4
Каждое утро Антип подавал к дому управляющего легкие дрожки. Дремал, сидя на козлах, терпеливо ждал.
Нынче ждать пришлось долго. Уж решал, не зайти ли самому: может, не поедет на фабрику, чего без толку стоять. Подумывал, а слезать было лень. Пригревало неяркое солнышко.
Вышла Полина с тазом, доверху наполненным кусками хлеба, обломками кренделей, пирогов, поднесла лошади. "Эк, добра сколько, - подумал Антип, - и никому не жалко". Смотрел на раздобревшую кухарку, толстоногую, приземистую, с широким задом, почему-то злился: "На такой бабе дрова из лесу возить, ишь разнесло на господских харчах".
- Полина, а что, встал сам-то?
- Встает… Еле поднялся с постели-то. Гуляли вчерась долго.
- Есть на что, отчего не погулять.
Лошадь трясла головой, мягкими бархатными губами тыкалась в куски - выбирала, какие слаще.
- Ишь, стерва, - удивился Антип, - с разбором жрет. Княгиня какая!
Полина отнесла остатки за дом, вывалила в ящик.
- Ты поторопи его, - посоветовал Антип. - Второй час торчу под окнами, чай, видит.
- Невелика птица, пождешь, - ответила кухарка.
Федоров плескался под умывальником, ожесточенно тер вставные зубы щеткой. Чувствовал он себя прескверно. Завтракать пошел не в столовую, где после вчерашнего все было прибрано, полы вымыты, а отправился на кухню. Полина поставила перед ним тарелку с едой, подвинула чай и сливки. Федоров посмотрел в тарелку, поморщился.
- Полька, ты что подсунула?
- Сухарничек, батюшка, - пояснила ласково кухарка. - Барыня велит подавать утром сладенького.
- Сладенького, - передразнил ядовито. - Принеси-ка лучше стопку водки да студню с хренком.
- Как можно! - замахала руками Полина. - Барыня спросют, что кушать изволили. Рассердются…
- Понесла… Давай, что говорят. "Барыня спросют". Спросют, так скажешь: сухарничек, мол, ел, язык проглотил от восторга. - Посмотрел на залитые розовым суслом молотые сухари, нехорошая волна прокатилась по желудку, с отвращением отчикнул тарелку.
После водки стало полегче. Поковырял студень.
- Алексей Флегонтович дома?
- Давно ушедши. И сестрица, и он.
Позавидовал: "Что значит молодость: встал - и снова свеж". Вчера впервые видел Грязнова пьяным. Ожидал: разговорится, покажет себя со всех сторон. Ан ошибся: инженер с каждой стопкой только бледнел да заметно было, что косоротил больше обычного. Что-то у них вышло с Дентом, прямо так и ели глазами друг друга. Уж как пытался отец Павел Успенский помирить - ничего не помогло.
А этот кобель старый - отец Павел - тоже хорош. Пастве своей внушает: "В скромности блюди себя, избегай возлияния, ибо запустение в дому и худение телом приключается от непомерного возлияния. Не упивайся вином, в нем бо блуд есть". Сам попросил чашу поболее и, если наливали не до краев, вытягивал из кармана гвоздь, совал в стакан и рычал: "Долей до шляпки". Недоливался под конец, оглушил: "У нас в Спас-Раменье отец Николай…" Надоел всем.
- Кучер тут? - спросил кухарку.
- Дожидается, батюшка. Больше часу стоит.
Натянул пиджак - черный, с бархатными отворотами, сунул руки в осеннее пальто, услужливо подставленное Полиной, посмотрелся в зеркало. Утешительного мало: щеки дряблые, под глазами мешки. Вздохнул: "В суете, в заботах не видел, как и годы ушли".
Толкнул дверь в крыльцо. Антип сдернул фуражку, поклонился.
- Потише езжай, не гони.
Антипу все равно - тише так тише. Медленно поехал по аллее вдоль прудов. За церковью свернули левее на Широкую улицу, идущую прямиком к фабрике. Одноэтажные домишки, неизменные герань и ванька-мокрый в окнах - все давно приглядевшееся, все надоело. На углу, прямо на траве, расположилась баба с корзиной клюквы. Неплохо бы сейчас горсточку отправить в рот. А удобно ли? Толкнул Антипа в спину. Тот обернулся.
