Идя полутемными сенцами, мимо своего сундука, окованного по старинке железом, она нечаянно задела за него ногой - и, словно о камень на дороге, споткнулась.
В избе играли в жмурки: Наталка - в белой кофточке, по-домашнему без платка, - сама увлеклась игрой не меньше ребенка. Катя, с завязанными полотенцем глазами, старалась, вытянув руки, поймать "няню Нату", а та, неслышно ступая, двигалась за нею следом. Когда отворилась дверь, Катя сразу почуяла, что вошла мать, и, сбросив с глаз повязку, подбежала.
Слегка отстранив дочь, Ариша начала раздеваться, а Наталку спросила, кушала ли Катя манную кашку… Бумажный платок с кистями - новый Ванюшкин подарок - лежал на столе, и хотя был он не так уж приманчив (Арише хотелось приобрести получше, подороже), однако посмотрела на него не без зависти: с тех пор, как они поселились во Вьясе, Алексей - муж - не принес ей ни одного, даже самого дешевого подарка!
…К обеду Алексей не пришел. Ариша сидела за столом одна, а после, убирая посуду, нервничала еще больше, но уже не ждала мужа. Ближе к сумеркам Наталка в своей обновке убежала к Ванюшке в барак. Должно быть, вернется только к ночи.
Катя залезла на колени к матери, возилась, листала книгу, не давая читать, одолевала всякими вопросами, - отвечать на них было трудно и утомительно. Мимо окон прошли праздной гурьбой парни и девчата, играла гармонь, пели вольные разудалые песни, - от них Арише стало нынче не по себе - будто уходила сама молодость…
А ведь было время - и, кажется, совсем недавно, - когда Ариша не знала, что такое тоска!.. Шумный большой город, просторный, полный света Дворец культуры, где по вечерам не затихали музыка и танцы, залитая золотистыми огнями ледяная дорожка катка, на которой встретились они и вскоре подружились с Алексеем - слесарем инструментального цеха… Незаметно подкралась пора замужества. И вот, в одно весеннее утро, когда загудели на реке пароходы, а ласковый голос рядом разбудил ее, - Ариша открыла глаза… Несколько удивленная и стыдливо-счастливая, она впервые проснулась не в девичьей своей постели в отцовском доме, а в доме Алеши Горбатова. Это произошло полгода спустя, как она закончила среднюю школу.
Однажды семья Горбатовых сидела за ужином. Свекор, вагранщик, очкастый и хмурый на вид, подал Арише деревянную ложку, большой ломоть хлеба и пробубнил, двигая косматой бровью:
- Трудись - не ленись, набивай желудок. У нас, Ариша, попросту, по-рабочему, не стесняйся. И знай: никогда тебя не обидим…
А недели через три, не сказав молодым ни слова, но пошептавшись со старухой, он сходил в сберкассу и принес из магазина доху. О такой шубке Ариша мечтала и несказанно обрадовалась подарку. А свекор щупал добротный мех и, глядя поверх очков, читал наставление сыну:
- Алешка… зимнюю сряду справляй по весне: дешевле и выбор есть. Соху зимой готовят… Понял?..
- А что ты нам не сказал? - спросил сын.
- Не надо, вот и не сказал. Ради сюрприза совет не нужен. - И осторожно тыкал крючковатым пальцем в воротник дохи: - Береги, Аришка, и нас со старухой слушайся. Не будешь, пойду к свахе, к свату - нажалуюсь… Ябедник я… Плохого от нас не ждите, и сами себе плохого не делайте. И то понимать надо: жизнь у вас длинная, ума копить надо, да не ошибаться, когда в самостоятельную жизнь без нас войдете…
И ласковые, и забавные, и строгие были старики, - жить с такими легко… Через год родилась Катя, переменила всю Аришину жизнь, заняла руки делами, сердце - заботами, но и тут не было ничего трудного: одного маленького человека пестовали четверо взрослых…
Так, в этой мирной семье, с заведенным порядком, почти незаметно протекло еще пять с половиной лет. В конце зимы 1930 года пришлось, однако, покинуть город и родных стариков: по воле крайкома партии Алексея Горбатова послали в Омутнинские леса, в самый крупный и самый отсталый леспромхоз, о существовании которого он даже не помышлял!.. Довольно дальний переезд по железной дороге оказался не очень хлопотным, а новизна жизни в незнакомых глухих местах подбадривала и подкупала.
За месяц до приезда Горбатовых сюда перевели лесовода Вершинина, - именно он посоветовал им поселиться пока у Наталки. Впервые встретив Вершинина, Ариша подумала: "Гордый, сильный… какой-то загадочный… Кто он, этот новый сослуживец мужа?.." В нем показалось ей все крупным: и наружность, и голос, и взгляд, и речь - отчетливая и чистая. Имелось у него немало книг, а местная библиотека оказалась на поверку бедноватой, и Ариша, давно пристрастившаяся к чтению, не раз просила Алексея сходить к Петру Николаевичу, принести ей "что-нибудь новенькое".
Летом к нему приезжала сестра-студентка, на редкость общительная, веселая; в ее облике, в характере, в привычке одеваться, держать себя с людьми, в походке - статной и вместе легкой - было что-то напоминающее о столичном городе… Юлия, так звали сестру Вершинина, любила бродить по лесу одна, не заходя далеко в глушь, и всякий раз возвращалась одной и той же дорогой - мимо Наталкиной хаты.
