Хлопает дверь. Я тупо гляжу на качающуюся цепочку и думаю, что уж лучше бы Лера меня совсем не целовала, чем вот так… Возвращаюсь в комнату. На столе стынет суп. Доедать его мне почему-то не хочется. Через месяц Вовка с Лерой ссорятся снова. Лера сидит у меня в комнате вечером, кутается в пальто, нервно поправляет короткими, пухлыми пальцами потрепавшуюся, подклеенную во многих местах синюю штору на окне и рассказывает:
- Видишь ли, Семка, мы, наверно, будем все время ссориться. Я не знаю, может, об этом не надо говорить, но, кроме тебя, сказать некому. Вовка требует от меня слишком многого… Больше, чем допустимо… Понимаешь? Я опускаю глаза и молчу. Конечно, я понимаю. Наверно, я даже бледнею, потому что Лера с испугом смотрит на меня. В эту минуту я ненавижу Вовку, хотя мы с ним семь лет живем в одном доме и семь лет друзья. Его лицо, которое всегда казалось мне красивым, благородно- мужественным, сейчас кажется отвратительным, жестоким и холодным - лицом негодяя. Я, наверно, даже смог бы ударить его, если бы Вовка был рядом. Мне становится больно, очень больно, и я не знаю, что сделать, чтобы успокоить эту боль.
- Ну, что же ты молчишь, Семка? - спрашивает Лера. - Что же ты ничего не скажешь?
- А что я тебе могу сказать? - грубо отвечаю я. - Подумай, что на это можно сказать?
Я выдвигаю ящик письменного стола, достаю из его глубины пачку папирос и закуриваю. Курю я мало, только когда у меня плохое настроение. Мама мне курить не разрешает, и, если я это делаю, когда ее нет дома, я потом выношу окурки на улицу сам, чтобы мама случайно не увидела их в мусорном ведре.
Лера с удивлением смотрит на меня.
- Семка, ты куришь?
- Как видишь!
Она смотрит на меня внимательно и говорит:
- Тебе идет курить! Ты сразу становишься похожим на мужчину.
Меня коробит от ее слов. Мне до сих пор казалось, что я уже мужчина и мне незачем быть на него похожим.
Но я молчу, не спорю. Да и о чем тут спорить?
На этот раз Лера с Вовкой не мирятся долго, очень долго. И я не мирю их.
Иногда случается так, что Лера заходит ко мне, когда у меня сидит Вовка, или Вовка заходит, когда у меня Лера. Они вежливо раскланиваются друг с другом, и тот, кто пришел последним, просит у меня учебник, или готовальню, или еще что-нибудь и тут же уходит.
Порой по вечерам, когда я возвращаюсь из школы, я вижу, что Леру провожают какие-то парни. Я в таких случаях делаю вид, что не замечаю их, не здороваюсь с Лерой и молча поднимаюсь по лестнице. И странно - в эти минуты мне обидно не за себя, а за Вовку, потому что я твердо знаю. Вовка намного лучше всех этих парней, и только неразборчивый человек может предпочесть их ему.
Как-то в выходной Вовка почти силой вытаскивает меня к себе в техникум на вечер. Я отказываюсь, говорю, что у меня много уроков, но он ничего не желает слушать и тащит меня с собой.
Зачем он это делает, я понимаю лишь потом, после плохого, неинтересного концерта. Когда начинаются танцы, Вовка знакомит меня с очень красивой, гораздо красивее Леры, девушкой, у которой звучное имя - Стелла.
Он дает мне покружиться со Стеллой один вальс, а потом начинает с ней танцевать сам и уже не отходит от нее до конца вечера. А когда танцы кончаются, он одевает ее в гардеробе и прощается со мной.
- Я поеду провожать Стеллу, - говорит он, берет ее под руку, что-то шепчет ей на ухо, и они уходят, прижавшись друг к другу.
Я смотрю им вслед, и мне почему-то жалко Вовку и жалко Стеллу. Я понимаю, что Вовка по-прежнему любит Леру, иначе ему незачем было так спешно тащить меня на этот вечер и знакомить со Стеллой. А Стелла наверняка ничего этого не знает, не понимает и думает, что Вовка относится к ней искренне. Когда- нибудь это кончится слезами, и горькими. Эх, Вовка, Вовка! Что ты делаешь!.. Я пытаюсь поговорить с Вовкой на другой день, но он холодно обрывает меня:
- Это, Семка, не твое дело. С Лерой у нас давно все кончено. У каждого теперь своя жизнь.
А Лера по-прежнему часто говорит о Вовке, расспрашивает о его делах. Я стараюсь рассказывать ей все меньше, перевожу разговор на другое, но она упорно возвращается к этой теме. Как-то она встречает Вовку на улице со Стеллой и прибегает ко мне в слезах.
- Кто это? - требовательно спрашивает она. - Ты, Семка, должен знать, кто это!
Она описывает мне внешность Стеллы и вопросительно глядит в глаза. - Ну?
Я с минуту думаю: говорить или не говорить. Потом все-таки решаюсь сказать:
- Это, наверно, Стелла. Она учится вместе с Вовкой.
- Ты ее знаешь?
- Один раз видел.
- Где?
- На вечере в техникуме.
- Когда это было?
- В позапрошлый выходной.
Лера стоит у окна, смотрит на свою школу, но мне кажется, что она видит не школу, а Вовку под руку со Стеллой, с красивой, стройной, золотоволосой Стеллой, у которой изумительная улыбка с ямочками на щеках, у которой какие-то удивительно глубокие, бездонные голубые глаза. Она, наверно, сравнивает сейчас себя со Стеллой и думает о том, что сама она невысокая, полненькая, что у нее пухлее руки с короткими пальцами и толстые, некрасивые ноги. И, конечно, она уверена, что Вовка теперь будет любить Стеллу, потому что Стелла красивее, потому что у нее словно точеные ножки, потому что она проводит с Вовкой в техникуме весь день, а Лера видит его все реже и реже и совсем не разговаривает с ним.
И наверняка в эту минуту Лера не понимает, что главное - не в ножках и не в ямочках на щеках, что есть что-то более важное, чем руки и волосы. Она хорошо понимает это, когда сравнивает с Вовкой других ребят, но, по-моему, не может сейчас применить ту же мерку к себе.
Мне страшно жалко ее. Невыносимо хочется ее приласкать, погладить, поцеловать - и не только потому, что мне ее жалко, а просто так, потому что она мне очень нравится, гораздо больше любой из девушек, которых я знаю. Но я не позволяю себе даже думать об этом. Лера любит моего друга, и это значит, что для меня на ней лежит "табу" на всю жизнь.
Лера вздыхает и поворачивается от окна ко мне. На ее глазах, изумительных, больших, темных глазах, которые кажутся мне сейчас самыми красивыми глазами на земле, блестят слезы.
- Слушай, Семка, - неожиданно деловито говорит она, подвигает стул к письменному столу и садится. - Ты мне друг?
Я пожимаю плечами.
- Что за вопрос? Конечно!
- Ты смог бы сделать для меня что-нибудь трудное?
- Все, что в моих силах.
- Ну, то, о чем я тебя попрошу, не потребует очень больших усилий. - Лера улыбается, но слезы все еще блестят у нее в уголках глаз. - Это нужно для меня, для моего счастья. Для нашего с Вовкой счастья. Понимаешь?
Я киваю и спрашиваю:
- А что я должен делать?
- Ты не должен делать почти ничего. Делать буду я. Ты только терпи.
- Что терпеть?
- Ну… - Лера замялась, - небольшую комедию, которую я разыграю. Понимаешь, Семка, у меня нет больше ни одного друга, которому я могла бы так довериться. Для любого другого моего знакомого все это будет по-настоящему, а не игрой. А с тобой я могу быть совершенно спокойна. Ты свой в доску. Мне нужно, чтобы Вовка меня ревновал. Понимаешь? Безумно ревновал. Тогда он мой! Понимаешь?
Я понимаю. Я, наконец, все понимаю. У меня как-то странно холодеет в груди, и кажется, будто стул вместе со мной поднимается в воздух. Я ничего не могу сказать. Только молча киваю: да, я согласен.
