- Я с тобой не перезваниваюсь! Это ты мне звонишь!
Машин бывший муж, искусствовед Сорокин, живет во Франции. Он свободно ездил за границу еще во времена СССР, и про него говорили, что он разведчик и полковник КГБ.
Наш сосед Василий Левко тоже служил в этом учреждении. Но он боролся с врагом на внутреннем фронте. В этом качестве он и вернулся в Шишкин Лес в двадцать втором году
4
В автомобиле едут четверо строгих, одетых в черную кожу чекистов. Командир их Василий Левко - атлетического сложения усатый красавец - смотрит по сторонам, узнавая не виденные с детства места.
Переживший революцию Шишкин Лес еще больше поредел. За деревьями проглядывают заросшие сорняками поля и сожженные дома. Беспризорные роются на пепелище, ищут чем поживиться. У обочины пыльной дороги нищий старик отдает честь проезжающему автомобилю. Нищая девка, обернувшись к автомобилю задом, задирает юбку.
Седой, исхудавший как скелет Семен Левко лежит в кровати и непрерывно шевелит губами, мысленно продолжая очередной свой монолог. Чернов сидит рядом на стуле. На коленях у него тарелка каши. Он пытается кормить больного Левко с ложки.
- Ешь, братец, - уговаривает Чернов, - ты же умрешь с голоду.
В том году появилась последняя возможность уехать за границу. Многие уезжали, но старик Чернов ехать твердо отказался, и Полонский с Варей остались. Прислуги в доме не было, остался один Семен Левко. Он сильно сдал и физически, и умственно, заговаривался и служить не мог. Наоборот, приходилось ухаживать за ним.
- Господин присяжный поверенный, - бормочет скороговоркой Семен, - я категорически отказываюсь принимать пищу, пока мои требования не будут удовлетворены. Поскольку эти мои требования...
- Какие требования? - терпеливо вопрошает Чернов.
- При дележе земли в Шишкином Лесу было допущено вопиющее нарушение, - бормочет в бреду Левко. - Землемер за взятку прирезал господину Чернову две сажени законно принадлежащей мне земли, и посему...
- Что ты несешь? Я же тебе эту землю подарил.
- ...переговоры с ответчиком вести отказываюсь, - не слышит его Левко, - и требую, господин присяжный поверенный, вашего присутствия и участия также нотариуса, чтоб разрешить законным путем тяжбу, которая...
- Съешь хоть что-нибудь, - говорит Чернов.
- ...по сроку давности не может быть отклонена судом, - бредит Левко, - поскольку Земельный кодекс...
Чернову удается сунуть ему в рот ложку, но, проглотив кашу, Семен продолжает свой монолог.
- ...В моей петиции, господин присяжный поверенный, вы должны особо подчеркнуть...
- Ешь, милый, ешь...
На месте сада теперь картофельные грядки. Варя окучивает картошку.
На веранде Полонский работает у мольберта. Дашенька, их дочь, разучивает гаммы на скрипке. Ей, моей будущей маме, исполнилось в двадцать втором году десять лет.
Во двор въезжает автомобиль чекистов.
Дашенька бросает скрипку и спешит им навстречу. Варя и Полонский переглядываются и идут за ней. Из автомобиля выпрыгивает Василий Левко.
- А вот и я, граждане художники! Разрешите представиться. Особо уполномоченный ВЧК Левко Василий.
- Вася? - всплескивает руками Варя. - Боже мой, Вася приехал! Никогда бы не узнала! Совсем взрослый мужчина! Миша, смотри, это же наш Вася...
- Да, да. Здравствуйте, Вася.
Бунтарь Полонский за последние годы как-то с виду уменьшился, сник. Главное чувство его - страх.
- Вася, ко как же так? - говорит Варя, по природе своей лишенная чувства страха. - Семен так страдал, так искал тебя. Потом он решил, что ты
- А я живой; - оглядывается Левко. - Возвращение блудного сына. Отец жив?
- Жив, но он очень стар и болен. Он живет теперь не в вашем доме, а опять с нами, - осторожно сообщает Полонский.
- Заездили старика? - подытоживает Левко. - Ясненько. А вы, значица, обретаетесь все еще тут? Я думал, что вы давно в Берлине или Париже. А вы тут окопались.
