- Не могу я с ней спокойно разговаривать. - Боря понял меня сразу, - Во мне все клокочет ох возмущения. - Когда он волновался, то рука его скользила вдоль куртки, и "молния" взвизгивала, расстегиваясь. - Что у тебя общего с Растворовым? Ну что, скажи?!
Елена потупилась:
- Не знаю, Боря. Может быть, я его люблю.
- Неправда! Так не любят. И все это добром не кончится...
- Пойдем вместе позвоним ему, - попросила меня Лена и тут же передумала. - Не стану звонить, просто скроемся - и все. Ох, Женька, толкаешь ты меня на гильотину! Устроит он мне скандал, по его выражению, громче атомного взрыва. Но будь что будет!..
Боря пошутил:
- Атомные взрывы запрещены. Я вас провожу.
По окончании занятий мы вышли из аудитории последними и в коридоре затерялись в толпе. Аркадий не появился, Вадим куда-то исчез, и Елена порывисто обняла меня, подмигнула проказливо.
Мы торопились поскорее выскочить на улицу. Студенты шумно валили к выходу, и в дверях образовалась толчея. Я держала Елену под руку. Вдруг я ощутила встревоженный рывок ее локтя, плечи поднялись, вбирая голову, - она столкнулась лицом к лицу с Аркадием. "Кубинская" борода его встала торчком, как бы ощетинясь, взгляд остановился.
- Ты куда? - Он, видимо, сильно сдавил ей руку, потому что Елена болезненно поморщилась.
- Ухожу, - произнесла она едва слышно. - С Женей...
- С Женей? Куда?
- Нам нужно... По делу...
- По какому делу?
- Мало ли какое может быть дело... - По тому, как Елена тихо и растерянно стала оправдываться, я поняла, что она не уйдет со мной: решимость ее была сломлена. - Ты уж подумал бог знает что...
- Ты никуда не пойдешь. Слышишь, ты?! - Зло блеснули зубы...
От этого блеска даже у меня похолодело на сердце. На Елену же это презрительное "слышишь, ты?!" подействовало возбуждающе - в ней проснулся дух протеста и независимости.
- Пойду, - сказала она. - Отпусти мою руку,
- Не пойдешь.
- Отойди! - Она попыталась оттолкнуть его от себя. Он держал.
Боря Берзер, пробираясь вслед за нами, все это видел. Он заступился за Лену:
- Растворов, мне нужно серьезно с тобой поговорить. Отпусти ее.
Аркадий крикнул ему в лицо:
- Пошел ты к черту со своими разговорами! Нашел время...
Студенты, выходя, теснили нас, что-то кричали. Группа ребят, повстречав Аркадия, замкнула его и Берзера в кольцо и отодвинула в сторону.
Мы выскользнули на улицу и, опасаясь погони, забежали в первый попавшийся двор переждать. Мстительный огонек дрожал в глазах Елены, она выглядела бледной и осунувшейся.
- Идем, - сказала она. - Все равно уж теперь никакие укрытия не спасут.
Мы прошли к Красным воротам, в метро. Мы не разговаривали. Лишь на эскалаторе, съезжая вниз, я поцеловала Елену в щеку - одобрила ее поступок. Она горько улыбнулась.
- Боишься?
Она с грустью кивнула.
- Да.
- И сейчас?
- Сейчас еще больше. Гляди, у меня даже руки дрожат... - Длинные, с выпуклыми ногтями пальцы ее чуть вздрагивали. - Вот трусиха-то!.. Самой противно.
Мы поглядели друг на друга и рассмеялись: улизнули-таки!
На станции "Университет" мы вышли и сели в автобус, который довез нас до бараков. За бараками густели березовые рощи. За ними величественно, ступенчатым розоватым утесом высилось облако. А в небе было столько синевы и радостного раздолья, что, кажется, опрокинься оно на землю, в нем потонули бы все горести, страхи и невзгоды человечества.
Алешу я увидела издали. Он возвращался с работы вместе с ребятами; Петром Гордиенко, Трифоном, Анкой, Серегой, Ильей, "судьей" Васей и другими. Алеша тоже увидел меня, но не побежал навстречу сломя голову, а приблизился не спеша, едва приметно кивнул головой, - показывал свою выдержку и солидность, противный! Ребята обступили нас, и я стала знакомить их с Еленой. Шумные, они притихли.
