И Павел вдруг увидел то, чего не замечал раньше, что ускользало от глаз, - они и впрямь беспомощно-слабы, эти руки, призванные творить зло. Не в этом ли суть врубелевского толкования "Демона"?
- Вы умница, - сказал Павел серьезно. - Вы любите Врубеля?
- Да… А теперь пойдемте к Левитану. Хорошо?
Она взяла его за руку, просительно, по-детски, и он, словно впервые увидев ее так близко, наконец понял, что она необыкновенно хороша, эта девчонка с внимательными глазами, Венькина сестра и чья-то невеста. Необыкновенно хороша…
Они посидели у Левитана. Павлу страшно хотелось курить, и в другое время он бы обязательно ушел в курилку, но сейчас решил, что потерпит, потому что времени в обрез, а Нина очень интересный человек, и вообще жаль, что он не знал ее раньше, и какое свинство, что он не заехал к ним сразу, в начале отпуска.
- Вы когда-нибудь ловили раков? - спросил он.
- Нет… А что?
- Да вот я жалею, что не взял вас с собой в деревню, Я там ловил раков, так это были не раки, а лангусты. Вообще там все было гигантское: лопухи, как баобабы, крапива выше забора, ну про собак я и не говорю - собаки там…
- С теленка! - рассмеялась Нина.
- Ну, скажем, с овцу… И еще я искал там могилу Керн.
- Чью могилу? - не поняла Нина.
- Анны Керн. Правда, потом оказалось, что я ищу совсем не там… Но я не жалею.
Это было и вправду здорово. Он долго колесил по пыльным проселкам, забирался в черт знает какие глухие места, в деревушки из пяти домов, где деже колодезный журавель выглядел внушительной постройкой; ночевал в лесных сторожках, слышал, как кричал леший, и не удивлялся этому, потому что в той глухомани, куда заводили его лесные дороги, просто грех было не кричать лешему.
Он бредил по деревенским погостам, меж старых, похожих на скворечники, крестов с иконами и лампадами, стоял в тишине белых церквей, в звонком золоте осени, опадавшей на могильные плиты, и ему открывалась невиданная красота холодного синего неба, росного утра в блестках бабьего лета, багряного вечера, уходящего за околицу, и это пронзительное колдовство русского Севера заставляло притормозить бег машины, остановиться, чтобы вобрать в себя родниковую свежесть просторных березовых лесов, тишину полей, прощальный грачиный гомон…
И вот тогда он ощутил душевную неустроенность от того, что рядом нет ни Веньки, ни Олега, нет никого, с кем мог бы он разделить эту неожиданно пришедшую радость, и он понял тогда, что нельзя быть с радостью наедине: ее надо сразу же дарить кому-то.
- Да, это было здорово, - снова повторил Павел, подумав о том, что вот Нину бы он с собой взял. Она бы поняла. Она бы не удивилась такой блажи - ехать неизвестно куда, искать чью-то могилу - зачем? Только вот… Совсем ни к чему ресницы у нее хлопают, как крылья у бабочки. И вообще… Спокойно, дружище. Она сестра Вени и потому имеет право на ресницы. Понял?
- И вообще, Нина, - сказал Павел, - жаль, что я не знал вас раньше. Мы бы подружились, правда?
- Правда, - кивнула она; - Жаль…
- Ну это поправимо. Вы не собираетесь в Ленинград? А то приехали бы к нам зимой, на каникулы. Я ведь Ленинград почти не знаю. Посмотрели бы вместе. В Карелию можно выбраться. Это недалеко, на электричке.
- Я не приеду в Ленинград.
- Понимаю. Вы - традиционная москвичка, из тех, кто не любит Ленинград. Тогда давайте махнем летом в Среднюю Азию, минаретами будем любоваться.
"Если он скажет еще хоть слово, я разревусь, - подумала Нина. - Замолчи… Неужели не видишь, что я и так барахтаюсь, как щенок в воде, пузыри пускаю, что улыбаюсь я, и смеюсь, и говорю что-то связное просто от страха, что ты исчезнешь…"
- Я не хочу в Среднюю Азию, - сказала она. - Терпеть не могу жару. И вообще пора домой. Я устала.
- Поедем, - кивнул он. - Пора.