- Мы, Вася, тут не "окопались", - говорит Варя, - мы тут живем. Это наш дом.
- Был ваш, гражданка, - говорит Левко. - Теперь дом принадлежит республике. А господин офицер, что, тоже здесь?
- Какой офицер, Вася?
- Ваш папаша, господин офицер Чернов.
- Почему он офицер?
- А потому, что он есть белый офицер. Что, разве не так?
- Ну да, конечно, - вспоминает Варя. - Господи, мы просто об этом забыли. Ты прав. Отец был когда-то офицером.
- Что значит "был когда-то"? Он в отставку не подавал. Он офицер и есть. И, как бывший офицер, подлежит регистрации. А он не зарегистрировался. А вам известно, что революционный закон предусматривает офицерам за уклонение?
- Вася, ну что ты! - пытается урезонить его Варя. - Это же все-таки композитор Чернов, его весь мир знает.
- Прошу мне не тыкать, гражданка. Я вам не Вася, а гражданин особо уполномоченный. Где мой отец?
- Наверху.
Василий проходит мимо Вари и Полонского в дом. Двое молодых чекистов топают за ним. Варя и Полонский идут следом. Оставшийся у крыльца пожилой чекист выглядит менее наглым. Он даже улыбается. Смотрит на Дашеньку дружески и делает ей пальцами "козу". Она смотрит на него с недоумением, берет скрипку и продолжает играть свои гаммы.
Василий Левко стоит у кровати больного, с трудом узнавая Семена в иссохшем, тяжело дышащем старике.
- .. .Господин присяжный поверенный, - бредит Семен, - я требовал присутствия не только вас, но и нотариуса. Подчеркиваю, и нотариуса. Ибо по Земельному кодексу Российской империи петиция по пересмотру межи...
- Он уже сутки так бредит, - говорит Василию Варя. - Семен, смотрите, это же ваш сын Вася вернулся. Это Вася!
- .. .поскольку вы, господин присяжный поверенный, можете только составить петицию, - заплетающимся языком продолжает Семен. - Но для заверения оной петиции по закону требуется присутствие нотариуса. Посему, господин присяжный поверенный...
- Это не присяжный поверенный, - говорит Чернов. - Это твой сын Василий. Видишь, он теперь красный комиссар.
Поток бреда обрывается. Старик всматривается в склонившееся над ним незнакомое усатое лицо и вдруг узнает его.
- Вася...
- Батя...
- Вася...
- Батя, я не умер. - Тон Василия меняется, становится тихим, заискивающим. - Я, батя, мог умереть, но я живой.
- Вася, Вася... - повторяет старик Левко.
- Я хотел к тебе человеком вернуться, батя... - говорит чекист Левко, и по щекам его уже катятся слезы. - Чтоб ты меня уважал... Прости меня, батя...
Он опускается у кровати на колени, касается лбом руки Семена и вдруг полностью теряет контроль над собой и начинает содрогаться в беззвучных рыданиях.
- Прости меня, батя...
Стоящие в дверях чекисты смущенно отворачиваются.
- Батя, я не хотел! - всхлипывает Василий. - Христом-богом клянусь! Я не хотел!..
Рыдает.
- Варя, дай ему скорей водки, - говорит Варе Чернов. - Ну принеси же. Моей рябиновой.
Варя убегает.
- Я вернулся, батя, - выговаривает Василий в паузах между рыданиями. - А раньше зачем мне вертаться было, если бы ты все равно не простил? А теперь простить, потому как я теперь человек. Я, батя, стал большой человек. Вот, смотри, у меня именной наган... - Он достает из кобуры и показывает Семену наган. - Его, батя, понимаешь, вручают не всем... Его надо было заслужить... Я его заслужил...
- Васенька, на, выпей. - Варя подает ему стакан с красной водкой.
Василий залпом пьет, вытирает рукавом рот и затихает. Встает на ноги.
- Вася... - шепчет Семен.
- Я здесь, я с тобой, батя. И эти суки теперь ответят нам за все.
- Вася...
- Дом освободить, - оборачивается Василий к своим подчиненным. - Офицера в машину.
