Дронов суетливо обернулся ко мне;
- Может быть, поначалу мне сказать слово - для ободрения, а?
- Ребята ждут Петра, он наш бригадир, старший товарищ...
Тонкий, с раздвоенным кончиком нос Дронова обидчиво наморщился.
Гордиенко медленным взглядом обвел вдруг примолкнувших ребят:
- У нас много пишут, говорят, подсчитывают, сколько приходится на душу населения чугуна, нефти, электроэнергии сейчас и сколько всего этого будет через пятнадцать лет, А вот сколько положено на душу населения счастья - умалчивают. А следовало бы наконец заняться этой весьма необходимой проблемой человеческой жизни... И я глубоко уверен, что скоро, очень скоро вопрос о счастье станет в нашем государстве главным вопросом, - пришла пора. Я не знаю, как велики в стране запасы этого счастья, и не знаю, сколько приходится на вашу долю. Анка и Трифон. Но то, что вам положено, вы должны получить сполна. Не больше - чтобы не обокрасть других, и никак не меньше - дабы другие, проворные и бессовестные, не воспользовались вашей доверчивостью и простотой. - Он мельком взглянул на Дронова. - Будьте бдительны! Стойте на страже вашего счастья. Оберегайте его от вторжения пошлости, от грязи!..
Дронов вскочил, вполголоса оборвал Петра;
- Что ты городишь? Кому нужна твоя философия? Хочешь размагнитить ребят? Хорош секретарь комсомольской организации! - Затем, повернувшись к столу, громко провозгласил:
- Товарищи, позвольте мне от лица управляющего и от своего лично поздравить новобрачных и пожелать им долгих лет совместной и согласной жизни и работы на благо, как говорится, нашей отчизны. Управляющий поручил мне преподнести новобрачным ценный подарок. - Дронов подбежал к столику в углу и откинул белую ткань, прикрывающую радиоприемник. Напрягаясь, приподнял его и передал Трифону.
Анка от восхищения подпрыгнула и захлопала в ладоши.
Трифон подержал на весу дорогой подарок:
- Вот это бандура!.. Куда ставить будем?
Кто-то подсказал, смеясь:
- Койку вынесешь, а его поставишь!
Дронов приподнял руку, требуя тишины и внимания.
- Управляющий поручил мне передать, как только отстроится новый дом, вы первые получите в нем квартиру! Ну, довольны?
- Спасибо, - прошептала Анка.
- Ну-ка. ребятишки, выпьем за молодых, - сказала тетя Даша. - Девочки, не отставайте! Дети; Аннушка, Триша! Живите дружно, любите друг друга, не обижайте друг друга. Милые вы мои!.. Благословляю вас. Давайте я вас поцелую. - И поцеловала троекратно Анку, затем Трифона. - Поцелуйтесь и вы... А мы выпьем!
И когда Анка. маленькая, чистенькая, в белом платьице, вскинула лицо, а медноволосая голова Трифона нависла над ним, все захлопали, зашумели, потянулись к ним чокаться...
Дронов строго распорядился:
- Токарев, ты следи за этой половиной стола, А ты, Петр, наблюдай за этой стороной. Чтоб все было тихо и мирно. Кто перехлестнет, того за шиворот и - вон! А то комсомольская свадьба черт знает во что может превратиться...
Я захмелел от первой же рюмки... "Каждому - долю счастья, - размышлял я, повторяя слова Петра. - А если не доля, а нечто огромное, целое и неделимое, из ряда вон выходящее - Женя? Как тогда?.." Я позавидовал Трифону: Анка, такая хорошенькая, будет без умолку щебетать, смеяться, хлопотать - всегда рядом с ним. Только бы этот дьявол не угасил в ней веселую искру...
Все текло мимо меня - время, возгласы, "горько", смех, сверкание света в бутылках, лица людей, - как река, в вечность. Я сидел недвижно и молча. Было одиноко, тепло и грустно... Кто-то потрогал за плечо, я очнулся. Возле меня и Петра стояли, обнявшись, Трифон и Анка.
- Она хорошая, Анка, - проговорил Трифон, и глаза его увлажнились и позеленели, как весенняя молодая листва - от вина, от нахлынувшего чувства любви. - Нам с ней, ребята, легко будет...
