- Уйдем отсюда, - сказал Алеша и обнял меня за плечи.
Мы тихо вышли из "нашего дома", где провели полчаса, быть может, самой счастливой жизни.
На лестничной площадке Алеша приостановился. Он задумчиво взглянул на рабочих, расхаживающих по шестому этажу, на полет стрелы крана, на контейнер с кирпичами на тросе, потом опять на свои руки.
- Неужели это и есть строительство коммунизма, Женя?
- Наверно, Алеша, - сказала я, поправляя на его шее шарф. - Сначала нужно много всего построить...
- Да, сначала нужно провести большую, очень- большую, и трудную, и черную работу, - сказал он. - И вместе с тем необходимо в срочном порядке перестраивать человеческое сердце на коммунистический лад. Да, да, Женя! Чтобы сердце было горячим, богатым, честным и добрым. И нужно, чтобы таких сердец было много, очень много!.. Тогда на земле не останется ни обид, ни горя... Идем, я провожу тебя до первого этажа...
Я ушла от него взволнованная и грустная. Да, настоящим людям жить намного труднее, чем тем, ненастоящим, потому что настоящие создают, ищут, думают. А человеку, задумывающемуся о жизни и событиях, о будущем, всегда труднее живется. Они настоящие, ответственные перед людьми, перед обществом...
XVII
АЛЕША: Вечером в общежитии у порога нашей комнаты собралась толпа. Кроме Петра, Анки и Трифона, тут были Серега Климов с Ильей Дурасовым, "судья" Вася со своими "заседателями", три девушки из соседнего барака.
Шумно топоча, мы вышли из жаркого и душного помещения. Вечер был безветренный, с легким морозцем. Редкие, почти одинокие, невесомо вились снежинки, голубыми искрами вспыхивая в свете фонарей. Женя выставила руку. Снежинка тихо легла ей на ладонь, тут же растаяла, и Женя слизнула капельку кончиком языка. В зимнем пальто, темном, с серым каракулевым воротничком и манжетами, в белом платке, обсыпанном черным горошком, с коньками под локтем, она походила на школьницу, нетерпеливую, беспечную и немножко кокетливую. Женя первой увидела подходивший автобус и побежала к остановке, увлекая остальных.
У входа в парк мы - Женя, Петр и я - задержались, чтобы подождать Елену Белую.
Она примчалась минут через двадцать после того, как ей позвонила Женя, в распахнутом пальто, с непокрытой головой, в одной руке - берет, в другой - коньки. При каждом шаге волосы, сваленные на один бок, взлетали и опускались.
- Совсем задохнулась - так бежала, - заговорила она, стремительно подходя. - Здравствуй, Алеша!
Затем шагнула к Петру.
Они стояли и немо смотрели друг другу в глаза. Петр приподнял руку и убрал со щеки ее прядь волос, белую, в блестках снежинок. И она прижала на миг его ладонь к своей щеке.
- Поедемте на другой каток, - вдруг попросила она. - Пожалуйста!..
Я запротестовал.
- Мы же не одни. Лена. Тут наших половина общежития.
- Ну, хорошо. Все равно уж теперь... - Елена порывистым шагом двинулась в парк. В воротах я заслышал, как она сказала Жене: - Вадим знает, что мы здесь.
- Ну и пусть! Ты же не одна. - В голосе Жени прозвучало беспокойство.
Через несколько минут, выйдя из раздевалки на лед, я на всякий случай предупредил Петра:
- Будем держаться вместе.
- Понял, - сказал он. - Бегите впереди, мы - за вами.
Мимо неслись пестрые, разноликие людские толпы - бесконечная, неудержимая, веселая река, волна за волной. Над катками, над его площадями и дорожками, гремела музыка, то надсадно завывая, то бросаясь в бешеный галоп. Певец хрипло выговаривал на чужом языке непонятные слова песни. Музыка торопила, подхлестывала, гнала вперед, и невозможно было устоять на месте. Мы врезались в самую стремнину этой людской реки и помчались, не ощущая под ногами льда, словно поплыли.
Женя каталась легко, послушно, Она как бы невесомо висела на моей руке. На поворотах чуть отдалялась и снова мягко прислонялась ко мне. Красный свитер плотно облегал ее плечи, черные взрыхленные волосы были слегка запорошены снежной пылью. Я сильнее прижал ее к себе. Она живо отозвалась на это движение, чуть запрокинула голову и засмеялась.