Елена, сама того не желая, покоряла всех и сама же больше всех смущалась и краснела от этого.
Анка всплеснула ладошками.
- Где только родятся такие!.. - Она по-свойски подцепила Елену под руку.
Трифон сердито выпятил губы.
- Сразу в подружки лезет!..
Елена тоже по-свойски обняла Анку, и обе засмеялись. Смеясь, Елена окинула моего Алешу долгим и проницательным взглядом. Затем взгляд ее скользнул по лицам ребят, рассеянно и чуть свысока: сколько их в жизни промелькнуло и ушло, не отпечатавшись в памяти, и вот новые. И эти уйдут... Взгляд натолкнулся на Петра Гордиенко и задержался, как на чем-то непривычном, что необходимо разглядеть пристальней, и эта необходимость нанесла досадливую черточку между бровей Елены. Ресницы упали вниз. А Петр - тоже противный! - даже и не улыбнулся, строгость сковала его лицо. Очень хотелось, чтобы Елене было среди них так же хорошо и просто, как мне!..
Анка напомнила:
- Что же мы стоим на дворе! Алеша, Трифон, зовите гостей в дом. - Она повернулась к бараку и сделала величавый жест, точно приглашала во дворец. - Идемте, девочки.
- Вам не боязно входить в наш дом? - спросил Петр Елену. - Не поддержать для первого раза?
- От того, чтобы вы меня поддержали, не откажусь. - Елена оправилась от минутного замешательства, и теперь ей все было нипочем.
Анка пробежала вперед и отперла комнату. Петр пропустил нас вперед.
- Располагайтесь кому где нравится.
- Скорее захватывайте лучшие позиции, - прибавил Алеша.
Трифон хмуро мотнул головой.
- Самые лучшие позиции - у стола.
Петр снял с вешалки, задернутой простыней, выходной костюм, прихватил полотенце и вышел.
- Извините, я сейчас, - сказал он.
Я взглянула на Алешу. Он сидел на своей койке присмиревший, как будто сжавшийся от смущения. Ему, должно быть, неловко было принимать нас в такой обстановке. Еще более неловко было ему оттого - я это знала точно, - что никаких заслуг и успехов у него не было и нечего выставить напоказ. Жизненные запросы огромны, а возможности их осуществить почти ничтожны. Это надо понять. Но у него была прочная уверенность в будущем. "Зато есть у него я, - подумала я самонадеянно. - А это уже немало!.." Приятно наблюдать, когда мужественный человек - Алеша ведь очень мужественный - стесняется. Меня охватила нежность к нему - такая, что трудно выразить. "Хороший мой, скоро все изменится, скоро мы будем вместе, совсем-совсем близко!.." Мысль эта родилась неожиданно и поразила прямотой и рискованностью. Я даже зябко поежилась.
- Что ты? - спросила Елена.
- Так, ничего... - Я подсела к Алеше и положила руку на его спину.
Он мягко пошевелил лопатками, давая понять, что обниматься при людях неловко. Я поняла, улыбнулась, но руку не убрала.
В комнате было чисто, опрятно, насколько может быть чисто и опрятно там, где вместе живут трое мужчин. На тумбочках белые накидочки, на столе, в кувшине, - цветы. Койка Анки отгорожена ширмой, жиденькой и ветхой, обтянутой шелком с райскими птицами. Ее купил Трифон в комиссионном магазине. Он сейчас переодевался за ней. Анка куда-то исчезала, что-то приносила, расставляла, раскладывала, готовя чай, и все это проворно, ловко и весело.
- За ними все время нужен глаз да глаз, - скороговоркой объясняла она, разрезая на ломти сразу три батона. - Они как младенцы! За хлебом, за маслом и сахаром не сбегай - голодными насидятся. Утром не разбуди - проспят. Трифона водой бужу. Плесну холодной водой - проснется, а так до него не доберешься. Одно хорошо - слушаются. Беспрекословно. Петр приказал им подчиняться мне. Подвигайтесь, девочки, ближе. Я так рада, так рада, что вы пришли, передать не могу! Хоть немного посидеть в своем, в женском обществе...
