- К колхозному добру лучше, чем к своему, относиться нужно, - наставительно продолжал бригадир. - У тебя пропадет - колхоз даст. А в колхозе пропадет - и ты ничего иметь не будешь. Защищать это добро надо!..
- Я и так защищаю, - наконец отозвался Купрейчук. - Вон вчера Настка лампу отсюда в клуб занесла, так я за той лампой, как на войну, шел…
"Настка… Заведующая клубом. "Любопытная девушка…" Чем же она любопытная?.. И найду ли я что-нибудь интересное в клубе или даром прошелся?" - думал Горбатюк, засыпая. Хотел дослушать, чем закончится беседа между Купрейчуком и бригадиром, но уже не мог пошевельнуться, скованный томительной усталостью.
XII
На следующий день Яков сидел в клубе и беседовал с заведующей.
"Любопытная девушка" показалась, на первый взгляд, ничем не примечательной. Маленькая, худенькая, черненькая, она была недовольна и своей деятельностью, и людьми, с которыми работала, и, пожалуй, всем на свете. Ничто ей не нравилось, кроме одного подмосковного колхоза, куда она ездила прошлым летом на экскурсию. Этот колхоз, а особенно большой, двухэтажный Дом культуры в нем, оставил незабываемое впечатление, и Настенька, как ласково называли ее в селе, теперь сравнивала всю клубную работу с этим Домом культуры, что, конечно, не способствовало улучшению ее настроения.
Глядя на Горбатюка сердитыми глазами, словно он был виноват во всех здешних неполадках, Настенька высказывала свои претензии к председателю колхоза, к районному и областному отделам культурно-просветительных учреждений, к областному Дому народного творчества. Председатель колхоза никуда не годился, так как не хотел дать денег на новые занавески в клуб и до сих пор не сделал стеллажи для библиотеки. Работники районного и областного отделов не умеют работать, иначе они всегда положительно разрешали бы все вопросы, беспокоящие Настеньку. "Вот пианино в районе продавали - как раз бы для нашего клуба. Так вы думаете, дали денег? И в областном отделе не дали! "Вам в этом году не запланировано", - говорят. А мне что до того, запланировано или нет? Мне пианино нужно!" Областной Дом народного творчества за весь год раз только прислал инструктора. По твердому же Настиному убеждению, в ее клуб должны были наведываться еженедельно, ну, в худшем случае - раз в месяц…
- Репертуара нет, - загибая пальцы и все больше хмурясь, жаловалась она, - грима нет, декораций хороших нет… Ничего нет!
Недовольна была девушка и своей публикой.
- Как неделя, так и новую постановку подавай им. Знать не хотят того, что мы ведь не артисты, чтобы только о спектаклях думать. Да и где я им каждую неделю новую пьесу достану? Репертуара нет…
И сама она очень плохой заведующий клубом - сделала Настенька неожиданный вывод. Ничего у нее не клеится, никто ее не слушает. Она каждый раз, когда бывает в районном отделе, пишет заявление, чтоб ее уволили, а там и слышать не хотят.
"В самом деле, потешная девушка! - смотрит Яков на сердитое Настенькино лицо. - И несчастные, верно, те начальники, которым приходится иметь с ней дело!" - уже совсем весело подумал он.
- А скажите, пожалуйста, клуб ваш давно построен? - вспомнив беглый рассказ инструктора районного отдела, спрашивает Горбатюк.
- В прошлом году. А тот сгорел.
- Как это сгорел?
- Бандеры сожгли, - коротко отвечает девушка. - За пьесу.
Яков молчит, ожидая продолжения рассказа, но Настенька, видимо, решила, что сказала все. Тогда ему снова пришлось расспрашивать.
- Да как было? - с явной неохотой заговорила она. - В позапрошлом году подготовили мы пьесу Петра Козланюка. О националистах. Ну, они и проведали. Записки подбрасывали, что перебьют нас всех, если только пьесу поставим. А когда должен был состояться первый спектакль, они и подожгли клуб…
- Так и не удалось вам поставить пьесу?
