- Как же это вы не углядели, ребята? - прямо с порога крикнул он.
- В чужую душу не влезешь! - виновато пробурчал Мальченко.
- Значит, нет у вас настоящей комсомольской дружбы! - сказал секретарь. - Друг друга не знаете…
- Организации у нас и то еще настоящей нет… - отозвался Светличный.
- И в самом деле! - вскричал Виктор. - Как-то беспартийно мы живем.
- Организация на шахте есть, - обиженно сказал секретарь, - зачем держитесь особо? Надо вам скорее с нашим народом смешаться. Мы на вас сильно рассчитываем, - и он посмотрел на Светличного.
- Работать нам скорей надо! - закричал Виктор. - Что нас все как экскурсию водят? Сбежишь с тоски…
- Верно! - поддержал и Светличный. - Канителимся долго…
- Сегодня к вам придут и разобьют по профессиям, - пообещал Стружников. - А завтра уж и в шахту!
- Только я в забойщики! - торопливо выкрикнул Виктор. - Никуда больше не хочу.
Все зашумели вокруг секретаря, о Братченко и забыли. Его билет так и остался сиротливо лежать на подушке.
Уже уходя, Стружников забрал его с собой.
Виктор попросился в забойщики, потому что слышал, что это самая почетная профессия на шахте. Его просьбу уважили, он был парень сильный, рослый. Не желая отставать от приятеля, попросился в забойщики и Андрей. Им пообещали, что завтра же их свезут в шахту и приставят к мастерам учениками.
- Поучитесь немного обушком-то владеть, а там и сами план получите.
- А учиться долго? - спросил Андрей.
- Да оно-то долго, да теперь долго нельзя. Прорыв! - ответили ему. - Не хватает забойщиков. Нет, вам учиться долго нельзя.
- А нам и не надо долго, - засмеялся Виктор.
Назавтра они были уже на наряде. Виктор попал в ученики к Мите Закорко, кучерявому пареньку, которого они уже видели в первый раз в шахте. На свету он действительно оказался рыжим.
- Вот тебе, Митя, ученик! - сказал начальник участка, представляя Закорко Виктора, и усмехнулся. - Тоже, видать, такой же, как ты, артист. Поладите! - Начальник участка считал себя психологом.
Андрей достался пожилому, молчаливому забойщику Антипову.
- А это тебе ученик, Антипов! - сказал начальник участка.
- А, ну пускай… ничего… можно… - равнодушно промямлил Антипов.
- Значит, ты его поучи, как обушок держать, как зубки заправлять, как рубать уголь…
- А чего ж… можно… конечно… Ну-ну!.. - И Антипов молча пошел из нарядной. Андрей за ним.
Так же молча пришли они в забой.
Антипов привычно, по-хозяйски стал устраиваться в уступе, готовиться к работе: повесил лампочку, положил поудобнее мешочек с зубками, проверил, на месте ли лес.
Потом сел, посмотрел на ученика и почесал в затылке. Вот что с этим предметом делать, он и не знал.
- Значит… э… - нерешительно сказал он, - это уголь… а это обушок… опять же зубки…
- Понимаю, - прошептал Андрей.
- Д-да… Конечно… хитрость невелика… Ну-ну!.. Чего ж еще тебе… А? - Он вопросительно посмотрел на него.
- А я не знаю… - смутился Андрей.
- Да-да… история… а мне работать надо… видишь, как оно, дело-то!..
- А вы работайте! А я погляжу.
- Во-во! - обрадовался Антипов. - А ты погляди! Я-то… языком не того… не очень… Я уж тебе… обушком покажу…
И он стал рубать уголь, а Андрей смотреть.
За обедом он встретился с Виктором. Виктор был недоволен.
- Что в самом-то деле! - возмущался он. - Отдали меня в ученики к мальчишке. Только фасон ломает, себя показывает, а толку - грош.
Оказывается, они сразу же переругались. У обоих характер был петушиный. "Артист" стал выхваляться, Виктор его круто обрезал.
- Так и проругались всю упряжку! - мрачно заключил Виктор. - Ну, а твой как?
- Мой - ничего! - вздохнул Андрей. Потом вспомнил, как работал Антипов, и прибавил: - Нет, мне с моим хорошо!
