Разом приутихли бабы. Да и мужики задумались. Нужда в помощниках была явная. Не справляются сами, рук на все не хватает. Если для одного брюха добывать, можно и без помощников. Так ведь еще мир-лавке долг возвращать. Мучки, сахару, соли, табачку и всякой всячины по горсточке взяли, и набралось. Ну, и другое, на всякое новое обзаведение: снасть, порох-дробь, соль, табак, винку, сарафаны-платки - без лишнего, самое необходимое беря в расчет, - надо припасти. Помощнику долю отвалить придется, это уж как водится, задарма никто стараться не станет.
Разговор об этом случался и прежде, да мужчины не приходили к согласию. Гажа-Эль и Мишка Караванщик противились, но и они чувствовали: придется отступить. Невмочь разрываться между ловом и стогометанием, а бабам одним зародов не скласть. И без баб неводить несподручно.
В ближних сорах, затопленных пойменных низинах, где сейчас рыбачили, ловили ставными сетями. Каждый по отдельности, на облюбованном месте. Однако вода в сорах, куда рыба зашла для нагула и икрометания, пошла на убыль. На реку придется переходить, значит, и работника брать…
Хоть и выгоден лов в сорах, но если бы от одного Гриша зависело, не стал бы он ждать, когда вода вовсе убудет. На сорах этих раздор между мужиками пошел. Не мог Гриш с ними сладить.
Ловля рыбы ставными сетями требует умения и сноровки, особенно при большом ветре. То волны закрутят сеть, то забьют ячеи травой и всяким мусором. Где уж тут рыбу поймать! Выбор уловистого места, хитрость и смекалка в расстановке сетей - все от рыбака зависит. Оттого и улов неодинаковый: один за поездку добывает пуд или два, а другой - лишь на уху.
Больше всех привозил рыбы Гажа-Эль. Неплохо добывали Варов-Гриш и Мишка Караванщик. Не везло Сеньке Германцу. В первый раза, когда он добыл несколько рыбешек, пошутили над его незадачей. Он, по обыкновению, поморгал ресницами. В другой раз один Эль позабавился, остальные промолчали. На ночь Гриш уступил Сеньке свое уловистое место. Сам приехал с рыбой, Сенька - с пустыми руками. Мишка только головой недовольно помотал. Но несколько дней спустя он не выдержал, напрямик выложил:
- Так дело не годится! Поди, дрыхнет в калданке, а мы отдувайся! Шесть ртов - шутка в деле! Ничего себе, порядочек!
- Якуня-макуня! - почесал в затылке и Эль.
Сенька вдруг озлился, из себя вышел, никогда его таким не видели.
- Дрыхну - ты видел? Не меньше вашего умаялся! Не везет мне…
- Не везет… У тебя одно везение - на жратву, - не унимался Мишка, подбадриваемый смешком Гажа-Эля.
Наверное, Сенька хотел еще что-то сказать, но то ли пыл у него прошел, то ли почувствовал, что крыть нечем, - лишь беззвучно пошевелил губами и поплелся в избу.
Тут не стерпел Гриш. Поругать Сеньку надо, этого он не отрицает. Без счастья и в лес по грибы не ходи, а умелый их и у моря сыщет. Пускай старается. Но и считать каждый кусок да глядеть за каждым шагом - не по дружбе. Коль сошлись в парму, так имейте сочувствие и уважение к товарищу.
На это Мишка ответил коротко:
- Счет дружбы не портит!
- Какой счет! - не соглашался Гриш. - Иной и портит, дружбу ломает.
Хотелось ему еще сказать: "Дележа хочешь по улову? Не выйдет!" - да удержался.
Мишка Караванщик и так, видно, догадался, замолчал, нахмурился, будто обидели его, и с того разговора стал ко всему безучастным: спросят - скажет, пошлют - сделает.
А вскоре вышла ссора между женщинами.
Они сгребали накошенное сено, Сера-Марья и похвастала:
- Мой рыбы наловил опять более всех, а Сенька - порожний.
Гаддя-Парасся и вспылила. Сама-то она Сеньку костила на чем свет стоит, но другим не позволяла худого слова сказать.
- Может, и моему повезет. Хвастать не станем! Не жадные! Я вон молока не жалею - каждый день от детей отрываю!
Намекала она на Сандру и Мишку, не имевших коровы.
