Кто-то опередил его, чья-то лодка стояла уже на берегу. А ну как и у того удача?.. Он заглянул в чужую калданку - пустая, и не бывало в ней рыбы, чешуек не видать. Оглядел лодку - грузноватая для рыбалки и не здешняя: уключины железные, на русский лад, весла не овальные, северянские, а четырехугольные в лопастях. Приехал кто-то…
И тут его осенило: это даже лучше! Посторонний повидает-подивится, как он, Сенька, всех обставил, сколько рыбы добыл за одну ночь. И не выдержал, закричал на весь Вотся-Горт:
- Что же вы! Ослепли-оглохли! Встречайте рыбака!
Куш-Юр в заплатанных штанах Гажа-Эля и в его же рубахе как раз выходил из избы. Увидел рыбака на берегу, пошел ему навстречу.
Сенька онемел от неожиданности.
Куш-Юр подхватил его под мышки, легко приподнял и поставил на землю.
- Здравствуй, Семен… как тебя по батюшке…
- Мартынович… Привет! Сам председатель! - Сенька такого не ожидал. И вправду, счастье к счастью идет: председатель увидит - все Мужи узнают, - и поспешил показать свой улов: - А у меня во сколько рыбы!
- О-о! - похвалил Куш-Юр.
- Как всегда! - расхвастался Сенька.
- Молодцом! Только травой надо рыбу прикрывать от солнца…
- Если что испортится, то маленько сверху. Зато я первый!
Куш-Юр кивнул на реку:
- Вон еще кто-то… Кажется, Михаил.
- Ага, Караванщик. Опять калданка у него легкая. С тютельку рыбы.
- Он что - мало добывает? - удивился Куш-Юр.
- Э-э! - махнул рукой Сенька. И вдруг испугался своего бахвальства: еще, пожалуй, уличат его… И зафукал на комаров.
Подъехал Мишка, приткнул калданку к берегу. Его синие глаза с припухшими веками от удивления широко раскрылись.
Куш-Юр и Мишка сдержанно обменялись приветствиями.
- Какими путями, начальник?
- Водными, - блеснул зубами Куш-Юр. - Обещал навестить вас, вот и заглянул.
- Так, так… Гость, значит. - Мишка не выпускал весел и не спешил выходить из лодки. Он перевел взгляд на лодку Сеньки, увидел его улов. - Ого! Сам, без подмоги? Хоть раз с рыбой. Знал, когда подгадать…
Это была плохо скрытая зависть. Сеньку такая похвала не устраивала, потому что он рисовал ее себе совсем не такой, откровенной, шумной, с восклицаниями. Чернит Мишка его перед председателем. Ну погоди!
- А ты что, тоже нарочно пустым подгадал? - с неожиданной смелостью ляпнул Сенька Германец.
По тому, как рассвирепел Мишка, Куш-Юр догадался, что это не первая между ними стычка. В душе он порадовался тому, как Сенька отбил Мишкин выпад, но взять сейчас Сенькину сторону, усугубить раздор было неразумно, и он сказал примиряюще:
- А вот Михаил укрыл рыбу травой…
- Я ж не Сенька! Пока Гриш да Эль подъедут, от его улова одна вонь останется.
- Ага! Хотелось тебе! А они вон едут, - показал Сенька.
Лодки Варов-Гриша и Гажа-Эля плыли рядом, и рыбаки о чем-то беседовали. Вдруг они налегли на весла - видимо, увидели незнакомого, а может, узнали Куш-Юра. Скорее всего, узнали, потому что еще издали заорали:
- Мать родная! Председателя черт принес! Здорово, Роман свет Иванович!
- Здорово, якуня-макуня! Винки-то захватил?
- Целую бочку, еле допер! Поторапливай, а то без тебя выдуем… - отозвался, смеясь, Куш-Юр.
Гриш выпрыгнул из лодки и, не подтащив ее на берег, кинулся в объятия Куш-Юра.
- Сейчас я тебя…
- А может быть, я тебя… - подхватил его Куш-Юр.
И они стали бороться, пыхтя и крякая, словно расшалившиеся мальчишки. Изрядно помяв друг друга, протянули руки, потрясли ими в крепком, радостном приветствии, чинно поздоровались.
Дав им порадоваться, протянул руку председателю Эль да так сжал его ладонь, что тот охнул от боли.
- Ага! Будешь знать, как без винки ездить, - загоготал Гажа-Эль. - Вот схвачу и перекину через протоку. Или выкупаю.