Полонский от ужаса онемел, но Варя решается возражать:
- Молодой человек, - говорит она, - вы сейчас нервничаете и можете наделать ошибок. Я думаю, вам в таком состоянии лучше ничего не предпринимать.
- Что?! Молчать, белая сволочь!
А Дашенька внизу продолжает играть свои гаммы. Оставшийся с нею пожилой чекист вошел на веранду, приблизился к мольберту с работой Полонского и разглядывает путаницу геометрических фигур и линий абстрактной композиции.
Чекист морщится от отвращения, но тут вдруг замечает на столе рядом с мольбертом другой рисунок. Это карандашный, очень похожий набросок Ленина. А рядом еще один портрет Ленина. И еще один. И еще.
- Это что ж тут такое?! - шепчет в недоумении чекист, уставившись на изображения любимого вождя.
- А вы не знаете? - откликается Дашенька. - Это называется этюды.
- Не понял...
- Это папины этюды с натуры, - разъясняет Дашенька.
- С натуры?..
- Ну да. С натуры - это когда папа на кого-то смотрит и делает набросочки. А потом уже пишет портрет.
- С натуры... - повторяет чекист, выскакивает в дверь веранды и кричит: - Товарищ Левко! Эй, товарищ Левко! Даешь отбой!
И Чернова не арестовали, и дом у нас не отобрали, потому что в творчестве Полонского в двадцать втором году уже наступил период увлечения реализмом, и Луначарский пригласил его в Кремль рисовать вождя мирового пролетариата.
Боявшийся всего на свете Полонский никаких дневников не вел, но о своих встречах с Лениным шепотом, с оттенком гордости, рассказывал маме. А она, много позже, рассказывала нам с Максом. А я, уже не шепотом, рассказывал Коте. А Котя когда-нибудь расскажет Петьке. Вот об этом я все время и думаю - где кончается одно и начинается другое, понять совершенно невозможно.
Полонский стоит у книжных полок в кабинете Ленина с планшетом и карандашом в руках. Ленин, сидящий за письменным столом, отрывается от работы, встает, с кошачьей грацией потягивается, подходит к Полонскому и, обняв его за талию, заглядывает в планшет.
- Я у вас, товарищ Полонский, всегда похож на какого-то доброго кота. Вы уверены, что шутить не будут?
- Не будут, Владимир Ильич, - тихо говорит Полонский.
- Но до чего ж похож! - смотрит на рисунок Ленин. - Знаете, я раньше ни черта не понимал в вашей живописи. Все вокруг твердят: Полонский - великий художник, а я ни бельмеса не понимаю. Сплошной ребус. А теперь у вас изображено все очень понятно и похоже. Потому что вы, батенька, теперь с нами, и это пошло на пользу вашему таланту. Вы согласны?
- Да, Владимир Ильич.
- А почему же все другие против нас? - Ленин убирает руку с талии моего деда и начинает расхаживать по кабинету. - Вот только что у меня здесь был Герберт Уэллс. Завидую английской королеве. Какая у нее славная интеллигенция! Уэллс - крупнейший писатель и работает на их разведку. У них интеллигенция укрепляет государство. И это прекрасно. А наши вечно в оппозиции! Мы открываем больницы и школы - а они в оппозиции! Мы проводим в деревни электричество - а они в оппозиции!.. Мы при всей нашей нищете стараемся ученых, художников и писателей подкормить - а они в оппозиции! И они не только против большевиков. Они всегда были против! Против царя, против Керенского, против Колчака, против Врангеля! Кто ни возьмется управлять Россией - они против! А теперь скажите мне, батенька, кто придумал террор? Большевики? Нет, батенька, не они! Террор - изобретение русской интеллигенции! Россия - единственная страна в мире, где интеллигенция - не мозг нации, а говно! Вы со мной согласны?
- Да, Владимир Ильич, я говно.
- Вы и я - исключение, - подмигивает Ленин Полонскому и весело смеется.
Полонский рассказывал Варе, что Ленин был очень умный человек, но болтлив, как Семен Левко. Сам Полонский был немногословен. Мой Котя унаследовал от него это качество.
5
В ванной на втором этаже опустевшего дома в Шишкином Лесу Котя сбривает бороду. Из окна его комнаты видно, как в окне дома Левко Зина крутится перед зеркалом. На ней открытое белое бальное платье.
