Пора охоты на моржей - Владилен Леонтьев 6 стр.


И дети по двое, по трое складывали из кубиков странных, никогда не виденных ими животных. Они с любопытством и интересом разглядывали животное с маленькой головой, длинной шеей и длинными-длинными ногами. Ребята удивлялись, охали и даже смеялись, что у животного такая тонкая шея и как это она у него не ломается. Павел Матвеевич спрашивал, что это за животное, но дети молчали, а Владику не терпелось, он ерзал на месте и тянул руку.

- Можно я, можно я скажу! - волновался он.

- Подожди, - говорил Павел Матвеевич.

Но дети пожимали плечами и один за другим говорили: "Коо! Не знаю!"

Владик не сдерживался и выпаливал:

- Это жирафа. Она живет в Африке.

- Да, жирафа, - соглашался Павел Матвеевич, заставляя детей правильно повторить это слово, а потом рассказывал, что за животное жирафа, где оно живет. И дети не замечали, как проходила перемена и надо было идти на урок. Они готовы были весь день проводить в школе, но появлялась вторая смена, и тетя Панай бесцеремонно выпроваживала первую.

А потом пришли ноябрьские праздники. Первоклассников не пустили на демонстрацию, так как дула сильная, жгучая поземка, но пригласили на пионерский сбор в школе и вручили каждому по звездочке.

- Теперь вы октябрята, помощники пионеров. Должны учиться еще лучше. Примером вам может быть Янкой, у него отметки только "отлично", - сказала старшая пионервожатая.

Однажды, когда Владик шел из школы домой, скорее не шел, а катился с сугроба на сугроб на своем нерпичьем портфеле, его окликнул Рычып:

- Мэй, Влятик, иди-ка сюда!

Владик подошел.

- Пошли к нам, я что-то покажу тебе.

- А что? - не терпелось Владику.

- Придешь - увидишь.

Владику стало любопытно, и он понесся впереди Рычыпа, а перед входом в ярангу сел на свой портфель и чуть было не вкатился в двери яранги. А Рычып, как назло, шел не торопясь.

- Ну зайдем, посмотрим, - сказал наконец подошедший Рычып.

В чоттагине, под большим длинным ящиком на ножках, в котором хозяева хранили свои домашние вещи, лежала на соломенной подстилке сука Илики. Шесть мягких пушистых комочков, черных и пестрых, упершись лапками в живот матери, с аппетитом тянули из сосков молоко.

- Ты мне дашь, дашь? - заволновался Владик. - У всех есть собаки, а у меня даже одной нет, - чуть не плакал он.

Илики была доброй собакой, хорошо знала Владика и позволила ему посмотреть своих щенков. А щенки были тугие, крепкие и один лучше другого. Владику больше всех понравился черный с белым пятном на правом глазу.

Рентыт и Рычып улыбались.

- Пусть это будет твой щенок, - сказал Рычып. - Только подожди немного. Когда они станут есть сами, заберешь домой, а сейчас им молоко нужно.

Владику очень хотелось унести домой этот тепленький комочек, но пришлось подавить желание и согласиться с Рычыпом. Теперь Владик каждый день забегал к Рычыпу, чтобы посмотреть, как растет его Дружок, а Илики приносил остатки от обеда.

Папины гости

Отец Владика, как только устанавливалась нартовая дорога, каждый год уезжал на собаках в командировки по побережью Чукотки. Дома он не жил по три-четыре месяца. Приезжал уставший, осунувшийся, но всегда веселый и бодрый, от него крепко пахло дымом яранг и шкурами. Друзей у него было много, и Владику казалось, что отца знают все чукчи. Часто заходили в гости чаучу - оленеводы, приезжавшие в Увэлен. Отец не знал чукотского языка, и Владику приходилось помогать ему - переводить.

Владику было очень смешно, когда пожилой, но бойкий и улыбчивый чаучу Пананто, с которым отец долго говорил о каком-то товариществе, съев весь обед, вставал из-за стола, надевал свою пушистую добротную кухлянку, шапку, брал выбивалку - тивичгин, оставленную им у порога, и говорил:

- Аттау! Ну, я пошел кушать.

