхин:
- Значит так, наша часть зашла в окружение. А сверху рама ихняя кружится и листовки бросат. Ну рама - это вроде как самолет…
- А вроде как дирижабль… - сострил громко, на весь класс, баянист, и сам же захохотал. Из ребят тоже кто-то прыснул, но озорника осекла учительница:
- Хазанов, ты не дома! Вот придешь домой и смейся хоть до утра.
- А што тут смешного, ребятки? - спросил Демёхин и посмотрел на всех долгим взглядом. И лицо у него стало сухое, печальное, и опять задергалось веко. И тогда он сжал крепко губы, наверно, искал в себе силы.
- Значит, листовки сверху, как гуси, а мы их в карман да на курево. Правда, худо бумага курилась, да и во рту, как боров прошел… - Демёхин сделал паузу, а Юлия Ивановна недовольно поморщилась - зачем он грубо, ведь дети же.
- А вы самолеты сбивали? - спросил с места бойкий, похожий на белочку, Юра Никитин.
- Было такое дело. Но самолет мы подстрелили всем гамузом, а кто попал - разбери. Будут еще вопросы?
- А поезда вы захватывали? - опять спросил тот же мальчик, но теперь он поднялся на ноги, и глаза его горели, как бусинки. Ими залюбовалась учительница. Она любила этого Юру Никитина. Он напоминал ей своего сына, который будет у нее от Миши Дерябина. Вот и теперь она засмотрелась на мальчика, и что-то тихое, нежное проступало уже в ее взгляде, в движениях, она даже забыла, зачем она здесь, почему в классе полно народу, почему Юра задал свой вопрос. Но Демёхин кашлянул, и она сразу обо всем вспомнила, даже стыдно стало, что отвлеклась.
- Ты бы, Юрочка, пожалел Петра Алексеевича. А то вопрос за вопросом… - Она взглянула на Юру опять нежно, потерянно и снова представила что-то свое.
- А меня жалеть не надо, - улыбнулся Демёхин. - Раз пришел, то работай. Только поездов мы не брали, ребятки. Эту работу делали партизаны. Они крепко потрепали фюрера. Только клочья летели…
- А в плену вы бывали? - опять тот же Юра смотрит на гостя.
- Оборони, бог, не пришлось, - смеется Демёхин, потом переводит глаза на учительницу и сразу грустнеет и начинает растирать свою больную руку. По его худым длинным щекам бежит какая-то струйка, и он смахивает ее и закрывает ладонью глаз. Юлия Ивановна ничего не понимает, только следит неотрывно за его щекой, за ладонью, - и вдруг ей кажется, что он плачет и что он всеми силами хочет сдержать себя и не может никак, не может. Ей и больно, и страшно, и почему-то хочется тоже заплакать, но потом она смотрит на Юру - и сразу же в голову входят спасительные слова. И делается строгим лицо.
- Я думаю, Никитин, ты нарушаешь регламент. Мы договорились, что можно задавать по два вопроса, а у тебя… Что еще у тебя?
- А мы не договаривались, что по два… - моргает обиженно Юра. - У меня еще есть вопрос! - Он поднимается с места и смотрит вперед. Его шейка вытягивается и точно просит защиты.
- Во дает пацан! - восхищается баянист, а учительница бледнеет опять и смотрит туда, где сидят родители. Ей хочется сесть рядом с ними и потеряться, спрятаться среди них, но на ее пути - опять глаза баяниста.
- Зачем вы регламент-то, Юлия Ивановна? Мне вот тоже интересно про плен.
- Не понимаю, Юрий Сергеевич…
- А чего понимать! - обиделся баянист. - Надоело поди про войну в одном телевизоре, а тут живой, так сказать, свидетель… Аха? Я правильно говорю? - и он посмотрел на отца Ани Замятиной, точно приглашая его в друзья. Тот очень медленно откашлялся и огляделся по сторонам.
