- Верно! - вспыхнул Архип Иванович. - Далеко! Я вон слышал, на Волге уже сазаньи да лещевые рыбопитомники организованы, и в них миллионы рыбной молоди выращивают. А мы даже спасения рыбной молоди и то как следует наладить не можем. Есть тут в станице девчонка-рыбовод. Славная девчонка, досмотрщика вашего дочка. Да что я объясняю, вы же ее на облаве видели и домой вместе с ней ехали. Так вот, как весна приходит, она цельный день на займище бродит, молодь спасает. На курсы мы ее посылали, деньги для этого дела расходовали, а теперь человеку помочь не можем, мальчишек в бригаду ей насовали - и с плеч долой.
- Что же вы ей не поможете? - спросил Зубов. - Разве спасение рыбной молоди не касается партийной организации?
- Известное дело, касается, - пошевелил пальцами Архип Иванович, - а только у нас все силы на добычу отдаются. Так и начальство на это дело смотрит: в первую очередь за выполнение плана добычи спрашивает, а потом уже за все другое…
Он помолчал и проговорил задумчиво:
- Работенка у вас тут будет нелегкая. А помощник ваш Иван Никанорыч, нечего греха таить, слабоват для этого дела. Его бы лучше освободить от должности досмотрщика.
- А как он себя держал при Лихачеве?
- Никак! - пренебрежительно махнул рукой Антропов. - Он, этот ваш помощничек, вроде вербовой лозины на косе: куда ветер подует, туда он и гнется. Лихачева он боялся как огня и ни в чем ему не перечил. А теперь вас будет бояться и тоже ни в чем перечить не будет. Робкий он человек, безответный. А сюда разве такой нужен?
- Но и увольнять его без причины неудобно, - возразил Василий, - и потом, как же это получится? Человек проработал в рыбнадзоре лет двадцать, а его вдруг взять и выгнать на улицу?
- Зачем же на улицу? Место мы ему подыщем. Головневу в цех весовщик нужен для приема рыбы, в детдоме у нас люди требуются. Дело ему везде найдется. А вам бы на должность досмотрщика надо подыскать хорошего молодого рыбака, коммуниста или же комсомольца, такого, скажем, как Степа Худяков…
Зубов нахмурился:
- Нет, Архип Иванович, на увольнение Прохорова я своего согласия не дам. Так швыряться людьми нельзя. И обо мне после этого черт знает какие разговоры пойдут: не успел, скажут, приехать, и сразу же разгром учинил. Надо подождать, потолковать с Иваном Никанорычем, объяснить ему как следует, что надо делать…
- Ну, глядите, дело ваше, - пожал плечами Антропов, - вам с ним работать, вам и отвечать. А только сдается мне, что Иван Никанорыч когда-нибудь здорово подведет вас.
То, что говорил Архип Иванович, смутило Зубова, но он пожалел досмотрщика и сказал, что пока остается при своем мнении и Прохорова не уволит.
Зубов проговорил с бригадиром до полуночи, а когда уходил, Архип Иванович проводил его до калитки и сказал, глядя на темные космы плывущих над рекой туч:
- Весна на подходе, Кириллыч. Скоро тронется лед на реке.
Он протянул Зубову руку, подумал и проговорил тихо:
- Одно я могу сказать тебе, Кириллыч. Человек ты молодой и, видать, стоящий. Трудно тебе тут покажется, но линия у тебя должна быть прямая и твердая. Ежели в чем-либо моя помощь потребуется или же ты, как коммунист, будешь нуждаться в поддержке парторганизации, можешь на нас положиться. Мы тебя в обиду не дадим…
Василий возвращался по пустынной темной улице. По всей станице лаяли собаки. Ни в одном окне не светился огонь. С крыш капала вода. Снизу тянуло свежим запахом тающего снега и влажной земли.
2
Все больше пригревало солнце, лед на реке потемнел и покрылся талой водой. Уже заструились невидимые глазу подземные теплые воды, и ледяная гладь реки побурела, набухла, образуя у берегов отражающие голубое небо проталины. По ночам слышно было, как трещит, лопаясь, лед и как с глухим шумом начинает он первую свою подвижку к низовьям: медленно-медленно сдвинется с места ледяное поле и, словно в раздумье, станет, окруженное тихо плещущей водой. Потом снова подвинется, повинуясь могучему напору речной воды, и снова станет, тихонько потрескивая.
