3
В 1932 году П. Павленко заканчивает работу над романом "Баррикады", посвященным событиям Парижской Коммуны, и публикует его в журнале "Новый мир" (№№ 6 и 7–8 за 1932 год). Обращение к этой теме было не случайным. Чувство живой развивающейся истории было всегда присуще Павленко. Героические события 1871 года давно вошли в духовную биографию писателя. П. Павленко в своей статье "Как я работал над "Баррикадами", писал: "Случилось так, что в детстве я больше всего слышал о Парижской Коммуне, и она вошла в меня как первый познанный опыт мира, как первая радость мужества. О том, чтобы написать о Коммуне, думал давно, много лет назад, но только теперь задуманное, напластованное стало оформляться".
Начало работы над "Баррикадами" П. Павленко относит к весне 1931 года, "когда мысль написать повесть о Парижской Коммуне стала вопросом непосредственного рабочего плана".
Тема творческой силы коммунизма, тема величия деяний рядовых тружеников революции впервые столь четко возникает в творчестве писателя. Роман "Баррикады" является как бы подступом к последнему произведению П. Павленко - к "Труженикам мира".
"Семьдесят два дня призрак коммунизма стоял над старой Европой. Он был, как комета, видим отовсюду", - писал П. Павленко в романе "Баррикады". Это лейтмотив всей книги. "Героем своим я видел революцию", - позднее говорил писатель, характеризуя свой роман. Ощущение перелома в самом ходе истории - перелома, наступившего в результате возникновения первой Коммуны, изменившей климат мира, - пронизывает каждую страницу книги.
Роман "Баррикады" открывается посвящением, обращенным к революционным бойцам нового поколения, к тем, кто сложил голову, защищая завоевания Великого Октября. Среди них П. Павленко называет и корейского революционера, погибшего от руки японских империалистов; и французов, которые восстали против французских же интервентов, пытавшихся задушить молодую советскую республику; и эстонских коммунистов, которых убила их собственная отечественная реакция; и, наконец, финских революционеров, сложивших голову в августе 1920 года, в дни контрреволюционного заговора против советской власти.
Этим посвящением П. Павленко раскрывает свое понимание борьбы за коммунизм на разных этапах новейшей истории, как всемирно-исторического процесса. Рассказывая в романе "Баррикады" о первых схватках за коммунизм, П. Павленко неустанно подчеркивает международный характер революции 1871 года: "Негры, поляки, русские, итальянцы, шведы, болгары, турки с первых же дней восстания шумно повалили записываться на защиту Коммуны… Вмешательство иностранцев чрезвычайно обязывало Коммуну, оно утверждало для многих новый, но единственно верный характер восстания, как не только парижского и не только французского дела". Наряду с такими видными деятелями Коммуны, как Делеклюз, Груссэ, Домбровский, Дюваль, Камелина, Клюзере, Ла-Сесилиа; Ферре, Флуранс и др., писатель рисует и рядовых участников событий. Таковы командир батальона: волонтеров Антуан Бигу - "водопроводчик с улицы св. Винцента на Монмартре", капитан Поль Франсуа Лефевр, женщина-канонир Клара Фурнье, машинист Ламарк, художник Буиссон и ткачиха из Лиона - Антуан, которая пришла в Париж, чтобы получить оружие у Коммуны и с полусотней женщин уйти в провинцию подымать крестьян на восстание. Немало в романе и безыменных героев, представляющих самые разнообразные слои населения в революционном городе. Это и старик фонарщик, по собственной инициативе выносящий раненых из боя; и домашние хозяйки, которые готовят обед, ухаживают за детьми и обсуждают подробности схватки с версальцами; и "неизвестная старуха", что под ожесточенным обстрелом, в доме, превращенном в передний край сражения, кипятит в большом бельевом котле кофе для бойцов; и городские нищие, объединенные в продовольственные отряды, чтобы отвоевать у версальцев огороды и снабдить продовольствием осажденный Париж.
Писатель стремится передать величественную поступь истории, показать, как самые "наинизшие низы" народа приходят в движение, подымаются на борьбу с миром эксплоататоров. Один из персонажей романа так определяет смысл происходящих событий:
"- Я верю в социализм, Равэ, - сказал он торжественно. - Идея социализма для меня, как и для многих других, давно стала идеей идей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфой и омегой веры и знания. Все из нее, Равэ, для нее и в ней. Она - вопрос и решение вопроса. Ею я объясняю жизнь мою, твою и всех".
Тема великого гуманизма революции проходит сквозь всю книгу П. Павленко. Революция в романе "Баррикады" предстает не как стихия разрушения, а как разумное созидание. Из глубинных недр народа подымаются творческие силы, ибо революция пробудила в массах веру в достижимость, в реальность счастья. Пролетарские клубы времен Коммуны - это ячейки, осуществлявшие революционное влияние на широчайшие слои населения: "Это были учреждения, целиком обращенные в будущее. Здесь рождались планы о том, как жить дальше. Это были места, где думали о завтрашнем".
