Я помчался к воротам. Вчера вечером меня похвалил дядя Алмахшит: даже он не сумел бы таких сплести. И сказал, что из меня выйдет настоящий мужчина. А если, добавил, станешь бездельничать, как те, которые околачиваются по базарам да по разным дурным местам, то такой племянник мне не нужен. Я, говорит, тогда заберу к себе вашу Дзыцца, живите одни. Меня точно ножом полоснуло. Как это так - забрать Дзыцца! Конечно, дядя Алмахшит нам не чужой, Дзыцца ему родная сестра, но куда же тогда денемся мы, если она уйдет? Да и как Дзыцца будет без нас? Нет, не бывать этому, никуда она не уйдет! Во-первых, сами ее не отпустим. А во-вторых, как она все бросит?.. Она не забывает и тех своих трех сыновей, которые давно умерли и похоронены на сельском кладбище, так разве оставит живых детей?
В поминальные дни Дзыцца всегда накрывает стол. Обязательно помянет Солтанбека, Заурбека, Каурбека. "Царствие вам небесное!" - скажет она и заплачет. Я знаю, что она скажет дальше. Слово в слово помню: "Вот эти хлеб-соль - тоже ваши. Как они лежат передо мной, так пусть будут и перед вами. Как я имею право на них, так и вы. Поневоле ни с кем не делитесь ими".
У меня всегда сжималось сердце. Жаль Дзыцца, как убивается. Но долгое время не понимал, как она могла быть еще чьей-то матерью, не только нашей? Я был убежден: Дзыцца наша и больше ничья.
Дзыцца слышала, что строго мне наказал дядя Алмахшит. И показалось, покорно склонила голову. Ни словом не возразила! Мне сделалось совсем не по себе.
Машина задним ходом вплотную подъехала к крыльцу. Сгрузили доски. Хватит на пол в коридоре, еще и останется. Вот будет радость сестренкам подметать новый пол, начнут веник перехватывать друг у друга - особенно в первые дни. Им все в игру и забаву. Если прежде наперегонки кидались к венику, то теперь из-за него как бы не поссорились.
Вечером шофер заехал за дядей Алмахшитом, чтобы домой подбросить на машине. Но пол еще не настелили, и дядя задержался на второй день. Закончили вместе с Бимболатом. И Гажмат помогал. Это тот самый, что предлагал односельчанам общий плетень плести равными частями.
В доме пахло, как в сосновом лесу. Придешь с улицы, и голова закружится от смолистого чистого запаха. Хорошо пол настелили, доски пригнаны плотно. В некоторых местах, где неровно, прошлись фуганком, и пол стал гладкий-гладкий. Я такого ни у кого не видел. Будто из одной широченной доски!
Дзыцца то и дело выходила к мужчинам - взглянуть, не пора ли звать к столу.
Выбили пыль из одежды, умылись. Бимболат и Гажмат, взяв свои инструменты, собрались уходить. Дело сделали, со спокойной совестью могут разойтись по домам. Но обычай хозяев сильнее - против него нельзя возразить. Если приглашают зайти, надо подчиниться.
Сели за стол. Бимболат зараз выпивает только один рог и потом - ни капли. Я и налил ему в рог, другим в рюмки.
Дядя Алмахшит мне кивнул одобрительно: за столом с Бимболатом сидит не первый раз.
Потянулись к хлебу. Дядя внимательно оглядел стол и, посмеиваясь, сказал Дзыцца:
- А не получится ли у нас, как у той женщины? Есть у тебя соль на столе?
Дзыцца молча обошла стол - согласно адату, женщине не полагается разговаривать со старшими мужчинами из рода мужа, - взяла солонку и поставила перед Алмахшитом.
- Я почему спросил? - улыбнулся он. - Одна хозяйка всегда забывала про соль. И пока муж или кто-нибудь из гостей не напомнит, сама не догадается. Вот однажды собрались гости. Хозяйка быстро накрыла на стол, а соль снова забыла… Муж это заметил и говорит жене: "Принеси-ка лестницу и сверху посмотри хорошенько на свой стол!" Тут женщина поняла наконец, чего на столе не хватает.
Бимболат и Гажмат засмеялись.
- С тех пор, говорят, эта хозяйка, накрывая стол, всегда начинала с соли, - закончил Алмахшит.
