В эту минуту мотор загудел, машина рванула с места, Элька покачнулась и упала на приплясывающие бидоны; зацепившись за проволоку, порвала пальто.
"И откуда, черт бы ее подрал, взялась эта проволока!" Элька с трудом протиснулась между бидонами ближе к кабине. Здесь хоть не так трясло. Оглянулась она, когда они были уже возле подсолнечников, и увидела издали, как двуколка Шефтла повернула обратно к хутору.
Шефтл ехал шагом. Давно у него не было так муторно на душе. Только что была здесь Элька, и вот ее уже нет. Уехала… Оставив двуколку около двора, он направился к дому. Переступил порог и остановился, широко раскрыв глаза: на Шмуэлкиной кровати лежала, зарывшись головой в подушку, Зелда и громко плакала. На полу молча сидели дети, только Курт стоял возле Зелды и робко гладил ее по ноге.
- Что случилось? - спросил Шефтл смущенно. Дети испуганно посмотрели на отца, а Зелда, услышав его голос, разрыдалась еще громче.
- Что? Сильно палец болит? - Шефтл подошел к кровати и нагнулся над Зелдой.
Она продолжала рыдать.
- Вы чего тут собрались? - прикрикнул он на детей. - Ну-ка, марш во двор!
Внезапно Зелда оторвала голову от подушки и села на кровати.
- Зачем ты гонишь детей? Пусть они знают, пусть… О господи, в такое время. Война… Завтра, избави бог, могут забрать… Оставит меня одну, с такой семьей… А он о чем: думает? Одно баловство на уме… О господи… Не хочу больше жить… Не могу…
Шефтл строго посмотрел на ребят, и те, опустив головы, вышли во двор.
Зелда снова упала на кровать и заплакала тихо, сдавленно, будто совсем обессилела.
- Зелда, ну что ты… ну что я сделал такого? - он осторожно присел рядом и погладил ее по плечу.
- Уходи от меня! Теперь я знаю, почему ты тогда задержался, - проговорила она сквозь слезы. - Я тут чуть с ума не сошла… не знала, что думать, а он у нее развлекается… Отец четверых детей… А эта… Как ей не стыдно! Ведь у нее муж, ребенок… Никогда бы про нее не подумала. Теперь все понятно. Это ты у нее ночевал в прошлое воскресенье. А сейчас она приехала к тебе. Выфрантилась… В такое время! Ведь война!
- Что ты говоришь, Зелда… Да что за глупости ты говоришь! - Шефтл почувствовал, что на нем взмокла рубаха. - Ну, а если я и зашел к ней? Нельзя, что ли?
- А почему ты мне раньше ничего не сказал, почему молчал целую неделю? Ведь с тех пор уже целая неделя прошла… Почему ты мне не рассказал, что ночевал у нее? - твердила Зелда, приподнявшись и глядя на Шефтла. Лицо у нее искривилось, глаза распухли, нос покраснел. Шефтл еще никогда не видел ее такой некрасивой.
- Да ты что? Кто ночевал? Сама не знаешь, что мелешь! Я заскочил к ней на минутку. А потом ушел в Дом колхозника! Вот где я ночевал.
- А зачем она к тебе приехала? О чем вы шушукались?
- Не кричи. Почему ты кричишь? Мы… Она хотела… Она должна была мне рассказать…
- С чего это она должна тебе что-то рассказывать? Кем ты ей приходишься?
- Как так - кем прихожусь?… Люди мы или нет? Ей теперь тяжело… у нее горе.
- Какое горе?
- Ну… - замялся Шефтл, - этого я тебе не могу сказать.
- Собственной жене не можешь сказать? Она тебе ближе, чем я! У тебя с ней секреты… Лучше бы я до этого не дожила! - И Зелда снова залилась слезами. - Уйди… Уйди от меня…
Шефтл беспомощно озирался по сторонам. Ну, что с ней делать? За всю жизнь у них ничего подобного не случалось.
Часть вторая
Глава первая
Только вчера Нехамка проводила Вову на фронт, а уже ждала от него писем. После всего, что произошло между ними, ей так важно было получить от него хоть несколько строчек…
С раннего утра и до позднего вечера работала она в степи. Дочерна обожженная солнцем, полола подсолнухи. Здесь, среди людей, она хоть немного забывалась. Но вечерами томилась, скучала. Опустевшим казался ей хутор без Вовы.
Клуб, в котором они так весело проводили время, закрыли. В больших окнах, выходящих на тихую улицу, было темно, даже странно казалось, что когда-то в них так ярко горел свет. Нигде не было слышно пения - ни в саду, ни на улице, ни у ставка.
