Изучающе взглянул на нее, пошел мыть руки, а она - на кухню. Здесь ее полноправные владения, сверкающие операционной чистотой. Все продумано во всех мелочах и обласкано маленькими, но такими ловкими и сильными руками.
Насупившись, шумно и с раздражением переставляя тарелки, она начала накрывать на стол. Крылов остановился в дверях - никакого внимания. В сердцах брошенная на стол вилка подпрыгнула и приземлилась у его ног. Потянулся было поднять, но жена резким движением выхватила ее из-под руки и водворила на место.
- Ты чем недовольна, Оленька?
Ответила не сразу:
- Всем довольна… Успехами мужа, например, довольна.
Он с досадой поморщился:
- Какие там успехи! После очерка из Лучанска не опубликовал ни строчки.
- И я говорю о Лучанске.
- Да, об этом очерке все говорят, - он довольно улыбнулся.
- Пока не все, но мне бы очень не хотелось, чтобы о Лучанске заговорили все.
Сергей Александрович с недоумением посмотрел на жену.
- Что ты имеешь в виду?
- Зарудную, Сереженька! Валерию Николаевну Зарудную…
Сергей Александрович оторопел. На мгновение стало очень тихо.
- Ты ее знаешь?!
- Теперь знаю. Как и положено жене, узнала последней. Только не вздумай говорить, будто ты ее не знаешь.
- Конечно, не знаю, хотя и встречался.
Она зло и насмешливо ухмыльнулась:
- Неужели не видишь, как ты смешон, - встречался, но не знаешь.
- Да прекрати наконец эту комедию! - разозлился он. - Объясни, в чем дело.
- Объяснять тебе придется. Только не комедию, а трагедию. Вот это объясни, - она выхватила из кармана фартука конверт и швырнула на стол. Он быстро раскрыл его я прочитал письмо:
"Уважаемая жена Крылова! Извините, не знаю вашего имени-отчества. Пишу вам, чтобы не было беды, я человек решительный, и пойду на все, и никому не спущу. Может, вы и не знаете, а только пока я был в рейсе, ваш Крылов забавлялся здесь с Зарудной Валерией Николаевной, на которую я имею серьезные намерения. Все соседи видели, как он приезжал к ней домой с заграничными чемоданами на черной "Волге", а зачем приезжают под вечер к одинокой красивой женщине и подкупают ее заграничными западными тряпками, объяснять не надо, всякий дурак поймет. Он положил на нее глаз, еще когда торчал тут две недели у Гулыги, я это сам видел, а потом - мне в рейс, он и воспользовался. А теперь опять. К ней я свои меры приму, а своему байбаку скажите, пусть к чужим бабам не лезет и в Лучанске не появляется. А сунется еще раз, если и не будет меня в Лучанске, все равно на костылях или на носилках уедет, а то и совсем останетесь вдовой. Так и знайте".
Потрясенный Крылов сидел не в силах проронить ни слова. Ольга зло смотрела на него.
- Что же ты молчишь? Придумываешь, как выкрутиться?
Неожиданный удар, обрушившийся на Ольгу утром, когда она прочла письмо, ошеломил ее. Она готова была на самый безрассудный поступок. Будь под рукой яд, могла бы, не задумываясь, принять его, равно как и бросить утюг в голову мужа, появись он в ту минуту. Так подло, так иезуитски обманывать ее, преданную и чистую, заботливую и нежную, так насмеяться… Она заливалась слезами, в бессилии стуча кулачками о стол. Какое вероломство, какая низость оправдываться: "Очень мало валюты дали". Ей привез грошовый подарок, а валюта вот куда пошла.
Из шока Ольгу вывела промелькнувшая, еще несформировавшаяся мысль, и она ухватилась за эту спасительную ниточку, чтобы не потерять ее. Месть! Отомстить безжалостно, беспощадно, жестоко. Надо придумать такую изощренную, такую изуверскую месть, чтобы раздавить, растоптать, смешать с грязью его достоинство, его самолюбие, его мужскую гордость. Надо испепелить его душу, чтобы последствия ее мести он чувствовал годы.
Она то металась по комнате, то в бессилии падала в кресло, и в воспаленном мозгу рождались картины одна другой фантастичней и отвратительней. Надо затащить к себе в постель первого попавшегося на улице мужика- чем страшнее, тем лучше, позвонить, сказать, будто у нее инфаркт, или взорвался газ, или загорелась квартира, что угодно, только бы примчался немедленно. Он войдет - и все увидит. А она будет хохотать, глядя в перекошенное ужасом лицо мужа, и наслаждаться местью.