- Выкупаться я успел, - смеялся Куш-Юр. - Во, в чужой одежде.
- Якуня-макуня! Так ты ж в моей шкуре! Точно. То-то я думаю, вроде родные заплатки вижу. Ограбил, выходит, позарился на мое барахло!
Дружный, заразительный смех мужчин привлек на берег всех пармщиков - одна Сандра не вышла. Куш-Юру пришлось еще раз рассказать про свое падение из лодки.
- Правда, правда! - поддакнула Парасся. - Мы-то косили, а Сандра гостя встречала. Простирнула и развесила на березе его бельишко…
Мишка помрачнел. Оглянулся. Похоже, только сейчас хватился жены.
- Хоронится, паскудина ленивая! Людям срамно в глаза поглядеть, - зло пробурчал он и зашагал к избе.
Остановил его спокойный, деловой оклик Гриша:
- Куда, Миш? Рыбу выгружать! Гость - гостем, дело - делом.
Мишка неохотно повернул к лодке.
Та же Парасся, которая минуту назад не без умысла омрачила настроение, теперь легко подняла его непосредственным, радостным восклицанием:
- Сеньке-то, Сеньке-то моему как повезло! Даже муксуны! Вот уж поедим нярхула.
Она выхватила из лодки двух крупных муксунов, подняла их за жабры. Сенька стал рядом с женой, улыбнулся во весь рот, почувствовав себя героем.
На похвалы не скупились все, особенно Гриш. Гриша радовала всякая, даже самая малая Сенькина удача. Ему хотелось, чтобы Сенька Германец поверил в свои силы, перестал считать себя неудачником.
И только Мишка не поддерживал общего восторга.
- А растаскивать рыбу не след, - сердито заметил он и пнул ни в чем не повинного Бельку, который лежал под ногами.
Собака вскочила, обиженно заскулила и заластилась к Еленне, ища у нее защиты: Белька был сыт и на рыбу не зарился.
Варов-Гриш подмигнул Куш-Юру - мол, все потом объясню. И, словно не замечая Мишкиной грубости, сказал:
- Ради гостя, да еще такого, не поскупимся на угощение. Давайте, женщины, варите-жарьте еду, а мы рыбой займемся.
- Блинов али оладьев каких-нито испеките, якуня-макуня, - попросил Эль.
- Каких тебе блинов, оладьев! - накинулась Марья. - Из чего?
- Председатель привез. Привез ведь?
- То детишкам! - категорически заявила Марья.
- Это по какому постановлению? - поднял голос Мишка.
- А мы, детные, уговорились.
Мишка присвистнул, помрачнел.
Тогда вмешался Куш-Юр.
- Что привез вам из мир-лавки, то на всех: и на взрослых и на детишек. Конечно, как порешите…
- Ну нет! Мне положено - отдай, а свое - хошь, детишкам скорми.
- Тогда и рыбу по едокам, - взъерепенился Сенька. - Я вон сколько добыл, а отдаю в общий засол.
Мишка смерил его презрительным взглядом, Сенька сжал кулачки, словно хотел схватиться с Мишкой. Караванщик подался вперед. Ему нужна была какая-то разрядка накопившейся злости.
- Тихо! - призвал к порядку Гриш. - Постыдились бы председателя.
- Ну, якуня-макуня! - покачал головой Гажа-Эль.
Не скрыл своего осуждения и Куш-Юр.
- Первые ягодки это, - горько усмехнулся Гажа-Эль и принялся разгружать калданку.
- Не я начал, - прошипел Мишка. - Ишь, захотел рыбу по едокам. Горби спину на него! Один раз привез больше других-то. Я так думаю, председатель: кто сколько добыл, столько каждый и засаливай. Тут уж без дураков. Давай скажи свое слово, чтоб не было между нас больше раздору.
Гриш предупреждающим движением руки остановил Куш-Юра - пусть повременит, послушает и других, а тогда уж судит - и первым высказал свое мнение:
- Не выйдет так, Миш. Снасти у нас в складчину, собрали из кусков, латали вместе. И улов общий. На то парма.
- Этак-то мне нету резону. Я себя завсегда прокормлю!
Гриш был мирно настроен, и ему очень не хотелось заводить ссору, особенно сегодня, при Куш-Юре, но оставить Мишкины слова без ответа он не мог. Подумавши или сгоряча Мишка бухнул - все одно: под парму подрубается.