Он и в самом деле скоро полюбил своего учителя. Антипов оказался мужиком добрым, хоть и молчаливым. Объяснить он Андрею действительно ничего не умел, а работал хорошо, старательно.
И, глядя на него, Андрей уже многому научился, и прежде всего - порядку в забое.
- Это дом… дом мой… тут живу… - по-своему, косноязычно объяснял Антипов. - А там, - показывал он вверх, на-гора, - там хата… там сплю… Только!
Поведал он Андрею и свой заветный секрет - как затачивать зубки. Тут он даже воодушевился, видно, это и знал хорошо и любил.
Глядя на него, научился Андрей и крепить и теперь часто сам крепил за Антиповым: забойщик раза два проверил его крепь и больше проверять не стал.
А как рубать уголь - этого он Андрею объяснить не умел.
- Рубай… вот… Вот так рубай… ну…
Но уголь не давался Андрею. Он рубал что было мочи; гекая, со всей силой ударял обушком по углю, будто топором по дереву, а толку не было: уголь крошился, отваливался неохотно.
Андрей приглядывался к учителю, он хотел подсмотреть, в чем же он, этот заветный секрет мастера. И уловить не мог. Антипов рубал неторопливо, казалось, вполсилы, а уголь тек да тек из-под обушка ровной, веселой струйкой или вдруг отваливался большой глыбой и с грохотом падал вниз.
Однажды Андрею показалось было, что дело у него пошло. Он увлекся, разгорячился - уголь потек! Самозабвенно рубал он и рубал, вспотел даже и вдруг услышал над ухом резкое, отрывистое:
- Брось!
Он оглянулся. Перед ним был Прокоп Максимович.
- Брось! - брезгливо приказал он. - Чего зубок зря тупить! - И Андрей растерянно опустил обушок.
- А теперь смотри сюда! - скомандовал Прокоп Максимович и поднес свою лампочку к пласту (к "груди забоя", как говорят шахтеры). - Ну? Что ты тут видишь?
- Уголь… - неуверенно пробормотал Андрей.
- Уголь! - усмехнулся мастер. - А в угле что? Ну, внимательнее смотри!
Андрей всмотрелся: он увидел тонкие жилки, прожилки, трещинки в пласту, сложный рисунок морщинок, словно он смотрел на лоб старого, умного и хорошо прожившего свой век человека.
- Ну? Что видишь?
- Жилки вижу… трещинки…
- А ты гляди теперь, как эти трещинки идут. Ну? Видишь?
Андрей видел, что все трещинки идут в одном направлении; они словно сливаются вместе и образуют тоненькую, едва заметную глазу струйку.
- Это струя, - объяснил Прокоп Максимович. - Ученые называют: кливаж. Вот ты по кливажуто и клюй обушком. А то что вслепую махаешься! С умом обушком-то бей, с понятием - уголь сам-от и посыплется. Что ж ты ему этого не объяснил? - с укоризной сказал он Антипову.
- А того… конечно… вроде говорил я… а? Да какой я… профессор! - махнул Антипов рукой.
- А по этому делу мы с тобой - профессора, других нету, - гордо сказал мастер и повернулся к Андрею. - Вот так и работай, сынок! А я тебя еще навещу.
- Конечно… - сконфуженно промямлил Антипов, когда Прокоп Максимович ушел, - он мужик мудрый… партейный… не мы… И - профессор!.. Это уж того… это так…
Андрей попробовал теперь рубать по кливажу. Сперва не ладилось - струя все ускользала, терялась. Он гонялся за нею, как за ящерицей, пытаясь прищемить ее хвост обушком; она юлила, хитрила, не давалась. Потом мало-помалу он научился прослеживать ее и не терять, рубать стало легче. Он обрадовался. Слышит ли Виктор, как он лихо рубает уголь?
Виктор был где-то тут же, в лаве, двумя уступами выше. Но встречались они только после работы.
С Виктором было худо. По его просьбе дали ему другого учителя - шахтера серьезного и знающего. Но и с ним Виктор не поладил. Объяснения слушал он нетерпеливо, даже почему-то обиженно, а когда сам брался за обушок, у него ничего не получалось.
- А ты по кливажу попробуй! - посоветовал Андрей. - По кливажу - легче!
