Ксеня снова легла и посмотрела в журнал. Но теперь смотреть в него почему-то не хотелось. Хотелось глядеть на девушку, на то, как она роется в своем рюкзаке, достает тапочки, снимает меховые ботинки и тоненькие капроновые чулки. Ксеня зимой таких чулок не носила, потому что в них холодно, а надевала шерстяные или фильдеперсовые. А девушка вот фасонила, и ее тоненькие ноги стали от мороза розовыми и пошли пупырышками, как от холодной воды.
На вид девушке было лет шестнадцать-семнадцать, но Ксеня понимала, что ей не меньше восемнадцати и что она просто выглядит моложе, потому что худенькая. Худенькие всегда кажутся моложе.
"Интересно, откуда она? - подумала Ксеня. - Спросить бы…"
Однако спрашивать почему-то было неудобно.
Ксеня снова опустила глаза в журнал, перевернула несколько страниц, прочитала заголовки и подписи под картинками.
Девушка тем временем убрала рюкзак, легла на кровать, укрыла свои худенькие голые ноги углом одеяла и тоже взяла с тумбочки журнал.
Потом она неожиданно сказала:
- Как еще у нас все-таки много бюрократов! Даже в комсомольских органах - и то бюрократы!
- Да… - согласилась Ксеня и вздохнула. - Бюрократов у нас еще много.
Она почему-то вспомнила секретаря своего сельсовета хромого Степку Афонина, который учился с ней в одном классе. Степка выдавал в селе разные справки и страшно важничал. Редко кто получал у него справку сразу. Обычно ходили к нему за каждой бумажкой по два, а то и по три раза. Когда он успел стать таким, Ксеня не понимала. В школе был парень как парень.
Но лишь только заполучил в свои руки печать - сразу переменился. Правда, Юрка, которого она когда-то любила, всегда терпеть не мог Степку Афонина и считал его дураком. И она тоже стала считать Степку дураком после того, как он однажды подсунул ей в парту дохлого котенка, а потом целую перемену носил его по школе и совал в лицо девчонкам. Может, Степка Афонин потому и стал так быстро бюрократом, что он дурак?
Может, и другие бюрократы - это тоже просто дураки? Ведь зачем бы умному да хорошему человеку становиться бюрократом?
- А вы что - по комсомольским делам сюда приехали? - осторожно спросила девушку Ксеня.
- Да вроде по комсомольским, - ответила девушка.
- Хотела путевку получить. На комсомольскую стройку. Чтобы или ГЭС или химия… Что-то главное надо делать! Да, боюсь, придется так ехать…
- Это почему же? Не дают? - с интересом спросила Ксеня.
Она вспомнила, что по комсомольским путевкам уехали из их деревни на целину три ну прямо совсем некрасивые девчонки. А потом они писали, что девчат на целине совсем мало и парня можно выбрать хорошего, если только не быть дурой. И все они на самом деле вышли там замуж, и одна даже приезжала с мужем к себе домой. Муж у нее был симпатичный и всем в деревне очень понравился.
Когда Ксене становилось тоскливо и одиноко, ей тоже очень хотелось уехать на целину или на какую-нибудь большую стройку, про которые она много читала в газетах и журналах. Но она все никак не решалась.
Да и семью бросить нельзя: ее руки пока нужны. А эта вот девочка, значит, решилась…
- Не дают, бюрократы проклятые! - ответила девушка.
- Говорят, нужна бумажка из зонального комитета комсомола. А где ж мне ее взять, если секретарь комитета - мой брат, и он против того, чтобы я ехала? Где мне ее взять?
- А почему он против? - спросила Ксеня.
- Говорит, так все уедут, а кому-то надо и здесь оставаться. "Я, говорит, тоже хотел бы, да вот тут кручусь". И вообще он меня всерьез не принимает. Считает, что я маленькая, что мне рано, что от меня там пользы не будет, а одни только хлопоты другим… А я все равно уеду!
- Конечно, - согласилась Ксеня. - Там лучше будет…
- А я не ищу, где лучше. Я ищу, где интереснее.