Созидательная деятельность начиналась уже в самой гуще битвы. Завтрашний день рождался на полях сражений, - говорил писатель всей логикой развития событий романа. Главное внимание в этой созидательной деятельности Коммуны было обращено на человеческую личность. "Человек - единственное укрепление в народном восстании, которое следует брать приступом или защищать", - утверждает один из героев "Баррикад" - член совета Коммуны Керкози. Он представляет собой как бы первый набросок, эскиз позднейших героев Павленко - революционеров, агитаторов, воспитателей новых людей. "Было уже очень много людей, яркую натуру которых подметил и распахнул Керкози. Он таскался с ними по мэриям, по секторам Коммуны и всегда добивался, что его протеже брали на работу немедленно. Оказывалось обычно, что это человек, который может делать в десять раз больше, чем от него требуют".
В "Баррикадах" писатель впервые обращается к изображению вождей революции. Образ Карла Маркса, правда еще эскизный, появляется на страницах романа. П. Павленко писал позднее: "Парижскую Коммуну мне обязательно хотелось начать с Маркса. Я довольно обстоятельно изучил к тому времени весь лондонский период его жизни и даже набросал несколько сцен о нем. Но скоро я отказался от мысли работать над Марксом, так как почувствовал, что, если сяду за Маркса, далеко уйду от непосредственных парижских событий. Маркс был такой океанической темой, которая поглотила бы меня…" Но от задачи изображения вождей коммунистического движения, от этой "океанической темы" П. Павленко не отходит на протяжении всего своего творческого пути. Начиная с романа "Баррикады", посвященного первой Коммуне в истории человечества, писатель настойчиво ищет изобразительные средства, которые позволили бы ему нарисовать образы вождей революции.
Роман "Баррикады" показал самому писателю, что хотя главная тема его творчества уже и определилась, но средства ее полнокровного художественного воплощения еще не были найдены. П. Павленко здесь, как и в ранних книгах, стремился передать само движение событий, весь мощный поток революции, захватывающий в свой водоворот судьбы отдельных людей. Писатель отказывался от углубленной обрисовки характеров, от раскрытия "фабульных связей" между людьми. "Восстание было самым главным и ответственным героем повести", - заявлял Павленко.
Но герой в романе всегда является идейным центром повествования. Выбор героя означает для писателя одновременно и выбор угла зрения, под которым освещается развитие действия. Отказавшись от гласного героя или группы ведущих персонажей, П. Павленко тем самым лишил роман организующего начала, а себя возможности художественно раскрыть закономерности явлений, их связи и взаимодействия. Вот почему восстание первых коммунаров предстает в романе в виде пестрой мозаики событий. Действие романа распадается на отдельные факты, эпизоды, сами по себе чрезвычайно яркие, выразительные, но они зачастую механически соединены и лишь соседствуют друг с другом. Разорванная композиция романа чрезмерно усложнена трудно уловимыми переходами от одних сцен к другим.
Восприятие романа затрудняется также перегруженностью, множеством деталей, которые существуют сами по себе и не подчинены единому целому. Автор тонко подмечает переплетение старого и нового в быту восставшего Парижа. Он рисует, например, здание церкви, превращенное в пролетарский клуб. "Президиум заседал на алтарном возвышении. Деревянная статуя отрока Христа была опоясана красным шарфом. Устанавливая тишину, председательница Катерина Лефевр, швея, звонила в колокольчик, употребляемый в утренних богослужениях… Дым от папирос слоями стоял в воздухе, румянясь и желтея от разноцветных стекол церкви. Это был горький фимиам новой литургии, которая свершалась на наших глазах". Правдиво нарисована картина уличного боя, когда: проломы, сделанные в стенах домов, соединяют их в единую линию окопов, в линию переднего края. Трагичен и необычайно выразителен заключительный эпизод: "Я увидел трогательную мирную демонстрацию школьников, - рассказывает один из героев книги. - Они шли, распевая марсельезу, на торжество открытия какой-то новой школы. В полутора километрах отсюда версальцы уже расстреливали пленных. Гудел набат".
П. Павленко выступает в романе "Баррикады" как мастер детали, но он еще не владеет умением строить повествование так, чтобы каждая частность закономерно соотносилась с художественным целым, находясь у него в подчинении.
