Такие любят говорить про себя: "Я никогда из чужих рук хлеба не ела, я все своим горбом". Но трудовая жизнь не сгорбила, а даже выпрямила ее, научила встречать невзгоды грудью, никого и ничего не бояться, ни от кого не зависеть и верить только в свои руки.
И, глядя на нее, можно было понять и объяснить всех здесь собравшихся, отчего они такие и как такими стали, отчего в этом маленьком домике под этернитовой крышей - покой, дружба и счастье.
- Это наша мама! - очень почтительно и как-то растроганно сказал Прокоп Максимович. - Мне и Ивану - родная, а всем тут на шахте - названная. Вы кого угодно спросите про Евдокию Петровну, - прибавил он не без гордости, - каждый скажет: это шахтерская мать.
- Много их у меня… шалопутов… - усмехнулась слегка смущенная мать.
- Старуха знаменитая! - шепнул мальчикам старичок с ежиком, оказавшийся за столом их соседом. - Она и про пятый год рассказать может - участвовала!
- Сейчас мама гостит у нас! - сказал Прокоп Максимович. - Это она по шахтам ездит, всем своим детям смотр делает.
- И делаю! - засмеялась старуха. - Это моя последняя вам ревизия. Вот всех объеду - и помру.
- Что вы, Евдокия Петровна! - воскликнул старичок с ежиком. - Вам еще жить да жить!
- Нет. Помру. Поработала - пора!
- Что, аль болеете?
- Болеть не выучилась. А… пора.
- Мы, мама, вам про смерть и думать запрещаем! - сказал Прокоп Максимович. - Нельзя вам помирать, слишком много сирот оставите. Вот и этих, - показал он на Андрея и Виктора, - прошу во внучата взять, приласкать…
- А-а, очень приятно, молодые люди! - ласково закивала им старуха. - Как звать-то?..
- Меня - Андрей.
- Я - Виктор…
- Молоденькие! - улыбнулась она. - Здешние?
- Нет, из Полтавы они, - сказал Прокоп Максимович.
- А-а! - покачала она белой головой. - Скушнова-то вам, небось, на чужой сторонушке? Без матери-то каково?
- Нет, ничего! - браво отозвался Виктор. - Мы не маленькие.
- К нам почаще заходите, милости просим! Мой-то Прокоп гостей любит. Говорливый он! - Все засмеялись. Она испуганно оглянулась на сына. - Что, аль опять я не так сказала?
- Так, мама, так! - смеясь, ответил тот. - Говорливый я, поговорить люблю. Отчего и не поговорить, коли есть о чем?
- Артист! - ехидно вставил старичок с ежиком. - Он не только заговорит, он еще и спектакли вам покажет! - сказал он мальчикам. - Он у нас на все - богатырь!
- А что ж не пьет никто? - вдруг всполошился хозяин. - Неужто подносить? Ну, измельчал народ, мама, пожалуюсь я вам, измельчал. Помните, как прежде-то пили? - сказал он, наливая из графинчика водку.
- Ты бы что хорошее вспомнил! - отозвалась мать. - А про это…
- Не-ет, хорошо пили, дружно, артельно… все пропивали, до последних портков, аккуратно! - усмехнулся он. - Земляночку-то нашу помните, мама? Как не пить! А вы, - обратился он к ребятам, - пьете?
- Не пробовали еще… - сознался Андрей и вдруг густо покраснел, словно в чем-то стыдном признался. Светик немедленно прыснула.
- А я пью! - храбро сказал Виктор и протянул рюмку. Прокоп Максимович чуть насмешливо взглянул на него, но ничего не сказал и налил полную.
- Эх, и не пил бы, да дуже просят, - крякнул Прохор, широкоплечий, рыжеватый, с вьющимися на кончиках молодецкими усами сосед Андрея.
Все засмеялись.
- И отчего это, - продолжал он, рассматривая рюмку на свет, - отчего о нас такая слава по свету идет, будто все шахтеры - пьяницы? А есть и такие, что больше нас пьют…
- Ну, больше тебя-то вряд ли кто! - поджимая губы, сказала его жена.
- Женам сегодня слова не даю! - закричал весело хозяин. - Пейте и ешьте, дорогие гости, что народный комиссар приготовил. А больше у нас ничего нет. Все на столе, не взыщите!