- Купи-ка кулек, покислимся.
Антип с готовностью соскочил с козел, принес стакана два ядреных, сочных ягод. Федоров жевал, прикрывая рот ладошкой, морщился.
Подъехали к площади с часовней посередине. Слева за наспех сколоченным дощатым забором строилось новое фабричное училище. Хорошее будет здание - массивное, красного кирпича, с богатым внешним видом. Но и встанет в копеечку. Вспомнил, что еще неделю назад архитектор Залесский, он же наблюдающий за строительством, просил выдать денег в счет аванса. "Как нехорошо, - подумал, - совсем забыл. Надо сегодня распорядиться".
У конторы мастеровые снимали картузы, кланялись. Федоров неторопливо проходил мимо, кивал тем, кого знал.
Конторщик Лихачев, едва заметив Федорова в дверях, сорвался навстречу.
- Большая почта? - сухо спросил управляющий, вглядываясь в радостно светившиеся глаза, в улыбке раскрытый рот Лихачева. Не очень-то верил он в искренность конторщика, хотя не было ровно никакого повода думать так.
- Изрядная, Семен Андреевич.
- Изрядная. - Усмехнулся про себя: "Вот и пойми - много? Мало?"
В кабинете прежде всего закрыл форточку - боялся сквозняка, потом сел ва массивный стол под портретом Шокросса. Появился Лихачев с зеленой папкой.
- Оформлена купчая крепость на землю, - начал конторщик, угодливо склоняя напомаженную голову. - Посмотрите сопроводительное письмо…
Федоров, щурясь, пробежал листок:
"С подрядчиком на руках посылаем Вам купчую крепость на приобретенную у общества крестьян Бутырской слободы землю под названием урочища Забелины…"
Не дочитав, размашисто подписался.
- Отсылайте.
- Много заказов…
Лихачев выложил письма с близлежащих фабрик с просьбой прислать разных сортов пряжи, квитанции пароходного общества "Кавказ и Меркурий" за доставку хлопка на волжскую пристань.
Все это Федоров просмотрел, дал нужные указания. С облегчением глянул в папку - кажется, все.
- Господин Залесский напоминает об авансе…
- Знаю. Передайте в бухгалтерию, пусть выдают…
- Вот еще список зачинщиков драки на Ивановском лугу. Все взяты на месте побоища.
Список был большой - до сорока человек. Ясно, что хватали без разбору.
- И крепко намяли бока нашим молодцам-служителям? - полюбопытствовал Федоров.
- Пришлось вызывать фанагорийцев…
- Скажите Цыбакину, я не возражаю против списка. Пусть только быстрей разберется и выпустит невиновных. Не принимать же новых людей на место этих…
Лихачев почтительно склонил голову.
- А сейчас позовите ко мне инженера Грязнова.
Конторщик собрал бумаги и бесшумно вышел. Ожидая молодого инженера, управляющий пытался изобразить на лице суровость. Ему казалось, что с первой встречи он слишком либеральничал с инженером, сквозь пальцы смотрел на все, что тот делает. "Пока не поздно… А что может произойти, когда будет поздно? Чушь какая-то лезет в голову. Разве я имею что-либо против него? Ровно ничего. Способный инженер, милый человек. Немножко скрытный, но кто нынче не скрытничает?.. И все-таки он тревожит меня, - сознался Федоров. - Оттого, может, что неясно, с какой целью прислан на фабрику… - И опять задумчиво покачал головой. - А есть ли цель? Не сам ли придумал страсти-напасти? Перепугало указание хозяина, чтобы молодой инженер ни в чем не получал отказа? Так в этом указании нет ничего удивительного, хороший специалист, полезен производству, и хозяин был заинтересован, чтобы он прижился на фабрике".
Но все-таки решил, что нелишне быть с ним построже. "При случае обрезать, показать, кто я и кто он. Воображаю, как скосоротится при том".