В машине она притулилась к дверце и закрыла глаза. Павлу показалось, что она задремала. Целый день на ногах, не мудрено. Девочка все-таки. Жаль, что завтра он уезжает. Надо было бы познакомить ее с отцом.
- Павел, - позвала она.
- Я думал, вы уснули.
- Нет, я не сплю. Я думаю… Знаете, когда я сегодня подходила к дому и увидела машину, я представила себе, что вот ехал по дороге человек, очень торопился, а тут, у нашего забора, ему под колесо попал ржавый гвоздь и проткнул баллон. Человек долго ругался, потом подошел к забору…
- И стал кричать на хозяев, чтобы они не кидали где попало ржавые гвозди, - докончил Павел.
- Нет, не так… Он посмотрел, нет ли во дворе собаки, потом прошел по аллее, пригнув голову, чтобы не выколоть глаза, поднялся на крыльцо, увидел меня и маму, забыл о том, что торопится, и попросил напоить его чаем.
- А потом?
- А потом не знаю… Уехал, должно быть. Ехал и знал, что теперь всю жизнь будет иногда просыпаться среди ночи, смотреть в потолок и думать, что лучше бы он не поднимался на это крыльцо. Лучше бы он проехал мимо. Он ведь и так проехал мимо, только вот теперь просыпается по ночам и курит…
Она сказала это и зажмурилась. Ей захотелось домой, к маме, уткнуться в подушку и плакать. Чтобы мима успокоила ее, сказала бы, что так нельзя. Так не бывает. Сейчас он свернет на Минское шоссе…
Павел молчал. Он чувствовал, как в нем нарастает глухое раздражение. Зачем она говорит все это? "Я не хочу на два часа…" Может, я тоже не хочу… Сидит и рассуждает, видите ли, вслух. О том, что мир случаен, что можно проехать, пройти мимо, а у самой завтра свадьба. Венька бы ей за это всыпал. Ты не бойся, не переживай за меня, я не буду просыпаться по ночам. Сейчас я сверну на Минское шоссе…
И вдруг почувствовал страх. Самый обыкновенный страх, что ее не будет. "Чертовщина какая, - подумал он. - Этого еще не хватало. Ноги у нее точеные? Глаза как блюдце? Так я этих ног и глаз, слава богу, повидал. Не ходил монахом". Он говорил себе все это и знал: говори не говори, а отпустить ее от себя он просто не может. И, уже не думая, уповая на то, что "там видно будет", он, сразу успокоившись, сказал:
- Знаете, Нина, тут поблизости есть пельменная. Великолепная кухня, говорят, лучшая в Союзе…
И туг он вдруг вспомнил о капитане Варге! Это же надо, свинство какое - Александр Касимович вот уже месяц в Москве, лечит свой радикулит, а он только сейчас вспомнил о нем!
- Нина, - сказал он, - сейчас мы с вами поедем к капитану Варгу.
Нина подняла голову:
- И вы только теперь говорите об этом! Когда времени уже…
- Да плюньте вы на свои часы! - разозлился Павел. - Что за дурацкая манера, честное слово! До свадьбы еще далеко. Не помрут там ваши гости…
Она повернулась к нему и рассмеялась так весело и простодушно, что Павлу стало стыдно за свое недавнее старческое бормотание - ничего она такого не думала, не рассуждала о превратностях жизни, просто она сестра Вени, а это значит - будь готов ко всяким неожиданностям, Строевы, они такие. И Нина, словно бы подыгрывая ему, словно вовлекая его в шутливый заговор, сказала:
- До свадьбы еще далеко. За это время не то что к Варгу, на Чукотку слетать можно.
- Давайте лучше все-таки сначала к Варгу, - улыбнулся Павел. - Навестим старого капитана.
Павел знал Москву, как свою ладонь, и поэтому был обескуражен, когда, проехав улицу несколько раз туда и обратно, так и не смог найти нужный переулок. На помощь пришел дворник. Он молчаливо ткнул метлой куда-то в подворотню. Павел с опаской проехал под темными сводами, и они очутились в деревне… Огромный двор, скорее пустырь, сплошь зарос травой и лопухами, меж деревьев на веревках сушилось белье. И стоял один большой дом. Очень большой деревянный дом на каменном фундаменте, еще, должно быть, уцелевший от московского пожара.