Было Андрею как-то по-особенному душевно тепло в этом доме, среди этих добрых людей. "Какие они все простые, хорошие, веселые! - восторженно думал он. - И нами, мальчишками, не побрезговали. Принимают, как взрослых. Это оттого, - догадался он, - что мы теперь тоже шахтеры, уголь рубаем. Значит, выходит - товарищи". И он невольно почувствовал гордость оттого, что он с Прокопом Максимовичем - товарищи, в одной лаве работают.
И Виктор здесь душевно обмяк, отошел. После второй рюмки он почувствовал себя развязнее; ему не терпелось вмешаться в общий разговор и тоже сказать что-нибудь свое - хорошее и умное. Только Светик, сидевшая напротив, еще смущала его; она то и дело поглядывала из-за своей тарелки и тихонько смеялась; особенно когда он пил и после этого кашлял.
- А что, молодые люди, - вдруг обратился к нему, хитро щурясь, старичок с ежиком, - все спросить вас хочу, вы уж извините. Вы как же к нам на шахту попали? Своей охоткой или как?
- Мы по мобилизации, - объяснил Виктор.
- А-а! - засмеялся старичок мелким, дробным смехом. - Значит, сами не думали-то в шахтеры?
- По правде сказать - нет! - засмеялся и Виктор. - У нас, признаться, другие мечты были! - значительно прибавил он и посмотрел на дочь хозяина.
- Небось, в летчики? - насмешливо спросила Настасья Макаровна. - Теперь вся молодежь с ума сошла: в летчики хочет. Вот и наш тоже… - кивнула она на сына. Тот смутился и покраснел.
- Нет! - развязно возразил Виктор; он уже чувствовал себя здесь, как дома. - Андрей вот в лесники собирался. Он у нас тишину любит, лес… - кольнул он приятеля.
- А Виктор - в артисты! - дал сдачи Андрей.
Все засмеялись, Светик - громче всех.
- Ну что ж, я и не скрываю, - с достоинством произнес Виктор. - Я, собственно, в киноартисты хотел, - сказал он, небрежно играя пустой рюмкой. - Призвание такое в душе чувствую. Да, - вздохнул он, - мечтали-то мы высоко, а угадали в шахтеры! Законурились! - с презрительным смехом закончил он.
- Что?! - тихо, каким-то свистящим шепотом спросил Прокоп Максимович. Его лицо вдруг покрылось бурыми пятнами. Он медленно поднялся со своего места - все сразу затихли, почуяв недоброе, - и вдруг с силой ударил кулаком по столу так, что все задребезжало.
- Вон! - взревел он, не помня себя. - Вон! Вон из моего дома! Вон!
- Что ты, что ты, Прокоп? Опомнись! - потянула его за рукав жена, но унять его было невозможно.
- Вон! - крикнул он еще раз. И Виктор послушно поднялся с места. Он еще сам не знал, что натворил, чем обидел хозяина, но уже готов был провалиться сквозь землю или бежать, бежать скорее… куда-нибудь. - Значит, высоко вы мечтали, а мы низко живем? - крикнул Прокоп Максимович. - Низкие мы, выходит, люди, в угле возимся?
- Сядь, Прокоп! - властно приказала мать, и он дернулся, но сел. - Что ж ты на дите кричишь? - спокойно сказала она. - Его учить надо.
- Да я… я и не хотел ничего… такого… - жалобно пробормотал Виктор, готовый заплакать.
- Ты, брат, не меня обидел! - сказал, уже успокаиваясь, Прокоп Максимович. - Ты вот кого обидел - шахтерскую нашу мать. Ты кто? Ты сам-то кто есть?
- Я… я никто еще… - пролепетал совсем уничтоженный Виктор.
- То-то что никто! - строго сказал мастер. - Никакого инструмента еще в руках не держал, никакого ремесла не знаешь. Куска хлеба и то, поди, самостоятельно еще не заработал. Отец твой кто?
- У него нет отца… - пришел на помощь другу Андрей. - Его отца белые зарубили. Он большевик был.
- А-а? - удивился Прокоп Максимович, будто у Виктора и не мог быть такой отец. - Ну, а дед твой кто?
- Я деда не знаю… - пробормотал Виктор и подумал с тоской: "Ох, убежать бы скорей от стыда!.."
- Вот! Своего роду-племени не знаешь! - довольно усмехнулся мастер. - Аристократ! Ну, а мы низкие, мы свой род хорошо помним. Дашка! - громко крикнул он через весь стол дочери.