Анка сказала чуть заискивающе:
- Я вам буду завтраки готовить, комнату прибирать, в магазины ходить...
- Алеша, Петр, ну, скажите нам "горько", - просил Трифон.
- Ох, горько, ребята! - сказал я.
От мысли, что Анка будет жить в одной комнате с нами, я даже протрезвел. Но потом оттолкнул от себя эту мысль: какая разница, где они получат свою долю счастья!..
- Ладно, - согласился Петр Гордиенко. - Потеснимся.
Ребята расшумелись. Тете Даше поставили на колени аккордеон. Наметанным взглядом отыскала она тех, кто всегда поддерживал ее в песнях.
В дверь входили и выходили люди. От суматохи, от мелькания лиц заломило в глазах. Затем все слилось воедино, завихрилось, с грустной протяжной песней отодвигаясь все дальше и дальше - в какой-то туман, в небытие... И оттуда, из тумана, из небытия выплыла и встала передо мной Женя, встревоженная и сияющая. Знакомые, похожие на рожки, завитки на лбу, по белому платью рассыпан красный горошек - как живая... Я слабо, по-хмельному улыбнулся прекрасному и сладкому видению. Сбоку почему-то возникало ухмыляющееся лицо брата Семена. Какое чудовищно нелепое сочетание, какая чушь! Я закрыл глаза и тряхнул головой: видение не исчезало, оно наплывало на меня. Я медленно поднялся.
- Женя, - прошептал я видению. - Это ты? Как ты здесь очутилась? - Я боялся дотронуться до нее.
Семен, проталкиваясь к новобрачным, ткнул меня кулаком под ребро.
- Радуйся, привез. Вот какой у тебя брат. Цени!..
Нам не дали обменяться даже двумя словами, не дали встретиться нашим рукам. Песня оборвалась. На какой-то миг наступила тишина, и эта тишина сосредоточилась на Жене.
Серега Климов сунулся к Будорагину.
- Гляди, кто заявился! К Алешке прикатила. А делала вид, что незнакома с ним. Помнишь, в парке? Шайка-лейка...
Трифон недоуменно хлопал глазами.
- К тебе? - спросил меня Петр Гордиенко.
- Да.
- Она?
- Да.
Кто-то крикнул с хмельным озорством:
- Судить ее!
Возглас подхватили:
- Судить, судить!
Тетя Даша приютила Женю рядом с собой.
- Не орите! Не за что ее судить. Садись, дочка. Ты - девушка Алеши? - Женя скромно кивнула. - А он говорил, что у него нет девушки. Значит, врал он?
- Врал, - сказала Женя и улыбнулась мне:- Зачем ты врал?
Ей налили почти полстакана вина.
- Выпей за новобрачных.
Трифон сидел какой-то распаренный и добрый, галстук приспущен, ворот рубахи под ним расстегнут.
- Это они из-за тебя подрались? - спросила Анка Женю.- Да.
- Ах, лоботрясы!.. - Анка подтолкнула Трифона. - Подбери губы! У него неделю зубы ломило.
- А у Алеши глаз затек.
- Ну их! - Анка засмеялась, пьяненькая. - Давай с тобой выпьем!
Женя выпила вино. И пока она пила, хмель, метнувшись, завладел ею. Рука, возвращая стакан на стол, совершила уже нетрезвый взмах. Женя тронула пальцами рожки на лбу - "оп, оп!" - и засмеялась.
- Судить ее! - не унимался Серега Климов.
- Судить, судить!..
Илья и Серега подвели к ней подвыпившего "судью" и "заседателей".
- Подсудимая, встаньте, - пролепетал Вася.
Женя смеялась, ничего не понимая.
- Видишь ли, - пытался объяснить ей "судья", - если мы тебя не осудим и не вынесем приговора, то ты вроде бы не наша, чужая среди нас. Понимаешь? А если же мы тебя осудим и приговорим... то ты вроде уже наша, своя. Понимаешь?
- Я не знаю, за что вы собираетесь меня судить. Ну, все равно. К чему вы меня приговорите?
- К чему-нибудь. - Вася оглянулся на Илью и Серегу. - Например, пять раз поцеловать Трифона за то, что ты нанесла ему обиду.