- Почему же? - удивленно взглянула на Горбатюка Настенька. - Мы ее на следующий день в овине играли. Только тогда уже парни наши стерегли… Потом по другим селам с этой пьесой ездили. Весь район объездили.
Яков с уважением посмотрел на нее.
- Беда нам с этой пьесой была, - прибавила Настенька и снова умолкла.
- Какая беда?
- Андрея чуть не убили. Он вожака бандитского играл. Так когда его из ямы вытаскивали, Максим его по голове прикладом стукнул. Водой отливали потом.
Яков засмеялся. Девушка посмотрела на него и тоже слегка улыбнулась. И будто на мгновенье поднялся занавес, а из-за него выглянуло хорошее, милое лицо…
- У вас сегодня вечером будет что-нибудь? - поинтересовался Яков.
- У нас каждый вечер бывает, - в тон ему ответила Настенька. Немного подумала и уже сама прибавила: - Лекция будет, о международном положении. Директор школы прочтет. А потом - спектакль. Скоро драмкружковцы сходиться начнут.
- Ну, хорошо, Настенька, я побуду у вас на вечере, - поднялся со скамьи Горбатюк. - А вы мне еще библиотеку покажите.
- Вот и библиотекарши нам до сих пор не дали, - жаловалась Настенька, отпирая дверь в библиотеку. - Сама книги выдаю. Раньше еще ничего было, а теперь - ведь все читают! Тому то дай, тому это, да еще и объясни, почему так написано. А у меня что, сто голов на плечах? Посадить бы сюда тех начальников - узнали б они, как клуб без библиотекаря планировать!..
В библиотеке было так же чисто, как и в клубном зале. Небольшую комнату перегораживал невысокий барьер. По одну сторону его стояли шкафы с книгами, а по другую - квадратные столики с газетами и журналами. На стенах висели портреты писателей и два небольших, написанных на вырванной из ученических тетрадей бумаге, лозунга.
- Книг нам тоже мало присылают. "Поднятую целину" один экземпляр только прислали, зачитали уже до дыр…
- Мы обо всем напишем, - утешил ее Яков. - Дадим статью за вашей подписью.
- Давайте, - согласилась Настенька. - Только вы их там побольше поругайте… Ох, и не любят же они критики! Один раз совсем не хотели мне слово дать. Так я с места говорить начала, должны были уступить… Теперь, хоть и не собираюсь выступать, все равно слово дают, - улыбнулась она.
Вскоре из зала донесся шум и топот многих ног. Настенька сразу же поднялась и, попросив у Горбатюка извинения, вышла, прикрыв за собою дверь. За дверью послышались голоса, потом все стихло - видно, драмкружковцы узнали, кто сидит в библиотеке.
* * *
В ярко освещенное помещение клуба набилось полно людей. Взрослые и детвора, которая контрабандой пробралась в зал и теперь разместилась на полу возле сцены, молодежь и пожилые люди - все нетерпеливо посматривали на сцену, где что-то гремело, стучало и раздавались сердитые, взволнованные возгласы.
Яков уже видел пьесу несколько раз в исполнении лучших артистов Украины, но ему очень хотелось посмотреть ее сейчас. И не только потому, что он любил эту пьесу, не потому, что ожидал от кружковцев какой-то особенной игры, а потому, что в этом спектакле должны были играть Настенька и все эти парни и девушки, с которыми он успел познакомиться, находясь за кулисами во время доклада.
Наконец на сцене все стихло. Раздвинулся занавес, вышла Настенька и объявила, что сейчас будет представлена пьеса Александра Корнейчука "В степях Украины". Радостный гул прокатился по залу. Девушку проводили аплодисментами. Особенно усердно аплодировали ей самые младшие зрители, одетые в отцовские пиджаки и картузы, каждый раз сползавшие им на нос.
За кулисами ударили в большой артиллерийский патрон, заменявший здесь гонг, и спектакль начался.