IV
Следом за Алмахшитом все вышли во двор. Наш пес Хуыбырш запрыгал от радости, стал носиться по двору. Чью-то свинью выгнал из-под плетня. Та помчалась с истошным визгом, не разбирая дороги. Хуыбырш вернулся, запыхавшись, довольно повиливая хвостом.
- Этот плетень до следующего года не протянет, - сказал дядя Алмахшит, покачав один из кольев.
Плетень заскрипел, зашатался. Хорошо, что не повалился. Сколько ни латаем, ни подпираем - наши плетни дольше четырех лет не стоят. Дзыцца сплетала. Разве ее работу сравнить с мужской! Пошить что-нибудь, сварить обед, принять гостей - тут за ней никто не угонится. Но Дзыцца уж не до того. Чаще топор в ее руках, чем игла.
Поставить хороший плетень - непросто. Конечно, Дзыцца не худее других знает, что и как нужно. Да ведь надо, чтоб руки могли! Колья вбить поглубже, нарезанные прутья - да чтоб подлиннее были, - туго-натуго переплести, накрыть сверху, подставить опоры. Такой плетень десять лет продержится. У нее на это не хватает ни сил, ни времени. Начнем пахать, а кругом прорехи в плетне - пароконная подвода проедет. Забот столько, что, как говорится, в одну сторону бежать, в другую - скакать! Где уж тут думать об изгороди да о подпорках.
- Удивительно, как летит время! - сказал Алмахшит, когда дошли до конца огорода. - Помнишь, какое было болото?
- Как не помнить? - ответила Дзыцца. - Пять-шесть лет назад не пройти было - гиблое место. Корова увязнет, так ее на жердях вытаскивали. Хорошо, если вытащат, а то и потонет. Кроме осоки, здесь ничего не росло.
Перешли речку Куыройыдон. Сказать, что по мосту, - это слишком. Бревно положено. Соседи постарались, они тут чаще ходят, чем мы. Гадацци продал спиленный тополь.
Сам не раз на дню перейдет с гордым видом, будто по своему собственному мосту, будто он хозяин. Дескать, довольно и того, что вам бревно продал.
Дядю Алмахшита мы проводили до самого оврага. Когда теперь увидимся!
Повернули назад. Темно, тоскливо на душе. Словно с собой забрал дядя Алмахшит нашу радость. Незаметно промелькнули два дня. Сколько людей за эти дни переступили порог нашего дома! А в другое время кто к нам зайдет… Ах, если б был Баппу! Дядя снова приедет, может, месяца через три. А когда Баппу вернется? Я уже не спрашиваю Дзыцца - ничего она мне не скажет.
Агубе стоял у своих ворот. Он даже головы не повернул в мою сторону, и я молча прошел мимо. Сестры вынесли медвежью шкуру, которая лежит в комнате перед кроватью, и разостлали в коридоре на новом полу. Шкуру нам Алмахшит подарил. С когтями, а из оскаленной пасти торчат клыки. Девочки стали кувыркаться.
- Гуашша, а Гуашша! - донесся плаксивый голос Агубе. Если бабку называет по имени, значит, на что-то обижен. И со мной не захотел говорить. - Гуашша, открой дверь! - снова затянул Агубе.
Я спросил у сестер:
- Что ему сделала старуха?
- Рыбу ловить не пускает, - сказала Бади.
- И удочки спрятала, - прибавила Дунетхан.
Кажется, все-таки вышла старуха: знает, что внук не отстанет.
- Чего ты кричишь, чтоб все соседи слышали? - зашипела Гуашша, - Чего ты с ума сходишь, спрашиваю?
Я слышал, как Агубе вбежал в дом: не стал с бабкой разговаривать, ему только и надо было, чтоб дверь открыли.