- Тебе хорошо?- Да...
- Мне тоже. Держи меня!.. - крикнула она, отдаляясь и совершая вираж.
Я оглянулся. Позади нас не отставая, широкими и стремительными взмахами катились Петр и Елена.
- Что тебе сказала Елена? - спросил я Женю.
- Ничего серьезного.
- Ну все-таки?
- Вадим знает, что мы на катке. Он, конечно, передаст Аркадию. И тот приедет сюда.
- Ну, и что?
- Будет скандал. Елена боится Аркадия.
- Размазня твоя Елена! Послала бы его к черту!
- Ого, какой храбрый!..
- Что он может ей сделать? - возмущенно крикнул я. - Что вы перед ним дрожите!
- Он что угодно может сделать. Подкараулит, затащит в подворотню - и все. Или бритвой лицо изрежет.
- За это, знаешь, что бывает?..
- Знаю. Елене-то не легче от того, что его засудят. Его тюрьмой не испугаешь. Даже если она замуж выйдет, он все равно не отступится, будет ее преследовать. Что ей делать?
- Нелепость какая-то... - пробормотал я.
Я ужаснулся при мысли, что сейчас, в наши дни есть люди, которые живут под угрозой, и есть люди, которые эти угрозы могут осуществить.
Только сейчас для меня открылся смысл тех страшных слов, которые произнес Аркадий на площади Маяковского. "Чтобы преуспевать в этом мире, нужно выработать из себя подлеца. Чем больше подлец, тем выше он поднимается". И еще одно изречение: "Утопающего - толкни". Теперь я понял, что это была не шутка.
- Елена у Аркадия в плену, - сказал я Жене. - Этому надо положить конец.
- Конечно надо, Алеша. - ответила Женя. - Она надеется на Петра. Она очень в него верит. К ней еще никто так по-человечески не относился, как он. Все видят в ней лишь красивую девушку, с которой- приятно провести вечер, лестно показаться на людях. - и все. Петр увидел в ней человека...
Мы вырвались на набережную. Толпа тут была гуще, валила стеной, чуть клонясь вперед. От карусельного кружения лиц в глазах рябило.
- Давай передохнем немного, - попросила Женя. - Ноги устали.
Я подвел ее к краю ледяного поля.
- Ноги не озябли? А руки?
- Мне хорошо.
Подошли и Петр с Еленой. Она опиралась о его плечо.
Женя попросила:
- Постоим немножко, потом еще покатаемся и пойдем пить кофе.
- Согласен. - Петр предложил мне: - Поищем своих. - Он обратился к девушкам. - Мы два круга отсчитаем - и назад. Только вы отсюда ни на шаг!
Мы побежали, обгоняя катающихся, вдоль набережной. Вымахнули на дорожку, уводящую к прудам. Наших нигде не было.
- Под лед провалились, что ли! - Петр был несдержан, воодушевлен, задирист. - Подо льдом найдем! Эх. Алешка, хорошо жить на свете!.. Возмутительно хорошо!
Я вспомнил недавний разговор с Женей.
- Зря мы их оставили одних...
Петр некоторое время вопросительно смотрел на меня, точно расшифровывая значение моих слов, затем кинулся обратно. Я едва поспевал за ним. На середине дорожки, взвихрив лезвиями коньков ледяную пыльцу, Петр затормозил и обернулся ко мне.
- А в чем дело, Алеша?
- Елену надо спасать.
- От кого?
- Есть такой человек - Аркадий Растворов. Я с ним знаком. - Это - волк. Он грозится ее убить.
- Убить?.. - Глаза Петра расширились. - Ты шутишь?
- Нет, не шучу.
Петр привстал на носки коньков, пробежал несколько метров, чтобы придать телу инерцию. Я погнался за ним...
Еще издали мы увидели возле Жени и Елены незнакомых парней. Я одернул Петра.
- Спокойней..
Елена стояла одной ногой в сугробе и затравленно озиралась по сторонам, поджидая нас. Мы с Петром разорвали полукруг, смыкавшийся вокруг Елены, и встали возле нее справа и слева.