- Ну, сейчас спектакль будет, - хихикнул Макар Васильевич, старичок с ежиком, и радостно потер ручки.
- Дашка!
- Я тут, папа, - отозвалась Светик.
"Значит, ее Дашей зовут", - подумал Андрей.
- Кто твой отец, Даша? - строго, словно на экзамене, спросил Прокоп Максимович.
- Мой отец есть потомственный шахтер-забойщик, - звонко, как молитву, отбарабанила Даша.
- Так. А дядья твои кто?
- И дядья мои чистых кровей шахтеры.
- Ну, а дед твой кто был?
- И мой дед был шахтер. Погиб при взрыве газа.
- Царство ему небесное, - вздохнула жена Прохора, - хороший был человек.
Но Евдокия Петровна сидела как каменная. Так она, говорят, и смерть мужа встретила, не заплакала.
- Ну, а прадед твой кто же был? - вскричал Прокоп Максимович. - Мой, значит, дед?
- Прадед тоже был шахтер.
- Верно! - закричал хозяин. - Он сюда пришел - тут голая степь была, волки бегали… Трехаршинный был мужик, волка руками душил… А прапрадед твой, Даша, берет свой корень из крестьян Орловской губернии Мценского уезда… Но ту родословную я не считаю! - махнул он рукой. - То - крестьянство, то - другой счет! Вот, - торжествующе посмотрел он на Виктора, - вот мы какого роду-племени. Мы хоть не аристократы, а свой корень помним! Нами эти шахты пробиты, мы этой степи жизнь дали - наша фамилия! Вот как!
- Да и наша фамилия… тоже… не первый тут день! - проворчал задетый Макар Васильевич. - Чай, тридцатый номер мой-то дед вместе с твоим проходили…
- А я, папаша, и не спорю! - согласился хозяин. - В одной они артели были. Небось, через стряпуху мы с вами давно родственники!
- Кабы была на земле справедливость, - сказал Прохор, играя усами, - так не по хозяйским дочкам шахты бы назывались Мариями да Альбертинами, а по именам шахтеров, кто те шахты проходил. Хоть по твоему деду, Прокоп Максимович…
- И назовут! И назовут! - убежденно закричал мастер. - В ЦИК указ сделает - и назовут! Мы хоть и низкие, по-твоему, люди, - обратился он опять к Виктору, тот даже на стуле заерзал, - а и большие люди к нам свое ухо преклоняют, прислушиваются… Да вот! - вспомнил он. - Жена! А кто это у нас недавно в гостях был? Еще на том месте сидел, где я сейчас сижу?
- Да будет тебе, хвастун! - смеясь, отмахнулась от него Настасья Макаровна.
- Нет, ты скажи, кто?
- Вячеслав Михайлович Молотов был, - трудно выпалил сын хозяина. И смутился.
- Большие люди часто у нас бывают, обижаться не можем! - сказал кум Прохор.
Макар Васильевич вдруг залился тихим, радостным смехом.
- Ты чего? - удивился Прохор.
- Нет, пускай он… Прокоп-то… - сквозь смех еле выдавил Макар Васильевич, - пусть расскажет… как это он одному большому человеку… спектакль сделал.
- Что-то не помню я… - смутился хозяин.
- Как не помнишь? Вся шахта помнит. Приехал как-то к нам на "Крутую Марию" большой человек, - обратился Макар Васильевич уже прямо к мальчикам. - Ну, и с места в карьер - в шахту.
- А, вот ты про что! - покрутил головою Прокоп Максимович и усмехнулся.
- Да-а… И как раз к Прокопу в забой. Ну, в шахте не видно, какой человек, тем более он в спецовке, но слух-то уж по всем лавам прошел, у нас это быстро! Да и сразу видать - не здешний человек, большой. Ты ведь знал это, доподлинно знал? - спросил он хозяина.
- Ну, знал! Что ж с того! - засмеялся тот.
- Ну, вот! Сидят они, значит, в забое, беседуют. То да сё, да как добыча, да почему механизации мало. Ну, так часа полтора побеседовали. Стали прощаться, а Прокоп и скажи: "Вот, - говорит, - товарищ, мы с вами полтора часа пробеседовали, а я тем временем угля-то не рубал. Так как же мне теперь с нормой? Я свою норму отродясь выполняю". - "А я, - говорит большой человек и смеется, - я скажу, чтоб учли, что беседовали мы". - "А вы, - говорит Прокоп, - кто будете?" - "А я, - говорит, - буду народный комиссар". И фамилию называет. "А! - спокойненько говорит наш Прокоп. - Очень приятно! А я буду забойщик Лесняк Прокоп Максимович. Будем знакомы!" - и ручку ему. Так друг дружке руки-то пожали, будто большими приятелями сделались…
Все засмеялись.