- Как же так? - удивленно спрашивал Владик. - Ты же только что пообедал, первое и второе съел, чаю напился.

- Нет, русская еда для наслаждения, она вкусна и приятна, но сытости не дает. Мясо, жир нужны, - отвечал Пананто и выходил на улицу, не сказав даже "спасибо".

А однажды Владик чуть не лопнул от смеха. Был выходной день. Дома уже все пообедали, встали из-за стола, и лишь Владик допивал свой чай. Отец с матерью были на кухне. Вдруг дверь открылась, и без всякого стука вошел Пананто с нерпичьим мешком.

- Етти! - сказал отец.

- Ии, - ответил Пананто и вытащил из мешка новенькую кухляночку. - Вот подарок Влятику.

Пананто посадили за стол. Обедать он не стал, а попросил чаю. Он долго и тщательно размешивал большой кусок сахара в кружке, попробовал клубничное варенье. Оно ему понравилось, и он сказал Владику: "Нымелькин. Хорошее". А потом его заинтересовала пол-литровая стеклянная банка с чем-то желтым и густым. Он придвинул ее к себе, набрал полную ложку желтого "варенья" и поднес ко рту. Владик крикнул:

- Этки, ынкэн! Плохое это!

Но ложка с горчицей уже была во рту. Лицо Пананто застыло, рот остался открытым, он жадно хватал воздух, из глаз лились обильные слезы.

- Папа, пап! - закричал Владик. - Пананто целую ложку горчицы съел! - А сам не мог удержаться от смеха и схватился за живот. Ему было жалко хорошего старика и в то же время смешно.

Кое-как отец с матерью заставили Пананто прополоскать рот, отпоили его холодной водой и снова посадили за стол. Владик объяснил ему, что это горчица, она горькая и едят ее помаленьку, только с мясом. Пананто посмотрел на банку с горчицей и переставил ее на другой конец стола.

Заходил к отцу и высокий стройный Тэгрынкеу, который хорошо говорил по-русски, был грамотным и сведущим человеком, его уважали увэленцы. Говорили, что он был большим начальником - председателем Чукотского окрисполкома. Тэгрынкеу уже знал, что такое горчица, перец, и часто хвалил маму за хорошо приготовленный суп и котлеты из мяса белого медведя или нерпичьи ребрышки, тушеные с сухим луком и перцем. Он был интеллигентен и всегда говорил маме или отцу: "пожалуйста", "спасибо", "извините", "простите". Отец даже порою ругал его за излишнюю учтивость.

Тэгрынкеу очень интересно рассказывал, все время шутил и заразительно, громко смеялся, показывая ровные белые зубы. Владик затаив дыхание, с раскрытым ртом слушал его.

Еще до Советской власти Тэгрынкеу ездил на какую-то этнографическую выставку в Сан-Франциско, где его, как чукчу, показывали американцам, заставляя в жару надевать меховую одежду и есть сырое мясо. Он много плавал матросом на китобойных шхунах, хорошо разговаривал по-английски. Однажды китобойную шхуну, на которой работал Тэгрынкеу, арестовало русское военное судно за браконьерство и увело ее во Владивосток. Тэгрынкеу не посадили в тюрьму, оправдали, но была осень, суда уже не ходили на Чукотку, и он целую зиму прожил во Владивостоке, где хорошо научился говорить по-русски, сдружившись с рабочими морского порта.

А потом его арестовали по-настоящему за избиение стражника-полицейского, который издевался над чукчами, требуя, чтобы они платили ясак. Тэгрынкеу увезли в Петропавловск и посадили в тюрьму. Освободила его революция.

Владик готов был слушать Тэгрынкеу всю ночь, но вот они начинали спорить с отцом о товариществах, колхозах и работе райинтегралсоюза и никак не могли определить, кого же считать кулаком у чукчей. Отец доказывал, что зажиточным является тот чаучу, который имеет больше двухсот оленей. Тэгрынкеу же возражал и говорил, что чаучу даже с тремястами оленями кое-как может прокормить свою семью в пять человек. Ведь ему же надо шкуры на ярангу, одежду и мясо на еду. Владику становилось скучно от этих споров и он уходил спать.