Но дело было не в кливаже, все было в характере Виктора. Уж такой у него был характер! Он умел хорошо делать только то, что любил, а любил только то, что ему легко давалось.
Так было и в школе, так было и в детстве. Он научился плавать как-то нечаянно, само собой, будто он просто в реке родился, и плавал отлично, лучше всех ребятишек. И он проводил все дни на реке, устраивал состязания, заплывы и, побеждая всех, был и счастлив и горд. А лыжи ему сразу не дались. Он дважды осрамился при всех и тотчас же лыжи забросил.
Он привык и любил быть везде первым парнем, а если не первым - так уж тогда никаким.
Если б уголь сразу дался ему в руки, если б с первых же дней пошла по шахте слава о Викторе, как о лучшем среди новичков, - он полюбил бы и шахту и ремесло забойщика. И уж тогда не было б на шахте парня старательнее и ревностнее его. Он горы бы своротил!
Но уголь не дался в руки, и шахта сразу опостылела Виктору. Он шел теперь в забои, как на дыбу: опять будет сердито выговаривать ему учитель, опять будет посмеиваться десятник и коситься Светличный, вновь избранный комсорг участка; у самого Светличного, говорят, хорошо идут дела в забое.
Виктору надо было бы немедля отпроситься из забойщиков в коногоны; у него и характер-то был коногонский, лихой; на всей шахте не было бы коногона отчаяннее. Но он сам не догадался, а никто не посоветовал. Да и стыдно было бы: ведь сам просился в забойщики.
И он уныло тянул лямку в забое.
Он опустился, затосковал. По вечерам молча валялся на койке. От лихого Виктора не осталось и следа. Вид у него теперь был ожесточенный и жалкий.
- Эх, не повезло нам, Андрюша! - горько плакался он приятелю. - Не угадали! Нам бы на новостройку, в Магнитную степь! Какие бы дела делали!
- Так ведь поначалу везде трудно… - робко возразил Андрей.
- А я разве трудностей боюсь? Что ж, ты меня не знаешь? Я, брат, труда не боюсь. А только там - красивый труд, а тут! - и он презрительно махнул рукою. Он совсем забыл, что всего десять дней назад говорил другое. Но он умел быстро забывать.
- Мой отец говорил: всякий труд - красивый, - пробормотал Андрей.
- А он был в шахте, твой отец? - набросился Виктор. - От, бачишь! А мы с тобой были. Понюхали, почем фунт лиха. Вот сегодня мой учил меня, как законуриваться. Законуриваться, - едко скривил он рот. - И слово-то какое! Будто мы собаки… Так и будешь тут всю жизнь - в конуре…
И Андрей не знал, чем помочь другу. Ему самому тоже было тяжело, но он уже видел просвет впереди. Теперь только держаться кливажа! Он благодарно вспомнил Прокопа Максимовича.
- Ты б с Прокопом Максимовичем посоветовался, - нерешительно предложил он.
- А что мне с ним советоваться! - пожал плечами Виктор. - Я не больной, а он не доктор…
- Он профессор! Он, брат, все понимает. И к тому же партийный. Давай пойдем к нему домой. В гости.
- В гости! - усмехнулся Виктор. - Звали тебя туда, что ли?
- Звали. Сам звал.
- Когда ж это?
- А сегодня. Он нас уже другой раз приглашает…
Виктор с сомнением посмотрел на приятеля: не врет?
Но приглашение польстило ему. Значит, не совсем уж он последний человек на шахте, раз зовет его в гости сам мастер угля Прокоп Максимович Лесняк.
Но ответил он небрежно, словно нехотя:
- Ну что ж! В выходной можно и пойти…
9
В выходной день оба тщательно вымылись и приоделись. Каждый достал из своего сундучка лучшее, что у него было: Виктор - почти новенький костюмчик из темно-синего шевиота, сорочку с вышитой крестиками грудью и фуражку-капитанку с большим черным лакированным козырьком; Андрей - косоворотку, вышитую голубыми васильками, крученый поясок с кистями, пиджак, совсем новый, подаренный отцом на дорогу; брюки он заправил в хорошие хромовые сапоги.