- А я так понимаю, товарищи… - вступил в разговор шофер. - Нам не надо задавать сейчас острых вопросов. А ребятишек надо было готовить. А то они такое спросят, такое, а у нас собрание. И народ сидит, понимаете…
- А мы и готовили! - вспыхнула, как порох, учительница и задышала тяжело, будто в гору вбежала. - Мы целый год ходили по домам и выявляли всех героев и солдат Великой Отечественной. Так что думать надо, а то обвинили…
- Да я же с простой души, я чего…
- С простой-то простой… И, между прочим, ваша Аня тоже ходила, и ваша Леночка, а наш Юра Никитин больше всех записал. - Она задышала еще тяжелее и поднесла платочек к щекам, по они все равно пылали, как после бани.
- Да хватит вы, раскричалися… - сказал громко Демёхин. - Я уж не рад, что дал вам согласие. Нет, честно слово, товарищи. Не пойму я никак - какие острые тут вопросы, а какие тупые. А ребятишки спрашивают - это надо понять. Мы, значит, воевали, а они теперь постигают…
- Вот это правильно! Они теперь постигают… - восхитился весело баянист. - Ну что? Мне баян доставать или рано?
- Не спешите! - сказала тихо учительница, но у ней все равно получилось, точно приказ. - Еще рано с концертом, а вы продолжайте, Петр Алексеевич…
- Ладно, дочка, продолжу. Я им все же про плен. Вопрос-то был, меня спрашивал паренек. А отвечать мне легко, даже очень сподручно… Нет, ребятки, я не был в плену, нет, нет, ни за что. Это позором считалось, аха-а-а. Если раненый в плен попадал, когда полуживого захватывали, - такое было, конечно. А если так - никогда! Русские никогда не сдавались, ребятки. Русский характер - это надо понять… Он все вынесет, выдюжит и другому еще поможет. Вот и мы помогали, а как? Сказали надо - и мы пошли. Так что после войны мне еще пришлось побыть на действительной. Ну а как? Помогали всем народам Европы подняться на ноги после фрица…
- Ох ты, народам Европы! - схохотнул про себя баянист.
Но гость этот смешок разобрал.
- Да, народам Европы… И еще поможем, если пошлют… - сказал тихо Демёхин и вдруг сжал веки и смахнул слезу.
- А смеяться над собой не позволю…
- Что вы, что вы! - испугалась учительница и посмотрела гневно на баяниста. Она уже его ненавидела, но сказать не могла и накричать на него не могла: им еще нужен будет баян. А Демёхин стоял уже смирно, приниженно. И голосок сделался тихий, усталый:
- Я ведь не сам пришел. Я к вам не напрашивался. Это она меня привела, уговаривала. - И он показал глазами туда, где стояла учительница. - А то, что нервишки у нас худые, - это понятно, так што ли? Все нехватки да недостатки, а тут такая война… Так што теперь чуть затронь - и расстроился. А мне нельзя… - И опять он сжал веки и смахнул слезу.
- Я ж не хотел против вас… - стал оправдываться Юрий Сергеевич. - У меня душа играет. Не может просто без юмора. Как там про это у Райкина?..
- Поберегите душу свою! - не вытерпела все же учительница и стала смотреть в окно. Метель кружилась, захлестывала. И снег летел прямо в рамы, стучал, и казалось, что он не сам летит, а его бросает кто-то лопатой. Иногда ветер становился беззвучнее, но потом он набирал новую силу и рушил все на пути. И деревья в школьной ограде раскачивались, и казалось учительнице, что еще миг - и они сломаются, а потом сломаются и эти тяжелые стены из камня, придавят их. И еще она думала об этом злом баянисте и его чудесной дочери Леночке. Ну и пусть, мол, чудесная, а все равно она будет хуже к ней относиться теперь. И в учком ее, наверное, рановато - пусть в учебе подтянется, пусть подготовит какой-нибудь сбор. И в это время обратились к учительнице:
- Я закончил, дочка, свои рассказы. Может, теперь по домам? - Демёхин снова заговорил бодреньким, уверенным голосом, и это понравилось сразу учительнице, и она тоже почувствовала уверенность: значит, утренник шел своим чередом. Значит, не зря старались, готовились.