Владик часто встречал Тэгрынкеу в школе. Его сын Лева учился в четвертом классе, а дочка Ида, симпатичная широкоглазая девчонка с длинными смоляными косами, училась вместе с Владиком. Тэгрынкеу спрашивал Павла Матвеевича, как учатся его дети, нужна ли какая помощь школе. И если надо было собрать родителей, то он обходил каждую ярангу и объявлял о собрании. Среди увэленцев были и такие, которые считали, что детям не нужна грамота и в школу ходить не обязательно. Тэгрынкеу умел разговаривать с такими и убеждал их, что грамота нужна всем чукчам. Заботу о школе Тэгрынкеу считал своим долгом и говорил, что он начинал ее строить еще в 1914 году и обязан следить за нею. Летом он крыл крышу школы, перекладывал печи, чистил трубы, вставлял и промазывал стекла. А зимой, когда школу заносило после пурги снегом, брал лопату и шел откапывать двери. Увэленцы не могли пройти мимо и помогали ему.

Русские, жившие в Увэлене, не раз спрашивали Тэгрынкеу, почему он ушел с такой большой должности. Он вежливо отвечал:

- Чукотский национальный округ как государство, а им надо уметь управлять. Грамоты маловато, а учиться, когда тебе пошел пятый десяток, трудно.

Частыми гостями у отца были и Рычып, и Амтын - председатель сельсовета, отец Тутыриля, и косторезы Таай и Айе, заходил и улыбчивый председатель райисполкома Туккай, которого очень уважала мать за его деловитость. Она работала в райисполкоме секретарем-машинисткой. И со всеми отец находил о чем поговорить, смеялся и шутил. Но особенно был рад Владик, когда в гости приходил Кагье. В отличие от всех Кагье был настоящим охотником, а Владик, так же как и все мальчишки, жил охотничьими страстями.

Хотя и был Кагье уже взрослый, умудренный жизнью семейный человек, с Владиком он всегда говорил серьезно и никогда не проходил мимо, не спросив, не нужно ли ему подтянуть покрепче ремни на санках, не заточить ли гвозди на палках, которыми опираются о лед.

Сначала Кагье с отцом говорили об охоте на песцов и лисиц. Отец чертил на бумаге разные ловушки, объяснял Кагье, как надо ставить пасти, ледянки, строить избушки. Отец очень хотел, чтобы увэленцы больше ловили песцов и промышляли их не - только винтовками и капканами, но и разными способами, какими пользуются в других местах. Кагье согласно кивал головой, говорил "ии" и просил Владика пояснить, как действует та или иная ловушка. Поняв все, Кагье соглашался с отцом и обещал попробовать. А потом Кагье начинал рассказывать свое: о медведях, моржах и китах. Владику становилось еще интереснее, он слушал и переводил рассказы отцу.

Как-то Кагье сказал, что у него испортился винчестер. Хорошо бы достать новый. Но оружия в кооперативе уже не было, его ожидали с пароходом-снабженцем. Отец дал Кагье на время свой новенький американский винчестер 30 на 40. И Кагье стал каждый раз после охоты приносить то печень лахтака, то ребрышки нерпы или просто кусок свежего мяса.

- Зачем ты это делаешь? - спрашивал отец.

- Как же? Твой винчестер, и тебе положена доля, - уверенно отвечал Кагье, считая это неоспоримым.

- Так делали раньше купцы, торговцы, - пытался убеждать его отец. - Дадут охотнику оружие и берут бесплатно мзду.

Но убедить Кагье он не мог. Это уже стало обычаем, и так делал каждый увэленец.

Однажды Кагье пришел поздно вечером. Он только что вернулся с охоты.

- Сегодня мне умка чуть было глаза не закрыл, - сказал Кагье, показав руками, как сдирает медведь кожу с затылка на лоб, и рассказал, что произошло.

- Вышел я утром, - начал он, - темно еще было, и рассвет меня застал уже в море. Ночью сильное сжатие льдов было, и образовались высокие торосы. Я знал, где найти хороший проход, но мне надо было забраться на самую высокую глыбу льда, чтобы посмотреть, что там впереди. Я остановился перед торосами, выкурил трубочку и только хотел подняться наверх, как на меня прыгнул медведь. Я не ожидал такой встречи, подался назад и упал. А винчестер был за плечами в чехле. Умка прижал меня, лежащего, лапами за плечи и не давал пошевелиться. Он долго обнюхивал меня, а я смотрел ему прямо в глаза. Вот он стал нюхать мое лицо и вдруг, будто рассердился, отпрыгнул в сторону. Я быстро вскочил, вытащил из чехла винчестер и тут же убил медведя. Потом я все еще стрелял в него, уже мертвого.

Подбежал Печетегин:

- Он же мертвый! Зачем стреляешь?!

- Плохой медведь! Почему он так делает? - ответил я и еще раз выстрелил в медведя, потому что я был очень сердитый.

Оказывается, Печетегин, мой брат, видел со стороны, как я и умка шли друг другу навстречу. Печетегин кричал мне, махал руками, но он был далеко, и я не мог понять, чего он хочет от меня.

- Ты испугался? - с дрожью в голосе спросил Владик.

- Нет, я не испугался, а подумал: значит, судьба - погибнуть от медведя - и был спокоен.

- А почему он отпрыгнул от тебя?

- Наверно, запах дыма ему не понравился. Ведь я только что выкурил свою трубочку.

- Аа, - понял Владик и стал просить Кагье: - Ты возьми меня на умку! Если бы я был с тобой, то не дал бы медведю повалить тебя в снег. Я бы его тут же бух - и нету.

Кагье улыбнулся и серьезно сказал:

- Ев-ев, подожди немного. Вот когда станешь сильным, будешь настоящим охотником, тогда сходим вместе.

- А мне так хочется хоть разок увидеть настоящего умку, - мечтал Владик.

Вмешивался отец и прогонял Владика спать, а сам еще долго говорил с Кагье. Как они объяснялись друг с другом, Владику было непонятно.

Но не все увэленцы, которые заходили в гости к отцу, нравились Владику. Заходил к ним высокий и здоровенный Гэманто. Про него говорили, что он самый сильный в Увэлене, лучший гарпунер. Но Владик ни разу не видел, чтобы Гэманто ходил на охоту. Он работал на складе и принимал пушнину у охотников. Отец говорил, что Гэманто хорошо разбирается в песцах и лисицах и умеет определять их сортность. В этом он знает толк. Было у Гэманто двое детей: старший сын Тэнмау, с которым дружил Владик, но которого никак не мог привести к себе домой, и двухлетняя смугленькая дочь Леночка. Приходил Гэманто обычно в выходной или праздничный день, когда мать готовила что-нибудь вкусное - пирожки, булочки, хворост. Гэманто в отличие от других увэленцев вежливо стучал в дверь.

- Мосьно? - говорил он, произнося русские слова на чукотский лад.

- Заходи, заходи, - отвечал отец.

- Ыстырастье! Ыстырастье! - приветствовал он всех и пожимал руку отцу. - Сеготна пыразтыник, - и снимал у порога кухлянку. Оставшись в чистой рубашке и меховых штанах, он без приглашения садился за стол. Чувствовалось, что отец с матерью не очень расположены к разговору с ним, но уже стало в обычае не отпускать пришедшего в гости без чая. Ему наливали чай, накладывали штук пятнадцать пирожков, он их с аппетитом съедал и, оставив два-три пирожка, говорил:

- Мосьно я это Леныське восьму? Она тосе лупит пирочки, - спрашивал он. Речь его всегда была слащавой, заискивающей, а голос тонким-тонким, так не подходившим к этому крепкому и здоровому человеку.

И Владик прозвал его "попрошайка".

Не любил Владик и Кэйнына, хотя тот ничего плохого ему не сделал, всегда улыбался и говорил: "Етти!" Кэйнын не охотился, а подрабатывал тем, что подвозил пресный лед на парте русским, долбил уголь, и за это ему давали рубль-два. Он всегда брал в долг, но никогда не отдавал. А на полярной станции ему предлагали работать постоянно истопником, но Кэйнын говорил, что все время он работать не может, а когда надо, то всегда найдет деньги на чай и хлеб. Братья тоже не уважали его за лень, но жалели детей, своих племянников, и поэтому всегда приносили к нему в ярангу мясо.