Уже после первых реплик Якову пришлось пожалеть, что он сел впереди. Драмкружковцы, выходя на сцену, сразу же замечали его, и он гипнотизировал их своим присутствием, как удав. Слова пьесы они произносили, глядя прямо на Горбатюка, словно обращались непосредственно к нему.
- Гражданин, ваша фамилия? - строго спросил у Якова старший милиционер Редька - высокий широкоплечий парень, которому для большей солидности прицепили усы. Усы эти то и дело отклеивались, и парень, поворачиваясь спиной к зрителям, изо всех сил прижимал их к верхней губе.
- Да ты что, угорел, очумел, спятил? - набросился на Горбатюка Чеснок. - Разве ты не знаешь, кто я такой?
- Параска, выноси-ка мой пиджак, - приказал Якову Галушка, сидевший у себя во дворе с обвязанной полотенцем головой.
- Чтоб у тебя на пупе чирей выскочил! - пожелала Горбатюку Параска в ответ на реплику жены Чеснока.
Якову было смешно и неловко. В добавление ко всему зрители, сидевшие рядом, с каждой такой репликой, как по команде, поворачивали головы и смотрели на него.
Только Настенька, выступавшая в роли Катерины, Галиной подруги, не обратила на Якова никакого внимания. Она сердито проговорила слова своей роли, но именно потому, что Катерина по ходу спектакля должна была быть сердитой, решительной девушкой, игра ее произвела большое впечатление.
В антракте Яков не пошел за кулисы, а вышел с директором школы на улицу покурить. Возле клуба, в ярких полосах света, лившегося из окон, стояли подводы; выпряженные кони спокойно хрустели сеном.
- Это - из соседних сел. На каждый спектакль приезжают, - с гордостью объяснил директор. И тут же прибавил: - Мы, конечно, не областной театр, даже не районный. "Ромео и Джульетту" не потянем, но в меру скромных сил кое-что делаем.
- Вы тоже играете? - полюбопытствовал Горбатюк.
- Да… понемножку, - замялся директор. - Знаете, народу маловато, а Настеньке каждую неделю давай новую постановку. Всех учителей моих замучила. Даже детей привлекла…
Дети! Яков не мог спокойно слышать это слово, видеть детей, особенно девочек. Светлоголовые и черноволосые, совсем маленькие или немного постарше, они одинаково напоминали ему дочек, и сердце у него начинало тоскливо щемить. Вот и сейчас звучит в ушах Галочкин голосок, перед глазами возникает нахмуренное Олино личико…
А директор продолжает рассказывать, и Яков заставляет себя сосредоточиться, чтобы понять его.
Во время второго действия Горбатюк сидел уже позади, и драмкружковцы, поискав его глазами, начали играть так, как играли всегда.
Яков с нетерпением ожидал выхода Настеньки. Она все больше нравилась ему: он уже не мог смотреть на нее без теплой улыбки.
Настенька снова вышла на сцену - так естественно, как входила в клуб или в собственный дом. Видно было, что она очень легко и свободно чувствует себя в роли Катерины. И то, что она делала на сцене, даже нельзя было назвать игрой. Вероятно, Корнейчук, создавая этот образ, видел перед собой такую же решительную, смелую и немного сердитую, как она, девушку. И Настеньке совсем не нужно было играть Катерину, а нужно было быть самой собой, говорить и действовать так, как говорила и действовала бы она, попав в подобную ситуацию.
Вот Настенька - Катерина встретилась с Галей - красивой белокурой девушкой. Галя рассказывает, что отец хочет выдать ее за проходимца Долгоносика.
- Мне так хочется избить тебя! - говорит ей Настенька, и таким искренним гневом пылает ее лицо, что у зрителей захватывает дыхание. - Ух, аж рука чешется… И как я могла дружить с тобой, с этаким мешком слез!.. Да перестань, а то от слез твоих у меня уж юбка мокрая!.. - топнула она ногой.
Затем она выпускает из своих рук руки подруги, подходит к рампе. Для нее уже не существует Гали, она - одна, наедине со своим сердцем, со своими самыми сокровенными мыслями.