Одна картина сменялась другой, еще более фантастичной и безумной, рождались и гасли все новые планы мести, она заливалась слезами, понимая, что не в силах осуществить ни один из них.
Но что-то же надо делать, на что-то решиться! Развестись? Да, это единственная доступная возможность отстоять свою честь. Неведомые тормоза мешали утвердиться решению о разводе.
В муках шли часы, она выдохлась, осталась без сил, осознав свою беспомощность.
Так ничего и не придумав, не зная, как встретить мужа, как говорить с ним, как вести себя, подавленная и опустошенная, дождалась его прихода.
…Она молча смотрела на его неподвижную фигуру. И верно, он сидел, точно окаменев, а внутри все бушевало, не находя выхода. Надо успокоить Ольгу, надо объяснить, найти убедительные доводы, но в голове билась мысль, кто и для чего мог написать такое чудовищное письмо? Кому надо, чтобы он не приезжал в Лучанск?
- Что же ты молчишь? - повторила Ольга свой вопрос.
- Ольга! - горячо заговорил он. - Неужели ты можешь поверить этой подлой, гнусной клевете?!
- А как же не верить? - словно умоляя, сказала она. И тут же спохватилась, голос стал ледяным, насмешливым. - Как объяснить твой скоропалительный вояж из Берлина прямо в Лучанск, а не домой?!
- Оля, я тебе уже пять дней объясняю - проверить гестаповский документ можно было только в Лучанске. В чем ты сомневаешься, я не пойму.
- И я не пойму, какие это у меня могут быть сомнения, если все так ясно - не потащишь же ты домой подарки, предназначенные ей!
- Ольга, где логика?!
- Нет логики? В твоих словах нет логики. Почему ты мчался туда, как на пожар, почему не поехал домой сразу, как все? Успел бы проверить свой документ. И при чем здесь документ гестапо? Тебе все подробно рассказали, миллион свидетелей его злодеяний, сам видел предателя в фашистской форме - на фотографии красуется…
- Зорге тоже "красовался" в фашистской форме, - прервал он.
- А раньше, когда писал очерк, ты этого не знал?.. И почему ты уходишь от главного, от этого письма? Кому это вдруг понадобилось на тебя клеветать?
- Вот на этот вопрос я пока не могу ответить. Кто придумал…
- Нет, не придумал, - оборвала она, - письмо искреннее, простое, простого человека. Такое не придумывается. - Ольга резко сорвала фартук, бросила на стол и рванулась к двери. Неожиданно обернулась и выплеснула на Крылова все, что надумала с тех пор, как прочла анонимку, выбрав, как это часто бывает у женщин, самую больную для себя версию. Она уже не говорила, а чуть ли не истерически кричала: - Не желаю быть участницей вашего пошлого водевиля. С меня достаточно первого акта!.. Не хочу получать таких писем, не хочу, чтобы на меня пальцем указывали!..
Он испугался. Испугался, что с ней будет истерика, чего никогда в жизни не случалось, испугался за нее.
- Оля, не надо, - умоляюще заговорил он, прижимая руки к груди, - прошу тебя…
- Нет, надо! В последнее время меня окружает один Лучанск. Это, конечно, стечение обстоятельств, но я не удивлюсь, если скоро в центральной печати каждый камень Лучанска будет описан.
Зарыдав, она рванулась из кухни, хлопнув дверью.
12
По шумному редакционному коридору шел человек, разглядывая таблички на дверях. У него было угловатое волевое лицо, большой лоб, черные вразлет брови, умные, выразительные глаза. На его высокой фигуре ладно сидел недорогой костюм, и весь он был ладным, крепким, чувствовалась в нем физическая сила.
Вопреки этому вид не казался бравым. Напротив, будто стесняясь своего роста, чуть сутулился, поспешно жался к стене, уступая дорогу встречным, словно опасаясь чего-то, прижимал к груди папку.
Отыскал наконец кабинет главного редактора, тихонько постучал в дверь и, не дождавшись ответа, аккуратно приоткрыв ее, вошел в приемную. Молча стоял у двери, ждал, пока секретарша оторвется от своих дел. В углу за маленьким столиком печатала на машинке Верочка.
- Вы что, товарищ? - подняла голову секретарша.
- Хотел с главным редактором поговорить.
- Нет его, видите? - показала на распахнутую настежь дверь. - Да и день сегодня неприемный, и к главному у нас предварительная запись.