- Почему ты стоишь в снегу, ноги застудишь? - сказал Петр Елене, затем повернулся к парням: - Что вы хотите, ребята?
Их было пятеро, шестой - Вадим. Он разговаривал с Женей, отведя ее в сторонку. На какой-то миг ревность колким морозцем прошлась по сердцу. "Чего он к ней липнет? И чего она не отталкивает его? Улыбается..."
Среди чужих ребят выделялся рослый и статный парень в заграничном свитере, светло-сером, с красными продольными полосами по бокам - Аркадий. Я узнал его по клочковатой бороде. Он чуть подался к Петру.
- Чего хотим мы, это мы сами знаем. А чего добиваетесь вы, нам неизвестно.
Глаза его, оловянно-тяжелые, не мигали, под усами блеснули крупные белые зубы. В медлительности его крылось что-то затаенно-рискованное и стремительное, как в сжатой пружине.
- Я от нее ничего не добиваюсь, - сказал Петр сдержанно и сразу как-то спал с лица, побледнел. - Уходите отсюда, ребята.
- Ты бы полегче, дружок, - миролюбиво заговорил черноволосый парень с жирным обтянутым задом - Кирилл Сез. - К чему зарываться? Лучше решить все по-свойски.
- Что решить?
Аркадий прикоснулся перчаткой к локтю Петра.
- Хочу попросить тебя по-мужски, по-джентльменски: оставь ее. - Он кивнул на Елену. - Я штурмую эту крепость два года. Я хочу на ней жениться.
- На крепости?
- Нет, на Елене, - огрызнулся Аркадий. - И ты нами не мешай.
- Жениться? - удивленно спросила Елена.
- Да, жениться, - повторил Аркадий раздельно.
- Поздно, Аркадий, - заявила Елена. - Когда-то сама просила тебя об этом. Ты отмалчивался. Теперь просить не стану. Теперь уже поздно...
- Жениться никогда не поздно. - Аркадий лениво усмехнулся. - Подумай, Елена. Кто нам мешает? Этот? - Он повернулся к Петру и долго нагло измерял его взглядом. - А ты, приятель, не надейся: так, запросто, ее не получишь.
- Она не вещь, чтобы ее можно было отдавать или получать.
Аркадий все так же нагло оглядывал Петра.
- Впрочем, может случиться, что и получишь, но в разобранном виде, по частям. Прости, Лена, за такую грустную шутку.
Петр шагнул к Аркадию. Я встал с ним рядом. Женя тоже бросилась к Аркадию.
- Ребята, Аркадий, Кирилл, перестаньте дурить. А то я сейчас закричу. Слышите?
Петр приблизил лицо к лицу Аркадия - столкнулись два течения в жизни, два принципа, а может быть, и два мира.
- Не могу понять, с какой свалки вас сюда занесло, такую падаль.
Аркадий, ничуть не смутившись, опять притронулся перчаткой к локтю Петра.
- Еще одно слово, - с угрожающей учтивостью попросил он. - Пожалуйста, скажи одно только слово, и я ручаюсь: оно будет последним в твоей собачьей жизни. Ну, назови меня стилягой, тунеядцем или скажи еще какую-нибудь пошлость
Петр не сводил с Аркадия глаз. Как и я, Петр утопил коньки в снегу возле кромки льда, чтобы твердо стоять на ногах и не поскользнуться, если нужно будет дать отпор. Он казался более спокойным, чем я. Меня била дрожь, в душе закипала ненависть.
- Слова тут излишни, - выговорил я, едва разжимая зубы. - А вот врезать по бородатой морде до зарезу необходимо.
Аркадий опять усмехнулся: он был невозмутим и поэтому чувствовал свое превосходство.
- И на драку согласен. Кто начнет первым? Ты? - спросил он меня. - Прошу. - Он покосился на приятелей.
Вадим затормошил его, пытаясь увести.
- Перестаньте, ребята, - с лихорадочной поспешностью убеждал Вадим; он привел сюда Аркадия и, должно быть, чувствовал себя виноватым перед Еленой и Женей. - Аркадий, прекрати! Нашел место для объяснений...
Женя поняла, что драка неминуема. А в драках на льду в ход пускают коньки, которые пострашнее ножей. Женя метнулась куда-то в проносящуюся мимо толпу конькобежцев.