Сандра не стерпела:
- А сено кошу задарма?
Могло бы дойти до потасовки, но мужики вовремя подоспели, развели жен.
Вскоре уловы у Мишки стали поменьше. Иной раз не больше Сеньки добывал. Могло такое из-за проклятых поедников случиться. Но чуял Гриш, не в комарах дело. Эль не сбавил, сам он сколько брал, столько берет. Рыбе комар не помеха. Да и видно было, приезжал Мишка даже посвежевший, как будто отоспавшийся.
Вот и хотелось Гришу поскорее перейти на реку. На сорах - в одиночку, на реке - ватагой, неводом. Сообща - дружней и согласней. Не терял он надежды восстановить в парме тот дух, какой был в пути и в первые дни после приезда на остров.
2
Комарья поуменьшилось, и жизнь в Вотся-Горте стала менее тягостной.
С вечера, когда солнышко еще стояло довольно высоко, мужики отправились, может, в последний раз на соры. Совсем соры обмелели, но рыба еще не вся ушла, хотелось ее подобрать дочиста.
А назавтра, утром, женщины, как обычно, собрались на покос. Елення с Марьей уже вышли на крыльцо, когда услышали брань в соседней избе. Парасся крыла без стеснения, но и Сандра, всегда тихая и сдержанная, не оставалась в долгу. Видно, допекла ее Парасся.
- Что там у них опять? - поспешили раздосадованные соседки.
Раздор начался из-за простокваши. Парасся припасла туесок своим девчонкам на завтрак, поставила в сарай на холодок. Знал ли Мишка или полагал - на его и Сандры долю оставлено, но прихватил туесок простокваши с собой на рыбалку. Парассю и понесло. Сандра в душе не оправдывала мужа, только стерпеть соседкины попреки не смогла.
Примирить баб не удалось. Сандра забралась под свой полог и оттуда выкрикнула, что косить не пойдет.
Елення с Марьей шли на покос удрученные. За ними семенила утихшая и немного напуганная Парасся.
- Собирались жить сообща, а грыземся, - вздохнула Елення.
- То ли еще будет! Ох, не следить нам никогда, вот вспомянешь меня, - не желая, чтобы ее услышала Парасся, беспокойно прошептала Марья Еленне на ухо.
Оставшись в избе, Сандра занялась стиркой. Потом отправилась на реку прополоскать белье. Солнце поднималось, день обещал быть добрым, и ей стало неловко: пора горячая, а она дома отсиживается. Урон парме наносит из-за обиды на ворчливую Парассю. Мишка, может, и не поругает, но Гришу да Элю в глаза глядеть стыдно будет.
"Прополощу, быстренько развешу и пойду на покос", - решила Сандра.
Подоткнув за кушак подол сарафана, она вошла в воду и тут услышала всплески: кто-то гребет. Оглянулась - приближается груженая калданка. На веслах - рослый, плечистый мужик с белым платком на голове вместо накомарника. Сандра приложила ко лбу ладонь козырьком, чтобы получше разглядеть - кто в лодке: гость или проезжий? Гребет, будто не умеючи или сильно устал. "Вот славно, кабы гость! Вотся-Горт никто еще не навещал", - подумала Сандра.
И вдруг сердце у нее екнуло: Куш-Юр!
- Батюшки! - Сандра в замешательстве не знала, что делать - принимать гостя или бежать к женщинам с неожиданной новостью. Она порадовалась, что осталась дома, но тут же пожалела: подумают - нарочно сцепилась с Парассей, чтобы без свидетелей встретить.
Куш-Юр, в гимнастерке, обветренный и посмуглевший, поравнявшись с Сандрой, перестал грести, сорвал с головы платок и помахал им.
- Привет пармщикам!
- Здравствуй! Здравствуй! - Сандра не спускала с него сияющих глаз.
- Пристать-то можно? А то мимо проеду, - улыбался Куш-Юр, радуясь, что именно ее первую увидел.
- Что ты, что ты! - забеспокоилась Сандра, шагнула вперед, готовая принять и подтащить лодку на берег. - Причаливай, милости просим! Вот гость так гость! - Она оглянулась, хотя и знала, что на берегу - ни одной души. И вдруг вспомнила, что подол у нее задран и в руках мужнина рубаха. Поспешно отступила назад, расправила сарафан, а с рубахой не знала, что делать, и в смущении отвела руку за спину.