Вошедший покачивал головой в такт ее словам, как бы подтверждая их справедливость. Видимо, ничего неожиданного в них для него не было, и не очень-то он рассчитывал на удачу. Знать, немало походил уже по кабинетам начальства. Без особой надежды, скорее для очистки совести, будто неловко ему за назойливость, спросил:
- Без записи нельзя, да? Я приезжий, отгул всего на два дня дали. Он когда будет?
- Сегодня уже не будет. Вы по какому делу приехали?
Тяжело вздохнул человек:
- Зря, наверное, приехал… Редакция, наверное, опровержений не печатает?.. Или случается?
Секретарша участливо посмотрела на него.
- Ошибку редакция допустила в статье… Серьезную ошибку, понимаете?.. - и умолк, не зная, что говорить дальше.
- В какой статье, как называется? - секретарша потянулась за подшивкой.
- Нет, давно, больше трех месяцев назад… "Генеральный директор" называется.
- Почему же так долго молчали?
- Не молчал, сразу написал. А редакция мое письмо куда-то переслала, а там тоже переслали, ответ получил несколько дней назад от того, на кого жаловался.
Он виновато улыбнулся, словно извиняясь за то, что так нескладно получилось.
Секретарша задумалась:
- Минуточку… - и вошла в кабинет напротив редакторского. Вскоре вновь появилась и жестом пригласила: - Пройдите к заместителю, товарищу Андрееву, Василий Андреевич его зовут.
Минут через десять он вышел и, не попрощавшись, направился в коридор. Шел, глядя в пол, ни на кого не обращая внимания. Его вид был красноречив - ничего не добился.
- Костя, тебя Крылов искал! - раздался чей-то крик.
- Крылов? - удивился Костя. - Я только что от него.
Посетитель вскинул голову, насторожился. Постоял в нерешительности и спросил проходившего мимо сотрудника:
- Пожалуйста, где сидит Крылов?
- Вот, вторая дверь.
Постоял у двери, прочитав табличку, вошел.
- Вы ко мне? - поднял голову Сергей Александрович.
Молчит человек, уставился, смотрит.
- Извините, - сухо сказал наконец и повернулся я двери.
- Гражданин! - удивленно окликнул его Крылов. - Вы что хотели?
- Уже все, что хотел, сделал! - Голос стал твердым, жестким. - Хотел посмотреть на вас.
Теперь Крылов уставился на него. Что за чудак? На душе у него было хуже некуда, но он все же пошутил:
- Так нельзя смотреть - меня за деньги показывают, как в зверинце.
- За деньги? - всерьез переспросил вошедший и раздумчиво добавил: - Так, может, и вправду за деньги?
- У вас много свободного времени, товарищ? - уже нетерпеливо и тоже всерьез спросил Крылов.
- Теперь много, - тяжело вздохнул и добавил: - На партийные собрания не надо ходить, никаких общественных дел…
Что-то подкупающее было в этом красивом и, судя по всему, подавленном человеке.
- Где я мог вас видеть? - прищурился он. - Проходите, пожалуйста, садитесь.
- Да нет уж, спасибо, - и, резко повернувшись, поспешно вышел.
Что за чертовщина?! Опять какая-то загадка, какой-то идиотский детектив… В этот день по графику Крылов должен был дежурить по номеру. Пошел к главному. Увидев распахнутую дверь в приемной, спросил секретаршу:
- Скоро будет?
- Не скоро, на бюро горкома.
- А он? - кивнул на дверь Андреева.
- У себя.
- По горячему следу? - встретил его улыбкой Василий Андреевич. - Хорошо, что не зашли минут десять назад… С вас причитается.
- Когда только я от долгов отделаюсь? За что же?
- Приходил тут один на вас жаловаться. Ну, как водится у опровергателей, целая папка документов, справок, вырезок, выписок… Хотел к вам направить, - рассмеялся он, - да решил выручить, сам отбился.
- А кто он, кто? - нетерпеливо спросил Крылов.
- Чего взволновались, дело ясное, исключен из партии, отец предатель…
- Панченко?! - ахнул Крылов.
- Именно он, Значит, и к вам заходил?
- А, черт возьми… Как же вы могли?! Где он? Где остановился?
- Вот тебе и благодарность! Откуда мне знать… Не собираетесь ли вы…
Не дослушав, Крылов метнулся из кабинета, бросив на ходу:
- Сегодня дежурить не могу, болен.
Он позвал к себе Костю, сиял с полки телефонный справочник.
- Помоги, Костенька, пожалуйста. Возьми где-нибудь такой же справочник. Нам срочно надо найти, в какой гостинице остановился Панченко.
- Он жив?! Он здесь?!