Я подумала: какие же это ребята, если жить в их обществе ей не в тягость? И еще я подумала если бы меня назначили распределителем счастья я наделила бы Анку всем, что есть в жизни самого хорошего, за ее неунывающий нрав, за от вагу, за проворные рабочие руки.
Трифон осторожно сложил легонькую ширму - райские птицы взмахнули крылышками и скрылись - и подсел к столу, сосредоточенный, причесанный, даже привлекательный.
Вернулся Петр. Он был в свежей белой рубашке с открытым воротом.
- Как вы себя чувствуете? - оживленно заговорил он, обращаясь к Елене. - Не задохнулись тут у нас, не одичали?
- Что вы прибедняетесь? "Задохнулись, одичали!.."
Я любила наблюдать за тем, как Елена переходила в наступление: рывком головы отбрасывала волосы, ресницы ее почти смыкались.
- Этакое кокетство: смотрите, какие мы храбрые, как стойко преодолеваем трудности - в каких условиях живем и не ноем, сохраняем комсомольский задор и все такое!..
- А чем мы плохо живем? - спросил Трифон Будорагин: Он смотрел на Петра, не понимая.
- Вот именно, - сказала Елена. - Я живу в таком же сарае, только более древнем, времен нашествия Наполеона - в огне не сгорел, проклятый! Одно преимущество - в центре города, на Волхонке. И сплю на бабушкином сундуке.
Анка перестала разливать чай, изумленно вскинула бровки:
- Честное слово? А глядя на вас, никак этого не подумаешь! Вам бы с вашей внешностью в кино играть, а вы на бабушкином сундуке спите. Чудно!..
- Бытовые условия мне не страшны, - проговорила Елена жестко. - Страшно другое: условия бывают хорошие, а человек дрянь - душа его дрянь, помыслы дрянь!..
Петр задержал на ней долгий немигающий взгляд.
В это время, широко растворив дверь, без стука вошел высокий человек с черными тяжелыми глазами. Глаза эти я ощутила сразу; они как-то придавливали взглядом, затяжным, огорченным. Голова клонилась, казалось, от груза волос - темные и взлохмаченные, они искрились свежей сединой.
- Садитесь сюда, Григорий Антонович. - Трифон отодвинулся от стола, и человек этот молча занял его место.
Огляделся, угрюмый, седой, страшноватый.
- О, какое общество! Здравствуйте, милые дамы! - Он улыбнулся и сразу как-то приветливо потеплел весь.
Алеша тихо сказал мне:
- Это начальник строительного управления Скворцов.
Анка подала Скворцову стакан с чаем:
- Спасибо, Аня, - сказал он глуховато. - Люблю, ребята, одаренных людей. - Скворцов обернулся к Елене. - Ваша красота, девушка, - это величайший дар природы, как голос певца, руки и слух пианиста. Разница лишь в одном: они - певец, пианист, балерина - извлекают из своей одаренности материальную выгоду. Вы же доставляете эстетическое наслаждение людям даром. Разница эта в вашу пользу. И боже вас упаси использовать ваш дар в корыстных целях!..
Елена резко подалась к Скворцову.
- Зачем он мне, этот дар! - выкрикнула она. - Он мне мешает жить. Некуда скрыться от липких, жадных и наглых взглядов! Вот вам и красота...
- Вам, должно быть, немало досталось от людей, - проговорил Скворцов негромко.
- Доставалось и достается. - Елена, возможно, вспомнила, как недавно в метро у нее дрожали руки от страха перед Аркадием. -Что смотрите? - с вызовом спросила она Петра. - Ну что?! Рассуждаю не по-современному: век покорения космоса, никаких запретов, никаких предрассудков! А верность и преданность - это ведь, по-вашему, предрассудки. Слыхали...
- Вы лучше, чем я о вас подумал в первую минуту, - сказал Петр и встал.
Поднялись и Анка с Трифоном. Я тоже встала.
- Куда вы, ребята?
- Я в институт, а они в школу. - ответил Петр просто. - Извините...
Елена вопросительно посмотрела на Петра. Она была несколько разочарована, даже задета.
Ничего себе - хозяева! Бросают гостей и удаляются!..
- Не обижайтесь, девочки, -утешила Анна. - У нас ведь занятия.