V
Впятером идем ловить рыбу. Собрались на перекрестке четырех улиц у старой акации. Это место у нас в селе называют бичетом. Сели под ней на колоду и ждем Агубе. Гуашша следит за каждым его шагом и нипочем бы не отпустила сегодня, если б не спрятала удочки. Мы, конечно, не сказали, что идем на Куыройыдон. Там и летом вода ледяная, в два счета можно простыть. Зато рыбы много. Есть возле села еще одна река - Уршдон, но она в это время сильно мелеет, с сетью там делать нечего. А мы сеть взяли. Это - Бешагур. Хадзыбатыр захватил корзину, а Хаматкан два шеста, чтоб рыбу пугать. Он самый старший из нас. Работает в колхозе прицепщиком около года и уже курит. Раньше в карты на деньги играл, и дома за это ему доставалось. А теперь, ясное дело, к нему другое отношение: зарабатывает. Механизаторам хорошо платят. Хаматкан хотел в ФЗО - дома не пустили. Потом и сам раздумал.
Наконец пришел Агубе. Чтобы обмануть Гуашша, которая следила за нами, мы направились в сторону Уршдона: пусть думает, что и вправду туда. А на одной из улиц свернули и вышли на кладбище. Тут Бешагур, Хаматкан и Хадзыбатыр разделись. Лучше Хаматкана и Бешагура никто не умеет управляться с сетью, а Хадзыбатыр помогает, его всегда ставят загонщиком. Я их одежду сложил в узел и перетянул ремнем Хаматкана, чтоб удобней нести.
- Ты потащишь? - спросил я Агубе, - Или потом - рыбу?
- А почему это я?
- А кто?
- Сменю Хаматкана и Бешагура - кто из них раньше устанет.
- Нам сменщик не нужен, - отозвался Хаматкан.
- Тогда Хадзыбатыра.
- Обойдусь, - сказал Хадзыбатыр, закидывая шесты на плечо. - Было бы чего загонять!
Я так и знал - Агубе к воде и близко не пустят. Еще простудится: вечно он хлюпает носом. Тогда нам всем от бабки влетит. Словом, нагрузили Агубе. Чего ему еще делать! А мне досталось рыбу подбирать. Конечно, самое интересное - это ловля. У меня раньше здорово получалось. Бывало, я одну за другой по нескольку рыбин вытаскивал. Потихоньку опустишь руку - рыба стоит не двигаясь, думает, что она в безопасности. Загонишь ее в угол ямы и хватай за жабры. Уж не уйдет! Умелый ни одной не упустит.
Однажды ловили за мельничной плотиной. Глубина у берега порядочная, надо самому лезть в воду. Ребята за ноги держали, пока я ловил. Выбросил на траву двух рыбин, полез в третий раз. Ухватил что-то скользкое и дергаю ногой: тащите, мол. Выволокли меня на берег - и врассыпную. Гляжу, в руке никакая не рыба - змея извивается! Я и раньше их боялся, а тут гадину эту в руке держу!.. Что тогда было со мной! С тех пор и силой не заставишь ловить в береговых ямах. И змей боюсь еще больше.
Ребята знают, что не полезу в воду, и я то вещи несу, то рыбу собираю. Таскать узел да еще корзину - интересного мало, а вот с рыбой возиться никогда не устанешь.
У нас такие порядки: первую рыбешку выбрасывать нельзя, пусть даже мелкая попадается. А потом уж как хочешь, мелочь можешь и отпустить: пусть живет. И еще чтоб ничему не удивляться. Какая бы ни попалась большущая рыбина - молчок. Про себя радуйся, пожалуйста, а виду не показывай. Иначе рыба уйдет, и все на тебя свалят. Тогда не надейся, чтоб в другой раз взяли на рыбалку. Да у нас нет таких, кому это надо объяснять.
Хаматкан и Бешагур вошли в воду и стоят, дальше не решаются. Холодина! Я сзади подкрался и окатил их с головой. Оба сразу нырнули. Теперь им не страшно. Сделали несколько заходов, но видно, что впустую. Мало здесь рыбы: село совсем рядом, да и мелко. Собрали сеть и пошли дальше берегом. Где купаются, там об улове думать нечего, рыба туда не пойдет.
Возле омута снова развернули сеть. Здесь надо действовать умеючи, потому что не так-то просто прижать рыбу к берегу. И глубоко, и с сетью тяжело.
- Бешагур, давай с того боку, - сказал Хаматкан. - Там помельче. Росту в тебе, что у столба в свином катухе. Еще утонешь!
Тому некогда отвечать на колкости - в другой раз ни за что бы не спустил. А сейчас смолчал.