- А я его и без суда поцелую. - Женя через Анку дотянулась до Трифона и поцеловала его.
Ребята, окружавшие ее, захлопали - оценили
Петр сдавил мне плечо, прошептал:
- Что с тобой, Алеша? На тебе лица нет. Вам лучше уйти. Уходите. Я все понял.
Меня не нужно было уговаривать. Я решительно отодвинул от Жени ребят, точно имел на это право: вспомнил, как они превратили меня однажды в гипсовое изваяние; вкус белой пыли во рту я ощущал до сих пор.
- Уйдем отсюда.
Я взял Женю за руку и сразу обрел какую-то необыкновенную силу.
- Почему, Алеша? Здесь так хорошо...
- Уйдем, - повторил я настойчиво.
Мы протолкались сквозь толпу и вышли из красного уголка. Пробрались вдоль коридора. Женя шла за мной и восторгалась:
- Какие хорошие ребята, Алеша!..
Мы выбежали в темные сени, остановились за дверью и обнялись. Мы стояли так томительно долго, оглушенные, как бы парализованные чувством близости. Входная дверь, открываясь и закрываясь, скрипела на ржавых петлях.
- Ты меня измучил, Алеша, - прошептала Женя. - Скрылся... Не показывался, не звонил...
- Я не смел.
- Ой, какой дурак!..
- Как ты меня нашла? Где встретила Семена?
- Домой к вам ходила. Сил не стало ждать... Семен проводил. Я люблю тебя... Знаешь, Алеша, во мне произошел какой-то переворот, очень сильный. Мне даже страшно делается. Не могу сладить с собой. Обещай мне, что ты не скроешься больше!
- Обещаю, - прошептал я.
- Мы должны видеться каждый день.
- Да. Выйдем отсюда.
- Нет. Постоим еще немного. По-моему, уютней и прекрасней этого места на земле нет.
Горячая волна вдруг ударила меня, перехватила дыхание.
- Ты удивительная. Женя, - прошептал я. - Я не нахожу слов, чтобы выразить, какая ты удивительная!..
- И не ищи, не говори. Обними меня. - Женя уткнулась носом мне в шею. - Мама со мной не разговаривает. Мы поссорились. Из-за Вадима. Нет, это из-за тебя. Мама хочет пригласить доктора, проверить, все ли у меня в порядке по части психики. - Женя усмехнулась. - Конечно, не в порядке - я ведь немного спятила... А мне от этого и весело, и тревожно, и я какая-то сама не своя. Это, наверно, оттого, что я счастлива, что люблю... Я сказала об этом Елене Белой, она так обрадовалась, захлопала в ладоши и поцеловала меня
- Кто это Елена? - спросил я.
- Подруга моя. Я тебя познакомлю, только смотри не влюбись - она красивая, как волшебница.
- Не та ли, к которой Растворов спешил тогда в "Пекин", помнишь?
Да. - Женя горестно вздохнула. - Мне ее очень жаль, Алеша, она так несчастна. Аркадий ей проходу не дает, куда она, туда и он. И она никак не может от него отвязаться. Когда Борис Берзер попытался за ней ухаживать - он тайно влюблен в нее, я это знаю, - то Аркадий остановил его в коридоре и заявил при мне и при Елене: "Слушай, секретарь, если я еще раз увижу тебя рядом с ней, то - я еще точно не знаю, что с тобой сделаю, - но боюсь, что тебе не удастся получить высшее образование и первенство по шахматам унесешь с собой в вечность". И рассмеялся так издевательски.
- Ну и что он, Берзер ваш, согласился с этим? - спросил я.
- Он не очень нравится Елене, вот в чем дело-то. Но Аркадию он заявил, как всегда хладнокровно и с достоинством, что если ему нужно будет подойти к Лене, то его не спросится, потому что не боится... А Елена просто не чает, как от него, от Аркадия, отстать...
Из помещения вырывались песни, когда туда входили, и снова глохли, прихлопнутые дверью со скрипучими петлями. Казалось, люди протяжно и громко вздыхают.
Я проводил Женю до дому. Возвращался в пoселок пешком - некуда было торопиться...
Возле барака посидел на скамеечке. За березовым лесом начинался рассвет. Редкая белесая дымка кралась к городу, тесня ночную мглу.
VIII
ЖЕНЯ: Раньше, совсем-совсем недавно, я была очень спокойной, до удивления спокойной. В душе стояло тихое и чистое озеро - ни один камешек не падал в него, не колебал...
Елена Белая, оглядывая меня зелеными глазами волшебницы, лишь разводила руками:
- Ты, Женя, проживешь сто лет: ни одно дуновение жизни не касается тебя. О бурях, вихрях, страстях я даже не заикаюсь! Все это - мимо. Мне бы такой характер!
- Такая уж я есть, - с огорчением отвечала я.
- Это же хорошо, дурочка: вихри и страсти, проносясь, оставляют в душе одни разрушения, хаос, а на лице пропахивают борозды, которые никогда не сглаживаются. А ты всегда как зорька ясная.
Я засмеялась:
- Не воображай, пожалуйста, Лена! Вихри, страсти, хаос... Тоже мне страсти - Кадя Растворов! Начиталась ты старых романов и воображаешь.
Я недоумевала: о чем тревожиться? Будущее мое предопределено. Оно выстраивалось само собой и как бы без моего участия: муж - Вадим Каретин; высшее образование, о котором больше заботится мама, чем я, обеспечено: из Москвы никуда не уеду - мама не отпустит, Вадим не уедет; о нужде и нехватках слышала только от других. Не виновата же я, что так сложилась моя жизнь.
Но вот и на мое озеро налетел если не вихрь, то ветер, погнал волны туда-сюда, - стройность будущего разрушилась. Радостная тревога теснила грудь...
"Свойства строительных материалов зависят от их строения, - читал преподаватель лекцию. - А строение материалов зависит от условий происхождения или от условий изготовления..."
Голос его как-то странно менялся - я все время слышала Алешу.
- Земля, должно быть, чрезвычайно счастлива оттого, что ты по ней ходишь, - сказал он мне вчера.
Я, конечно, высмеяла его за старомодный комплимент: это несовременно. Такие восторги могли изливать герои ,пьес Шекспира перед своими возлюбленными - пятьсот лет назад! Он рассмеялся застенчиво, соглашаясь со мной:
- Да, я, кажется, перехлестнул!..
Я не удержалась и поцеловала его прямо на улице, на глазах у прохожих. Я не сказала ему, что мне удивительно приятны были эти старомодные слова, я даже споткнулась на той самой земле, которая была "счастлива oттoгo, что я по ней хожу".
Елена Белая приложила ко рту ладонь - рупором в мою сторону.
- Отчего тебе так весело? Считаешь, что с улыбкой легче усваиваются лекции?
- Так, вспомнила кое-что...
Я вынула из портфеля маленькую книжечку, раскрыла ее и пододвинула Елене.
- Прочитай, - попросила я.
Елена пробежала глазами отчеркнутые мною строки: "На вершине горы находится открытая и просторная площадь, посередине которой возвышается храм, воздвигнутый с изумительным искусством. Храм прекрасен совершенно круглою формой. Он не обнесен стенами, а покоится на толстых и соразмерных колоннах. Огромный, с изумительным искусством воздвигнутый купол храма завершается посредине, или в зените, малым куполом с отверстием над самым алтарем. Этот единственный алтарь находится в центре храма и обнесен колоннами. Храм имеет в окружности свыше трехсот пятидесяти шагов. На капители колонн снаружи опираются арки, выступающие приблизительно на восемь шагов и поддерживаемые другим рядом колонн, покоящихся на широком и прочном парапете вышиною в три шага..."
- Что это? - спросила Елена.
- Город Солнца, - ответила я. - Автор Фома Кампанелла.
- Зачем ты мне это дала прочитать?
- Так просто. Интересно ведь... - Я придвинулась к ней поплотнее. - Вечером пойдем со мной, я познакомлю тебя с хорошими ребятами.
- А Аркадий? Разве он отпустит? Я обещала пойти с ним в один дом.
- Скажи, что не можешь. Скажи, нездоровится, или еще что-нибудь придумай. Ведь его сегодня в институте нет. Позвони и откажись.