Нехорошая шутка Владика

Одно время Владик дружил с племянником охотника Кагье мальчишкой Тэнмау. Тэнмау был года на два старше его, серьезный и замкнутый. И дружба эта началась после того, как побывали в Увэлене летчики Каминский и Богданов, которые прилетели на самолетах У-2. Они интересно и увлекательно рассказывали в школе о себе, о своих полетах. Летчики очень понравились ребятам. Они были веселые, жизнерадостные, сильные, здоровые и все время шутили. Кто-то из ребят спросил:

- А что будет делать летчик, если вдруг сломается мотор и самолет начнет падать?

- Будем прыгать с парашютом, - ответил Каминский.

- А что такое парашют?

Летчикам трудно было объяснить, что такое парашют, и один из них достал носовой платок, привязал к уголкам шпагат, грузик и показал, как прыгают с парашютом.

На следующий день летчики улетели, увезли с собой Тымнетагина и строгую учительницу Марию Ивановну. Владикова мама сказала, что ее украл летчик-нахал Богданов, а Тымнетагин улетел учиться летать на самолетах, но что из этого получится, она не знает. Владик обиделся и сказал маме, что дядя Богданов никакой не нахал, а настоящий летчик и Мария Ивановна все время в школе была рядом с ним и ей тоже, конечно, захотелось прокатиться на самолете. А Тымнетагин хорошо знает моторы, и он научится летать. Отец тоже сказал свое слово:

- В этих делах, мать, надо быть решительным, - и он обнял маму.

Владик не понял, в каких делах, но согласился с отцом, что летчик должен быть решительным.

Когда летчики улетели, то в школе в ход были пущены на парашюты все носовые платки, и учителя вынуждены были собрать родителей и попросить их сшить новые, так как у школьников, особенно у мальчишек, все время текло из носа и, чтобы они не швыркали, их заставляли сморкаться в платки. Если платка не было, то санитар класса отправлял провинившегося домой, и кое-кому это даже было приятно. А Тэнмау вместо парашюта сделал точную копию самолета У-2. Владик тут же сделал такую же. И они с ним, твердо решив стать летчиками, "летали" среди береговых торосов, преодолевая перевалы, облетая высокие вершины сопок, держа свои самолеты против ветра, чтобы пропеллер крутился как можно сильнее, и делали сложную посадку. Потом Тэнмау взял нож, который висел у него на поясе, и вырезал из плотного куска снега фигуру белого медведя-умки.

- Здорово! - сказал Владик.

На следующий день он стащил у матери кухонный нож и тоже вырезал фигуру умки, которого никогда не видел. И Тэнмау сказал ему:

- Нымелькин! Хорошо!

И они каждый день, как только кончались уроки в школе, шли на берег и вырезали из твердого плотного снега фигуры медведей и моржей. Им не было холодно, хотя дула пронизывающая поземка и снег залеплял глаза. А один раз Владик изобразил сценку охоты на белого медведя. Поставил умку, как бурого медведя, на задние лапы, а рядом охотника с копьем, воткнув ему в руки рычыповский посох. Когда он закончил, к ним подошел возвращавшийся с охоты Кагье. Он волочил за собой две нерпы. Присев на них, он сказал:

- Мэй, Влятик! А ведь умка не становится на задние лапы, когда нападает на охотника. Он бежит вот так, на четырех лапах, - и показал ему руками, как бежит медведь. - Хороший охотник знает и смотрит, какая лапа впереди. Так же, как и у человека, у умки бывает ловчее правая или левая лапа, и охотник становится так, чтобы, ткнув медведя копьем, отскочить в ту сторону, с которой медведю неудобно бить его лапой. Ну, я пошел, - и Кагье поволок нерп в ярангу.

А потом Кагье стал часто подходить к ним, садился где-нибудь рядом на глыбу льда и наблюдал. И они с Тэнмау узнали от него, как охотились чукчи в древности на умку, кто такой Кочатко.

Назад Дальше