- А вот как по-вашему, в чем этот интерес? Я часто про это думаю…
- Да так сразу не скажешь… - Девушка улыбнулась, потом задумалась. - Мне много надо… И чтоб любовь была настоящая… И чтоб работа - в удовольствие…
И чтобы люди за нее мне спасибо говорили, а не по носу щелкали…
- А вы работали?
- В Тюлюкинском райпромкомбинате - учетчиком.
Скучища там - сил нет! Два рационализатора отыскались на весь комбинат!.. И тем ходу не давали… Я вмешалась - мне говорят:
"Не лезь! Молода еще!" Я к брату пошла, а ему за меня вступаться, видите ли, неудобно - сестра… От одного этого уедешь!.."
Девушка замолчала и снова задумалась, глядя куда-то в угол чуть прищуренными темными глазами.
- Ну и как? - тихо спросила Ксеня. - Ничего не вышло?
Она была почти уверена, что не вышло. Разве может выйти что-нибудь путное, если против начальства пойдешь?
- Выйти-то вышло! - Девушка слегка махнула рукой.
- Я до секретаря парткома дошла… А вот толку?..
Ну, стали больше тележных колес делать… А по мне - так уж все телеги давно на слом пора! Двадцатый век давно переломился, а я из-за телег воюю… Вот и подумала: на что жизнь уйдет? Раз живешь - второй не дадут…
Уж жить - так ради чего-то стоящего. Ради чего-то главного… Чтоб века прошли, а люди все спрашивали:
"Кто ж делал это? Кто здесь пот проливал? Кому спасибо сказать?" И чтоб кто-нибудь ответил: "Вот среди других и Светка Пестовская здесь была… И не последней…"
- Вас Светланой зовут? - спросила Ксеня.
- Да. Светланой.
- А меня Ксеней. Я из Таловки. Камышейского району.
- Вы на какое-нибудь совещание приехали?
- Нет!.. Я картошку на базаре продавала.
- А-а… - разочарованно протянула Светлана и опустила глаза в журнал.
Ксеня подумала, что Светлане теперь, наверно, совсем неинтересно разговаривать с ней, и это было обидно, потому что было несправедливо. Ксеня ведь не потому продавала картошку, что любила торговать.
Велико ли счастье - торчать целый день на базаре?..
Чего доброго, Светлана подумает, будто Ксеня и делать ничего больше не умеет!..
- А на совещании я тут летом была, - сказала Ксеня.
- Когда свекловодов собирали. Прямо в обкоме совещание шло…
Светлана сразу подняла от журнала глаза и с любопытством поглядела на Ксеню.
- Вы свекловод? - опросила она.
- Ага, - ответила Ксеня. - В свекловодческом звене работаю. У нас по всему Камышейскому району лучшие урожаи. Вот нас троих из звена и вызвали.
- Вам хорошо! - сказала Светлана. - У вас дело свое в жизни есть. Своя дорога какая-то… А у меня - пока ничего! Даже институт по душе выбрать не смогла! Удивительная бездарность!
- А вы что, поступали в институт? - спросила Ксеня.
- В том-то и дело - нет! Не решила - в какой. У нас вот такие, кто не решил, все в педагогический пошли.
На истфак да на литфак… А я литературу люблю, только смогу ли быть учителем - не знаю. Не тянет меня что-то в учителя… Я бы, наверно, в летное училище пошла! Чтоб испытателем стать… А девчонок туда не берут… Был бы отец жив, он бы что-нибудь для меня придумал!
Светлана зябко передернула плечами, повыше натянула на голые ноги угол одеяла. Совсем тихо добавила:
- Он, говорят, у меня очень смелый и очень умный был, отец-то… И мама рассказывала, и товарищ его, который с ним сидел… Он три года назад приезжал…
Записку нам с Володькой от отца привез…
Ксеня сразу поняла, где был Светланин отец. Она и слыхала про это и читала много. Но вот так, в жизни, ни разу еще не встречалась с теми, у кого отцы или матери зазря сидели при Сталине.
- А вы совсем отца не помните? - спросила она.
- Как же я могу его помнить? - Светлана усмехнулась.