- А что ж! - подхватил Прокоп Максимович. - У него своя служба, у меня своя. Он большой человек, да и я не маленький! Я уголь даю!
- Вот, видали! - всплеснул руками Макар Васильевич и засмеялся. - Он и Вячеславу Михайловичу тоже сразу же: мы, говорит, с вами старые друзья!
- Э, нет! - горячо возразил хозяин и даже взволновался. - Это вы, папаша, зря! Не мог я такого сказать. Я себя помню. А что знакомы мы давно, это я Вячеславу Михайловичу доподлинно сказал, не отрицаю. Знакомы ведь, Иван? - обратился он к своему молчаливому брату.
- Знакомы! - коротко подтвердил тот.
- Это в двадцатом году было, так, что ли?
- В двадцатом. Осенью.
- Да, верно! Мы, видишь ли, - неожиданно мирно обратился он к Виктору, - как раз с Иваном с фронта пришли. Да… А шахта стоит затопленная, и никто качать не разрешает: нет на это средств - и все! Мы и туда, и сюда, и в Совнарком, и в Цепекапе, - мы его цоб-цобе называли, для легкости, - усмехнулся он. - Нигде нам согласия нет. Вот и придумали мы с меньшим братом, с Иваном, податься в губком партии. Так я рассказываю, Иван?
- Так…
- Вот заявляемся мы в губком. Спрашиваем секретаря. И выходит к нам… Молотов Вячеслав Михайлович. Так я рассказываю, Иван?
- Так…
- Вот про эту встречу я и припомнил Вячеславу Михайловичу, когда он у нас в гостях был, - засмеялся Прокоп Максимович. - Говорю: "А мы ведь шахту-то откачали тогда, Вячеслав Михайлович, с вашей-то помощью!" А он мне: "Откачали, - говорит, - это хорошо. А теперь ее омолодить придется". - "Как, - говорю, - старух-то омоложать? Не слыхали про это. Да она и так, не сомневайтесь, - говорю, - проскрипит еще, даст уголек-то!" - "А нам, - говорит, - этого угля мало. Нам надо, чтобы она вдвое больше давала. Сможет?" - "Нет, - говорю, - не сможет старуха". - "А надо! Нам теперь много угля требуется, мы большую стройку затеяли". Вот и загадал он мне загадку-то, а?
- Он и отгадку дал! - внушительно сказал Прохор.
- Да. Дал и отгадку. "Вы, - спрашивает, - чем уголь рубаете? Обушком?" - "Обушком, чем же его еще брать?" - "Отсталая ваша техника, - говорит. - Надо машиной уголь рубать или отбойным молотком. С обушковым Донбассом, - говорит, - пора уже кончать. Реконструировать надо шахты и новые строить". Да-а, большие он тогда перед нами горизонты-то раскрыл!..
- А Афанасий Петрович говорит, - нерешительно вставил Андрей, - машина в шахте не пойдет.
- Это какой же Афанасий Петрович? - нахмурил брови мастер. - А! Десятник ваш! Так он же баптист! Баптист, как же! - расхохотался он. - В штунду ходит. Он и ко мне в семнадцатом году, когда мы на тридцатом номере революцию делали, тоже с советом пришел. "Не насильничай, - говорит, - Прокоп! Не твори насилия, побойся бога!" А я ему отвечаю: "Я не то что бога, я и господина пристава Каюду не боюсь, вчера его пол арест взял!" - Все захохотали. - Нет, вы его по этому делу, ребятки, не слушайте! Он старых взглядов человек, у него глаза на затылке, назад смотрят.
- А механизацию надо начинать с откатки! - неожиданно сказала Светик.
Все обернулись на нее, но она не смутилась, - видно, привыкла быть в семье баловнем и общей любимицей.
- Это кто же там высказывается? - усмехнулся хозяин. - Голос слышу, а от стола не видать.
- Это я высказываюсь, папа, - смело сказала Даша. - Я про откатку…
- А вот я давно до тебя добираюсь - не доберусь! - сказал отец, стараясь спрятать усмешку в усы. - Тебе кто позволил опять в шахту пойти?