- Вон что ты запел-засвистел! Как маленько про харч не стало заботки да припасик на складе завелся - так сам с усам. А забыл, с чего в парму сошлись?
- Верно! Верно! - закивали головами и мужчины и бабы.
- Теперь и я скажу, - выждав немного, начал Куш-Юр. - Резон тебе тот, Михаил, что порознь вы - голытьба, а вместе - сила. Один другого подопрет, и вместе продержитесь в эту трудную пору. Давно ли вы в парме?
- Да всего две луны, - подсказал Эль.
- Ну вот, а не узнать вас - раздобрели.
- Даже при комарах… Не греши, Миш, жить можно! - подытожил Сенька.
Но Мишка был непримирим.
- Тебе-то чего не жить? Только что не пьян, а сыт, и нос в табаке!
- Зачем в табаке - я не нюхаю, - хихикнул Сенька. Мишка махнул рукой и пошел к лодке выгружать рыбу.
4
Пока мужчины возились с рыбой - потрошили да солили, женщины успели подоить коров, накормить детей и приготовить обед. Солнце уже грело вовсю, и комаров стало меньше. Обедать расположились у костра. Стол был обильным. Уха, сваренная в большом котле, нярхул из нескольких муксунов, рыбья варка, малосольная и сушеная рыба, отварная солонина из утятины, сохраненная с весны, молоко, простокваша и даже сметана. Словом, все, что имелось, выставили перед гостем. Только хлебного было совсем немного - по сухарику на рот. Из привезенной Куш-Юром муки женщины ничего не состряпали.
Куш-Юр развязал свою дорожную котомку и достал из нее четверть буханки ржаного хлеба.
- Это от меня на общий стол!
- Что ты, что ты! Ты у нас в гостях, - зашумели хозяева.
Куш-Юр разрезал хлеб на тонкие ровные ломтики и положил в самый центр стола.
- Ты бы лучше, председатель, сулею выставил, якуня-макуня. - И Гажа-Эль поскреб за ухом. Его слова встретили веселым одобрением.
- Признаться, и я соскучился, - впервые улыбнулся Мишка Караванщик.
- И я! - Сенька даже сам поразился своей смелости.
Парасся было зашикала, но рядом сидевший Эль одобрительно похлопал Сеньку по колену:
- Рыбы наловил - мужиком стал.
- А я и так мужик: трех девок и мальчишку состряпал.
- Ну, то еще как знать, может, помощники были. - Эль игриво посмотрел на Парассю, которая, казалось, впервые в жизни не знала, как ей быть, - принять сказанное за шутку или отлаяться.
- Что мелешь! - замахала на мужа руками Марья. - Не выпимши, а башка как порожняя сулея.
- Разве, Манюня, не знаешь? Когда я выпимши, башка моя - полная сулея.
- А вот проверим. - Варов-Гриш вытащил из-под рубахи свою заветную флягу и потряс ею. - Попируем, мать родная! Сам председатель давал!
Тут застолье и вовсе повеселело.
Обедали долго, шумно. Спирт развязал языки. Вспомнили родные Мужи, и Куш-Юр не успевал отвечать на вопросы. Но много он не знал и теперь жалел, что не сообразил обойти родственников пармщиков и привезти весточки. Но ему прощали, наперебой давали поручения, кого навестить в селе и как обсказать про жизнь в Вотся-Горте.
Пока разговор шел о приветах да родне - все было чинно и ладно. Но потом взаимные попреки - то в лености, то в жадности, то в зависти. Вспомнили и такое, что в трезвых головах минуты не держалось, - всякую мелочь. Мишка после первого стаканчика опять нахмурился и бросал косые взгляды то на Сандру, то на гостя, сидевших друг против друга, а под конец и вовсе прогнал Сандру в избу, придравшись к какому-то ее слову.
Куш-Юр, тоже оттого, что был под хмельком, не выдержал, заступился за Сандру.
- Зачем же так-то, Михаил! Она ж молчит, а скажет, так дельно.
- Для кого дельно, а для кого нет!
Гриш уже не рад был, что распочал фляжку. Несколько раз он пытался урезонить товарищей, но куда там! Тогда он надумал развеселить их игрой на тальянке, своими песнями да скороговорками увлечь. Никакого веселья на этот раз не получилось, и Гриш горестно уронил голову на тальянку:
- Так-то вот, Роман Иванович, дорогой-бесценный…
Куш-Юр тяжело вздохнул, но подбодрил друга:
- Не горюй, Гриш. Обычные житейские стычки… Пора, наверное, отдыхать? Вы с промысла, с покоса. Да и я с дороги, не прочь бы прикорнуть. Спасибо за угощение!