- Можно и пропустить раз-то, ничего не случится, - подсказал Трифон с тайной надеждой: видно, шел, бедняга, повышать образование без излишнего энтузиазма.
Анка прикрикнула на мужа:
- Замолчи, лодырь ты этакий! На, неси портфель...
- Я бы пропустила. - Елена не сводила глаз с Петра.
- Не могу. - Он снял с гвоздя пиджак, перекинул через руку.
Скворцов задержал его:
- Прораб Иванихин от нас уходит. Я хочу предложить на его место тебя.
- Надо подумать, Григорий Антонович.
Анка испуганно прижала к груди ладошки.
- А как же мы без бригадира?
- Что ты, Аня! У вас столько отличных ребят. Любого ставь - потянет. Орлы! Вот хотя бы Токарев. Чем не бригадир? Молодой, задиристый, со смекалкой. - И спросил Алешу: - Сможешь?
- Он сможет, - вырвалось у меня. - Честное слово, сможет!
Алеша вскинулся, сбросив со спины мою руку. Трифон презрительно фыркнул.
- Он еще мастерок держать в руках не научился.
- Научится, - сказал Скворцов. - Ну как, Гордиенко?
Петр выжидательно стоял у двери и безотрывно смотрел на Елену.
- Что? - спросил он, словно очнувшись. - Разрешите нам подумать, Григорий Антонович. - Петр вышел, уводя с собой Анку и Трифона.
Тонкая понимающая усмешка сузила выпуклые глаза Скворцова: он заметил, как Петр смотрел на Елену и как от необходимости покинуть ее с досадой хлопнул дверью. Помолчав немного, он поднялся, собираясь уходить. Алеша удержал его:
- Посидите с нами еще немного, Григорий Антонович.
Скворцов остался.
- Вообще-то мне торопиться некуда... Токарев, сходи, пожалуйста, за мастером Бабуриным.
- Его нет, он учится вместе с Петром Гордиенко. - Алеша взглянул на заскучавшую Елену и заявил вдруг: - Между прочим, я бы занятия пропустил.
Я ревниво хлопнула его ладонью по лопаткам.
- Вот ты какой! Увидишь красивую девушку, все бросишь и к ней!
- Я - да, к ней. Женя. - Алеша придвинулся ко мне чуть плотнее. - Но Петр, как видишь, по-другому решил. Упорный, черт...
- Я люблю этого парня, - сказал Скворцов. Сумерки, сгущаясь, словно зацепились за его щетину на подбородке, черными тенями осели в глазницах, выделив крупные белки. Кроме того что он упорный, он еще и умница. Поэтому я и уверен, что он скоро вернется: не состоятся занятия, преподаватель заболел или еще что-ни будь в этом роде...
Отодвинув от себя стакан с недопитым чаем, откинулся на спинку стула, сунул в угол губ сигарету.
- Мужество и упорство вырабатываются путем насилий над своими желаниями, - заговорил он, взмахивая тяжелой рукой. - А у наших желаний чаще всего бывает одно направление - на праздные удовольствия. Это не требует ни особых духовных качеств, ни высоких мыслей, ни больших чувств. Плыви себе по течению, поглядывай на зеленые бережки. Против течения способны грести только сильные характеры.
Елена положила локоть на стол, далеко отставив его от себя, подперла щеку.
- Все это слова.
Скворцов помедлил, раскуривая новую сигарету.
- Вы правы, - заговорил он; от дыма сигареты слова его казались дымными и горькими. - Рассуждать, давать оценки людям, поступкам, критиковать - легко, даже приятно. Труднее, конечно, создавать. Ох, как это трудно - создавать!.. Ты не пьешь? - спросил он Алешу.
- Нет.