Куш-Юр тем временем два раза гребнул, и лодка шурша въехала на песчаную полосу.
- Стоп! - Он вынул весла из уключин, бросил их в лодку и перемахнул через борт в воду. - Ну вот я и в Вотся-Горте! Здравствуй, Сашенька!
- Здравствуй! - Сандра вдруг перешла на шепот.
- А ты успела загореть, поправилась. - Куш-Юр откровенно любовался молодой женщиной.
- Так уж и поправилась… Скорее от комаров опухла. Вон их сколько тут.
- Да-а, просто напасть. Даже платок не спасает, как ни повяжи… А где остальные пармщики? Спят, поди, от комаров прячутся?
- Что ты, Роман… Иванович! Кто же летом долго спит? Солнце-то уже взошло. Одни ребята еще спят. Мужики с вечера на рыбалке. Бабы тоже недавно ушли на покос, а я вот… - она немного замялась, - задержалась чуток, рубаху выстирать… Мишке. - Она твердо решила оставить Куш-Юра и бежать за женщинами: неладно ей одной его принимать.
- Значит, говоришь, вовсю трудитесь? - Куш-Юр огляделся. - Устроились бы вроде неплохо. Молодцы!
Обдумывая, как бы ей уйти, чтобы не обидеть гостя, Сандра слушала рассеянно и не сразу нашлась, что ответить. А он принял ее рассеянность за недовольство пармой, спросил прямо:
- Или не нравится в парме?
- Не знаю. Недавно еще живем…
- Так что с того?
- Всяко…
- Не дружно?
Как ни мало было сказано, а Сандре показалось: она наболтала лишнее. Гостю не следует знать, что у хозяев, - и она поспешно стала поправляться:
- Почему же! Живем хорошо. Еды хватает. Хлеб вот только вышел…
- Если только это, так я вам привез муки и соли… Маловато, правда… - Куш-Юр повернулся к лодке, сдернул дождевик, под которым лежали полмешка муки и полкуля соли.
- Правда?! - обрадовалась Сандра и шагнула к калданке посмотреть на бесценный подарок.
Куш-Юр оказался от нее совсем близко. Она чуть подалась назад, но он потянулся к ней. Стараясь не глядеть на него, Сандра сказала негромко первое, что пришло на ум.
- И как это ты догадался захватить с собой? - И дальше, чтобы молчанием не выдать свое волнение: - Сюда-то как попал? Сам, что ли, так и ехал из Мужей? Нас-то как нашел?
- Нашел, как видишь! Тебя где хочешь найду. - Голос его чуть дрогнул. Безотчетно поддавшись порыву, он обнял Сандру, нагнулся к ее губам.
У Сандры слегка закружилась голова, всем своим существом потянулась она к нему, но вдруг что-то словно ударило ее: грех-то какой! Бог накажет! И люди увидят - засудачат! В испуге она с силой оттолкнула Романа, он пошатнулся и шлепнулся в воду.
- Ой, как же это я? - вырвалось у Сандры. Она кинулась к нему, протянула руку.
Куш-Юр ухватился за руку Сандры, оперся о борт калданки, вскочил, вышел на берег. Вода ручьями стекала с него.
- Вот это да… Выкупала гостя… - отряхиваясь, пошутил Куш-Юр, но чувствовалось - поневоле шутит, неловко ему.
- Прости, Роман Иванович, - дрожащим голосом повинилась Сандра.
- Одна тебе возможность поправиться: поцелуй меня напоследок. Больше нам наедине не побыть. - Он старался казаться веселым. Но в глазах застыли мольба и боль.
- Не трави мое сердце, - жалобно взмолилась Сандра. - Перед Богом Мишке слово давала, не возьму греха на душу, не порушу божьего закону.
Она отвернулась, зашмыгала носом.
- Да что ты все - бог да бог! Да какой он тебе бог, если неверную дорогу показал!
- Так суждено, значит… - смиренно произнесла Сандра и, не желая больше продолжать этот разговор, улыбнулась: - Худо тебе, поди, в мокром? Дать чего-нибудь Мишкиного переодеться?..
- Обсохну…
Сандра торопливо собрала белье и сказала:
- Пойду к бабам! А ты разоблакайся, скорее обсохнешь. Не то увидят мокрого, начнут пытать - где да почему…
- Ты о себе подумай, сарафан мокрющий, сама-то что скажешь?