- Старый бродяга… Он и в Москве сумел разыскать себе жилье по вкусу, - рассмеялся Павел. - Ну-ка, поднимемся по этим скрипучим ступеням.
На двери висела записка: "Ушел на базар. Скоро буду. Если не задержат дела".
- Лаконично, - сказала Нина. - Как вы думаете, дела его задержат?
- Вряд ли. Водку он не пьет, пиво тоже.
- Ну, тогда подождем.
Они спустились во двор и сели на скамейку. К ним подошла большая дворняжка, увешанная репьями, посмотрела доброжелательно, улеглась рядом и задремала.
- Пока капитан выбирает на рынке говядину, - сказал Павел, - я расскажу вам о нем. Я много видел всяких моряков…
7
Он действительно много видел моряков, самых что ни на есть просмоленных, продубленных и прокуренных, таких, что за версту видно - вот идет моряк божьей милостью, сто раз тонул, выпил десять бочек рому и перелюбил всех красавиц во всех портовых городах мира.
- Так вот - все они пижоны перед Александром Касимовичем Варгом. Этот милейший человек, родившийся в Твери, уже с детских лет был отмечен необычностью своей фамилии: Варг не мог стать ни аптекарем, ни бухгалтером, ни врачом, потому что бухгалтер Варг - это одно, а капитан Варг - совсем другое.
И вот со временем под гнетом этой своей фамилии сухопутный человек, всю жизнь мечтавший развести где-нибудь на юге сад и виноградник, превратился в закоренелого морского волка. Но совсем в ином обличье: он не курил трубку, не носил бороду, не поминал всуе святую богородицу и Южный Крест, пил очень умеренно, чтобы не сказать, - не пил вовсе.
Зато он знал каждую мель и каждый перекат (если случалось заходить в устья рек), по всему северному побережью, знал навигацию лучше штурмана и мог собрать и разобрать все механизмы на своем буксире, - одним словом, моряк он универсальный, настоящий и скромно хвастается тем, что ни разу в жизни не тонул, не получал пробоин, не дрался в портовых забегаловках и, упаси боже, не видел Летучего голландца.
Вот такой он мужик - капитан Варг. Одна у него слабость - суеверен. И сентиментален. В хорошем смысле. Морские традиции чтит свято, но трижды свято чтит те, которые придумал сам.
Каждый год, открывая навигацию, он уходил к песчаной косе за мысом Кюэль, ложился в дрейф и давал длинный, протяжный гудок. На берегу, из дощатого домика старой метеостанции, выходили люди с карабинами и отвечали ему тройным салютом. Тогда он спускал лодку и шел к берегу.
Когда-то, очень давно, а точнее - лет двадцать назад, в этих местах разыгралась трагедия, подробностей которой не знает никто. Капитан, тогда еще механик на катере, случайно пристал к берегу - набрать пресной воды. На месте нынешней метеостанции стояла тогда крохотная охотничья избушка. Это, знаете, такое хитрое сооружение - вроде бы дом и вроде бы не поймешь что: в щели кулак пролезает, крыша течет даже в ясную погоду.
Капитан шел мимо и вдруг услышал писк. Открыл дверь. А там в ящике лежит кулек, корчится и плачет…
Как погибли родители девочки, так и осталось загадкой. Море есть море. Капитан привез Надю (он сразу назвал ее Надей) в поселок, устроил ее в ясли и сказал, что она будет его дочерью. Родственники не объявлялись. Капитан в ответ на всякие недоуменные вопросы и даже насмешки говорил, что эту девочку подарило ему море и поэтому он должен ее вырастить… Ну это долгая история. О Наде я вам расскажу потом, если придется.
Много лет прошло. И каждый год, в один и тот же день капитан становился на рейде возле Песчаной косы, спускал лодку и шел к берегу.
Немногие знали историю, о которой я рассказал, но все знали, что такова традиция. А капитан в наших местах человек, о котором вы можете услышать в каждом поселке и на всем тысячеверстном побережье. И его традиции становятся традицией побережья.