Рыбаки днем и ночью дежурили у реки, дожидаясь, пока ледяное поле оторвется от берегов и, перейдя на плав, заколышется на воде. Рыбакам нельзя было прозевать долгожданные минуты первого весеннего лова: как только поплывет лед по воде, с грохотом станут раскалываться огромные льдины, навалятся одна на другую, начнут сбиваться навалами у берегов, освободят полосы чистой воды, - тут и вырвется с берега смелый рыбацкий баркас и начнется замет длиннейшего, пахнущего смолой невода.
Покуривая, перебрасывать шутками, негромко запевая песни, поглядывая на небо и на реку, ждали рыбаки условного сигнала. Они бродили по двое, по трое, сидели на бревнах группками, расхаживали вдоль берега. Тут же стояли, уткнувшись носом в сверкающие на солнце талые окраинцы, просмоленные дубы, на которых были сложены темные невода. А вокруг, над Тополихой и над Дубками, над Церковным рынком и над Волчьим логом, с криком носились грачи, трещали сороки, и уже хищная скопа, сияя белой, с землистой пестринкой, грудью, парила, распластав острые крылья, над просыпающейся рекой.
На лов были поставлены первая бригада Антропова и третья, сетчиковая, бригада деда Малявочки. Бригада Пимена Талалаева уже вторые сутки находилась на левом берегу у Тополихи, расчищая лучшую в рыбколхозе тоню Таловую.
Одетые в тяжелые брезентовые плащи, овчинные треухи и высокие, подвязанные к поясу, резиновые сапоги, рыбаки Талалаева, бродя по колени в ледяной воде, вытаскивали на берег принесенные водой карчи, покрытые мхом бревна, вырванные из-под плотины "тюфяки" - плотные связки хвороста - все, что несла разбуженная весенним солнцем река и что могло рвать сети и невода, мешать замету и притонению, задерживать добычу.
Сам Талалаев, расстелив у костра плащ и стеганку, лежал, ни во что не вмешиваясь и хмуро посматривая на правый берег. Лед на реке потрескивал, едва заметно двигался вниз, лопался, все больше обнажая темную студеную воду. Светило солнце, снизу, с излучины, дул теплый ветерок.
- Сволочи! - сердито сплюнул Талалаев. - Как взял первенство, так они и зачали меня назад отпихивать. Сами будут рыбу ловить, а я за уборщика управляться должон…
С Тополихи хорошо было видно, как две пары дюжих колхозных быков подвезли к берегу на длинном разводе сверкающую медью и начищенными стеклами пепельно-розовую моторную лодку. На тонкой стальной мачте лодки был приспущен белый вымпел рыболовного надзора.
Талалаев швырнул в костер недокуренную цигарку и кисло усмехнулся:
- Инспектор к бою готовится… Видать, шустрый парень.
Он не заметил, как из леса к нему подошли брат и племянник. Оставив неподалеку нагруженные дровами салазки, они погрелись у костра и закурили.
Паромщик Авдей Талалаев, чистенький, сухонький, в вязаных перчатках и в белых валенках с новыми калошами, задрав вверх подстриженную седую бороденку, посмотрел на брата и хмыкнул насмешливо:
- Промышляешь, Пиша? Сколько центнеров карчей на засол наловил?
Цыгановатый Егор, подмигнув отцу, захохотал и похлопал бригадира по крепкому плечу:
- Ничего, дядя. Терпи, атаманом будешь.
Пимен угрюмо молчал, глядя в жаркое пламя потрескивающего костра. Его душила злоба, и он в эти минуты ненавидел всех: и председателя колхоза Мосолова, и бригадира первой бригады Антропова, которого считал своим злейшим врагом, и деда Малявочку, и даже брата Авдея с племянником, которые притащились на эту проклятую тоню и вздумали шуточки отпускать.
Авдей расстегнул бархатный воротник шинели, уселся на край лежавшего на земле плаща и проговорил, поглядывая на правый берег дальнозоркими, старческими глазами:
- Вроде моторку спущать готовятся. Это чья же? Председателева, должно быть?