- Разве это любовь? - презрительно спрашивает Настенька. - Это холодец, кисель. Настоящая любовь, девушка, это пламя, это такой огонь в душе, что в нем выгорает все… Влюбленные не плачут… Вспомни итальянскую девушку Джульетту, - она любила так, словно любовь девушек всего мира слилась в ее сердце… - взволнованно прижала она руку к своему сердцу. Но вот ее глаза подернулись грустью, и она, понизив голос, продолжала: - И ей не повезло, тоже из-за глупых родителей погиб ее милый, а потом и она себя убила, а перед смертью, вспомни, что сказала:
В руке любимого зажата склянка…
Яд, вижу я, причина ранней смерти.
Ох, скряга! Выпил все и не оставил капли,
Чтоб мне помочь. Я губы поцелую,
Быть может, яд еще на них остался,
Чтоб перед смертью подкрепить меня.
- Но яда не было, - с сожалением продолжала Настенька, - и она ударила себя кинжалом в сердце. А ты плачешь… Если у тебя вырвали слово, которое не шло от сердца, то бесчестны Филимон и твои родители. Встань! - крикнула она Гале, и несколько зрителей вскочили на ноги. - Встань, иди сейчас и при нас скажи этому Филимону, плюнь ему в глаза, ударь его по лицу за любовь свою, за любовь итальянской девушки…
* * *
- Настенька, вы сегодня замечательно играли!
Яков с Настенькой стоят у сцены и смотрят на танцующие пары.
Уже давно окончился спектакль, уже гости, поблагодарив артистов, разъехались, а молодежь не покидает клуба. Скамьи сдвинули к стенам, оставили только стул для гармониста, и неутомимые пары кружатся по залу, а раскрасневшиеся девушки, не занятые в очередном танце, обмахиваются платочками, перешептываются, смеются и нетерпеливо посматривают на парней.
Когда же парни подходят к ним, они сразу становятся серьезнее и словно нехотя кладут руки на их плечи.
Настенька не танцует. Она, видимо, считает, что потеряет в глазах "товарища корреспондента" весь свой авторитет, если поддастся общему настроению. Лицо ее, возбужденное и раскрасневшееся во время игры, снова стало замкнутым и сердитым, и даже большие сияющие глаза, которыми встретила она Горбатюка после спектакля, сузились и потеряли свой радостный блеск. Якову снова кажется, что Настенька сердится на него, на танцующую молодежь, даже на гармониста, который то и дело наклонял голову над гармонью, словно прислушиваясь к ней.
- Вы танцуете, Настенька? - спросил Горбатюк. Гармонист как раз заиграл вальс - единственный танец, в котором он чувствовал себя более или менее уверенно.
Та молча кивнула головой.
- Давайте потанцуем.
Она недоверчиво взглянула на него, потом, поняв, что Яков не шутит, стала еще более серьезной и положила руку ему на плечо.
Настенька танцевала легко, грациозно, чуть откинувшись гибким станом на ладонь Якова. Лицо ее покрылось нежным румянцем, глаза снова стали большими, и она смотрела чуть в сторону, через его плечо, приоткрыв розовые с едва заметным влажным отблеском губы. Яков невольно залюбовался ею. И чем дольше танцевал он, тем больше нравилась ему Настенька.
Потом он снова стоял у сцены рядом с Настенькой. С непривычки немного кружилась голова, учащенно билось сердце.
Лишь несколько успокоившись, он взглянул на девушку. Она стояла, так же полуоткрыв уста, и большими глубокими глазами смотрела вдаль. Какая-то мысль овладела ею, озарила ее необычайно похорошевшее лицо.
- Духовой оркестр бы нам… - тихо сказала Настенька и посмотрела на Горбатюка так, что он полжизни отдал бы, чтоб удовлетворить ее желание.
Такой и осталась она в его памяти: озаренная мечтой, светившейся во всем ее облике.
* * *
Горбатюк ночевал у Настеньки. Ему постелили в большой парадной комнате с недавно вымытым полом, по которому хотелось пройти босыми ногами. Яков с опаской поглядывал на широкую деревянную кровать с горой перин, и ему казалось: только ляжешь - обязательно провалишься на дно.