- Пожалуйста, не обессудь, что скудно, - по обычаю, с поклонами ответили хозяева. И стали подниматься.
Куш-Юр отказался отдыхать в избе, сказал, что предпочитает подремать в лодке, на воде.
- Ну, и я с тобой! - обрадовался Гриш: ему хотелось побыть с Куш-Юром наедине, излить душу, в избе этого не сделаешь - соседи все слышат.
Куш-Юр понял Гриша и не воспротивился, хотя его в самом деле тянуло поспать.
Они настлали в лодки сена, выехали на реку, воткнули в дно длинные колья, привязали калданки рядышком и улеглись, укрывшись дождевиками.
Легкий ветерок приятно холодил, хмель на свежем речном воздухе понемногу выветривался, мысли прояснялись.
Они лежали молча, прислушивались к крику чаек. Над ними умиротворенно сияло голубое небо.
- Это ты ладно придумал, - выразил свое удовольствие Гриш. - Чудно ведь как: комар от воды плодится, а на воде не держится. Гляди - нет их тута!
- Ветреннее здесь, прохладнее.
Гришу хотелось поговорить, и он продолжал:
- А я так думаю - ему тут нету никакого пропитания: птицу не догонишь, рыбу не ухватишь. А на земле - всякая живность. Кто-нибудь да поймается.
Снова помолчали.
- Хорошо, что ты приехал. В самый раз, - сказал Гриш в раздумье. - Так-то оно все бы ничего, да с людьми трудно. Хочешь как лучше, а который поперек встает.
"Мишка Караванщик? - хотел спросить Куш-Юр, но воздержался. - Кто же другой?"
- Хитрая тварь… Сам крошка, а, знать, с умом.
- Ты про кого? - удивился Куш-Юр.
- Про комара-поедника…
- Хочешь сказать - человек вон какой большой, а без ума?
- Да нет… А впрочем - да! Ты ему добра желаешь, а он нос воротит, не в ту сторону идет, куда надо…
Куш-Юр долго молчал. И Гриш больше не заводил разговора. Куш-Юр понимал: от него ждут совета. И он выложил свои раздумья:
- Считали, царя свалили, буржуев вымели и жизнь покатит, ну не как на санном полозе, но вроде того. Один трудовой народ, друг и брат, все сообща - и пойдем. Где тяжко, там приналяжем, вытянем - и дальше. А получается не так. Вон как к вам ехал, мирил двух баб. Из-за покосов раздор между ними. У одной мало угодий, а у другой - излишек, не выкашивает, без того сена вдоволь. Да и косить некому. У которой нехватка, просит, мол, дай выкошу. Не дает. "Наш этот покос. Наш!.. Исстари наш! Не отдадим никому!" И косой размахивает, устрашает - не подходи! Говорю ей добром: "Так ведь у соседки сена не хватает…" - "А нам какое дело, что ей не хватает? Осока наша собственная! Хотим - косим, хотим - нет!" Ну, я ее прижал, приказал - уступить ту осоку…
- Во-во, сквернота наша! Себе, но не людям, а то не себе, так и не людям! Как сходились - уговаривались: общим котлом жить будем. Так нет же… А если всяк себе, так, знать, опять по-старому?
- Заезжал к Озыр-Митьке. Шумит всем, что тоже парму сбил. Хитер! При мне улов делили. Кому пай, кому полпая. Один пай, гляжу, лишний. "Кому?" - спрашиваю. "Озырь-Митьке". - "Как так?" - "А так: невод-снасти его, лодки - тоже…" Не парма, а батрачество. Ладно, доберемся до него…
- Видишь! Озыр-Митька! От него чего ждать? А Мишка Караванщик? Ни кола, ни двора! А туда же метит. Может, и выше потянется. Кабы со всеми равно хотел жить, чего бы ему ершиться?
"А наверное, так и есть!" - подумал Куш-Юр. И вдруг вспомнил Мишкину грубость за обедом, Сандрину приниженность и молчаливость и проникся к ней жалостью. Еще до сегодняшнего утра у него теплилась надежда, что Сандра одумается… Но между ними, оказывается, стена, которую не ему, а ей надо перемахнуть. Хватит ли у нее сил? Разволновавшись, он заворочался, словно ему стало неловко лежать, лодка закачалась. Куш-Юр подумал, что не будет ему жизни, пока Сандра не с ним, а с Мишкой.