Она вдруг озорно тряхнула головой:
- А вот скажу, как на самом деле было!
Обоим стало весело. Ей уже не хотелось уходить.
Он стал разуваться, чтобы просушить портянки, но тут же решил и обе рубахи снять. Укрылся от комаров дождевиком.
- Давай сполосну портянки, все посвежее будут. Да и гимнастерку - вся в тине, - предложила Сандра.
Стирая его вещички, она подумала, как это приятно - стирать для него, куда приятнее, чем Мишкино…
"Ой, что я, прости Господи!" - Сандра украдкой перекрестилась.
От Куш-Юра не ускользнули ее движения.
- Чего ты? - спросил он.
Смутившись, Сандра невпопад спросила:
- Еще не окрутился?
Он понял: уходит от ответа, но сам не стал уклоняться:
- С тобой бы - хоть сейчас…
- В церкви? - Ее голос напряженно зазвенел. - Перед налоем?! - Глаза испытующе прищурились.
Внезапная мысль поразила Куш-Юра - вот чего он вовсе не брал в расчет!
Сама того не желая, Сандра открыла причину неожиданного ухода к Мишке.
- Не оттого ли… Постой!.. Саша… Сашенька… Да неужто из-за этого? - с трудом вымолвил он.
Она опустила голову, ссутулилась, поняв, что выдала себя.
- Не тревожься зря, Роман Иванович. Чего не суждено, тому не бывать…
Голова ее шла кругом. Сердце тревожно билось. Но она знала, что ничего уже не изменить. Просто бес ее искушает. Батюшка на причастии говорил. Тело ее нужно Роману. Грех-то какой. А душой он с ней никогда не соединится, потому что не смирит гордыни, не станет на колени перед ликом святых, не поклонится Всевышнему. Она доказала Богу, что была и будет послушной рабой. Отчего же тоскливо на сердце? Она послушна воле Господа. Отчего же, как Роман появился, ее неудержимо тянет к нему.
Размышляя, она не заметила, что по второму разу прополаскивает Романово бельишко.
Куш-Юр задумчиво глядел на нее. Он чувствовал, кто-то стоит между ними. Кто? Мишка? Но и до Мишки что-то мешало. Что? Бог? Не стал бы он, Роман, ломать комедию с долгогривым перед налоем. А для Сандры - это все. Зыряне преданы церкви. Как все новообращенные. Что же он раньше об этом не подумал! Раньше, раньше надо было религиозные подпорки вышибать. Эх, Саша-Сашенька, дитя доверчивое…
На какое-то мгновение в мыслях всплыл образ Эгруни. Он усмехнулся: и эта такая же… Хотя Эгрунь, если выгоду почует, продаст и долгогривого. Сандра честная, оттого и истовее. И жалко ее, и больно… Эх, Сашенька…
Он тяжело вздохнул.
Молчание их затянулось. Ему казалось, что Сандра на него обиделась.
- Подруги, поди, тебя ждут? Задержалась ты из-за меня, - напомнил он мягко.
Сандра вздрогнула, взглянула на солнце:
- Батюшки! Время-то завтракать! И ты, чай, голоден. Я мигом обернусь - сбегаю к бабам, порадую гостем.
Она выкрутила белье и только стала развешивать его на ветвях прибрежной березы, из-за хлева вышла Парасся с косой-горбушей на плече.
- Несет ее черт вперед времени, прости Господи! - проворчала Сандра.
Не желая с ней встречаться, она быстренько развесила белье, схватила мужнины рубашки и заторопилась к дому.
Увидев приезжего, Парасся саженными шагами благо ей позволяли и длинные ноги, и просторный зырянский сарафан, устремилась к берегу.
- Драстуй! Драстуй! - звонко выкрикнула она на ходу. - Гость ждет, а мы косим-гребем, гребем-косим, знать не знаем. Сандра словно чуяла, на косьбу не пошла. Сердце - вещун у ней! - В голосе Парасси чувствовались притворные радость и доброжелательство, но глаза подозрительно ощупывали уходящую соседку: какая-то Сандра невеселая, и сарафан вроде мокрый. И Куш-Юр нерадостный. Знать, что-то промежду ними вышло, может, миловались и она, Парасся, им помешала?