- И не надо. Когда жизнь нанесла мне нокаут - было такое время, - я растерялся. Я стал пить - от страха. Пил страшно, безудержно, до скотского состояния. Отовсюду выгоняли... Потом бросил - надоело. Надоело, и все!.. Перестал ощущать мир. В голове, в глазах, в сердце - дурман, муть и больше ничего. Перестал различать звуки, краски, запахи - мир исчез навсегда. Бросил пить, и все вернулось: звезды, запах сирени, лунный трепет на воде, звучание музыки. Шопен... Вы любите Шопена? Изумительный музыкант. А как смеются дети, Алеша?.. Все это я услышал и увидел недавно. А десяток лет был просто выброшен из жизни... Мне уже за сорок, а биография моя уместится на четвертушке листа бумаги. Светлых пятен в ней немного - время детства и война, годы великой встряски. Жестокие и пользительные годы!.. Я это говорю вам для того, ребята, чтобы вы ценили жизнь со всеми ее неурядицами, со всеми трудностями и цеплялись бы за каждый ее день, за каждый час - руками, зубами, всем своим существом... И за хороших людей надо держаться. Встретил хорошего человека и не упускай, держись за него...
Елена поморщилась и вздохнула, с упреком взглянула на меня, точно спрашивала, зачем я ее сюда привезла. Она тосковала оттого, что не могла отделаться от Аркадия, что ожидало ее бурное, мучительное объяснение с ним, что предстояло нести наказание за свой поступок, а какое это будет наказание - неизвестно. Действительно, зачем я ее притащила с собой? Это для меня здесь лучше, чем в родном доме, - здесь Алеша, вот он, рядом, я ощущала тепло его плеча. Елене все это чуждо. Я даже почувствовала свою вину перед ней...
- Лена, хочешь, пойдем куда-нибудь все вместе? В кино или в парк? Потанцуем...
- Я прошу вас подождать, - сказал Скворцов. - Скоро придет Петр.
- Кино надоело, - лениво проговорила Елена. - Все одно и то же: герои для вида поссорятся из-за пустяков, для вида помучаются, а потом обязательно обретут согласие, мир и счастье. И на танцах тошно. Молодые люди с прилизанными волосами танцуют с серьезными, даже скорбными лицами, точно выполняют какую-то важную обязанность. Мыслители со щепоткой мозгов в черепной коробке! А девчонки млеют под музыку. Смотреть на это со стороны, да еще в плохом настроении, ужасно...
Скворцов нетерпеливо завозился, громоздкий и какой-то мохнатый в сумерках.
- Скажите, Елена, - я хочу понять, - почему вам скучно? Молодая, красивая...
- Не знаю, - отозвалась Елена резко. - Добрых и сердечных людей мало, вот в чем наша трагедия. Зато мерзавцев хоть отбавляй. На каждом шагу. Если бы я могла, если бы мне дали такое право, то я душила бы их. Без всякой жалости! Удивительно: человечество совершило такой трудный путь к своему совершенству - через века! А подлецов не убавилось, они увеличиваются в геометрической прогрессии.
Я незаметно надавила ей колено, чтобы она не наговорила еще больших резкостей. Но она отшвырнула мою руку:
- Знаю, что говорю.
Скворцов произнес задумчиво;
- Добрых людей мало... Странно! А может быть, вы их не в той стороне ищете? Может быть, проходите мимо них, не умеете замечать?
- Может быть.
- Вот, например, Гордиенко. Присмотритесь-ка к нему. Это человек простой и в то же время сложный. Отличный строитель, учится на третьем курсе института... Не "работяга", по выражению некоторых чванливых молодых людей, а творец - извините за громкое слово - с большой задачей в жизни, с высокой целью. Прикажи пробиться к звездам, или в морскую глубь, или повести в атаку батальон - поведёт, пробьется, приказ выполнит. А в остальном - чувство прекрасного, поэзия, музыка, - этом он вам не уступит. И женщину чтит превыше всего на свете. Это я знаю точно...
- Что и говорить - идеал, - обронила Елена тихо, с издевкой.
- Если хотите, идеал, - согласился Скворцов. - Я это говорю только потому, что вы мне тоже нравитесь... А вообще, девушка, для собственного утешения думайте, что грусть и печаль - большое духовное богатство!..
- Такого богатства, печали и грусти, у меня девать некуда. Миллионерша! - Елена усмехнулась невесело. - Пойдем отсюда Женя.
Рывком распахнув дверь, вбежал Петр Гордиенко, встревоженный и запыхавшийся. Увидев всех нас в сборе, он облегченно вздохнул, включил свет.
- Ух, жарко!.. Занятия не состоялись: преподаватель заболел.
Мы засмеялись. Скворцов мотнул лохматой седой головой:
- Мы так и думали...