- Была председателева, - отозвался Егор, блеснув белыми зубами, - а теперь новый инспектор ее захватил. Дюже прыткий, видать…
Отец и сын переглянулись и посмотрели на бригадира, помешивая обгорелыми палками горячую золу в костре.
- Надо бы, Пиша, кинуть разок под шлюзом, - погладил бородку Авдей, - намедни Егорка в ополоньях видал: рыбец косяками ходит. Накидная у меня густенькая, каючок в ходу легкий, я его проконопатил, просмолил, одно удовольствие будет ночку покидать.
- Ладно, - махнул рукой Пимен, - как лед пройдет, спробуем, кинем…
Они поговорили еще немного, покурили и разошлись.
Между тем на правом берегу, у станицы, не умолкали гомон и шум.
Рыбаки не сводили глаз с набухшего, темного, медленно ползущего вниз ледяного поля. Они не покидали берег ни на одну минуту. Даже те, кто жил совсем близко, не ходили домой завтракать и обедать. Женщины приносили им харчи в плетенных из талы корзинках прямо на берег. И люди, расстелив плащи, рассаживались на непросохшей земле, доставали из корзин жесткую вяленую чехонь, лепешки, творог, заткнутые очищенными кукурузными кочанами бутылки с вином и начинали есть, посматривая на реку и возбужденно, как перед боем, переговариваясь друг с другом.
Марфа, отпросившись у деда Малявочки, тоже сбегала домой и принесла Василию завернутый в чистую холстинку кусочек сала, буханку хлеба и наполненную вином трофейную солдатскую флягу.
Широко шагая в своих стеганых штанах и шурша по песку тяжелыми сапогами, Марфа подошла к моторной лодке, возле которой возился Зубов, и с улыбкой сказала:
- Покушайте, Вася, а то с голоду помрете.
Василий положил на борт лодки подпилок, вытер руки и подошел к Марфе.
Она стояла против солнца, в сдвинутом на затылок шерстяном платке, ветер трепал ее белокурые волосы, играл концами развязавшегося платка.
- Ну что ж, - сказал Зубов, - давайте сядем вместе, Марфа Пантелеевна, да выпьем за счастливую путину.
- Сядем, - усмехнулась Марфа.
Они уселись на выступе бревна, на котором стояла лодка. Марфа перевернула вверх дном круглую плетенку, расстелила на ней холстинку, положила хлеб и сало. Отстегнув от фляги черный стаканчик, она наполнила его вином и протянула Зубову:
- Пейте.
Василий коснулся ее руки и возразил шутливо:
- Так не полагается. Сначала пьют женщины.
- Женщины? Нехай женщины.
Подняв стаканчик, Марфа согнала с лица улыбку и сказала серьезно:
- Так вы, Вася, хотели выпить за счастливую путину? Только за это? Ну что ж, давайте выпьем за путину.
По-мужски, не отрывая стаканчик от губ, она выпила вино и подала Зубову флягу:
- Наливайте…
Как раз в ту секунду, когда Зубов наливал из фляги и, смеясь, говорил своей хозяйке о том, что собирается выпить за ее, Марфино, счастье, мимо лодки, отвернувшись, медленно прошла Груня Прохорова.
- Здравствуйте, Груня! - окликнул ее Зубов.
Девушка взглянула не него исподлобья, поклонилась и, ускорив шаги, почти побежала к баркасам.
- Э-ге-э-эй! - закричали сверху, с холмов Церковного рынка. - Лед быстрей пошел!
- За ночь покажется чистая вода!
- К утру можно сыпануть невод!
Огромное ледяное поле, ползущее ниже станицы, оставляя булькающие водой ледяные натёки, подвигалось к излучине русла. Вдруг раздался треск. Взметнулись вверх грачи. С длинной полыньи сорвались нырки и, просвиристев крыльями, скрылись за лесом. Ледяное поле лопнуло пополам. Из длинной - от берега до берега - поперечной трещины хлынула вода. Обе половины рассеченного ледяного поля закачались на плаву. Потом часть льдины, ползущей сзади, откололась и стала налезать на переднюю. Грохот льда становился все громче и грознее. Кое-где среди плывущих льдин показались первые проталины чистой воды.