И дома было пусто, одиноко. С тех пор как началась война, Нехамка почти не видела отца. Он уходил на рассвете и возвращался поздно вечером, когда она уже спала. До нее ли было председателю колхоза, до девичьих ли переживаний? И без того хватало забот.
Нехамка была уверена, что Вова ей напишет, как только приедет в Гуляйполе, и первое письмо рассчитывала получить не позже среды. Начиная с этого дня она нетерпеливо высматривала старого Рахмиэла, который каждый вечер приносил почту из сельсовета. Но вот уже и среда прошла, позади и четверг, и пятница, и суббота, а письма все нет. Нехамка не знала, что и думать.
Между тем кое-кто из хуторян уже получил первые весточки от своих. Это еще пуще взволновало девушку. Теперь вся надежда была на сегодняшнюю, воскресную почту.
В этот день Нехамка полола подсолнухи с особым усердием. Хотела успеть к часу, когда приходит почта.
Она первая закончила свою делянку и еще помогла своей лучшей подруге Басе, которая работала на соседней полосе. Еще не село солнце, а обе уже спускались к хутору.
По широкой зеленой улице возвращалось с пастбища стадо, разнося знакомый запах свежего сена, тепло-го молока и кизяка. Сытые коровы медленно, устало переставляли ноги, кивая тяжелыми головами.
Когда коровы разбрелись по дворам и улеглась пыль на дороге, в конце улицы, залитой красными лучами заходящего солнца, показался письмоносец Рахмиэл.
Все разом пришло в движение. Женщины бросили работу и, вытирая руки, как были, в передниках, выбежали ему навстречу.
Нехамка тоже пустилась было бежать - она бы всех теперь перегнала, но возле вишневого деревца остановилась. "А если и сегодня нет письма? Что тогда?" Нехамка боялась подумать об этом. Чтобы заглушить тревогу, она решила чем-то заняться и пошла к колодцу. Привязала к ведру веревку и с шумом отпустила ворот. Вытащила полное ведро воды и пошла в палисадник поливать крыжовник, украдкой поглядывая при этом на улицу.
Посреди улицы и возле палисадников стояли мужчины и женщины и читали только что полученные письма. А старый Рахмиэл, чуть сгорбившись, уже шагал по хутору дальше, останавливаясь почти у каждого двора, - видимо, много писем принес сегодня.
Нехамка только теперь заметила, что вылила всю воду не под кусты, а мимо, и снова пошла к колодцу. Сквозь редкие деревья она увидела, что почтальон уже недалеко от их двора.
Сердце у Нехамки заколотилось; боясь оглянуться, она напряженно ждала. Если есть письмо, Рахмиэл сейчас повернет сюда. Нагнувшись над колодцем, она так раскачала веревку, что ведро зазвенело. И тут она задумала: если вытянет полное ведро, не расплещет ни капли, значит, будет письмо от Вовы. Осторожно крутила она ворот. Бережно поставила полное ведро холодной воды на сруб, отвязала мокрую веревку и стала гадать, о чем может написать Вова в своем первом письме. И тут услышала, как Рахмиэл зовет ее. Нехамка вздрогнула. Ведро выскользнуло из рук и со звоном полетело вниз, несколько раз перевернулось в темной глубине колодца и шумно плюхнулось в воду.
- Ой! - вскрикнула она и со всех ног помчалась навстречу старому Рахмиэлу. Крепко прижала письмо к груди и, даже не поблагодарив старика, побежала в дом. Нехамка сияла от счастья. Сбросив туфли, взобралась с ногами на узенькую железную кровать, торопливо разорвала голубой конверт и всплеснула руками. Письмо было от старшей сестры Крейны.
Нехамка расплакалась. Она была так уверена, что письмо от Вовы!
Письмо было от 20 июня. Крейна писала, что скучает по отцу и по ней, своей единственной любимой сестре, что очень хочет видеть ее, но этим летом она на каникулы домой не приедет, потому что собирается вместе с группой студентов на экскурсию. Из Киева они поедут по Днепру до Херсона, побывают в Каневе, на могиле Шевченко, в Запорожье посмотрят Днепрогэс. От Евпатории до Алушты они пойдут пешком. На Ай-Петри встретят восход солнца над морем. Заберутся на самую высокую гору Роман-Кош, побывают в Кузьма-Демьяновском монастыре, в Никитском саду, в бывшем царском дворце в Ливадии… Больших расходов экскурсия не потребует. Спать они будут в брезентовых палатках, которые понесут в рюкзаках, сами будут готовить еду, но стипендии ей все же не хватит, и поэтому она просит тотчас по получении письма выслать ей немного денег…
Нехамка горько усмехнулась.