Недостатки стиля, присущие ранним книгам П. Павленко, сказывались и в романе "Баррикады". Выработке подлинно реалистического письма мешало увлечение писателя нарочито усложненными ассоциациями, вычурной образностью, стилизованной фразой - дань субъективизму и формальному требованию "локальной семантики", то есть подчеркнуто экзотической окраски. Так, например, в очерках "Стамбул и Турция" порой возникают такие образы: "Отходя ко сну, мысли суетятся, как нервные мыши, и гранатовая лень прокуривает их своим тишайшим дымком и успокаивает их слегка и опьяняет неуловимо" ("Стихи на песке"). Не свободна от них и книга "Путешествие в Туркменистан": "Время же артачилось, расстояния пункта от пункта росли на наших глазах, как молодые змеи…" Здесь же: "Головой взволнованной кобры глядит луна на опрокинувшиеся перед нею степи и гипнотизирует их, чтобы ужалить" ("Мерв - Кушка").
Неизбежную условность подобных стилизованных метафор и сравнений писатель пытался преодолеть с помощью натуралистических описаний и подчас подчеркнутой физиологичности образов.
В романе "Баррикады" Павленко стремится к большей простоте и ясности стиля, однако и здесь можно натолкнуться на сравнения, знакомые уже по приведенным выше примерам. "День набросился на площадь и играл ее видом, как кот с обомлевшей мышью", - говорит автор, рисуя восставший Париж после одной из первых схваток с версальцами.
Именно в период создания "Баррикад" П. Павленко особенно остро ощутил необходимость выработки реалистического стиля. Если в книгах о Турции и Туркмении усложненная и условная образность выглядела лишь традиционной данью восточной экзотике, то в романе "Баррикады" такая образность противоречила содержанию произведения. Писатель не мог этого не почувствовать, не ощутить потребности в изменении своего творческого метода. Работа над романом о Парижской Коммуне знаменовала собой период напряженных творческих исканий талантливого писателя.
4
Встреча в 1932 году с А. М. Горьким была событием огромного значения в творческой биографии П. Павленко. Через всю жизнь П. Павленко проходит глубокая любовь к М. Горькому: от первых детских впечатлений до последних дней и даже часов жизни, которые были отданы работе над статьей, посвященной великому художнику слова - "бунтарю, труженику, искателю".
М. Горький сыграл решающую роль в идейном и художническом формировании П. Павленко. "Когда люди моего возраста вспоминают героев своего детства, в памяти встает образ Горького. Он был властителем наших дум гораздо раньше, чем мы познакомились с его книгами, - писал П. Павленко в 1951 году. - … Его "Буревестника", "Песню о Соколе" знали наизусть даже не умеющие читать; персонажи его пьесы "На дне" сразу же стали нарицательными, а величественное изречение "Человек - это звучит гордо" стало народною поговоркой".
Подлинным откровением были для П. Павленко книги великого писателя с их жизнеутверждающим пафосом и смелой обрисовкой нового героя, человека из парода, победителя "свинцовых мерзостей жизни".
Алексей Максимович со свойственной ему зоркостью на творчески одаренных людей заприметил молодого писателя. В 1930 году в статье "О литературе" М. Горький называет Павленко в числе талантливых очеркистов. В 1931 году он пишет в письме к С. Н. Сергееву-Ценскому: "Тут еще интересует меня Павленко".
В 1932 году состоялась первая встреча П. Павленко с М. Горьким. В своих воспоминаниях П. Павленко говорит: "Я впервые увидел Горького в 1932 году. Тот, кто был героем отроческих мечтаний, стоял передо мною в вестибюле особняка на Малой Никитской и ласково приглашал войти, пытливо и, как мне показалось, с чрезмерным любопытством разглядывал меня, нового, еще неизвестного ему. Тогда я еще не знал пристрастия Горького ко всем новым людям, от которых, как от непрочитанной книги, он всегда ожидал открытий".
Встреча эта произошла в знаменательные дни после исторического постановления ЦК ВКП (б) о перестройке литературно-художественных организаций. В это время было положено начало коренным переменам на литературном фронте. Перестройка вела к ликвидации групповщины и сектантства среди литераторов, к сплочению всех творческих сил, всех советских писателей, готовых честно участвовать в строительстве социализма. Постановлением ЦК ВКП (б) от 23 апреля 1932 года Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП) была распущена. Созданный затем Организационный комитет возглавил М. Горький. В числе других художников слова в Оргкомитет вошел и П. Павленко. Созыв Первого Всесоюзного съезда писателей и создание Союза советских писателей СССР - таковы были задачи Оргкомитета.
Период после ликвидации РАПП характеризуется бурным подъемом творческой и общественной активности писателей. В центре всей организационной литературной работы находился М. Горький. После своего возвращения в Советский Союз в 1928 году он развернул широкую редакционно-издательскую деятельность, цель которой была всемерно содействовать освещению и пропаганде достижений социалистического строительства. По инициативе М. Горького были предприняты крупные коллективные работы по созданию истории гражданской войны, истории фабрик и заводов, стали выходить журналы - "Наши достижения", "СССР на стройке", альманах "Год XVI", "Год XVII", "Год XVIII" (1932–1935), в которых публиковались материалы, всесторонне освещавшие многообразную и кипучую жизнь Страны Советов. Великий Горький не только вдохновлял все эти начинания и руководил ими, он еще вел огромную работу по выращиванию кадров литераторов, которые могли бы возглавить начатые им издания.
П. Павленко вскоре делается ближайшим помощником М. Горького по альманаху и журналу "Колхозник". В январе 1933 года писатель становится редактором журнала "30 дней". В эти годы М. Горький внимательно следит за работой П. Павленко, оказывает ему всемерную поддержку, дает советы и указания, которые всегда открывают писателю новые творческие горизонты. В декабре 1932 года П. Павленко пишет Горькому: "Дорогой Алексей Максимович, на-днях мне предстоит сделаться редактором журнала "30 дней", и я решил написать Вам, несмотря на то, что дело маленькое, и просить по целому ряду вопросов Вашего совета". Павленко заботит вопрос о типе и направлении журнала. Он хочет сгруппировать вокруг "30 дней" молодых начинающих писателей и превратить журнал в "мастерскую крохотного рассказа". Изложив подробнейшим образом свои планы, П. Павленко заключает: "Все эти скучные мысли я пишу Вам, Алексей Максимович, в расчете на то, что если Вы найдете верной мою установку, то обязательно так выйдет, что Вы же и поможете одним-двумя советами заострить ее до нужной степени. Если же мои размышления о журнале покажутся Вам неверными, то это опять-таки заставит меня еще раз и уже под новым углом зрения пересмотреть возможности журнала".
Советы и поддержку М. Горького получал П. Павленко не только в области организационной и редакторской работы. М. Горький в эти годы оказал решающее влияние на все творчество П. Павленко.
22 декабря 1932 года П. Павленко обращается к М. Горькому за советом: "На-днях я послал Вам, Алексей Максимович, свою повесть "Баррикады". Я очень прошу Вас отнестись к ней с той теплой суровостью, с какой Вы откоситесь к произведению любого начинающего писателя. В этой моей просьбе нет ни позы, ни самоуничижения, одно желание хорошенько выслушать сделанную вещь, простукать, потрясти ее хорошенько. Как это ни странно, но те пять лет, что я пишу рассказы, не накопили во мне никакого опыта… А у нас уж так завелось, что писателю, пишущему год, еще кой-кто дает совет, но пишущему два-три года или больше советов и указаний не полагается. Не критики вообще, не разбора, шаг ли вперед, или назад, а вот именно тех иногда кажущихся мелочными замечаний, которые неожиданно открывают писателю самые незаметные трещины его произведения или недостатки всего его метода".
Алексей Максимович незамедлительно, уже через неделю, откликнулся на просьбу Павленко и, прочитав "Баррикады", дал роману подробную и обстоятельную оценку. Оценка была критической. П. Павленко пишет в ответ (21 января 1933 г.): "Недостатки спрятались за тему" - и взыскательно, делает важные для себя выводы из суровых высказываний Алексея Максимовича; "…я понимаю, что нам, коммунистам, надо работать внимательнее, медленнее, умнее, без суеты…" Ведь "…ошибки личные могут стать ошибками как бы целой линии".
Письмо М. Горького довершило для П. Павленко внутренний процесс осмысления и критики своего творческого метода, процесс, который шел уже давно. "Получить от Вас письмо с замечаниями о моей работе для меня событие", - признается он Горькому.
Огромное значение имели для П. Павленко не только переписка, личные беседы с М. Горьким, но и работа в журналах и альманахах под непосредственным его руководством. "Ваши указания "30 дням", - писал ему Павленко, - я точно приспособил к себе так же, как и Ваши отзывы о рукописях, посланных из редакции альманаха, потому что их грехи - мои грехи тоже".
Именно здесь, в общении с Горьким - основоположником социалистического реализма, воспитателем советских литераторов, - обрел П. Павленко ту атмосферу высокой творческой требовательности, ту подлинную школу мастерства, какая была столь необходима для его дальнейшего роста как художника - "инженера человеческих душ".
Приступив к роману "На Востоке", писатель неуклонно руководствуется советами М. Горького.
Первый же вариант романа, названный писателем "Судьба войны", был осенью 1935 года направлен на суд М. Горькому, который, как обычно, отнесся к рукописи романа с дружеским вниманием и подверг ее подробному разбору. М. Горький указал Павленко на недостатки, которые были характерны и для прежних его книг. М. Горький назвал роман "Судьба войны" черновиком, но посоветовал продолжать над ним работу, считая, что произведение это может стать значительным явлением советской литературы.