Тумбочки в общежитии еще не появились, но зеркало было. Оба выглядели, как женихи. Только под глазами уже синела неотмытая кромочка угля - глаза казались подведенными.
Дом Прокопа Максимовича они нашли сразу: мастера в поселке все знали.
Это был домик маленький, аккуратный и весь белый, даже крыша на нем была белая, этернитовая. Никто не любит так белый цвет, как шахтеры, и никто так не любит зелень. Андрей невольно вздохнул, заметив тоненькие ниточки, протянувшиеся от земли до крыши веранды: крученый паныч уже завял. Но астры еще цвела почти у самого крыльца, а на акациях еще болтались гроздья сморщившихся желтых листьев - до первого осеннего ветра.
Было как-то по-хорошему грустно в этом маленьком, уже тронутом осенью саду. Стояла особенная, ленивая тишина воскресного полдня; ставни на окнах были полу-притворены. И, глядя на них, представлялось сразу, что в домике прохладно, сумеречно и чисто, пахнет яблоками, ванилью и воскресными пирогами и живут здесь простые, хорошие люди, живут мирно, трудолюбиво и счастливо.
Ребята постояли немного у калитки. Калитка была простодушно распахнута, но они не решались войти. Им казалось, что так будет… некрасиво. Они ведь не просто пришли, а в гости. Надо постучать или еще лучше - позвонить. Но ни стучать, ни звонить было не во что.
Они церемонно поеживались в своих парадных костюмах, не знали, что делать. Вдруг они заметили, что от погреба к дому бежит девушка в ситцевом платьице, с кувшином.
- Будьте добры, гражданочка!.. - вежливо позвал ее Виктор.
Девушка подошла к палисаднику, и ребята почти с ужасом узнали в ней ту самую девчонку, что так безжалостно смеялась над ними в шахте, когда они бежали от коногона…
Потом они изредка встречали ее в шахте, но всегда поспешно сторонились, а она, узнав их, смеялась вслед. Они не знали, ни чья она, ни где живет, ни как ее зовут. Знали только, что работает она лампоносом, и шахтеры прозвали ее Светиком; она действительно, точно свет, появлялась в забое, чтобы дать шахтеру новую лампу вместо его потухшей.
Сейчас она была чистенькая, беленькая и - хорошенькая в своем ситцевом платьице, бледно-розовом с цветочками. Но они ее сразу узнали.
И она узнала их.
- А вы что же тут делаете? - подозрительно спросила она, глядя на них через палисадник.
- А ты что тут делаешь? - рассердился Виктор.
- Я? Вот новости! - засмеялась она. - Я тут живу. А вам чего надо?
- Мы не к вам… - поспешно сказал Андрей. - Мы в гости.
- А это ты меня в шахте прибить хотел? - угрожающе обернулась она к нему и вдруг, совсем как шахтерский мальчишка, завизжала: - А ну, вдарь, вдарь! Ну!
- Мы не драться… мы в гости… - пролепетал Андрей.
- Таким гостям - поворот от ворот. Ну, убирайтесь, пока целы! - закричала она. - А то… вот! - и она, хохоча, плеснула на них квасом из кувшина. Хорошо, что Виктор вовремя отскочил, не то пропал бы его парадный костюм.
- Ты осторожней, дура! - сердито вскрикнул он.
- Проваливайте, проваливайте! Давай полный ход от ворот! - И она, вложив по-коногонски два пальца в рот, лихо свистнула.
- А вот мы не уйдем! - вдруг озлился Андрей. Его трудно было разозлить, но девчонка сумела. Теперь никакая сила не заставила бы его сдвинуться с места. Он был упрям. И тот, кто знал его, догадался бы, заметив, как потемнели его глаза и сдвинулись брови, как по-бычьи подалась вперед голова, что теперь его трогать не надо, он все равно будет поступать по-своему.
Но девчонка не знала этого.
- А вот я сейчас собак спущу! - сказала она и громко позвала: - Эй, Полкан, Трезор!
Но тут появился сам хозяин Прокоп Максимович. Он вышел на крыльцо и крикнул:
- Эй! Что за шум, а драки нету?
- Драка сейчас будет! - отозвалась девчонка.
- Здравствуйте, Прокоп Максимович! - сказал Андрей и снял кепку.