Во двор Левко въезжает "мерседес". Павел проходит в дом. За ним охранник несет свертки с покупками.
Зина уже на первом этаже. Она включила музыку, и Котя слышит доносящиеся из дома Левко звуки вальса. Зина кружится по комнате, приседает в глубоком реверансе навстречу вошедшему Павлу.
Котя продолжает бриться. По мере исчезновения бороды лицо его становится нежным и детским.
Павел говорит что-то Зине, размахивая руками, она нетерпеливо топает ногой. Он крутит пальцем у виска, она настаивает. Он смеется и начинает с ней танцевать.
Глядя, как они кружатся в вальсе, Котя заканчивает бриться, обтирает одеколоном неузнаваемое свое лицо, берет с подоконника флакон с кремом для бритья и выходит.
Мебель из столовой уже вывезена. Десятилитровую бутыль с рябиновой Котя находит в стенном шкафу. Она спрятана за кипой белья. Котя отпивает из горлышка.
Он сидит перед зеркалом в своей комнате на втором этаже. У него подведены глаза, и теперь он намазывает черной помадой губы. Звуки вальса из дома Левко прекращаются.
Внимательно изучив свое накрашенное лицо, Котя стирает краску с губ, берет флакон с кремом для бритья, втыкает в дно его штекер шнура, а другой конец шнура подсоединяет к ноутбуку. Во флаконе у Коти спрятана миниатюрная видеокамера.
На экране ноутбука появляется расплывчатая видеозапись танцующих Павла и Зины. Недовольный качеством изображения, Котя выключает ноутбук, развинчивает флакон, достает из него камеру, берет со стола буклет с инструкцией и углубляется в его изучение. Погруженный в это занятие, он даже не услышал, как хлопнула входная дверь.
- Котя! Ты здесь? - кричит внизу Таня.
Пока она взбегает по лестнице, он успевает спрятать камеру и буклет в стол.
Таня входит и видит его бритое и накрашенное лицо. Ахает.
- Котя! Зачем ты это сделал?
- Надо что-то иногда менять.
- Почему ты здесь ночуешь один? Что случилось?
- А по-твоему, ничего не случилось?
- Я понимаю, я все понимаю. Папа умер. И вообще. .. Но надо не брить бороду, а что-то делать всерьез! Слышишь? Надо же что-то делать? Нам надо взять Петьку и уехать. Вообще уехать. У нас есть загранпаспорта. Давай уедем куда-нибудь на Кипр, на Средиземное море, прямо сейчас, сразу! Давай, а? Увезем Петьку, и нас никто никогда не найдет.
- На какие деньги мы уедем? На то, что дал мне Павел? - спрашивает Котя.
- Нет, конечно. Мы займем. Мы у Антона займем. Мы что-нибудь придумаем. Но здесь нельзя оставаться.
- А дед?
- Он справится без нас.
- Уезжай, - говорит Котя.
- Что значит "уезжай"?! А ты?
- У меня тут дела.
- Какие у тебя могут быть дела?
Бедный Котя. Так она о нем думает. Какие у Коти могут быть дела?
Мой папа не умеет готовить. Он ухитрился прожить восемьдесят пять лет, ни разу не приготовив себе еды. Раньше всегда готовила мама или прислуга. Теперь ему готовит Нина, или еще кто-нибудь из наших приносит ему поесть. Сейчас он сидит на кухне, в своей городской квартире и ест принесенный Машей суп. Маша сидит рядом и смотрит на него.
- Все-таки вы, евреи, очень странные л-л-лю-ди, - изрекает Степа.
- С чего это ты?
- Я вдруг сейчас вспомнил твоего п-п-папу Эрика, - объясняет Степа. - Как в восемьдесят втором году, когда Макс остался в Англии, Эрик встречался там с ним и потом совершенно ничего нам с Дашенькой об этом не сказал. Мы с Дашенькой при нем все время говорили о Максе, а Эрик ничего не сказал.
- Почему ты вдруг про это вспомнил?
- Потому что твой папа Эрик и твой муж Сорокин были очень д-д-дружны.
- Но папа Эрик не работал в органах.