На метеостанции менялись смены, но, кто бы ни дежурил, в определенный день в доме наводился порядок, готовилось угощение - капитан любил оленью строганину и горбушу, вымоченную в масле. Встречали капитана у самой кромки, цепочкой шли по тропе, выбитой в скалах. Впереди бежал черный, с прозеленью от старости пес Пират.
Ужинали в кают-компании. Потом долго сидели, пили чай - в этом он тоже понимал толк, нас с Венькой научил, обменивались новостями за год.
И вот пять лет назад случилось непредвиденное. Метеостанцию прикрыли. Где-то неподалеку выстроили новую, и она взяла на себя заботы о нашей погоде. Это было, наверное, дешевле. И разумней. А традиции по смете не предусмотрены.
Ни я, ни Венька, ни Олег не были тогда еще знакомы с Варгом: мы видели его в лицо, и только, а он нас даже не видел.
Я помню, Венька тогда вернулся с Врангеля. Усталый, злой - кто-то там стряслось у них по дороге, долго сидел на койке, потом сказал:
- Вы слышали про этот финт? Через три дня Варг прилетает из отпуска - я узнавал у ребят, - а еще через день у него открытие навигации… Вам очень хочется увидеть, как старый капитан стоит на мостике своего лихого корыта и смотрит на пустой берег? Мне не хочется это видеть. И даже представить не хочется.
- Дай телеграмму протеста в Главсевморпуть, - сказал Олег.
- Твои бы остроты - да к делу, - огрызнулся Венька. - Вот что: мы будем встречать Варга на станции. У меня неделя отгула: часы вылетал полностью.
Надо ли говорить, что ребята мы были тогда шустрые. До станции восемьдесят километров, а дороги нет никакой. Точнее - дорога одна: морем. А в море еще шевелится лед, ни лодка, ни катер не пройдут, только ледовый буксир Варга таскает по такой воде баржи.
- Подумаешь, - сказали мы, - эка невидаль.
Веня тут же созвонился с ребятами из авиагруппы, и оказалось, что как раз к мысу Кюэль идет вертолет ледовой разведки. Мы вылетели за день. Нина, я доложу вам, это была работа! Представьте несколько комнат, в которых пировали мужчины, зная, что сюда больше никто не вернется. Представили? Так вот, мы все это вычистили, вымыли, навели порядок, от которого нам самим стало не по себе.
Ну и, конечно, всякая еда появилась. Строганина, кета в масле, чай - инструкцию мы получили у старой смены. Даже бутылку спирта приготовили на случай, если капитан изменил своей привычке.
И еще мы привезли Пирата. Он жил в поселке, у сердобольного сторожа; мы арендовали его на время.
Ровно в полдень буксир был на рейде. Мы прильнули к окнам. Капитан не торопился - должно быть, шла приборка. Потом заревел гудок, и с соседних скал сорвались в небо чайки. Их было столько, что если бы каждому москвичу дать по птице, то хватило бы, наверное, еще на пригород.
А дальше все шло по ритуалу: мы отсалютовали карабинами, капитан ловко выбросил на берег ялик, и вот мы уже сидим в кают-компании, строганина съедена, и впереди чай.
В нарушение ритуала было только то, что капитан пришел не один - с ним была Надя. Но это опять уже другая история, скажу лишь, что именно в тот день они и познакомились с Веней…
Торжественный, в парадном кителе, в ослепительной рубашке сидит капитан Варг. Глаза его, уже выцветшие, в красных прожилках, сияют радостью: такие молодые ребята, наша смена, и так хорошо встретили капитана.
Он пьет густой чай, рассказывает много интересного и о себе - капитан не отличался ложной скромностью, и о друге, который всю жизнь хотел стать моряком, а судьба сделала его председателем колхоза. Вот ему бы, Варгу, быть агрономом, он бы весь Север преобразил, честное слово!
Потом он вспоминает молодость, смотрит на дочку, и глаза его теплеют еще больше.
- Александр Касимович, - говорит Веня. - Вот, чтобы не забыть. - И протягивает ему бланк. Это персональная сводка погоды на месяц. Специально для капитана Варга. Так уж заведено.
Капитан становится серьезным; он берет бланк, прячет его в нагрудный карман и говорит:
- Спасибо… Сводку я получить не думал.