Зашли по пояс, потом по грудь. Отплевываются - ноги еле дно достают. А еще и сеть тянуть! Шесты, к которым она привязана, ушли под воду. Как ни тяжело, тащить надо по самому дну, чтоб рыба не улизнула. Хаматкан и Бешагур стараются изо всех сил. Когда вода дошла до ноздрей, оба поплыли. Руки заняты, приходится ногами работать. Но тоже осторожно - брызги нельзя поднимать. Подплыли к берегу, здесь мельче. Я попрыгал над ямой: если есть там рыба вспугнутая, она кинется в сеть. Бешагур и Хаматкан шестами поводили под берегом и стали поднимать.
Если все делали, как надо, рыба должна быть. А нет - так нет. От второго захода пользы не будет, рыбу уже не обманешь. Уйдет. И малька не поймать!
Но, кажется, заход получился удачным. Вот-вот сеть покажется из воды - плеск, брызги, волны ходуном! Хаматкан не устоял на ногах и окунулся. Сеть полная, мне-то видно, какие форелины бьются! По локоть, не меньше! Я даже испугался, что не успеем выволочь на берег: рыба порвет ячеи и уйдет.
Да что они там возятся? Скорей надо на берег выбрасывать. До сих пор мы никогда не вытаскивали сеть, а поднимали концы. К кому рыба ближе, тот одной рукой свой конец держит, другой рыбу выкидывает на берег. Сейчас - где там! Еле вылезли сами - тяжеленная сеть. Отволокли подальше от воды и вывалили в траву.
И опять полезли. После такого улова кто удержится второй раз не попытать счастья! Только ниже по течению. Здесь от берега до берега было пошире и вода доходила лишь до колен. Свинцовые грузила волочились, скребли по гальке. Бешагур и Хаматкан быстро добрались до того берега. Но уж ничего не попалось - какие-то тряпки, тина, из-под которых вдруг выскользнула черная змея. Я так и ахнул, когда увидел рыбу в ее пасти. Змея, выпустив добычу, юркнула в камыши, но Бешагур ловко схватил ее за хвост и стал крутить над головой. Я понял, сейчас швырнет ее, и змея свалится прямо на меня, если так и торчать на месте с открытым ртом. Я кинулся прочь. Споткнулся о камень и растянулся в кустах, ободрав себе руки. От страха и боли не почувствовал.
- Беги! - крикнул Бешагур.
Я сразу вскочил, и тут же передо мной что-то шлепнулось с глухим стуком. Подбежал Бешагур.
- Не бойся, она оглушена, - сказал он. - А здоровая!
Потом мы еще ловили - до самой плотины. Полкорзины набралось. Я тащил с трудом. Столько ни разу не было, все руки оттянула: когда из воды поднимал, чтоб перетащить на другое место, ее будто кто снизу держал.
Дальше плотины не пошли. И так много! Да и устали, вечер уже. А за плотиной глубоко, нашей сетью ничего не поймать.
Рыбы хоть и много, но всего одна крупная - как корова среди телят. Как будем делить? Каждый из нас об этом думал.
Хаматкан и Бешагур вылезли на берег, расстелили сеть на траве, чтоб просохла, а сами пошли мыться. Потому что в тине и рыбьей чешуе все перемазались. И Хадзыбатыр с ними.
- Неси рыбу! - крикнул мне Бешагур.
Я выволок корзину из воды, протащил по траве и опрокинул. Большая рыбина оказалась в самом низу, но все равно торчали голова и хвост. Прежде мы быстро делили улов. Теперь же глаза разбежались, все перепуталось из-за этой "коровы". Кому она достанется?
- Потом поделим, - сказал Хадзыбатыр, - Сначала сеть залатаем.
Мы о ней и забыли! А такой был порядок: пока не починим порванную сеть, к дележу не приступать.
С сетью мы управились быстро и собрались вокруг рыбы. Делил улов, как всегда, Бешагур. Сперва он вытащил самую крупную и отложил. Потом отыскал помельче и тоже - в сторону. Мне вспомнилась Дзыцца. Она так поступала с начинкой для уалибаха: сколько будет пирогов, столько наделает и кружков сыра. Какой-нибудь кружок покажется слишком большим - оторвет от него и прибавит к меньшему. Везде станет поровну.