- Я сама.
- Ну погоди, коза, вот гости уйдут! Видали экземпляр? - развел он руками. - Люди скажут: вот старый Прокоп дочку не может прокормить да выучить, в шахту ее погнал. А кто ее гонит-то!.. Чтоб я тебя больше в шахте не видел, слышь ты! - уже строго прикрикнул он на дочь.
- Так я семилетку кончила. Куда ж мне теперь? В контору, что ли? - презрительно тряхнула она кудряшками. - Вот еще!
- В техникум иди! На курсы! Дальше учись, пока я жив. Вот и этот, - сердито кивнул он на сына, - футболист! Тоже на учебу не погонишь. И что это за молодежь растет! - горестно воскликнул он. - Да кабы мне в их годы сказали только: учись, Прокоп! Так я б, боже ж ты мой!..
- Я, папа, давно у вас в летную школу прошусь! - с упреком сказал сын. - Вот при всех скажу!.. - и голос его задрожал.
- В летную! - раздраженно воскликнул отец. - Летунов и без тебя много в Донбассе: летают с шахты на шахту, как саранча. А инженеров - не видать! А нам инженеры нужны! - горячо сказал он. - На Казимире-то Савельиче далеко не уедешь!
- Да уж… Казимир Савельич! - засмеялся Макар Васильевич.
- Казимир Савельич - это тип! - объявил Прохор.
- Вот! - укоризненно сказал сыну Прокоп Максимович. - Слышишь? А откудова ж новые инженеры возьмутся, когда у наших детей - ветер в голове, учиться не хотят?
- Казимир Савельич - старого закала инженер! - хихикая, сказал Макар Васильевич. - Беспокоиться он не любит.
- Он и то жалуется, что в шахту часто ездить приходится, - сказал Прохор. - Раньше-то, говорит, главный раз в месяц в шахту ездил, а то и раз в три месяца, и ничего, говорит, работали!
- Не лю-убит! - засмеялся Макар Васильевич.
- А нам такие нужны, чтобы шахту любили! - крикнул хозяин и даже ладонью по столу ударил. - Чтоб болели за шахту. Свои нужны, нашей кости… не барчуки…
- Легкое слово сказал: свои! - воскликнул Макар Васильевич. - Инженер - не гриб, от одного дождя не вырастет!
- А я про что же? Вот пускай и учится молодежь. Возможность есть. А как выучится, Казимиров-то Савельичей - в сторону, пусть не путаются…
- Да и заведующего заодно, - буркнул Иван.
- Да, заведующий у нас не того, не вышел! - согласился Макар Васильевич. - Шуму от него, верно, много, а толку… - он махнул рукой.
- Необразованный! - кратко сказал Иван.
- И откуда взялся только? - удивился Прохор. - Он, говорят, и не шахтер.
- А ты, Прокоп, Егора Трофимова-то помнишь? - вдруг, улыбаясь, спросил Макар Васильевич.
- Как же, как же!
И все старики вдруг заулыбались тепло и радостно, улыбнулась и Евдокия Петровна. Видно, дорог был им этот человек, если даже воспоминание о нем почтили они тихой и светлой минутой задумчивого молчания. А может быть, просто вздохнули о молодости?
- Это кто же был такой? - робко спросил Андрей.
- Егор-то? - засмеялся хозяин. - Э, брат, о нем сразу и не расскажешь! Да и что про Егора в сухую? - вдруг весело вскричал он. - Выпьем за него, что ли?
- Дай ему бог здоровья и многие годы!.. - сказал подымая свою рюмку, Макар Васильевич. - Он ведь тоже, как и мы, грешные, не любил выпить. Живой он еще?
- А что ему делается! Он всех переживет! Бо-ольшой сейчас человек по углю.
- А чудак! - засмеялся Макар Васильевич. - Помню, объявился он в двадцать первом году на шахте и сейчас же шахтеров собрал. "Ну вот, - говорит, - барбосы, я теперь ваш красный директор шахты". Ну, все смеются, конечно. Чудно! Егорку-то все знали. Наш. Здешний.
- По первоначалу некоторым действительно в удивление было: свой шахтер - и вдруг директор! А тут как раз Егор себе выезд завел. Вы фаэтон-то его помните, папаша!
- Как же! - захохотал тот. - Пара вороных. И кучер с бородою.