Гриш догадался, о чем думает Куш-Юр, вспомнил Мишкину грубость за обедом и, жалея Сандру и сочувствуя другу, первый раз повинился, что не помешал свадьбе.
- Не в том дело! - с огорчением выдохнул Куш-Юр.
- В ком же? - не понял Гриш.
- В Боге. Сама призналась. Сегодня. Меня любит - это точно знаю. Язык отруби, если придумываю. А пошла за нелюбимого. Отчего? Оттого, что под венец я не стану. Без попа - не в законе. А с нелюбимым - в законе. Вот какая петрушка! Из-за чего жизнь поломала!
- Все ж таки Бог…
- И ты… За новую жизнь, а с Богом!
- Как же без Бога-то? Без Бога непривычно…
- Тебе без Бога непривычно, Мишке - без своего хозяйства, той бабе без осоки своей. Так оно и идет…
- Может, мы чего не так делаем? - вполголоса спросил Гриш.
Куш-Юра поразил не сам вопрос, а удивительное совпадение мыслей его и Варов-Гриша. И он сейчас подумал, чего все-таки артачатся и Мишка, и Эль, и Сенька, каждый по-своему, против взаимовыручки? Ведь всякая парма на взаимовыручке строится. Гришу он ответил негромко:
- Хорошее вы дело делаете. Такой пармы, как ваша, на всем Севере не было. Поновей она у вас, почеловечней. И то, выходит, не по нутру кой-кому. Привычка старая, себялюбие чертово сидит в каждом. Не вышибешь сразу заразу эту. Тут надо быть терпеливым… А ты поспи-ка давай, ночь ведь глаз не смыкал.
- Завтра отосплюсь, когда уедешь. Мне разговор с тобой дороже сна-отдыха.
- Ну уж ты через край…
- Верное слово.
- Благословил я тебя на выселку, - верно, не рад?
- Ты что?! - Гриш приподнялся, перегнулся в калданку Куш-Юра, проговорил возбужденно: - Да я тутошнюю жизнь ни на какую другую не променяю! Один тут с Еленной и ребятами я во как жил бы! - Он энергично приложил руку к горлу. - Во как сыт был бы! А интереса такого, как в парме, не имел бы. Это уж я точно знаю! Слушай, тут ведь такое хозяйство можно завести! Место благодатное - сам видишь! В раю не сыщешь. Право слово! Всего вдоволь. Людей вот маловато. Разов бы в пять больше была б парма - э-э-э, как бы тут зажили мы - на всей земле-матушке лучше не сыскалось бы! Руки-ладони аж чешутся. И то сделал бы, и другое. Здорово интересно все представить. Не думалось, что так занятно это. Вот только людей поболее бы.
"Хваткий становится", - с гордостью слушал его Куш-Юр и, когда Гриш замолк, сказал осторожно, будто предупреждая:
- Этих бы не разогнать.
Гриш сразу потух, стал озабоченным.
- Думаешь?!
- Если крутовато брать…
- А как послаблять? Добровольно ведь пошли в парму!
- Парма парме рознь…
- Без общего котла и общей засолки? Или еще как? - в голосе Гриша слышалось недовольство, брови его нахмурились.
Куш-Юра это не смутило.
- Я не к тому… Понимать надо хоть того же Мишку. Трудится-то наравне, а приходится на его долю меньше.
- Делить улов по паю на свата-брата можно. Вроде никому не обидно. Мишка первый ухватится. Но как пораскинешь - несправедливо! У того же Мишки лишек заведется, завидки пойдут, опять спор-раздор. Вот ведь что!
- Да-а-а… А должно все быть в согласии.
- В чем и дело!
- Может, зря голову ломаем? Может, испытаете еще? С умом. Без спешки. Что не так - согласуем.
- Вот это по мне! - обрадовался Гриш.
Куш-Юр утомился, не прочь был чуток поспать. Вечером ему в путь, ночь добираться до условного места, где подберет его катер. Но Гришу не хотелось оставлять разговора.
- Ну как ты там - все один-одинешенек?
- Один. Работы много.
Куш-Юру поворот на эту тему был не по душе, но Гриш будто и не замечал: