Они приехали тогда с Севера и почти никого не знали в этом городке, куда Юрий получил назначение. И Нора все пилила его за то, что он снял квартиру на окраине и отсюда не выберешься ни в театр, ни на концерт, а она и так была лишена этого в тундре.
У них тогда было много денег, и они могли оплатить любую квартиру, и это не давало Норе покоя. Ей казалось, за деньги можно сделать все, и Юрий никак не мог ей втолковать, что в этом городе семейным вообще сдают квартиры очень неохотно. А тем более, если у квартирантов грудной ребенок. "Потом не выселишь вас, - прямо говорят хозяева. - Вот если бы военного… Или студентов…" Хорошо хоть на окраине-то сдали…
Нора вообще долго мерила все на северные мерки. Долго капризничала так же, как там, на строительстве научного городка, где она была одной из немногих женщин и где женщинам, именно потому, что их было немного, прощалось очень многое.
Там Нора была первой красавицей. Один восторженный метеоролог даже посвятил стихи ее римскому носу, ее небольшим влажным губам, ее длинным каштановым волосам, зачесанным на одну сторону.
Нора до сих пор хранит где-то эти стихи. Вместе с несколькими письмами одного доктора наук… Он был вдвое старше ее, этот доктор, и при каждом удобном случае говорил о том, что под Киевом у него есть дача.
Эту дачу Нора вспоминает и сейчас, когда ссорится с Юрием. Иногда даже упрекает Юрия тем, что вышла замуж за него, а не за того доктора с дачей. "По крайней мере, он молился бы на меня!" - несколько раз говорила она.
Она была такой же и там, на Севере. Но там Юрий на многое закрывал глаза, многое считал только милыми капризами. Он думал, что она - воск, из которого со временем можно вылепить все, что угодно. А она, кажется, считала воском его, Юрия…
И сейчас еще Нора по-прежнему красива, и на вечерах возле нее всегда кто-нибудь вертится. Почему-то она любит рассказывать знакомым, как Юрий победил на Севере всех своих соперников. А Юрий все чаще думает о том, как дорого он заплатил за эту победу…
…Вот уже и инженерный корпус позади. Они подходят с Таей к строительному управлению, и Тая все еще молчит.
- Что же вы молчите, Тая? - спрашивает Юрий.
- Думаю. - О чем? - О ваших словах.
- Вы сердитесь на меня?
- Нет! - Тая натянуто улыбается.
- Девушка не может на это сердиться. Я просто стараюсь вас понять.
- Это не так уж трудно.
- Но и не так уж легко. Вы не тот человек, которого можно понять сразу. Я привыкла за эти месяцы уважать вас.
- А я поколебал ваше уважение?
- Пока нет, И мне не хочется, чтобы вы его поколебали.
- Вы ищите мне оправданий?
- В какой-то мере…
- Юрий Николаевич! - громко раздается слева.
Юрий поворачивает голову. Из ворот строительного управления выходит Василий Черемных, бригадир каменщиков, сооружающих второй инженерный корпус.
- Вы к нам, Юрий Николаевич? - спрашивает Черемных.
- К вам.
Черемных подходит, здоровается.
- Ну, идемте, - приветливо говорит он.
Они идут дальше уже втроем, и Юрий говорит с бригадиром о том, что не хватает силикатного кирпича, а месячный фонд на него уже выбран, и, если сегодня на совещании не удастся добиться дополнительного фонда, придется до конца месяца снимать рабочих со второго инженерного корпуса и переводить их на кислородную, где кладка ведется только красным кирпичом.
Тая идет рядом, глядит себе под ноги и задает редкие, короткие вопросы, если ей что-то неясно в разговоре Юрия и Черемных.
Они обходят первый этаж инженерного корпуса втроем, и Юрий придирчиво осматривает помещения и отмечает про себя, что здесь уже можно начинать штукатурные и сантехнические работы. Пока их будут вести на первом этаже, каменщики закроют второй. Итак, надо сегодня на совещаниях просить бригады сантехников и штукатуров.
Тая ходит с Юрием и Черемных, и, когда ее взгляд случайно встречается со взглядом Юрия, он видит в ее больших, глубоких зеленоватых глазах вопрос. Этот вопрос беспокоит его и почему-то радует.
На кислородную станцию они идут уже вдвоем. Солнце бьет им в глаза. Ноги поднимают темную пыль с дороги, проложенной самосвалами посреди картофельного поля. Тая молчит, молчит…
- Вы все ищите мне оправдания? - спрашивает Юрий.
- Мне хочется их найти…
Тая поднимает на него глаза, улыбается краешками губ. До чего же красивы у нее губы!..
- А мне ведь не нужны оправдания. - Юрий улыбается ей в ответ. - Совсем не нужны.
- Почему?
- Оправдания нужны виноватому. А я ни в чем не виноват… Полюбить другого человека - это никогда не считалось плохим…
Тая снова опускает взгляд. Они идут дальше по пыльной дороге, и солнце бьет им в глаза.
- Может, я старомодна, - тихо говорит Тая. - Подруги не зря называют меня осколком прошлого века.
И я не хочу лицемерить - ведь сегодня последний день, и мы можем никогда больше не увидеться… Я хорошо отношусь к вам, Юрий Николаевич. Очень хорошо! Но нам не стоит вести такие разговоры. Они бессмысленны.
У вас есть сын. А я росла без отца. Я знаю, что это такое…
Они приближаются к кислородной станции, обходят весь ее корпус. И Юрий отдает распоряжения руководителю звена каменщиков и видит, что здесь нужны плиты перекрытий, потому что первый этаж завтра закончат, и, если не будет плит, нельзя будет класть второй. А ведь сюда может хлынуть вся бригада Черемных.
"Плиты на кислородную, - произносит Юрий про себя.
- Сантехники, штукатуры и силикатный кирпич на инженерный корпус… Не забыть бы…"
Обычно он хорошо помнит такие вещи. Но сегодня - боится забыть.
Он вынимает из кармана блокнот и прямо на обложке записывает то, что не должен забыть: плиты, силикатный кирпич, сантехников и штукатуров.
С кислородной станции нужно идти на заготовительный цех. Он тут же, рядом, рукой подать. Но между ним и станцией - заводской забор, святыня начальника охраны.
Правда, эта святыня вся в дырах. Через иную теленка молено вытащить, а не то что какую-нибудь деталь.
Но все-таки это святыня. Не зря же в проходной завода по полчаса оформляют разовый пропуск и придираются к каждой запятой в документе.
Одна из дыр в заборе - большая, удобная - неумолимо притягивает к себе взгляд Юрия. Пролезть в нее - и до заготовительного цеха минута ходу. А кругом, через проходную, - двадцать минут. Пожалуй, сегодня слишком напряженный день, чтобы идти кругом…
Юрий решительно направляется к забору.
Тая останавливается и удивленно глядит на него.
- Идите сюда! - зовет Юрий. - Пролезем в эту дыру!
Тая улыбается.
- Но ведь нельзя!
- Идите! - Юрий машет рукой. - Если оглядываться на все "нельзя" - жить не стоит!
Тая легко подбегает к нему и лезет в дыру первая.
Поднимается сатиновый халатик. Мелькает загорелое обнаженное бедро. Юрий с запозданием отворачивается и слышит из-за забора звонкий голос Таи:
- Что же вы, Юрий Николаевич?
Он улыбается, пролезает в ту же дыру и чувствует от этого какое-то бодрое, по-юношески озорное настроение.
Как будто скинул с себя лет двадцать и снова стал мальчишкой, забравшимся в чужой сад за яблоками.
Наверно, только ради этого ощущения стоило бы воспользоваться щелью в заборе.
На миг Юрию кажется, что это озорное настроение - частица того неуловимого "что-то", которое он никак не может определить. Он даже останавливается, пораженный этой мыслью, и вспоминает свои собственные, так легко сорвавшиеся с губ слова: "Если оглядываться на все "нельзя" - жить не стоит!"
И тут же он слышит голос Таи:
- Вы что-то забыли, Юрий Николаевич?
- Нет-нет! Идемте!
Они идут к заготовительному цеху, и Юрий вдруг понимает, что, не будь Таи, не полез бы он в эту дыру.
Ведь он давно видел ее и ни разу ею не пользовался…
В заготовительном цехе все готово к работе монтажников - подвезены балки, плиты. И только монтажников нет, хотя заявку на их работы Юрий дал еще в прошлый понедельник. Надо будет сегодня на утреннем совещании серьезно поговорить с прорабом "Стальмонтажа" Федоровым. Сколько же можно тянуть?
Юрий записывает на обложке блокнота: "Монтажники - на заготовительный", - и поворачивается к цеху спиной.
И снова тянется под ногами пыльная дорога к конторке участка, усеянная обрезками железа, болтами и синими спиральными металлическими стружками.
- Я вообще-то не могу бросить сына, - как можно спокойнее говорит Юрий. - Я могу отказаться от чего угодно и от кого угодно, только не от сына.
Тая молчит. И Юрий молчит. И боится, что сейчас она скажет что-нибудь такое, после чего разговаривать будет уже невозможно. Если только вообще она хочет сказать это - сейчас у нее самый подходящий момент. Она не может не понимать этого.
Но Тая ничего такого не говорит. Она еще немного идет молча и затем тихо произносит: - Мне кажется, я немного понимаю вас. Я почему-то вам очень верю. И теперь вижу, что вы вовсе не такой уж счастливчик, как многие тут про вас говорят.
- Спасибо… - еще тише произносит в ответ Юрий. - И еще мне нравится ваша прямота, - продолжает Тая. - Другие в таких случаях юлят и обещают то, чего не собираются делать… Ваша прямота, конечно, располагает к вам… Но ведь все равно это ничего не меняет, Юрий Николаевич…
- Это неважно… Сейчас неважно, - поправляется Юрий. - Время многое прояснит… Я хочу как-нибудь приехать к вам в Куйбышев…
- Зачем?
- Просто, чтобы увидеть вас… Страшно даже подумать, что никогда больше вас не увижу. Тая улыбается.
- Так бывает только в книжках, Юрий Николаевич. - В книжках не все выдумано. Чтобы написать книгу, надо кое-что пережить. Тая пожимает плечами. - Что ж, приезжайте. Я буду рада вас увидеть. Только я вам ничего не могу обещать. Вы же понимаете…
Она поднимает на него свои зеленоватые глаза, и несколько секунд, замедлив шаг, Юрий глядит в них. В ее глазах все тот же вопрос. И еще сочувствие. И еще где-то глубоко спрятанная боль. Ее раньше не было, этой боли. Всего полчаса назад ее еще не было.
Затем они идут дальше по заводской дороге, усеянной обрезками железа, болтами и синими закрученными стружками.
- Мы еще сходим на чугунолитейный цех, - говорит Юрий. - Хорошо?
- Хорошо, Юрий Николаевич.
- А потом… Что вы собираетесь сегодня делать?
- Буду в конторке. Надо готовить материалы к отчету. - Вы… не уйдете, пока мы не простимся?
Тая растерянно улыбается.
- Нужно было бы… - Она снова поднимает голову и глядит ему прямо в глаза. - Но я не уйду.
- Спасибо.
Возле конторки участка Юрия уже ждут. Невысокий полный прораб Кулев и молодой всклокоченный мастер Ромашов. Они сидят на скамейке и что-то подсчитывают.
Кулев - в блокноте, а Ромашов - коротенькой логарифмической линейкой, которая обычно торчит у него из кармана.
Увидев Юрия, они дружно поднимаются и идут к нему навстречу.
- Арматуру привезли, - говорит Кулев.
- Сколько? - спрашивает Юрий.
- Машину.
- Всего? А еще будет?
- Говорят, пока нет.
- Да-а…
Юрий достает из кармана пачку "Беломора", протягивает Ромашову, закуривает сам. Кулев не курит - у него сердце… Веселый, подвижной, все время на ногах, - а вот сердце…
Ромашов молод. Поэтому он не выдерживает первый.
- Что будем делать, Юрий? Кому брать эту машину?
Ведь не разгружали - стоит, ждет… Шофер нам чертей посылает.
- А как вы считаете, Тая? - говорит Юрий. - Кому нужно отдать эту машину? Сталелитейному или чугунолитейному?
- Может, поделить?
- Нет. - Юрий отрицательно качает головой. - Делить нечего. И так на один зуб.
- Сталелитейный через год сдавать, - говорит Тая. - А чугунолитейный - через два года. Нас учат: все силы на пусковые объекты…
Кулев снисходительно улыбается и глядит на Таю добродушными, смеющимися серыми глазами. Ромашов смотрит на Таю серьезно и с надеждой, как бы ожидая поддержки.
- Правильно учат, - говорит Юрий. - Только до пуска сталелитейного все равно далеко. И колонны для него можно делать зимой. А на чугунолитейном фундаменты зимой не заложишь. Прошляпим лето - зимой все работы останавливать.
- Значит, главное иметь задел? - спрашивает Тая.
- Главное - все, - говорит Юрий. - В один момент главным может быть одно, в другой - другое…
- Диалектика… - все еще улыбаясь, добавляет Кулев.
Ромашов подавленно опускает голову. Он уже понимает, что арматуры ему не дали, что арматуру увезет на чугунолитейный цех Кулев.
- Так я пойду скажу, чтоб вез? - говорит Кулев.
Юрий кивает. Кулев семенит к шоссе - быстро, как шарик катится. Юрий и Тая поворачиваются к чугунолитейному цеху. Ромашов недолго идет рядом с ними, молчит, потом останавливается.
- Ну, я к себе, - тихо говорит он и уходит влево, к строительной площадке сталелитейного.
Юрий и Тая снова остаются вдвоем. Солнце бьет в глаза. Тая вынимает из кармана халатика темные очки, вертит их в руке и опять опускает в карман. Видно, чувствует, что Юрию будет неприятно, если она их наденет.
- Вот я думаю, Юрий Николаевич, - тихо говорит Тая, - как странно устроена жизнь. Как много в ней значит случайность… Приехала бы к вам вместо меня другая девушка. Ну, такая же вот… - Таины руки делают легкое движение вдоль тела. - И вы… в общем, вам понравилась бы она… Я ведь понимаю - любить кого-то нужно… И у нее была бы не такая жизнь, как у меня. Не такие правила… С ней все было бы легче, проще… И вы были бы счастливы. А теперь будете думать обо мне… А я буду чувствовать себя в чем-то виноватой. Хотя, в общем, я не виновата… И все это зависело от секретарши деканата… А ей было совершенно безразлично, кого куда посылать. Чистая случайность…
- Да, конечно. - Юрий грустно улыбается. - Вы могли и не приехать. Приехала бы другая… Но ведь я мог ее и не заметить. Мне очень некогда…
Они один за другим обходят фундаменты колонн чугунолитейного цеха, и Юрий прикидывает, когда эти фундаменты могут быть закончены. Срок жесткий - к первому октября. А фундаментов - сотни. И не хватает то арматуры, то бетона, то леса на опалубку.
И где-то между мыслями о фундаментах, ничуть не мешая им, бегут мысли о Тае, о том, что все её строгие правила могут полететь к чертовой бабушке, если только он сам не будет ни на что оглядываться. Юрий уверен, что мог бы увести Таю куда угодно и от кого угодно.
Но потом ему пришлось бы быть подлецом, потому что он не может без сына. И поэтому пусть лучше с самого начала все будет ясно, чтобы не было никакой лжи.
Хоть тут чтобы не было лжи!..
Мысли прерывает окрик:
- Юрий Николаевич!
Между фундаментами к нему бегут двое - мастер Фалеев и незнакомый рабочий в замасленной спецовке.
Юрий машет Фалееву рукой, идет им навстречу, чувствует, что Тая идет рядом с ним, и это радует его.
- Юрий Николаевич… - Фалеев задыхается от бега.
- Вот экскаваторщик вас ищет… Там экскаватор трубу обломил… Траншею заливает…
- Где? - встревожено спрашивает Юрий.
- Возле деревообрабатывающего.
Юрий спешит к траншее. Рядом идут Фалеев и незнакомый экскаваторщик, который, видно, первый день работает на участке, иначе Юрий знал бы его. И рядом же торопится Тая. И Юрию приятно, что она торопится; что она не осталась на чугунолитейном и не ушла в конторку, к своему отчету. Это просто здорово, что она сама, безо всякой просьбы, идет рядом с ним!
Только что вырытую траншею для электрокабеля действительно заливает. Вода идет бурно. Из воды выглядывает обломок керамической водопроводной трубы.
- Странно! - говорит Юрий. - На схеме здесь водопровод не обозначен.
Он прекрасно помнит схему прокладки кабеля, которую получил от завода и передал мастеру. Водопровода на этой схеме не было.
Однако вода идет, и надо принимать меры.
Юрий посылает Фалеева за новой трубой, экскаваторщику приказывает вырыть сбоку глубокий приямок, чтобы в него ушла вода из траншеи, а Тае говорит:
- Надо позвонить в заводской технадзор. Идемте в цех, там есть телефон.
Они идут к деревообрабатывающему цеху, и Юрий звонит из кабинета начальника - просит, чтобы перекрыли воду и прислали техника. Затем они с Таей снова возвращаются к залитой траншее.
Юрий глядит на Таю, и Тая отвечает ему долгим и каким-то странным взглядом, который Юрий никак не может прочитать. Вернее, он читает его. Но он не уверен, что читает его правильно. Ему чудятся в этом взгляде слова: "Смелее! Смелее! Не слушайся меня! Будь же смелее!"
Он думает о том, что, если Тая согласится остаться сегодня на вечернее совещание, он проводит ее и, может, даже поцелует. Наверно, она не позволила бы ему поцеловать себя, если бы впереди у них было еще много дней. Но сегодня последний день. А в последний день часто позволяют то, чего не позволяют в другие дни.
Подбегает высокий худощавый представитель технадзора Жора Гринюк. Он даже не пытается оправдываться.
Чего оправдываться, когда технадзор виноват?
Но разве в этой суматохе за всем уследишь? Понадеялись на память тех, кто визировал схему. А они тоже не боги… Да и кто-то ее не завизировал - некогда. И ждать его тоже было некогда. А разве есть время, чтобы поднимать все схемы коммуникаций с самого основания завода? В этой чертовой жизни даже в родную Одессу лишний раз не съездишь, а не то что…
- Не нужно было давать схему к производству, - замечает Юрий. - Раз не все завизировали…
- Вы же сами просили быстрее!
- Просили! Но рабочую схему, а не филькину грамоту. - Теперь будете писать акт?
- Конечно! Для того тебя и позвали…
Спор стихает, когда Фалеев приходит с двумя рабочими и приносит запасную трубу. Вода из траншеи уходит в приямок, рабочие откапывают поврежденную секцию трубы, и оказывается, что она по диаметру больше той, которую принесли на замену. И нужной трубы на участке нет.
- Я в "Спецстрой" съезжу, - предлагает Фалеев. - У них отыщется.
Юрий молча кивает ему, прощается с Жорой Гринюком и, оглянувшись на Таю, идет к конторке. Тая идет за ним, и от этого как бы теплая волна радости подхватывает Юрия.
Я завидую вам, - говорит Тая. - Вы никогда не теряетесь. У вас всегда есть в запасе готовое решение. Как я хотела бы уметь это!
Юрий усмехается. Наивная девочка! Если бы у него па самом деле всегда* были в запасе готовые решения!..
Время поджимает. Готовиться к совещанию с субподрядчиками уже некогда. Пора уже выходить на это совещание. Придется готовиться на нем самом, пока будет идти разговор с начальниками других участков…
Что ж, не впервой…
Они доходят до конторки, и Юрий останавливается, и Тая останавливается возле него. Сейчас им надо расстаться, и Юрий вернется сюда уже после обеда, а до тех пор Тая просто может уйти, если захочет. Правда, она обещала дождаться его, она обещала проститься с ним. Но Юрий понимает, что это ее обещание ничего не значит. Она может испугаться. Самой себя…