Антропов, нацеливаясь на реку колючим глазом и поглядывая на первый стоящий у берега дуб с уложенным неводом, подошел к председателю.
- Ну что, Кузьма Федорович, - сказал Антропов, указывая на реку, - может, начнем?
Сидевший рядом с Мосоловым начальник рыбцеха испуганно посмотрел на бригадира:
- Ты, Архип Иваныч, случаем, не заболел? Разве ж можно в такое столпотворение дуб спускать? От вас через минуту только мокрое место останется!
- Не рано ли, Иваныч? - с сомнением спросил председатель и почему-то вынул часы.
К ним подошли дед Малявочка, Зубов, досмотрщик Прохоров, Марфа, Груня, а потом, один за другим, и все рыбаки с женами и детьми, толпившимися на берегу.
- По-моему, можно попробовать.
Тяжелые льдины со звоном и грохотом сшибались на разволновавшейся реке. Участки чистой воды становились все шире, но они тотчас же заполнялись напиравшими сзади льдинами, и вряд ли хоть один баркас смог бы удержаться в грохочущем водовороте реки.
- Повремени маленько, Иваныч, - уговаривал председатель, - это ж на верную гибель идти. Зачем рисковать людьми и судном? Денек потерпим, а потом вернее дело будет.
Но Антропов стоял на своем. Притаптывая тяжелыми сапогами смешанный с грязью снег, он стоял перед Мосоловым с темным, каменным лицом и говорил упрямо:
- Пора начинать. Настоящий рыбак должен быть орлом, а не курчонком. Нехай молодежь приучается к тому, что рыбу из реки ей на блюдечке не вынесут. Какие ж с нас тогда рыбаки будут, ежели мы речки испугаемся? А рыба сейчас непотревоженная, спокойная. Большой улов можно взять…
Дед Малявочка, пожевав губами, произнес важно:
- Силком можно бы и не принуждать, а ежели добровольные охотники найдутся, то чего ж… Риск, как говорится, - благородное дело, а почин дороже денег.
Эти слова убедили председателя. Он подумал, поежившись, посмотрел на ревущий ледоход и махнул рукой:
- Как хочешь, Архип Иванович. Но только под твою личную ответственность, и на лов идти не по принуждению, а добровольно; Можешь набирать охотников…
Услышав решение председателя, рыбаки стали медленно расходиться, с опаской посматривая на Антропова.
А бригадир медленно, вразвалку, подошел к дубу, погладил пальцами невод, вытащил кисет и сказал, буравя собравшихся вокруг него рыбаков своими стальными глазами:
- Ну чего ж, хлопцы? Кто на бабайки охочий?
Двое здоровенных парней, скинув плащи и оставшись в засаленных стеганках, подошли к нему.
- Мы поедем, дядя Архип, - сказал один из парней.
Еще четверо рыбаков согласились сесть за весла, но к одному из них подбежала жена, смазливая бабенка, в сером жакете, и закричала, хватая его за руку:
- Ты чего, ополоумел? Не видишь, что на реке творится? Или же тебе жизнь надоела?
Рыбаки захохотали. Сконфуженный "охотник" попытался было вырваться из рук жены, но та крепко держала его и, покраснев от злости, тащила в сторону.
- Отпихивай! - приказал Антропов. - Управимся без него!
Тяжелый дуб, скрипнув по песку, посунулся в воду, на секунду замер и закачался на волнах. Гребцы начали отталкиваться от берега. Антропов стоял посреди дуба, расставив ноги и держась за свернутый невод.
В это мгновение Груня Прохорова, растолкав столпившихся на берегу рыбаков, кинулась к дубу, ухватилась за корму, перекинула ноги через борт и оказалась рядом с Антроповым.
- Ты куда? - закричал насмерть перепуганный досмотрщик. - Грунька, вернись!
- Чего ты, Груня? - громко, перекрывая грохот льда, спросил Антропов.
- С вами поеду, - ответила девушка и взяла свободное весло.
Антропов повернулся к растерянно бегавшему по берегу досмотрщику:
- Нехай едет! Видать, она посмелее парней будет!
Гребцы взмахнули веслами. Лавируя между ледяными полями, дуб вылетел на чистую воду и понесся к середине реки, уклоняясь от наплывающих льдин.