Юлия Ивановна вернулась к классной доске и встала рядом с Демёхиным.
- Есть еще вопросы, ребята?
- Есть! - откликнулась с задней парты длинная неуклюжая Инна Симахина.
- Давай, Инночка, не стесняйся, - ободрила ее учительница.
И та сразу вскочила с места и затараторила громким голосом:
- Расскажите мам, какие у вас были награды и за какие бои?
- Вот это добрый вопрос! Его бы пора давно, а то задают что-то - без пол-литры не разберешь, - восхитился кто-то из родителей и удовлетворенно покашлял. И Демёхин тоже откашлялся и расстегнул на рубашке еще одну пуговицу. Кашель у него был сухой и надсадный, как у больного курильщика.
- Наград у меня, ребятки, немного. Есть медаль "За отвагу", есть личное письмо - благодарность от Верховного. Да-а-а, от командования. Есть и медаль "За освобождение Праги"…
- Почему у вас мало медалей? - спросил громко со своей парты Игорь Хазанов.
- Что, что? - уточнил баянист и завертел весело шеей. На него опять посмотрела учительница, потом перевела глаза на Хазанова:
- Игорь, как же? Ты опять за свое! У нас же такое мероприятие, а у тебя в голове эстрада…
- Сами просили вопросы… - залепетал Игорь под общий смех класса. Но Хазанова неожиданно поддержал сам гость:
- Верно, Чапаев! Так и надо жить! Если интересно, то уж выложь, положь… - Он улыбнулся, и кадычок его на шее остановился, прицелился, и сам Демёхин стал почему-то похож на ребенка, который сейчас попросит что-то веселое. Его сухие щеки в продольных темных морщинках тоже расправились, и в них возник не то свет, не то даже румянец. Только портил дело тяжелый черный костюм на нем. От него шло что-то траурное, печальное, и все время думалось, что под таким костюмом тело должно болеть, иссыхать…
- Я так понимаю, - рассмеялся Демёхин, - раз Чапай наш интересуется, его надо уважить. Правильно?.. Я не слышу…
Ребята весело засмеялись. Им нравилось, что гость назвал опять их любимого Игорька Чапаевым, им нравился и сам Демёхин, который то плакал почему-то, а то смеялся. И все это на одном кругу, через пять минут…
- Значит, так… - поднял голову гость. Он хотел еще что-то добавить, продолжить, но голос его дрогнул и поскользнулся на полуслове. И тогда Демёхин посмотрел вперед умоляюще. Ему хотелось то ли сочувствия к себе, то ли помощи какой-то, поддержки. И Юлия Ивановна поняла его, догадалась:
- Вы уж, наверно, устали, Петр Алексеевич? Отдыхайте, заканчивайте. Я считаю: вы свое дело сделали. Ввели нас в курс войны, так сказать. Сейчас мы будем иметь представление.
- Кончил дело - гуляй смело! - подговорился к ней баянист. Юлия Ивановна сверкнула на него глазами, но сдержала себя. А потом опять начала утешать:
- Все мы рады, Петр Алексеевич. Ребята прослушали вас с большим интересом, с волнением. И это волненье надолго запомнится…
- А ты меня, родная, не успокаивай, - вдруг обиделся гость и даже порозовел с лица. И глаз у него снова запрыгал, и он закрыл его резко ладонью, - меня нечего успокаивать, да-а-а! А то, что орденов да медалей не лишка имею, так не один я такой. Писаря меня с бумагой обходили, да я и не думал об том… - он задохнулся даже от слов. - А чего мне радеть о медалях, страдать, я ведь не генерал какой, а гвардии сержант Демёхин Петро!.. У меня вон одна "За отвагу!" двух жизней стоит, а то еще подороже. Да-а-а. Честно вам говорю, добросовестно. Меня вон в том бою два раза могли, а я еще живой и целехонек, и стою вот сейчас, доклады читаю… - Он опять задохнулся, и кадычок его трепыхался под кожей, ворочался, как птенчик в живой еще скорлупе.