- Его забрали, когда я еще не родилась… А Володьке тогда два года было. Тоже ничего не помнит… Мы отца только по одной карточке знаем. Ма-аленькая карточка!.. Мама ее десять лет ото всех прятала… Отец ведь еще до войны сидел… Потом его на войну отпустили. Он военный был, подполковник. Они с мамой на фронте поженились. Мама медсестрой у него в полку служила… А через год после войны его снова забрали… Мама тогда в Тюлюкино и уехала - меня рожать. Потому что в Тюлюкине дедушка с бабушкой… А до реабилитации отец не дожил… Так там и умер…
- Страшно это! - сказала Ксеня. - Когда зазря!..
Ой, как страшно!
Светлана промолчала.
- А вы этим бюрократам про отца рассказывали? - спросила Ксеня.
Светлана отрицательно помотала головой.
- А может, помогло бы…
- Все равно не стану! - упрямо сказала Светлана. - Что ж я буду ходить жалость выпрашивать!.. Отцу бы это не понравилось… Я лучше на толкучке свой платок продам и без всякой путевки уеду! У меня платок пуховый. Мне за него много дадут!
- А как же вы без платка поедете? - спросила Ксеня. - Зима ведь.
- А у меня в рюкзаке зимняя шапка есть, - ответила Светлана. - Мальчишечья. Ее раньше брат носил, а теперь она ему мала. Я ее и прихватила…
- Смело это вы… - Ксеня покачала головой. - А если человека хорошего встретите?.. А сами в мальчишечьей шапке?..
- Ну и что?
- Как что?.. Будь вы по-женски одеты, он, может, заинтересовался бы. А так - и не заметит…
- Ой, что вы! - Светлана рассмеялась. - Чихала я на такого хорошего человека! Нужен он мне очень! Разве хороший человек на это внимание обратит? Что вы!
- Мужчины - они на все внимание обращают, - заметила Ксеня.
- А я об этом как-то не так думаю, - сказала Светлана.
- Мне кажется, если будет любовь, так все равно, кто в чем одет и кто кем работает. Это ни вот столечко значения не имеет! - Она показала кончик мизинца.
- Я, если полюблю кого, куда угодно с ним поеду. Хоть в Арктику, хоть в пустыню - мне все равно. Лишь бы с ним вместе!
- Это только в книгах так. - Ксеня усмехнулась, - А в жизни такой любви не бывает…
- А у меня в жизни будет!
Светлана произнесла это так уверенно, даже громко, что Ксеня невольно с любопытством поглядела в ее темные, горячие глаза и даже приподнялась на локте, чтобы глядеть было удобнее.
Однако уже в следующий момент уверенность этой девочки показалась Ксене смешной. И она снисходительно улыбнулась и, опустив голову обратно на подушку, спокойно сказала:
- Все так поначалу думают. Будто в жизни для них одно хорошее приготовлено. А как начнется… - Ксеня махнула рукой. - Нацелуется да к другой побежит…
- Ну, вот уж тут я никого винить не буду. - Светлана покачала головой. - Только себя.
- Это почему же - себя?
- Да потому, что любовь настоящего человека не один раз заслужить надо, а все время ее заслуживать - каждый день, каждый час. Чтоб всегда быть его достойной, а не только сначала. А не будешь - правильно сделает, что уйдет.
- А если просто человек такой? Если ему просто одной мало?
- Так ведь такого раскусить легко. А полюбить трудно. Для меня - даже невозможно.
- Чудно вы говорите… - Ксеня усмехнулась. - Будто человек как на ладони разложен и его всего видно.
Не угадаешь ведь сразу, какой он.
- Если не захочешь угадать, не угадаешь, - возразила Светлана. - Если, конечно, на все закрывать глаза… А если по большому счету - человек сразу виден.
- Хорошо бы, конечно… - Ксеня потянулась, вздохнула.
- Как вы говорите - по большому счету. Только в жизни оно редко выходит. Ждешь-ждешь… А чего?
Годы-то идут… Надоест ждать - и махнешь рукой…
Хоть по-маленькому бы счету прошло…
- Что с жизни спросите, то и получите, - отозвалась Светлана.