Перехватив ее взгляд, Куш-Юр решил соврать:
- Только что пристал. Да вот беда, неладно из лодки выпрыгнул, весь вымок.
- Ой, беда-беда, утопнуть ведь мог! - всплеснула руками Парасся.
- Спасибо, Сандра поблизости стирала… Вот и мое развесила посушить. А ты, вижу, бойкая стала… Избавилась от цинги? Не болеешь?
- Маленько поправилась. Здесь благода-атно!
Подошли запыхавшиеся Елення и Марья. Начались взаимные приветствия, расспросы - как в Мужах и что в Вотся-Горте.
- Сандры-то не видать. Не знает? - спохватилась Елення.
- Знает! Только что в избу ушла, - поспешила сообщить Парасся. Многозначительно улыбаясь, она рассказала по-зырянски со всеми известными ей подробностями встречу Куш-Юра с Чурка-Сандрой. Она ничего не присочинила, только голосом придала этим подробностям свою окраску.
Слушая ее, женщины по привычке ойкали, и было не понять - беде Куш-Юра они сочувствуют или осуждают, что Сандра оставалась с ним с глазу на глаз.
Куш-Юр решил прервать стрекотною Парасси и объявил про муку и соль. Что тут поднялось!
Женщины радостно заахали, захлопали в ладоши, засмеялись и не стали ждать, как того требует приличие, когда гость сам выложит подарки, побежали к калданке. Они полагали увидеть полную лодку, но скромный размер посылки мир-лавки разочаровал их. Да что было делать, гость-то не виноват. Как-никак - поддержка. И сами истосковались по хлебному, а детишки и подавно. Спасибо, не позабыли о них в Мужах - как селянам выдали, так и им.
Парасся забралась в лодку, бесцеремонно осмотрела завязки на мешке, брезент, на котором стояли мука и соль, - нет ли следов, не отсыпано ли: вполне мог Куш-Юр отсыпать зазнобе своей.
Куш-Юр не понял, чего она там шарит, подумал: ей не терпится скорей получить свою долю.
- Сейчас выгружу. - Он полез в калданку.
- Сами, сами! И так небось умаялся на веслах, - запротестовали женщины.
- Нет, так не водится! Подарок в дом несут. - Куш-Юр весело взвалил на плечо мешок с мукой и направился к избам. - Куда нести? Может, в сарай?
- В сарай, в сарай, - поддержала Елення и добавила: - Одеть бы тебя во что-то, председатель. А то неудобно, чай, голому-то в плаще?
- Спасибо! Если найдется что - не откажусь. Комарья у вас - тьма.
- Это что! Это уже благодать! - отозвались женщины.
Войдя в сарай, Куш-Юр поставил мешок.
- Пользуйтесь!
- Подождем мужиков, они хозяева, - уклонилась Елення.
- В парме все хозяева, - заметил Куш-Юр, удивляясь осторожности женщин. - Но подождать так подождать.
3
Сенька Германец подъезжал к Вотся-Горту, весело распевая песню про неудачливого рыбака:
Федя-Вань, дуралей,
Ездил на рыбалку.
Пока спал под кустом,
Потерял калданку…
Против обыкновения, он как-то даже не шепелявил. И греб, греб без устали - скорее бы домой. Повезло ему сегодня, как никогда: пуда три, а то и больше, пожалуй, добыл - сырков и пыжьянов, даже несколько муксунов. Самому не верилось. Значит, и у Сеньки есть счастье. Теперь Мишка не скажет, что он, Сенька, дрыхнет, как дуралей Федя-Вань! Э-э, прикусит язык. Сам выйдет дуралеем! Совсем мало поспал сегодня Сенька. Но никто не видел, кроме халеев. Всю ночь галдели они над сетями, расклевали-погубили часть улова. Не то лодка до верху была бы рыбой наполнена. Ну, и того, что есть, хватит. Мишке и такое давно не снилось. Рыба от него отвернулась. К Сеньке пошла. Уж сегодня-то ему все позавидуют!
Вот он и пел во все горло, гребя в такт песне. И казался самому себе на три головы выше, на аршин в плечах шире.
Как ни старался Сенька песней дать знать, что возвращается с промысла с удачей, никто почему-то не вышел встречать его, порадоваться богатому улову. Огорчился Сенька, прервал песню, тихо причалил калданку.