В одной кучке было уже пять рыбин, а большая все еще лежала в одиночестве. Бешагур молча сопел, соображая. Дескать, без вашей помощи обойдусь. Ни разу на нас не посмотрел. Наконец рядом с большой шлепнулась вторая форель. Мы все этого ждали. Я про себя начал считать: в кучках уже по шесть штук, значит, самая крупная вроде как сама по себе целая доля. Так-то оно так, конечно, и рыба была не мельче той, какую налавливали прежде, но каждый зарился на эту здоровенную форелину.
Бешагур поднял голову:
- Ну как?
Никто не ответил. Потому что легко промахнуться. Бешагур взял последнюю рыбу, подержал, не зная, куда класть, потом бросил к первой доле и облегченно вздохнул. Точно вскапывал огород и теперь перевернул последнюю лопату.
Мы уставились на разложенную по кучкам рыбу. Все было как будто без обмана, но форелина тянула к себе. Кому же из нас посчастливится?
Несколько дней назад в "Сказаниях о нартах" я прочитал, как охотники делили добычу…
В наш магазин привезли всего пятнадцать книжек, и стоили они дорого, целых тридцать рублей каждая. У Дзыцца деньги были последние, но она сразу дала: на книжку или тетради лучше одолжит, чем оставит без них. У отца и матери не было возможности учиться - так, говорит, вы учитесь за нас! И рассказала мне об отце. Жили тогда в горах, из каждого дома в школу отпускали только одного. А Баппу всякий раз увязывался за старшим братом. Что было с ним делать! Стали привязывать к столу…
Я купил книгу и по вечерам читал вслух. К нам и соседи приходили послушать.
И вот какая история случилась, когда два охотника стали делить оленью шкуру. Нарт Шошлан увидел, что гумовец (а гумовцы - это народность, жившая по соседству с нартами) разрезал шкуру на три части и испугался - вот как сейчас я. "Одна моя, другая его, а третья чья? - подумал Шошлан. - А вдруг две части достанутся гумовцу! Ведь его пуля свалила оленя". И я подумал, а что, если Бешагур скажет: "Я ловил и сеть моя, мне и самая большая рыба". Получилось иначе, не так, как думали и Шошлан, и я. Гумовец одну часть отдал Шошлану, потому что вместе охотились, и другую ему - за то, что нарт издалека. А уж третью себе.
У нас же вышло по-другому.
- Давайте кому-нибудь одному завяжем глаза, - предложил Бешагур, - и будем спрашивать: "Это кому?"
Мы согласились. И завязали глаза Бешагуру. А спрашивать заставили меня.
- Кому? - сказал я и показал на одну из кучек.
Бешагур долго мялся.
- Быстрее!
- Хаматкану, - заикаясь, произнес Бешагур.
Вторая и третья доля достались Агубе и Бешагуру. Теперь последние две поделить. И в одной та самая форелина.
- Ну… а эта кому?
- Тебе! - крикнул Бешагур и сорвал повязку.
Самая большая рыба оказалась у Хадзыбатыра, который был загонщиком. Он прямо сиял от счастья. Всегда ему везет! Ну вот хотя бы тот случай…
Однажды мы с Дзыцца возвращались с поля домой и вдруг видим - лиса. Вышла из-за кустов и стоит. Я сначала подумал: собака. И бросил в нее комок земли. Она ни с места! Потом, прихрамывая, перешла дорогу, и тут уж я понял по длинному пушистому хвосту, что это лиса. Погнался, чтобы схватить за хвост, но она повернула ко мне оскаленную морду.
"Не надо, Габул! Укусит!" - кричит Дзыцца.
Пока я искал камень или палку, лиса скрылась в бурьяне… Мы весь его облазили и не нашли.
Ну надо же так упустить! Дзыцца сшила бы мне лисью шапку, да еще Бади и Дунетхан осталось бы на воротники к пальтишкам. А на другой день ребятишки разнесли по всему селу, что Хадзыбатыр лису поймал голыми руками. Искал корову и в кустах чуть не наступил на лису - она уж полуживая была.
И опять он на коне, все ему да ему! Ну да ладно, моя доля тоже неплохая. Гажмат говорит, чем крупнее форель, тем грубее на вкус.