- Аркадий, уйди! - крикнула Елена. - Уйди, говорю, если ты хоть немного уважаешь меня. Кирилл, уведи его.
Аркадий успокоил:
- Не бойся. Ничего страшного не произойдет. У нас с ним все впереди... И с тобой, Лена, тоже...
Глядя на его клочковатую, ощетинившуюся бороду, на сомкнутые губы и отяжелевшие от ненависти глаза я поверил Елене. Такой человек может совершить любую жестокость: затащить в подворотню, изрезать лицо, - руки не дрогнут.
Женя привела наших ребят. Трифон Будорагин, не разобравшись, что к чему, с разлету наскочил на Аркадия - грудь в грудь.
- Ну, что надо?..
Аркадий чуть брезгливо отстранил его от себя.
- Не напирай, невежа. От моих нежных прикосновений лопаются барабанные перепонки. Заранее ставлю в известность.
Трифон нагнул голову, как бы выискивая, куда нанести первый удар. Петр остановил его.
- Не связывайся.
- Это фашист, - сказал глухо Трифон. - Самый отъявленный!..
Аркадий не ожидал такого страшного определения. Склонив голову, он несколько раз ударил пяткой конька о лед.
- Вы сделали неточную оценку. Я, как видите, разговариваю с вами вежливо и мирно. А фашисты давно поставили бы вас к стенке. Можете быть уверены. Впрочем, извините, нам надоело смотреть на ваши хари. - И скомандовал приятелям: - Пошли! - Задержался еще на секунду, чтобы сказать Елене: - Запомни, я тебя предупредил. Другого такого случая не будет. - Он удалился, лениво и небрежно раскачиваясь.
Елена рухнула в снег, уткнула голову в колени и заплакала злыми слезами.
Над катками гремела музыка, искрящаяся, как бы прорезанная голубым светом прожекторов, в блестках снежинок. И подчиняясь ее широкому ритму, беззаботно стремились вперед веселые толпы катающихся.
- Встань. Лена. - Петр помог ей подняться.
Елена резко отвернулась, варежкой смахнула слезы со щек. Ей было стыдно, что из-за нее разгорелся скандал у всех на глазах, испортил всем настроение, стыдно за свои слезы.
Анка ладошкой сметала с нее налипший снег, утешала:
- Ну, встретил тебя с другим, ну пригрозил, - подумаешь, беда какая! Не такое еще бывает. Стоит из-за этого слезы лить. Вон у тебя защитников сколько - стена!..
- Плач твой тут ни к чему, - подтвердил Трифон. - Мы найдем другие аргументы для беседы с ним. Мы с ним рассчитаемся за все. Ты на нас положись полностью.
- Вот что ребята, - сказал Петр, - вы покатайтесь еще... Когда я вернусь в общежитие, обсудим, что и как...
Петр взял Елену под руку. Они пошли по краю ледяного поля, направляясь к раздевалкам.
XVIII
ЖЕНЯ: Петр поехал проводить Елену. Мы с Алешей переходили через Крымский мост к станции метро. Я не переставала удивляться одной странной и непонятной перемене: кажется, оглянись назад, и перед тобой встанет наше первое знакомство в тот теплый августовский вечер. Тогда мы казались друг другу загадочными оттого, что были совершенно чужими. Каждый жест, взгляд, удачное слово и даже бессмысленная болтовня вызывали и восторг, и изумление, и смех. Будущее раскрывалось перед нами, как зеленый, залитый солнцем луг, в теплых травах которого можно затеряться. Оно влекло своей неизведанностью.
Теперь я держалась за локоть Алеши надежно и бестрепетно. Но горизонты впереди нас как будто сузились и луга потускнели, с них ушло солнце. Что-то во мне стронулось...
Как назло, лезли в голову слова Вадима, сказанные им час назад на катке. Я попросила его утихомирить Аркадия. Он отказался.
- Драки не будет. Парень тот пусть знает, что уводить чужих девчонок - свинство. И даром ему это не пройдет, не на того нарвался. А Елена твоя - дура. Куда ее качнуло? Не видит, какая ее ждет участь, - твой пример перед глазами.
- Что? Что ты сказал? Какой пример?