4
И вот уже мы с Лерой старательно изображаем влюбленных. В те вечера, когда я не иду в школу, Лера приходит ко мне заниматься и сидит у меня допоздна, до тех пор, пока не приходит с работы мама. Но это еще не все. Моя соседка по квартире Ольга Степановна - немолодая и очень злая женщина - страшная сплетница. Об этом хорошо знает весь дом. И именно этим Лера решила воспользоваться. Муж Ольги Степановны продает театральные билеты в метро. И Лера заставляет меня покупать у него билеты и говорить ему, что я иду в театр с Лерой. У меня не всегда есть время и деньги для того, чтобы ходить в театр. И, когда у меня нет времени, Лера идет по нашим билетам с сестрой или подругой. А когда у меня не хватает денег, Лера берет билеты, едет к началу спектакля, продает их и назавтра приносит деньги мне. Но она безусловно требует одного: чтобы в тот вечер, на который я взял билеты, меня дома не было. И, если в этот вечер у меня нет занятий в школе, я, подчиняясь Лере, ухожу в читальню и сижу там до закрытия. Но иногда мы с Лерой все-таки попадаем в театр. И, когда после спектакля мы подходим к нашему дому, Лера начинает прижиматься щекой к моему рукаву. По лестнице она поднимается на свой пятый этаж очень медленно, останавливаясь на каждой площадке и не выпуская моей руки из своей. Она хочет, чтобы нас видело как можно больше жильцов, чтобы нас видел вместе Вовка. И раза два он действительно видит нас, коротко здоровается и пулей взлетает к своей квартире на четвертый этаж.
Однако и после этого все остается по-прежнему. И тогда Лера делает новый смелый шаг.
Как-то вечером, когда я выхожу проводить ее в коридор, она неожиданно целует меня возле выходных дверей, целует по-настоящему, в губы; как меня еще не целовала ни одна девушка. Целует, несмотря на то, что рядом, на кухне, жарит картошку Ольга Степановна.
У меня перехватывает дыхание, и я оторопело гляжу на Леру. Мне хочется, чтобы она целовала меня еще и еще, мне хочется самому целовать ее. Но я стою ровно, как столб, и только показываю глазами на кухню.
- Вот именно поэтому, - шепчет Лера, снова звонко целует меня и выбегает на лестницу.
После этого Вовка перестает заходить ко мне, на лестнице здоровается сквозь зубы и сразу же отводит глаза.
Я понимаю, что Ольга Степановна все слыхала, все сказала ему, и говорю об этом Лере.
Она довольно улыбается и гладит мой рукав.
- Ты молодец, Семка. Еще немного. Скоро ты отмучаешься.
В один свободный от занятий вечер Лера забегает ко мне и просит:
- Семка, затащи к себе Вовку! Очень нужно! И задержи его на полчасика.
Мне неудобно и неприятно идти сейчас к Вовке, но я покорно встаю из-за письменного стола и натягиваю через голову спортивную рубашку.
Медленно поднимаясь на четвертый этаж, я соображаю, зачем можно было бы вытащить к себе Вовку, и наконец нахожу подходящий предлог. Недавно я придумал для своего токарного станка приспособление, которое позволяет втрое сократить машинное время на изготовление двух вкладышей. Приспособление у меня уже работает. Эскизы его чертежей я показывал начальнику цеха, он кое-что исправил там и попросил меня вычертить их заново и более четко, чтобы передать в конструкторское бюро. До понедельника я эти эскизы должен сделать. Вот их-то и хорошо бы показать Вовке. Он ведь учится на техника по холодной обработке металлов.
И ему неудобно будет отказать мне.
Вовка встречает меня холодно, даже сурово. У него сдвинуты брови, слегка вздрагивают ноздри. Я знаю, что он думает сейчас о Лере, о том, что я оказался плохим, подлым другом. Поэтому, когда я говорю ему, зачем он мне нужен, у меня заплетается язык и получается что-то маловразумительное. Однако он понимает, что мне надо, и, заглянув в свою комнату, говорит бабушке:
- Я к Семке.