За раздумьями и застал его Грязнов, стремительно ворвавшийся в кабинет. Управляющий не мог не отметить, что выглядит он здоровым, свежим, полон энергии. Поморщился, когда инженер, здороваясь, цепко сжал руку.
- Вот что, батенька мой, - с укоризной начал управляющий, - дела требуют аккуратности…
Грязнов обхватил рукой подбородок, еле заметно пожал плечами: "Папаша что-то не в духе".
- Две недели назад вы получили для просмотра заказы на оборудование. Изволите беспричинно задерживать…
- Простите, Семен Андреевич. - Глаза у молодого инженера невинные, как у незаслуженно обиженного ребенка. - Бумаги требовали изучения. Тем более… Сперва я подумал: вы решили подурачить меня…. Но, как ни печально, это действительно заказы.
- С чего бы, сударь мой, вас дурачить? - управляющий был сбит с толку: "Неужели ему передали не то, что нужно?" - Что вы там увидели невероятного?
- Цены, - Грязнов простодушно усмехнулся: тут, мол, что-то не так. - Невероятные цены!
- Из года в год по таким расценкам выписываем машины, - помедлив, сказал управляющий. - Если есть какие-то соображения, извольте доложить…
- Ничего особенного у меня нет… кроме удивления. Видимо, надо сообщить хозяину, что будем обходиться без посредников. Заказы пойдут прямо на заводы…
- Заманчиво.
Управляющий нервно забарабанил пальцами по столу. Мельком глянул в проницательные глаза инженера и почувствовал, что теряется. "Не так-то он прост: повел разговор, что приходится как бы оправдываться".
- Заманчиво, - повторил он. - Но не получится, что мы вовсе останемся без машин? Какая гарантия? Все поставки текстильного оборудования идут через фирму Кноопа.
- Сведения у вас точные: именно через фирму Кноопа. - Грязнов говорил, отвернувшись к окну, палец чертил на стекле линии, похожие на волны. О его ухмылке управляющий догадался только потому, как он произнес эти слова. - И все-таки рискнуть стоит. Ярославская мануфактура - крупный заказчик. Заводам выгодно иметь с нами контакт. Больше того, я предложил бы владельцу подумать, что делать с сырьем. Весь остров и центральный склад забиты хлопком. До конца навигации ожидается еще несколько партий. Я не подсчитывал, но не ошибусь, если скажу, что запаса хватит на пять лет.
- Что же, это, no-вашему, плохо? - раздражаясь, спросил управляющий. - Из года в год накапливаем на случай недорода, еще каких-то причин.
- Совсем неплохо. Но согласитесь - нерасчетливо. Чисто русское упрямство - держать товар на складе, не получая за него прибыль. Не лучше ли продать излишки, и по более дешевой цене.
- Тут уж я вас совсем не понимаю.
- В руках фирмы Кноопа не только поставка оборудования, но и значительная часть потребляемого фабриками хлопка. Наша мануфактура, заимев свои хлопковые плантации в Туркестане и на Кавказе, освободилась от невыгодных услуг. Не правда ли, заразительный пример для других фабрик? Пора кончать с засильем англичан… Продажа излишков хлопка по более низкой цене крепко ударит фирму Кноопа. Мы терпим некоторый убыток, но он с лихвой окупается: повышаем престиж мануфактуры, налаживаем прочные деловые сношения с другими фабриками. А увеличение заказов на пряжу позволит расширить производство… Если разрешите, я более подробно изложу владельцу свои соображения…
Управляющий грыз ноготь, раздумывая. Когда молчать было больше нельзя, сказал:
- Воля ваша, сударь, сообщайте. - Пересилил себя, добавил ласковее: - Проект несомненно заинтересует владельца.
Ему было трудно смотреть в глаза инженеру. Грязнов опять одержал верх. Получается, что печется о делах фабрики не управляющий, кому в первую очередь нужно заботиться об этом, а другие. С горькой иронией подумал о себе: "И я-то хотел осадить его, указать на подобающее ему место. Старый дурак…".