- А-а, вот это кто! Пожалуйте, пожалуйте! - и мастер, радушно протянув руки, пошел им навстречу. - Ты что ж моих гостей конфузишь? - на ходу упрекнул он дочь.
- Такие гости, что собачьи кости… - немедленно огрызнулась та.
- Цыц, коза! Здравствуйте, молодые люди! - мастер потряс ребятам руки. - Прошу, прошу!..
Они пошли за ним.
- Сердитая она у вас! - хмуро сказал Андрей, все еще косясь на девчонку. - Вы ее на цепи держите. На людей кидается.
- А я ее скоро на цепь-то прикую: замуж выдам, - пошутил хозяин и ввел гостей в дом.
Там, неожиданно для них, оказалось большое общество. Собирались обедать. Ребята смущенно замерли на пороге.
- Вы входите, входите! - засмеялся хозяин. - Стесняться нечего! Все свои. Это фамилия моя да родия, все шахтеры. А это, - представил он Андрея и Виктора, - комсомольцы, к нам на подмогу приехали. Прошу любить да жаловать! Вы курские, что ли? - спросил он ребят. Почему-то все их здесь считали курскими.
- Полтавские…
- Вот и хорошо! - благодушно сказал хозяин. - Прошу покорно садиться. Сейчас мать наша выйдет, мы и закусим.
Мальчики сели на указанные им места. Они чувствовали себя неловко: большое общество совсем смутило их. И фуражки… Они не знали, куда их деть, мяли в руках на коленях.
Они никого, кроме хозяина и дочки, не знали. Здесь собрались все пожилые люди; только паренек со смешными веснушками на носу и зачесанными назад волосами был их ровесником. Он сидел в стороне и небрежно щипал струны гитары.
С дымящейся кастрюлей в руках легко и быстро вошла женщина, еще не старая на вид и худенькая, как девочка.
- А вот и хозяйка моя! - провозгласил Прокоп Максимович. - Настасья Макаровна. Народный комиссар нашей кухни.
Настасья Макаровна усмехнулась, - глаза у нее были насмешливые и быстрые, как у дочери, - и, поставив кастрюлю, подошла к ребятам.
- Здравствуйте, очень рады! - певуче произнесла она. - А фуражки ваши позвольте-ка сюда…
Они растерянно отдали ей фуражки. Она взяла их и унесла; двигалась она проворно, но не кругло, как пожилые бабы, а как бы легкими, стремительными толчками. "Видно, откатчицей была!" - невольно подумал Андрей. Он уже давно заметил, что на шахте толстых баб не бывает. Тут у всех женщин фигуры молодые, стройные, а лица старые, старше своих лет. Отчего это, он и сам не знал, но объяснял, как и все, что здесь видел, одним словом: шахта. Это от шахты.
- Ну что ж! - сказал хозяин. - Борщ на столе, пора и за ложки!
- Это мы могем! - засмеялся маленький и сухонький старичок с добродушно-ехидным лицом и прической ежиком. - Нам все едино, что работать, что хлебать. Нам абы гроши да харчи хороши.
Все, смеясь, пошли к столу, стали шумно рассаживаться.
- Вы сюда, сюда, пожалуйста! - указал хозяин место мальчикам поближе к себе.
- А где же мама? - громко спросил высокий, как и хозяин, но не в пример ему хмурый и молчаливый шахтер лет сорока пяти, с синими рябинами на лице.
- Мама сейчас придут, - торопливо ответила Настасья Макаровна и обернулась. - А вот и мама!
В комнату неслышно вошла очень высокая, прямая и совсем седая старуха. Все молча встали. Она низко поклонилась гостям.
- Кушайте на доброе здоровье! - хрипловатым приятным голосом произнесла она и пошла на свое место.
Она шла без палки, не горбясь, бодрой и легкой походкой, удивительной для ее семидесяти пяти лет. Она совсем не была похожа на тех, маленьких, суетливых и расслабленных старушек, каких привык видеть Андрей дома, в Чибиряках.
Что-то гордое и независимое было в этой мужественной старухе, в ее прямой, не умеющей гнуться спине, в ее смелом, открытом, почти мужском мускулистом лице, в ее глазах, не потухших и мудрых.