- Он не поверит. - Елена сжала руки - хрустнули пальцы, на лоб набежала боязливая морщинка. - А звонить бесполезно, дома его нет. Но к концу занятий заявится непременно - опасается, как бы я не ушла с кем-нибудь другим. Ты знаешь его не хуже меня.
Я хорошо изучила Аркадия через Вадима. Их связывала неизменная и неравноправная дружба. И Вадим, натура более слабая, находился под влиянием и в подчинении у Аркадия. В прошлую зиму мы вместе справляли вечеринки. Аркадий веселился бурно, до изнеможения, пил больше всех и не пьянел, был неистощим на остроумные проделки, и вообще в компании без него становилось скучновато. Ребята считали его бесстрашным. Но мне казалось, что бравадой он прикрывал свою трусость. И, как всякий трусливый человек, он, должно быть, был жестокий. Этой его скрытой жестокости и побаивалась Елена. Она как-то сникала вся, когда он медленно прижмуривался, глядя на нее.
- Не понимаю, почему ты перед ним дрожишь! - возмутилась я. - Пошли его к черту!
Елена чуть отвела плечи и взглянула на меня с ласковым изумлением.
- Откуда у тебя такая отвага? Раньше я этого не замечала. Уж не от нового ли знакомства?
Елена определила верно. Алеша - я это теперь знала - пробудил во мне и активность, и беспокойство, и смелость. Хорошо жить, когда за спиной своей чувствуешь надежную опору!..
- Отделаться от Аркадия не так-то просто, - сказала Елена и глубоко-глубоко вздохнула. - Сказала "не люблю", - не поверил: считает, что я кокетничаю, "набиваю себе цену". Да он и не придает этому никакого значения. "Любовь, луна, стихи и всяческая дохлая лирика - мусор, все это - в мусоропровод! Я здоровый и красивый мужчина, ты здоровая и красивая женщина, мы физически подходим друг к другу и должны быть вместе..." Вот его взгляд на любовь. Ты это тоже знаешь. И убежать от него не могу - нагонит, найдет, устроит скандал... Как тут быть, что делать, не знаю. Женя...
Вадим сидел в другом углу и, должно быть, тоже не слушал лекцию, вертелся, ревниво наблюдая за нами.
И еще с одними глазами встречалась я, когда поворачивала голову направо, - с продолговатыми, бархатной мягкости глазами Бори Берзера. Я знала, что Боря влюблен был в Елену давно и, пожалуй, безуспешно и страдал от этого. Сам того не замечая, он смотрел на нее и украдкой и явно, тихо и грустно улыбаясь, - спокойный и начитанный парень в коричневой замшевой куртке с золоченой "молнией" посередине. Сейчас я кивнула ему, и он незаметным кивком ответил мне, как бы давая понять, что при любых обстоятельствах на него можно опереться - не подведет.
В перерыв Baдим протолкался к нам.
- Вы так горячо секретничали, что слышала вся аудитория. О чем шептались?
- Если слышала вся аудитория, - значит, слышал и ты, - сказала Елена. - Зачем же спрашивать? Во всяком случае, не о тебе.
Какая-то жалкая ухмылка появилась на его губах.
- Конечно, я малоподходящий объект для секретов. - Вадим с принужденной развязностью взлохматил нам обеим волосы. - Ваши чувства иных категорий - они парят над облаками, им не до нас, грешных на грешной земле!
Это по моему адресу; какие-то категории, объекты... Зачем все это? Боже мой, каким бесконечно жалким и беспомощным становится человек, когда его разлюбят!.. Безвольные в таких случаях становятся заискивающе-угодливыми и, стараясь обратить на себя внимание, пытаются сделать или сказать что-то оригинальное, умное, а выходит натянуто, скучно и глупо. Волевые, с характером - мстительны и жестоки. И те и другие несчастны...
- Кадя придет? - спросил Вадим Елену,
- Не знаю. Должен прийти.
Мы вьшли в коридор. Вадим, наблюдая за нами, шел следом. Ни в помещении, ни на улице Аркадия не было. Я сказала Елене:
- Иди позвони ему.
От волнения на щеках и на лбу ее расплылись багровые пятна. Как же она его боялась, бесстрашная моя Елена!..
Я позвала Берзера.
- Боря, внуши ей, что она свободный человек. Ей нечего и некого бояться.