- У меня к вам еще просьба, - сказал Грязнов. - На фабрике работал опытный мастеровой Крутов. С ним случилась неприятная история. Человек уже и так намаялся… Контора - и, кажется, с вашего ведома - отказывается принять его на фабрику. Я прошу зачислить Крутова на старое место…
- Зачем это вам? - поморщился управляющий.
- Когда-то вы сказали, чтобы я постарался быстрее понять мастеровых, этих потомков седьмой тысячи. Иногда кажется, я начинаю понимать. Крутова уважают рабочие. Через него я стану влиять на них…
- Как бы влияние Крутова не пошло на обратное тому, чего вы добиваетесь. Сегодня мне приносили список драчунов на Ивановском лугу. Сдается, там есть фамилия Крутова.
Инженер энергично возразил:
- На этот раз вы ошиблись. Вчера он, как истинный рыцарь, сопровождал мою сестру по пути из города. Варя от него в восторге.
Упоминание о Варе разгладило морщины на дряблом лице управляющего. Почему-то решил, что именно Варя просит за Крутова. Грязнов из гордости не хочет сказать об этом.
- Пусть будет так, - согласился он. - Грешно хорошего мастерового выставлять за ворота.
5
От Забелиц к каморкам тащились розвальни, запряженные худой клячей неопределенной масти.
Неделю назад сковало, и выпал первый слабый снег, не успевший как следует покрыть землю. Сани натужно скрипели, лошадь еле переставляла ноги, с каждым шагом мотая головой. Тусклые загноившиеся глаза ее были подернуты печалью.
Сбоку саней с вожжами в покрасневших от холода руках, как на ходулях, шагал Прокопий Соловьев, поглядывал на воз и на жену, идущую сзади. Жена была недовольна, и он это видел.
На возу закутанные в тряпье сидели ребятишки мал мала меньше. Испуганными округлившимися глазенками оглядывали косые улочки рабочей слободки, высокий и длинный без конца и края забор, опоясывавший фабрику, в страхе жались друг к другу.
Проехали мимо ворот Рабочего сада, на зиму заколоченных досками крест-накрест, и свернули к корпусам. У шестого корпуса остановились. Прокопий замотал вожжи о передок саней, стараясь придать голосу бодрости, сказал:
- Приехали, Дуня… Располагайся как дома. Оно тесновато, сама видела… Опять же Федор снова поселился. Зато в тепле, не в стуже.
Евдокия тоскливо осмотрелась. Каменные неприглядные казармы. "Господи, - пришло ей на ум, - здесь и снег-то черный. От копоти, что ли?" Смахнула рукавом набежавшие слезы.
- Занюнила, - раздраженно одернул ее Прокопий. - Чай, тут тоже люди живут. Привыкнешь…
- Так я… дома жалко…
Прокопий зло дернул веревки, опутывавшие воз.
- Все уже теперь, реветь поздно. Экие хоромы оставила. Тьфу! - Обернулся к детям, спросил с участием: - Замерзли, поди?
- Не, - послышался дружный ответ.
- Слезайте, детки, и скорее в крыльцо, - ласково сказала мать. - Теперь здесь будете жить…
Ребятишки посыпались с воза. Кто в опорках, кто и просто босиком, закутанный в отцовский пиджак или старую шубейку. Зябко поеживались, со страхом вглядывались в темный подъезд.
- Леле - узел, Ванятке - кастрюлю, Петьке - одеяло, - приговаривал Прокопий, раздавая ребятам вещи с воза. Жене подал старый помятый самовар, сам ухватился за сундук с одежкой.
- А мне? - плаксиво спросил самый младший, увязанный теплым платком.
- Ахти, наказание какое! - воскликнул Прокопий. - Семена забыл. Цепляйся за мамкин подол, помогай самовар тащить.
За отцовской спиной куда смелее вступили в холодный мрачный подъезд. Из коридора тянуло душной прелью, неслись голоса. Гулко стучали опорки по цементному полу.
- Вот сюда, сюда, - суетливо направлял Прокопий.
А на улице к оставленной без присмотра лошади подошли подростки - Егор Дерин и Васька Работнов, многозначительно переглянулись.
- Пойдет?
- Не, Егор, из такого хвоста тягучей лески не выйдет.