Только неделю тому назад Крейна мечтала об экскурсии, о палатках… А сейчас… Что с ней, где она?
С края хутора, где находилось правление колхоза, донесся глухой звон: ударяли по рельсу, привязанному к ветке старой акации.
"Что там еще?" - встревожившись, подумала Нехамка и соскочила с постели.
И чтобы никто не подумал, будто она горюет, не получив от Вовы письма, Нехамка нарядилась в голубое с цветами платье, переплела косу и надела новые туфли.
Когда она подошла к колхозному двору, там уже были все хуторяне. Пожилые колхозники и колхозницы стояли кружком около ворот. Иные сидели во дворе на дышлах возов и на длинных тяжелых скамьях в палисаднике. Говорили о последней сводке, об Эльке Руднер, которую видели днем возле молочной фермы, и, главное, о полученных письмах. Девушки, приодетые, собрались возле колодца, обступив молодую учительницу, которая имчто-то оживленно рассказывала. С визгом носились между возами и арбами ребята.
Нехамка хотела подойти к девушкам, но, увидев учительницу, стала в сторонке.
В общем гомоне она слышала, как переговариваются женщины:
- А Додя Бурлак сегодня спять четыре письма получил.
- А вы не получили?
- Мой написал, как приехал в Гуляйполе… в тот самый день.
- Я вот только одно письмо получила. Матерям часто не пишут.
- Если бы девушке, писал бы каждый день.
- Сегодня, слава богу, все получили…
"Все", - повторила про себя Нехамка. Сердце у нее ныло от зависти. "Есть ли письмо родителям Вовы? Наверное, и они не получили, - старалась она себя утешить. - Может, его письма затерялись?"
Кто-то положил ей руку на плечо. Она стремительно обернулась: возле нее стояла Бася, ее подружка.
- Привет тебе от Иоськи, - сказала она весело. - Получила письмо! Он в одной части с Вовой. А Вова что тебе написал?
- Ничего, - ответила тихо Нехамка.
- Как? - удивилась Бася. - А ведь Калмен Зогот сегодня получил…
- Откуда ты знаешь?
- Я сама видела.
Нехамка закусила губу. Вот как, значит. Им написал… Что ж, она заслужила…
- Ладно, ты уж не переживай. Еще получишь… Пойдем, сядем поближе. - Бася потянула ее за руку. - О чем собрание, не знаешь?
- Собрание? - рассеянно переспросила Нехама. - Нет, не знаю.
Из правления вышел Хома Траскун - уполномоченный сельсовета и парторг, - вместе с ним Триандалис, Друян и еще несколько хуторских коммунистов.
- Ну, давайте, товарищи, начнем, - громко сказал Хома, направляясь в палисадник.
Все двинулись вслед за ним. Уселись - кто на скамьях, кто на траве, а кто прислонился к дереву.
Хома занял место за вкопанным в землю столиком и, прищурившись, внимательно оглядел присутствующих.
- Давайте, товарищи, начнем, - повторил он, - Хонця в Санжаровке, на совещании райкома, так что дожидаться его не станем. Кобылец здесь?
- Дома. У него там веселье, - ухмыльнулся Риклис.
- Что вдруг за веселье? - хмуро спросил Хома, не любивший Риклиса.
- Откуда мне знать? Вы разве не слышали, как Зелда ревела? - сплюнул Риклис.
- Тише. Вон он идет, - показал Калмен Зогот на ворота.
Хома открыл собрание. Вынул из бокового кармана газету, не торопясь прочитал утреннюю сводку Информбюро, потом долго откашливался и наконец стал разъяснять, какие задачи теперь стоят перед колхозом. Надо снять урожай, срочно вывезти хлеб, который так нужен фронту, и усилить бдительность. Известны случаи, рассказывал Хома, когда фашистские самолеты сбрасывают ночью парашютистов, чаще всего в районе, где находятся немецкие колонии. Штаб дружины устанавливает два поста.
Сегодня ночью будут нести охрану в Ковалевской балке Никита Друян и Рисе Кукуй, а на гуляйпольской дороге, до немецкой колонии Блюменталь, - Додя Бурлак и Нехамка.
Нехамка была довольна: хоть сегодня ночью ей не придется сидеть дома одной.
Когда уже стали расходиться, она услышала, как Риклис кому-то сказал: если его назначат, он все равно не пойдет ловить парашютистов: он не хочет рисковать жизнью.