Мы молча спускаемся по лестнице. Дома я усаживаю Вовку за стол, раскладываю перед ним эскизы и набрасываю на клочке бумаги вкладыши, которые мне приходится обрабатывать. Вовка берет карандаш и начинает разбираться. Он смотрит эскизы молча, ставит возле некоторых размеров маленькие вопросительные знаки, и мне начинает казаться, что приспособление ему не нравится. Неужели какая-нибудь ерунда? Но ведь оно же работает, и начальник цеха его смотрел… Я даже на какое-то время забываю, что привел к себе Вовку совсем не из-за этого приспособления, а из-за Леры.
- Это не ново, - вдруг говорит Вовка. - Такое приспособление уже было описано в каком-то журнале. Я вот только не помню, в каком. Но это можно найти. Мне кажется, что вот здесь, - он показывает на эскиз, у тебя слишком массивная стенка. Тут такая толщина не нужна - нагрузка-то маленькая. Я на той неделе разыщу этот журнал и покажу тебе, как там. Но вообще-то здорово, что ты это сообразил. Там была статья инженера. А у тебя ведь только пятый разряд? Я киваю. Да, у меня только пятый разряд. В комнату быстро стучат. По стуку я узнаю Леру.
- Да-да, - говорю я.
Лера входит и протягивает мне книгу.
- Вот твоя история, Семка. Спасибо.
Потом она вдруг замечает Вовку (до чего же искренне у нее получается это "вдруг"!), здоровается с ним и спокойно, даже как-то озабоченно говорит:
- Очень хорошо, что ты здесь. У меня к тебе важное дело. Но я спешу. Ты сможешь проводить меня до метро?
- Смогу, - жестко произносит Вовка.
- Хорошо. Тогда быстренько поднимись, оденься, я тебя подожду здесь. Вовка извиняющимся взглядом глядит на меня и разводит руками: мол, видишь, есть дела поважнее твоего приспособления.
Я толкаю его к двери.
- Давай быстрей. Эскизы потом посмотрим.
Вовка выходит.
Лера прижимает руки к груди и испуганно глядит на меня.
- Ну, Семка, пожелай мне ни пуха ни пера.
- Желаю.
Лера тихо шепчет: "Иди к черту!" - и улыбается.
Я отворачиваюсь к столу и начинаю собирать эскизы.
Возьмусь за них в выходной. Сейчас надо делать тригонометрию.
В дверь стучит Вовка.
Лера прощается со мной и выходит. Хлопает квартирная дверь, тихо позвякивая, качается цепочка, на лестнице, постепенно удаляясь, слышится голос Леры.
Я возвращаюсь в комнату, сажусь за тригонометрию и долго ничего не могу сообразить. Потом понемногу начинаю вдумываться, но задачи у меня все равно не получаются. Я бросаю их и ухожу на улицу.
На другой день, когда я торопливо обедаю дома, ко мне входит Вовка, крепко сжимает мою руку и садится на подоконник.
- Мне Лера все рассказала, - говорит он, - Всю вашу комедию. Спасибо, Семка. Все-таки помирил нас. Мы, наверно, скоро поженимся. Вот кончу техникум, и поженимся.
Техникум Вовка кончит через год.
- А как же Стелла? - спрашиваю я.
- Стелла - это так… - Вовка морщится. - Чтобы позлить Леру.
- Тебе - так, - не унимаюсь я. - А ей каково? Она Ведь не кукла.
- Ну, что ж делать, Семка? - Вовка слезает с подконника и кладет мне на плечи руки. - Что же делать?
- Вчера было плохо мне, завтра - ее очередь. Видно, так уж устроена жизнь.
Я думаю о том, что, если бы у Леры не было под боком меня, она могла бы какому-нибудь парню закружить голову так же, как Вовка Стелле. Неужели иначе нельзя? Неужели жизнь действительно устроена так, что кто-то всегда должен страдать?
Мне не хочется, мне страшно не хочется верить, что жизнь устроена именно так. Я не буду мириться с этим. И мне не нравится, что Вовка говорит об этом так спокойно. Жизнь должна быть устроена так, чтобы все были счастливы.