- А как мы на Прагу шли! Нас цветами заваливали… - Он заколебался и хотел еще что-то добавить, но потом махнул обреченно рукой: все равно, мол, не поймете и не представите.
- Давайте поприветствуем опять Петра Алексеевича?! - выручила гостя учительница и сама громко зааплодировала, и ее дружно поддержал весь класс. И так сильно вышло, как будто гора обвалилась или метель ворвалась. И пока аплодировали, Демёхин крутил шейкой и морщился. Наконец, не выдержал и высоко поднял правую руку:
- Хватит, ребятки, достаточно. Я не герой какой, как говорится, а просто солдат. И лишнего мне не надо. Нет, не привык…
И в это время поднялась с места Лена Козлова.
- Я, Юлия Ивановна, дневник отряда веду…
- Знаю, Леночка. Молодец, что ведешь… Вот и о нашей встрече запишешь. Да поподробней, поярче, с перечислением всех приглашенных.
- Да вы не поняли… - Лена сделала обиженное лицо. - У нас же сегодня проставлено: "Встреча с героем войны П. А. Демёхиным…" А как же… Как же я запишу, если он не герой?..
- Ох, Ленка, Ленка, ты вся в меня! - захохотал баянист, возле него зашептались и другие родители. Этот шепот обидел учительницу. Да и Лена Козлова подарила сюрприз. "Эх, все ж худая доля у нашего брата, - подумала с грустью Юлия Ивановна. - Какие, мол, нервы надо, да и не нервы, а проволоку. Да и ученики пошли, господи-и. Как, мол, на Лену надеялась, а она посмеялась над гостем… А может, она не нарочно. Нет уж, при таком отце-хулигане, чего ждать от детей…" - и учительница расстроилась окончательно. Она горько-горько прищурилась и сжала губы, чтоб не заплакать, потом посмотрела на Леночку очень долгим и напряженным взглядом и отошла к окну. Метель выла, точно живая. Снег летел сплошной стеной, и в середине этой стены что-то кружилось, ворочалось, как будто могучий медведь размахивал лапами, и не было силы такой, чтоб унять его, успокоить. Потолок в классе тоже подрагивал, и стекла в рамах легонько позванивали, и Юлии Ивановне нравился этот звон. Он усыплял ее, успокаивал, и она бы все сейчас отдала, чтобы стоять так долго-долго, не поворачиваться и чтоб никого сейчас не видеть, не слышать, а только бы смотреть на этот снег и смотреть. Но за спиной у ней зашептались. И она прямо плечами почувствовала, что шептались не дети - родители, и она знала, о чем они. Им, конечно, не нравилось, что она опять смотрит в окно, отвлекается и что не держит весь класс в узде - распустила их, кто куда теперь… Она знала об этом, догадывалась, но уж давно махнула рукой: мол, будь что будет, авось куда-нибудь вынесет.
- Ну вот что, дочка, - вывел ее из оцепенения гость. - Ты уж, вижу, переживаешь. Позвала меня на свою голову, а из меня оратор, как из кобылы бык…
Юлия Ивановна задышала часто и зашвыркала носом.
- Ну вот, ну вот. Што ты себя так довела. Отец бы твой тебя не одобрил. Нет, нет, никогда. Надо до последнего патрона держаться, а у тебя под глазами мокро…
Юлия Ивановна достала платочек и стала тереть им нос до тугой красноты. А потом сказала вдруг твердым голосом:
- Продолжайте, Петр Алексеевич. Мне уж легче, я отошла. Просто в голове было кружение - на улице-то метет… Я всегда страдаю к перемене погоды…
- Вот и ладно, и слава богу. А то выходит нехорошо. Я молчу, ты молчишь, а народ-то посмеивается…