- А такой... - Вадим на секунду замялся, затем выпалил с решимостью: - Твой эксперимент с замужеством затянулся. Ты доказала и своей маме, и всем нам, на что способна, проявляя свой характер. Мы оценили это по достоинству. Ну, и хватит валять дурака. Возвращайся. Оттягивать горький час незачем. Он все равно наступит, хочешь ты этого или не хочешь, и убеждать себя в обратном бессмысленно - жизнь сильнее наших желаний. Эх, Жень-Шень, заблудшая твоя головушка!..
От спокойной убежденности Вадима меня бросило в дрожь. Я грубо оттолкнула его.
...Я мельком взглянула на Алешу. Он шагал молчаливый и озабоченный, вобрав голову в плечи. Ветер продувал насквозь его "семисезонное" пальтишко, как он сам шутливо выражался, и я подняла ему воротник и поправила на шее шарф.
- Ты о чем думаешь, Алеша?
- Все о том же, - сказал он резко. - Мрази много накопилось на земле. Делят девчонок, как свою добычу. Один захватил, успел - другие не подступись. Зверье!.. - Он взял мою руну и вместе со своей засунул себе в карман.
Я попробовала его успокоить.
- Не придавай ты этому серьезного значения! Аркадий всегда был таким - воображает сверх меры. "Получишь ее в разобранном виде, по частям..." Все это фразы, рисовка.
- Нет, не рисовка. Вот он этот человек, и есть законченный стиляга. Стиляга не из-за узких брючек и замысловатого джемпера, а по своей сущности. По эгоистической, по волчьей сущности. "В мире есть только Я. Все остальное должно служить моим желаниям и прихотям. Что не дается добром, возьму подлостью, силой..." Вот философия стиляг. Ты сама сказала, что Аркадий этот может затащить в подворотню, изрезать лицо. И в карты проиграть может. Таких необходимо изолировать от общества. Это злокачественная опухоль на живом организме.
Алеша, наверно, был прав, у него глаз более верный, чем у меня. В этот вечер я быть может, впервые разглядела Аркадия, такого, он как бы обнажился весь. Впервые увидела его глаза, выражавшие спокойную и холодную жестокость.
- А Елену я не понимаю, - сказал Алеша, косясь на меня через плечо. - Сама не знает, чего хочет. Оттуда не отстает и сюда прибиться не решается. А говоришь - верит!..
Когда Алеша бывал суровым, он становился особенно красивым и мужественным. И это мне очень нравилось.
- Не сердись на нее, Алеша. Она бы давно решилась, если бы не Аркадий. Ты теперь увидел сам, какой он. И потом, не каждая сделает так как я, - бросит все и убежит.
- Может быть, ты жалеешь, что так сделала? Не стесняйся, скажи.
Я выдернула руку из его кармана.
- Как ты смеешь со мной так разговаривать?! Я дала тебе повод? Как тебе не стыдно!.. - И пошла впереди его, оскорбленная и неподступная.
Алеша примирительно положил мне на плечо руку.
- Не трогай меня! - крикнула я с непонятной для меня злостью и сама поразилась, откуда это у меня взялось. Я обернулась.
Алеша оторопело стоял на том месте, где я его оборвала. Я подбежала к нему.
- Прости, Алеша, не понимаю, что это на меня нашло... - Я обняла его, прижалась виском к его губам. Прости, пожалуйста...
Мы тут же помирились. Но внезапная вспышка эта и мое озлобление насторожили нас обоих...
Мимо на большой скорости прошли три машины, до отказа заполненные людьми, промелькнули видневшиеся сквозь стекла смеющиеся лица ребят и девчонок. Одну из машин я сразу узнала - "Москвич" Вадима, двухцветный, оранжевый с бежевым, на нем я немало покаталась. Он мчался впереди, за ним - "Волга" Кирилла Сеза и еще один "Москвич". Вся эта компания, в которой участвовала когда-то и я, покатила куда-нибудь в кафе, в ресторан. Сейчас составят столы...
Мне вдруг захотелось очутиться за этими составленными столами, когда возбуждение, беспричинная радость, появляющиеся в такие моменты, пронизывают насквозь. Нет, не с ними. С этими людьми покончено навсегда, они становились для меня все более чужими, уходили все дальше в прошлое... Но как захотелось мне вот этого пронизывающего насквозь чувства веселья!