- Сорокин тоже говорит, что не работает, но мне все-таки кажется...
- Я не хочу говорить о Сорокине.
- Я понимаю, деточка. Я все понимаю. Вы с ним в разводе. Но он такой милый парень. Вот я и подумал: у нас этот аукцион, а Сорокин как раз служит у Кристи...
Степа умолкает и жует губами, виновато глядя на Машу.
И тут до Маши наконец доходит, что произошло.
- Это ты его вызвал?!
- Да, деточка, прости меня. Я позвонил ему в Париж. Сказал ему, что он нам нужен, и, представляешь, он моментально п-п-прилетел.
Часть третья
1
Раннее утро. Мокрая после дождя проселочная дорога идет вдоль опушки леса. Обгорелая трава на опушке рядом с местом, где упал мой самолет, уже зазеленела, и ветер нанес осенней листвы, так что и не видно почти ничего.
Степина машина останавливается у опушки, из машины выпрыгивает и тут же, поскользнувшись, падает в грязь Петька. За ним выходят Таня и Нина.
- Ну вот! Ну начинается! - кричит Таня, поднимая и отряхивая Петьку. - Не отходи от меня ни на шаг, слышишь? Степа, ну выходите же скорее! Это же природа! Дышите воздухом! Это же вам полезно!
- Нет, нет, я тут п-п-посижу, - откликается из машины Степа.
Нина выгружает из багажника корзины. Степа остается за рулем и поглядывает на лес без всякого энтузиазма.
Папе восемьдесят пять лет, но природа и собственное здоровье его как-то не волнуют. Он никогда не занимался физкультурой, никогда не болел и за шестьдесят лет жизни в Шишкином Лесу за грибами отправился сегодня впервые.
С одной стороны дороги - лес, с другой - поле с обгорелой местами травой. Тишина. Слышны только визг Петьки и карканье кружащих над полем черных птиц. За Степиной останавливается еще одна машина. Из нее выходят Маша с Сорокиным. Сорокин подходит к Степе. Целуются через открытое окошко.
- Левушка, я так рад, что ты с нами, - говорит Степа. - Вот и опять мы все вместе. Всей семьей. Это важно, что мы сейчас вместе.
- Это здесь случилось? - спрашивает, оглядываясь, Сорокин.
- Вон там дальше, в поле, но обломки долетали сюда, видишь, тут тоже горело. А там, в поле, если ты пойдешь, там сразу увидишь. Там его п-п-поклон-ницы крест поставили. Сейчас рано, а потом соберется целая толпа истеричек. Я с тобой не п-п-пой-ду. Они меня в лицо знают, начнется галдеж, а ты сходи туда, обязательно сходи.
- Для этого вы и выбрали это место грибы собирать? Вы заранее решили меня туда отправить?
- Нет, клянусь, нет, - врет Степа. - Просто раз уж ты сюда приехал, сходи, посмотри, надо же разобраться, что там случилось, ну, ты понимаешь. - И добавляет, целуясь с Машей: - И ты с ним, деточка, сходи. Вот вы вдвоем туда и сходите.
- Я не хочу с ним вдвоем никуда ходить, - говорит Маша.
- Ну, я тебя прошу. Это чтоб выглядело естественнее. Ну как он один туда пойдет? Туда же в основном приходят женщины.
- Степа, я не эксперт по авиакатастрофам, - говорит Сорокин.
- Но у тебя, деточка, есть контакты с такими экспертами.
- Нет у меня таких контактов. И никогда не было. Я им был нужен только как искусствовед.
- Я знаю, Лева, я знаю. Как искусствовед. Но ведь у вас в органах есть специалисты, к-к-кото-рые могут как-то определить, была ли п-п-подло-жена взрывчатка.
- Где я возьму этих специалистов?
- Лева, деточка, ты сделай это ради меня.
- Сделать что?
- Ну, возьми там какие-нибудь п-п-пробы с места происшествия. Чтоб их кто-нибудь из ваших посмотрел.
- Какие пробы? Кто их будет смотреть?
- А ты найди, кто посмотрит. Ну, раз уж ты из Парижа прилетел нам помочь, так помоги.
- Вы просили меня приехать, чтобы подготовить аукцион.