За дверью, в той комнате, где должны были спать Настенька и ее родители, все еще разговаривали приглушенными голосами, слышно было, как лилась вода и гремели горшками. Что-то сказала мать, Настенька ответила, и потом голоса затихли.
Яков сел у окна, раскрыл его и стал жадно вдыхать свежий ночной воздух.
Небо было чистое, усеянное звездами. Ярко светила большая полная луна, заливая притихшую землю неверным светом, скрадывавшим очертания предметов и наполнявшим сад у хаты мягкими тенями. И хотя совсем не было ветра, тени словно шевелились, то увеличивались, то сокращались - сад жил скрытой ночной жизнью.
Тихо стукнули двери, зашелестели осторожные шаги - во двор вышла Настенька. Ступая босыми ногами по густой траве, как по зеленому ковру, она прошла до самого плетня, остановилась, замерла…
Затаив дыхание, Горбатюк смотрел на легкую, словно сотканную из лунного света фигуру девушки, на ее черноволосую головку, на маленькие босые ноги, тускло белевшие в темноте. Он молчал, боясь испугать девушку, которая мечтательно смотрела куда-то перед собой, и чувствовал, что способен сейчас на любую глупость.
А Настенька, вдруг покачнувшись, оторвалась от плетня, закинула руки за голову и засмеялась тихим радостным смехом. И смех этот, казалось, чудесно слился и с садом, и с живыми тенями в нем, и с лунным сиянием.
Горбатюк долго еще потом сидел у окна и смотрел туда, где недавно стояла Настенька…
XIII
Яков вернулся из командировки, чувствуя себя душевно обогащенным. Он долго беседовал с редактором, рассказывая о своих наблюдениях и встречах, и Петр Васильевич освободил его на три дня от работы в редакции, чтобы он мог спокойно писать.
- Только садитесь сразу же, пока не остыли, - сказал редактор.
Нет, он не мог остыть. Он переживал ту необычайную творческую взволнованность, при которой забывают обо всем, кроме будущей работы.
Придя вечером домой, он сразу же отправил Леню гулять, но когда зажег настольную лампу и сел к столу, положив перед собой лист чистой бумаги, внезапная тревога овладела им. Яков не решался обмакнуть перо в чернила, прикоснуться им к бумаге, боялся, что первая фраза получится неудачной и испортит ему настроение, а поэтому, прежде чем написать, десятки раз представлял ее в своем воображении, перечеркивал и снова создавал, пока не нашел нужный ему вариант. И уже не мог остановить мыслей, обгонявших одна другую. Люди, с которыми он встречался, с которыми разговаривал и которых просто видел, как живые, стояли перед ним: если и нужно было заглядывать в блокнот, то только для того, чтобы не перепутать чью-нибудь фамилию или название села.
Он работал до поздней ночи, но совсем не устал. Голова была удивительно ясной, настроение - приподнятое.
Пришел Леня и заставил Горбатюка оторваться от работы. Сказав ему, чтоб он ложился спать, Яков вышел на улицу: хотелось немного подышать воздухом.
Он решил очерк закончить сегодня же, хотя бы для этого и пришлось просидеть до утра, - боялся, чтобы не исчезло творческое вдохновение, чтобы какая-нибудь мелочь не помешала ему, ибо впереди было самое интересное - Настенька.
Яков снова видит перед собой Настеньку: то такой, какой она была в танце, то стоящей у плетня и как бы сотканной из лунного света. Видит ее полуоткрытый нежный рот и большие голубые глаза, слышит ее радостный тихий смех. Его огорчает мысль, что он, возможно, больше уже не встретит эту девушку, что она уже, наверно, забыла о нем…
Вспоминает, как на следующий день после спектакля снова сидел в библиотеке, а Настенька вышла в зал поговорить с какой-то подружкой, забежавшей не столько по делу, сколько из-за непреодолимого девичьего любопытства. Дверь была закрыта неплотно, и Яков, хотел он этого или нет, слышал обрывки их разговора.