Потом мы также цепочкой спустились к морю. Впереди бежал Пират. Ему уже трудно было бегать, но он решил, что раз все, то и он. Такой уж сегодня день.
Капитан отвернул голенища сапог - форма формой, но лодку-то надо толкать. Потом обернулся к ном.
- Ну… - начал было Венька, но капитан перебил его.
- Ребята, - сказал он. - Такое дело… Вчера мне радио дали на борт. Чтобы, мол, не огорчался… Закрыли станцию, говорят. Пропади она пропадом.
Мы растерянно молчали.
- Надюша со мной пошла, чтобы мне не так пусто было. А гудок я дал - ну, гудок всегда давать надо. И не поверил, когда вы стрелять стали…
И тут я увидел в его глазах слезы. Это были настоящие слезы, Нина. Но капитан улыбался.
- Спасибо, ребята…
Он шагнул в лодку. Надя минуту помедлила, обернулась, каким-то чутьем поняла, кто был во всем этом деле главным, подошла к Веньке и поцеловала его.
- За отца, - сказала она. - И за меня…
Я хотел рассказать вам про Варга, Нина. А получилось про всех нас. Это потому, что мы были вместе. Почти всегда…
8
- Да, - сказала Нина. - Я понимаю…
В эту минуту она вместе с Веней летела над замерзшей Чаунской губой, отыскивая дорогу последнему каравану судов. Низко, почти касаясь торосов, самолет проносился над ледовой трассой, по которой шли машины, и Веня покачивал крыльями, что значит - все хорошо, можете ехать спокойно, дорога в самый раз.
Вместе с ним по первому снегу она вывозила из тундры геологов. Они долго таскали в самолет всякий походный скарб и мешки с камнями, потом все вместе пили чай у последнего костра, рассказывали друг другу свежие небылицы, и Веня обещал, что, если они в будущем году не навялят ему хариуса, он просто не прилетит за ними.
Она стояла с ними на берегу Теплого озера и смотрела, как из-за гряды Куэквуня восходит солнце; вода в озере, густая и темная, как мазут, вспыхивала под его лучами глубокими малиновыми бликами. Рядом стояли его друзья. Капитан Варг, Олег и Надя. Павел… Они всегда были рядом. Даже тогда, когда были врозь. Потому что иначе нельзя.
Только в последний свой полет он не взял ее. Потому что там он должен был быть один, чтобы одному распорядиться своей жизнью…
Она закрыла лицо ладонями, боясь, что сейчас расплачется. Павел прикоснулся к ее руке и тихо погладил; она ответила ему слабым пожатием, не ощутив его успокаивающей ласки, потому что все еще была далеко отсюда… Павлу захотелось укрыть ее пиджаком, защитить от ветра. Сделать что-нибудь, чтобы она снова рассмеялась, сказала бы, что вот Веньку собаки не кусают, а на него рычат, но ничего такого он сделать не смог…
- Нина, - сказал он. - Не надо… Видите, эта репейчатая дворняжка смотрит на вас с обожанием. А капитан, похоже, загулял.
Они уже собрались уходить, когда из-за угла дома показалась грузная фигура Варга. Капитан тащил авоську с капустой, тяжело дышал, отдувался. Павел поднялся ему навстречу.
- Бог в помощь, - сказал он. - Погодка нынче жарковата для старого полярника.
- Не говорите, - пробурчал Варг. - Наказание одно… О, господи! Ну, слушай-ка, откуда ты? Давно ждешь? А я вот… - он кивнул на авоську, - врачи, понимаешь, капусту жевать заставляют. Как все равно козла старого… Ну чего стоим? Жарища такая…
Тут он увидел Нину, дотронулся рукой до фуражки.
- Здравствуйте! Капитан Варг!
- Александр Касимович, это сестра Вени.
- Вот оно что… - Он долго смотрел на Нину. - Вы очень похожи на брата. Я рад, что вы пришли. Вениамин… мог стать моим сыном. Он был очень хороший человек, Нина. - Капитан говорил глухо, вся его грузность вдруг исчезла; Павлу показалось даже, что он стоит по стойке "смирно", а его распахнутый китель наглухо застегнут. - Он был очень щедрым человеком, Нина. Я любил его… Ну… Почему мы все еще стоим? Прошу ко мне!