А Нехамке как раз и хотелось рисковать жизнью! Сейчас ее ничто не страшило. Послали бы ее в степь одну - и то бы согласилась с радостью.
Додя Бурлак пошел домой за буркой и посоветовал Нехамке тоже одеться потеплее. Но девушка не захотела. Словно кому-то назло, пошла в степь в том же нарядном платье, в каком была и на собрании.
Додя Бурлак ступал тяжело, опираясь на свою суковатую палку, устал после напряженной работы в кузне. Это не мешало ему подробно рассказывать Нехамке, что пишут сыновья, зятья и внуки в письмах. Все сейчас в действующей армии, и он очень гордился этим.
Темнело. Но изъезженная, серая дорога в степи была хорошо видна. Не спеша приблизились к делянке, граничившей с немецкой колонией Блюменталь. Остановились. Было тихо.
- Давай-ка присядем, доченька. Отдохнем немножко, - сказал Додя Бурлак.
Он сел под копной. Сено, согретое за день солнцем, пахло медом и хмелем. Уронив тяжелую голову на грудь, старик вскоре задремал.
"Пусть поспит", - подумала Нехамка. Она отошла к соседней копне, очень высокой, влезла на нее, как на башню, и начала смотреть во все стороны. Ей так хотелось, чтобы хоть что-нибудь произошло! Подняла голову, оглядела небо. Было по-прежнему тихо. Только кузнечики трещали в траве, невольно Нехамка заслушалась. И на душе от этого у нее становилось спокойнее.
Вдруг послышался гул. До боли в глазах Нехамка вглядывалась в небо - не летит ли самолет. Ничего не увидела. А гул приближался.
Она спрыгнула с копны и подбежала к старику.
- Дедушка, вставайте. Вставайте скорей… Вы слышите?
Додя Бурлак очнулся, встал, с минуту прислушиваясь, потом сказал сонным голосом:
- Это машина,
- А может, самолет?
- Самолет гудит не так… - Он поднял с земли свою палку. - Пойдем, доченька, посмотрим, кто там пожаловал к нам среди ночи.
Додя Бурлак и Нехамка уже вышли на дорогу, когда гул внезапно прекратился.
- Что это может быть? - тихо спросила Нехамка. - Тише… Подожди минутку.
- Вы слышите, - вроде кто-то говорит…
В самом деле, из-за пригорка доносились едва различимые голоса.
- Да, верно…
Они быстро поднялись на пригорок. Внизу стояла легковая машина. Рядом с ней темнела человеческая фигура. Подойдя ближе, они узнали Николая Степановича Иващенко, секретаря райкома.
- Кто там? - крикнул он, шагнув им навстречу.
- Бурьяновские… А мы уж думали, Микола Степанович, шпиона поймали, - пошутил Додя Бурлак и протянул Иващенко руку. - Видите - стоим на страже… Я вот и дочь Хонци, - он кивнул на Нехамку. - А что у вас случилось?
- Да вот мотор испортился, - ответил с огорчением Иващенко, - а я как раз тороплюсь. Совещание в Санжаровке. Там уже начали жать. А у вас?
- Тоже… приступаем… Микола Степанович, сколько может продолжаться эта война?
- Кто знает, - Иващенко пожал плечами. - Тяжелая война.
- Все четыре моих сына там, в огне…
- А у меня дочь, одна-единственная, - сказал Иващенко. - Добровольно пошла с третьего курса… Семен, - крикнул он, оборачиваясь, - как там, долго еще?
- Боюсь, что долго, Микола Степанович.
- Ну, тогда я пойду пешком. До сельсовета километров пять, не больше… Только вот тьма какая…
- Давайте я вас провожу, - предложил Додя Бурлак. - Пойдем вдоль баштанов, там есть тропка, так ближе будет.
- А девушка? - спросил Иващенко.
- Пока ваш Семен исправит мотор, я вернусь… Да и она у нас не из пугливых…
- Ну хорошо, - согласился Иващенко. - Семен, иди-ка сюда.
Шофер, молодой, красивый блондин в новом синем комбинезоне, прикрывая рукой фонарик, подошел к Иващенко, начал было что-то говорить, но вдруг, увидев Нехамку, так и замер.
- Нехама? Это ты? - пролепетал он наконец.
- Я вижу, наша молодежь уже знакома, - усмехнулся Иващенко. - Ну что же, пойдемте, товарищ Бурлак?
Они растаяли во тьме. А Нехамка и Семен все глядели и глядели друг на друга, словно не веря, что они и впрямь встретились здесь, в степи!