В голосе ее Ксеня почувствовала какое-то тихое раздражение и поняла, что это раздражение относится к ней, Ксене. И поэтому она не стала ничего больше говорить, чтобы Светлана совсем не рассердилась. Она очень нравилась Ксене, эта темноглазая девчонка, для которой самое главное в жизни было просто и ясно.
Вот и Ксене бы так… Только ведь этому не научишься…
С этим надо родиться… И перевоспитывать Ксеню Светлане, наверно, так же бесполезно, как Ксене перевоспитывать Степановну.
Степановна уже уснула, прямо одетая, и тихо посвистывала носом в своем углу возле двери. Ксеня поглядела на нее, прислушалась к тихой музыке, которая доносилась из коридора, и тоже на минутку закрыла глаза.
Очень хотелось спать, но обидно было спать вечером в городе, где рядом, прямо за стенами дома, столько разных удовольствий и развлечений. Будь у Ксени с собой зимнее пальто, она бы пошла сейчас в кино. Но идти в кино в ватнике или в отцовском полушубке было, конечно, неловко. Она даже в своей деревне не ходила в кино в ватнике, а старалась одеться понарядней.
А уж в городе - тем более.
Ксеня потянулась и подумала, что сейчас, наверно, уснет, потому что все равно делать больше нечего.
И как раз в этот момент кто-то громко постучал в дверь комнаты.
- Да-да, войдите, - звонко сказала Светлана. Ксеня еле разорвала слипшиеся ресницы и увидела, как Светлана поправляет одеяло на голых ногах…
Дверь открылась, и в комнату тяжело шагнул колхозный шофер Сергей, который привез Ксеню и Степановну на рынок. Сергей широко улыбнулся, провел рукой под носом и, оглядев комнату, сказал:
- Я так и знал, что вы в Дом колхозника пойдете…
Ну, собирайтесь! Поехали!
Ксеня, зевая, села на кровати и стала надевать валенки.
Степановна продолжала посвистывать носом.
Сергей подошел, растолкал ее, и, едва поняв, в чем, дело, Степановна стала его ругать, потому что из-за его гулянок деньги за гостиницу уже уплачены, а отдадут их теперь или нет - неизвестно.
Ксеня собиралась молча и жалела только о том, что не ответила на последние слова Светланы и что несколько минут они молчали вместо того, чтобы разговаривать.
Разговаривать со Светланой было интересно, а когда они теперь увидятся?.. Наверно, никогда… А за эти несколько минут Светлана могла бы сказать еще что-нибудь такое, чего от других не услышишь, хоть всю жизнь с ними проговори.
Собравшись, Ксеня положила на тумбочку Светланин журнал, сказала "спасибо" и протянула руку.
- Ну, до свиданья, Светлана. Ни пуха вам ни пера! И большого вам счастья! Если попадете когда в Таловку, останавливайтесь прямо у меня. Моя фамилия Макарцева. Спросите Ксеню Макарцеву, что на свекле работает. Вам покажут…
- До свиданья. - Светлана встала с постели и пожала Ксенину руку. - И не живите по маленькому счету. Не стоит!
В вестибюле Степановна долго ругалась с дежурной и требовала назад свои семьдесят копеек. Ксеня ждала ее в дверях.
Наконец Степановна спрятала за пазуху паспорт и пошла к дверям, изругав еще раз дежурную, которая так и не отдала уплаченных денег. Ксеня вышла на улицу, глотнула морозного воздуха, забралась в кузов и укуталась тулупом, которым утром укрывала картошку.
Машина мягко тронулась и побежала сначала по людным, ярко освещенным улицам, затем по улицам темным и безлюдным, а затем по шоссе, которое шло высоко, почти на уровне крыш одноэтажных домиков, и уводило все дальше и дальше от центра города.
Вначале Ксеня боялась, что уснет в машине. Но потом озноб прошел, спать расхотелось, и Ксеня стала думать о том же, о чем думала утром, - о своей жизни…
Еще утром Ксеня была уверена, что все в ее планах и мечтах правильно и что все честные и серьезные девушки мечтают о том же: красиво одеться, поездить свет посмотреть, встретить хорошего человека, создать семью и жить в уюте и спокойствии. Но вот оказалось, что Светлана мечтает совсем не об этом, хотя девушка она, конечно, и серьезная и честная. И наверняка, если бы Ксеня рассказала ей о своих мечтах, Светлана усмехнулась бы и сказала, что это - "по маленькому счету".