- Да нет, его сын. Вот… - листает он страницы, - гостиницы. Я пойду с начала, а ты, скажем, с буквы "П". Только в интуристовские не звони. Иди. Костя, побыстрее надо, прошу тебя - ни на что не отвлекайся.
Костя ушел, а Крылов начал крутить телефонный диск.
- Гостиница "Алтай"?.. Пожалуйста, в каком номере остановился Панченко?.. Имя-отчество?.. Отчество "Иванович", из Лучанска. Спасибо, - и положил трубку. Смотрит в справочник, бормоча: - "Белград I", "Белград II", тут не может быть… "Берлин"… Вот, "Волга". - Снова крутит диск.
Трудно сказать, сколько он просидел за телефоном: "Не проживает", "Нет такою", "Не останавливался" - и так без конца. И он продолжал звонить с удивительным упрямством, пока не вбежал обрадованный Костя:
- "Ярославская"! - торжествующе потряс бумажкой, - Вот номер его телефона. Самая последняя, черт возьми. С конца бы начать обзванивать.
- Ну молодец! Молодчина, ей-богу. Спасибо, Костенька.
- Фирма марку держит, - с чувством собственного достоинства покинул тот комнату.
А Крылов уже набрал номер:
- Товарищ Панченко?.. Слава богу, я вас ищу, это Крылов, журналист Крылов. Я хотел бы с вами встретиться.
- Мы уже встречались, - хмуро ответил тот, - дел больше у нас нет.
- Но вы же заходили ко мне, значит, хотели поговорить.
- Да нет, только посмотреть на вас.
- Ну, что вы в самом деле, это же несерьезно. Я понимаю ваше состояние… Простите, ваше имя?
- Дмитрий Иванович.
- Хорошо понимаю, Дмитрий Иванович, и, поверьте, глубоко сочувствую. Давайте все-таки встретимся. Если не можете в редакции, я к вам приеду.
Помолчав, Панченко нехотя сказал:
- Приезжайте, если вам делать нечего, мне тоже… до поезда еще три часа.
Взяв разгонную машину, Крылов помчался в гостиницу "Ярославская".
Сергея Александровича Панченко встретил сухо, на его расспросы отмалчивался, отвечал односложно, давая понять, что говорить не хочет. Но и Крылов отступать не собирался. С трудом нащупал наконец ниточку, с которой можно начать распутывать клубок, и Панченко разговорился, не очень доверчиво, не вдруг, но разговорился. Отец - подпольщик. Должность бургомистра? - да это же ширма очень удобная: Липань немцы миновали, лишь в соседней Биловке были жандармерия и комендатура, одним словом, условия для работы отличные - и госпиталь в лесу для раненых окруженцев, и отряды партизан формировались в липаньских окрестных лесах, и оружие собирали…
- Но ведь отец был исключен из партии до войны?
- Верно, да вы посмотрите архивы, за что исключен! Был он заврайземотделом. Получил по разнарядке двести килограммов гвоздей, и нет чтобы по всем колхозам равномерно распределить, а дальше хоть трава не расти - пусть хоть под стеклом их показывают, так он одному колхозу отдал, да еще себе десять килограммов выписал сарай чинить. Вот его и исключили за нарушение Устава сельскохозяйственной артели и частнособственнические тенденции. А по сути он был коммунистом, коммунистом и остался. Исключение только, помогло в бургомистры пробиться.
- Выходит, он сам хотел на эту должность?
- Конечно, сам. Задание партии выполнял от организации подполья и партизанского движения.
- Не очень сходится, Дмитрий Иванович. Фамилии каждого оставленного для работы в подполье и сегодня есть а архивах райкомов, горкомов, обкомов. А я проверял в райкоме…
- А я не говорю, что его специально оставили. Разве, например, краснодонцев кто-нибудь оставлял? Да таких примеров тысячи.
- Согласен, но надо доказать, что и данный случай из того же ряда. Нельзя же сбрасывать со счетов решение райкома, я читал его, факты убедительные…
- Не читали вы такого решения! - горячо заговорил Панченко. - Нет такого решения. Вы читали выводы комиссии Прохорова, а она ни разу не собиралась.
- Трудно в это верится. К тому же я и с живыми свидетелями беседовал.
- Вот в это, извините меня, трудно верится. Ни один не скажет, что отец предатель.
- К сожалению, говорят.
- Не секрет, кто говорит?
- Бывшие партизаны. Хижняков, например…
- Хижняков?! - загремел Панченко. - Может, еще Чепыжин или…
- И Чепыжин.