Васька намотал на палец тонкую прядку, выдернул.
Лошадь дрогнула выпертыми ребрами, опустила голову, словно стыдясь, что ее хвост не годится даже на лески.
- Ну и брось. В базарный день на Широкой надергаем.
Из подъезда вышел Прокопий, увидел в Васькиных руках волос, прикрикнул:
- Я вам, сорванцы!..
- А, это вы, дяденька, - не испугавшись, обрадованно сказал Егорка. - Это ваш конь? Хороший!..
- Конь добрый, не жалуюсь, - поддался на лесть хозяин. - Цены ему не было, когда помоложе был.
Лошадь слушала, посматривая на хозяина печальными глазами. "Полно, мол, чего уж там выхваляться".
Подростки отошли, посмеиваясь, а Прокопий вскинул вожжи.
- Трогай, милая, темнеть начинает. Вот он, день-то как скоро ушел.
Шагал вровень с лошадью и все приговаривал:
- Сама посуди, зачем ты мне здесь. Фабричные мы теперь… Эхма!.. Это еще горе - ничто, лишь бы вдвое не было. Оно рассудить - и здесь жить можно: дождь ли, камни с неба, - а дачку подай. Сыт не будешь, оно конечно. Без своего хозяйства к тому же… Да ладно, пооглядимся, а там бог даст, свой домишко поставим… Хозяйка работать начнет, Лелька с Ваняткой подрастают. Вон сколько работников! Еще и дело свое заведем… Допустим, тогда и ты к месту была бы. А теперь кормить тебя нечем и ставить негде. Эхма!.. А к мужику веду справному, плохо у него не будет…
Накануне он продал ее вместе с упряжью и санями в деревню Творогово.
Когда Прокопий вернулся, в каморке был почти полный порядок. Федор доколачивал топчан справа у стены - общий для всех ребят. Тетка Александра и Марфуша прилаживали на окно свежие занавески. Евдокия шумно бегала на кухню - готовила угощенье - и все спрашивала:
- Чай, надоела я вам?
Ребят, чтобы не мешались, выпроводили в коридор. Они жались около Артемки, который строго приглядывался к ним.
- Водиться будем? - спросил он.
- Ага, - ответила за всех Лелька, синеглазая, с веснушками по всему лицу.
- А драться хотите? - вопрос, собственно, был задан Ваньке; Леля - девочка, Петька и Семка - клопы.
- Не, - опять ответила Лелька. - У нас только Семка дерется.
Карапуз, выставив круглый живот, серьезно смотрел на Артемку и сосал палец.
Уж и дерется, - не поверил Артем.
- Он кусается у нас.
- A-а!.. А я вот ему по зубам, чтобы не кусался.
Семка захлопал ресницами, сморщился и дал реву.
- Ладно, не буду, - успокоил его Артемка. - Гулять пошли. К фабрике проберемся за катушками, я знаю, где лежат. Самокаты сделаем.
Вся команда разом посмотрела себе под ноги.
- Не, не пойдем, - ответила Лелька. - Обувки нет.
Взглянула с завистью на Артемкины латаные-перелатанные валенки - еще Марфушка в них бегала, - сказала, плутовато блеснув синими глазами:
- Давай лучше в чугунку играть. Ты в валенцах - будешь паровоз. Встань вперед, топай и гуди.
Мальчик послушно затопал, загудел. Пошел потихоньку, набирая скорость. За ним уцепились по порядку Лелька, Ванятка, Петька и Семка.
Протопали вдоль коридора до окна. Артемка развернулся и, не сбавляя шага, потопал в другой конец. Лелька запротестовала:
- Сменить паровоз надо. Запыхался. Теперь я… Давай валенцы.
Артемка снял валенки и пристроился в хвосте за Семкой. Снова поехали. Откуда ему было знать, что задумала коварная девчонка. Перед дверью Лелька рванулась к выходу, заскакала по железной лестнице через две ступеньки. Выскочившему за ней на лестничную площадку Артемке обидно крикнула:
- Обманули дурака на четыре кулака.
Братья ее глупо ухмылялись, словно знали заранее, что она для того и затеяла игру в чугунку.