И даже самой Ксене ее утренние мечты кажутся сейчас какими-то мелкими, ненастоящими, потому что все они - только для себя. Но никакие другие мечты у Ксени пока не появились и неизвестно, появятся ли вообще. А поступить так, как Светлана, - бросить все и умчаться неведомо куда, неведомо к кому - Ксеня не может.
Это уже ясно, и нечего тут себя обманывать. Но, хоть поступить по светланиному Ксеня и не может, она все же понимает, что без таких, как Светлана, жизнь стала бы пресной и скучной, и не было бы на земле ни интересных книг о большой любви, ни революций, ни полетов в космос.
Машина уносилась все дальше и дальше от города.
Его огней уже не видно было за стеной темного леса, и только бледное красноватое зарево поднималось над деревьями в той стороне, откуда убегала машина. Потом и зарева этого не стало видно. Темные деревья по сторонам молча и настойчиво бежали назад, к городу, как будто торопились посмотреть на Светлану, на ее темные, горячие глаза, на ее тонкие, розовые, в пупырышках от мороза ноги. И Ксене тоже хотелось побежать назад вместе с деревьями, и посмотреть еще раз на Светлану, и еще поговорить с ней, и потом думать…
"История без Маргарит не обходится…"
Я никогда раньше не видал фронтовых газет. Вчера я увидел их впервые. Я перелистывал вчера старую, пожелтевшую подшивку и боялся, что грубая газетная бумага может рассыпаться от прикосновения пальцев. И меньше всего я ожидал, что эти старые, двадцатилетней давности газеты помогут мне еще раз встретиться с моей учительницей.
Она преподавала у нас в школе историю. Ее звали Маргарита Николаевна. Она была молодая и красивая, самая красивая учительница в нашей школе. И наш седьмой "Б" очень гордился тем, что именно у нас она классная руководительница.
Честно говоря, мы учились тогда кое-как. Шла война. В переполненной эвакуированными Алма-Ате было голодно. И мы голодные ходили в школу и думали на уроках ’о том, что бы поесть, и нередко убегали с занятий в очередь за повидлом, которое иногда давали без карточек в палатке на ближнем углу.
Мы могли убежать с любого урока. Только не с истории. Потому что у Маргариты Николаевны уроки всегда были интересные. Даже веселые. Она почти на каждом из них рассказывала какой-нибудь примечательный исторический случай. А иногда - два или три случая. И поэтому мы внимательно слушали ее. В учебниках не было этих случаев.
Особенно она любила рассказывать про всех Маргарит, какие только встречались в курсе истории средних веков, - и про Маргариту Наваррскую, которая написала "Гептамерон" в духе "Декамерона" (а "Декамерон"-то мы уже знали!), и про Маргариту Датскую, которая умудрилась стать королевой Дании, Норвегии и Швеции, вместе взятых, и про Маргариту Французскую, после свадьбы которой в Париже была знаменитая Варфоломеевская ночь - резня гугенотов, и еще про всяких других Маргарит: Пармскую, Австрийскую, Анжуйскую…
Но особенно запомнилась нам та Маргарита, которая сбежала из монастыря и стала женой Дольчино, вождя крестьянского восстания в Италии. Раскрыв рот, наши девчонки слушали о подвигах отряда крестьянок, которым она руководила. И кто-то даже заплакал, когда учительница рассказала, как заживо сожгли эту Маргариту на глазах мужа.
Каждую новую Маргариту наш класс встречал веселым оживлением.
- Опять Маргарита! - громко говорил самый великовозрастный наш ученик, здоровенный рыжий верзила Генка Лугов. - И откуда только они берутся?
- История без Маргарит не обходится! - улыбаясь, отвечала ему наша учительница и, откинув со лба черную прядь, продолжала урок.
Как-то после рассказа об очередной средневековой Маргарите Генка Лугов спросил:
- А вы тоже надеетесь войти в историю, Маргарита Николаевна?
Наша учительница улыбнулась, развела руками.