Зубов подошел к берегу, вынул из воды оброненную Груней барашковую шапочку, отряхнул ее и пошел к своей моторке, испытывая чувство неловкости и смущения.
Рыбаки сгрудились у самой реки, не спуская глаз с дуба, на котором виднелась коренастая фигура Антропова, засыпающего укороченный невод. Десятка полтора самых отважных и опытных рыбаков, взяв багры, сели в каюки и, отплыв от берега, стали расталкивать баграми льдины, пытаясь расчистить обратный путь уже выплывающему на середину реки дубу. Почти все женщины из бригады Малявочки вереницей выстроились на берегу, готовясь подцепить лямки к бежному крылу засыпаемого Антроповым невода и начать притонение.
Вместе со всеми стоявшими на берегу людьми Зубов с тревожно бьющимся сердцем следил за дубом. Спины дюжих гребцов заслоняли Груню. Василию хорошо был виден только один Антропов, и по движению его руки и головы Зубов понял, что бригадир что-то кричит гребцам, но из-за звона, стука и грохота льдов ничего не было слышно.
Вдруг вздыбившаяся глыба льда - с берега она показалась Василию небольшой, - сползая с ледяного поля, мимо которого проходил дуб, ударила его сверху по правому борту. Резко накренившись, дуб черпнул воды и сразу осел. Гребцы стали быстро вычерпывать воду, и она, разлетаясь по ветру, засверкала на солнце радужными брызгами.
- Черт! - вздохнул председатель. - Говорил я ему, что подождать нужно.
- Остановить их надо было, Кузьма Федорович, - жалобно проговорил досмотрщик Прохоров, - разве ж можно на такое дело людей посылать?
Вторая льдина ударила дуб по носу. Он подался назад и завертелся на месте, но, повинуясь гребцам, обошел проплывающую мимо льдину. Как ни старались рыбаки, вышедшие на каюках, облегчить дубу обратный путь, как ни отпихивали они баграми льдину за льдиной, дуб все больше затирало.
Уже неподалеку от берега две льдины толкнули дуб в корму. Раздался треск. Народ на берегу ахнул. Но стоявший на банке Антропов закричал что-то гребцам, и те, откидывая спины назад, заработали изо всех сил, вырывая судно из ледяной круговерти. Через минуту отяжелевший дуб, полный воды и мелких льдинок, ткнулся носом в прибрежный песок. Народ кинулся туда.
Василий тоже побежал к дубу. Он видел, как затянутые брезентовыми лямками женщины-рыбачки, гремя цепями, приняли бежной урез, как к ним подошли рыбаки, приплывшие на каюках, и начали притонение. Антропов уже успел пересесть с дуба на остроносый баркас с двумя новыми гребцами. Лежа на носу баркаса, бригадир ощупывал невод, перебирая голыми по локоть руками прыгающие на воде деревянные поплавки и подправляя сеть.
Протолкавшись вперед, Василий увидел Груню.
Девушка сидела на банке залитого водой дуба. С ее потемневших волос сбегали струйки воды. Платье намокло и прилипло к телу. Лицо Груни было бледно, руки дрожали. Возле нее суетился досмотрщик, уговаривая дочь идти домой.
При виде Василия бледное лицо девушки окрасилось румянцем. И он, глядя на ее чистый, покрытый капельками пота лоб, на маленькие, в ссадинах, руки и мокрые ноги в расстегнутых резиновых ботиках, вдруг проникся такой нежностью и жалостью к ней, что ему захотелось взять ее на руки и нести куда-нибудь к теплу, туда, где ей было бы хорошо, где она могла бы отогреться и прийти в себя.
- Вот… ваша шапочка, - сказал Василий Груне, - вы уронили ее… возьмите… И потом… вам надо сейчас же идти домой и переодеться.
Он помог ей сойти с дуба.
Почти все рыбаки и детишки уже кинулись к тому месту, где бригады Антропова и Малявочки заканчивали притонение. Туда же побежал и досмотрщик. Василий и Груня остались одни.
Он взял ее за руку и проговорил смущенно:
- Надо выжать воду из жакета. Давайте я помогу.
Груня позволила ему снять с себя мокрый жакет, но тут же отвернулась.