Лесная живописная речка Сява текла крутыми излучинами, близко подходила к огородам, а в двух километрах отсюда снова поворачивала к Вьясу, и тут, за густыми зарослями ольховника, лежали небольшим пляжем желтые рябоватые пески - великолепное место для купанья… Иногда Ариша видела Юлию с братом: они шли обычно рядом или под ручку, как молодые, и помахивала гостья зеленой веточкой… Даже постороннему глазу была заметна большая дружба между ними… Как-то однажды выпал необыкновенно душный, парной день, томились леса от зноя, нечем было дышать. Юля позвала Аришу купаться. Был с ними и Петр Николаевич. Пока обе, раздевшись под кустами ольховника, барахтались в неглубокой Сяве, он одиноко скитался по берегу, вдали от купальщиц.
Выходя из воды первая, Ариша, смеясь от полноты чувств, сказала:
- Хватит, пожалуй. Никогда я так долго, с таким блаженством не купалась. Нырнуть бы глубже, да глубоких мест тут нет.
Едва успели одеться, Вершинин уже подходил к ним. И было всем приятнее идти обратно не дорогой, а полянками, кустами - прямиком к Вьясу. Юля беззаботно пела, а он задумчиво нес высокую голову, держась прямо, о чем-то вспоминая, или какая-то мечта заполняла его всего, - всю дорогу он не проронил ни слова, и только, когда подошли к поселку, сказал с некоторым раздумьем:
- Где бы человек ни жил, он найдет свою радость.
- Если будет искать, - подхватила Ариша, взглянув на Вершинина мельком, сбоку, словно торопилась подсказать.
- Да, конечно…
Три дня спустя, по дороге из магазина, Ариша опять встретилась с Юлей. Та сидела на свежеошкуренных бревнах, беседуя с пильщиками и что-то записывая в толстый блокнот. По-видимому, интересовалась жизнью простых людей, событиями и нравами этой "глухой сторонки", хранящей любопытные черты.
Ариша села на бревна рядом с Юлей, но как-то не о чем было поговорить. Она безразлично слушала беседу москвички с двумя пильщиками и думала о том, что, пожалуй, прав Петр Николаевич: "Где бы человек ни жил, он может быть счастлив… А если тяжело складываются условия, тогда… нужно перешагнуть их?.. Но тогда все увидят и осудят?.." Какой-то неподвижный туман лежал вокруг нее, и разглядеть что-либо определенное было невозможно.
Со смутным чувством, словно находилась в преддверии новых событий, она прожила несколько дней - томительных и долгих, но так и не смогла додумать до конца, прийти к какому-то решению…
В августе Вершинин с сестрой уехали в Крым, а накануне отъезда, перед сумерками, зашли к Горбатовым проститься. Они отказались войти в избу, и тогда Горбатовы - сперва Ариша, потом Алексей - вышли на крыльцо. Был краток этот последний, памятный Арише, разговор:
- Едемте с нами, - в шутку приглашал обоих Вершинин. - В Крыму хорошо, а путевку Алексей Иванович достанет. Отдохнем вместе.
Юля же звала настойчиво, всерьез:
- Едемте, право… с нами не будет скучно. В лесной глуши вы засиделись, наверно.
- Нет, я уже привыкла, - отвечала Ариша.
А самой мучительно хотелось уехать, и, если бы Алексей сказал: "Поезжай, я с Катей один останусь пока", она бы не раздумывал ни минуты.
Но муж рассудил иначе:
- Мы - на следующее лето, а теперь нельзя мне, работы много, - сказал он, на прощание пожимая обоим руки.
Поезд уходил в полдень, у Ариши выдалось свободное время, чтобы проводить их, - но не решалась… зато мысленно провожала их до самого побережья Черного моря! И было в этот день серо, пасмурно, низко над землею плыли облака, а ближе к ночи начался дождь.
Ненастные, нудные дожди тянулись почти неделю, перемежаясь густыми туманами, - и было беспросветно небо, безлюдна улица, сыро в промокшей избе, и отчего-то тяжело на сердце… В самом деле: у других светлее и ярче жизнь, а вот Ариша по вине близкого человека - мужа - томится в тесном чужом углу, который день ото дня становится до безнадежности унылым.
Солнце проглянуло сквозь пелену облаков и тумана, умытые, посвежевшие леса манили к себе, летняя теплынь сменилась жаркой духотою. С рассвета дотемна гомозились противные мухи, липли к лицу, к глазам, к хлебу, который некуда от них деть. Даже в лесу, куда она стала уходить чаще, ей было невмочь…
Через месяц возвратился Вершинин - один (Юля осталась в Москве) и на третий день, в воскресенье под вечер, навестил Горбатовых. Он принес Кате две большие груши да янтарную гроздь винограда, а Юля прислала с ним Арише небольшую коробочку из морских перламутровых ракушек.
Наталка ради этого случая вынесла скамейку на луговину, и так, сидя на ней, слушали Вершинина… Он рассказывал долго - о море, о знойном и шумном пляже, о беззаботных людях, о морском прибое, о горе Аю-Даг, куда он несколько раз поднимался с вечера, чтобы видеть восход солнца в самые первые минуты… "А ночи!.. незабываемые лунные ночи, когда темные, будто задумчивые кипарисы, подобные таинственным виденьям, медленно спускаются тропою к морю"…
Он говорил, иногда улыбаясь, иногда становясь немного грустным; в его знакомом красивом лице - с завышенным лбом, с серыми выразительными глазами - отчетливее проступали сквозь ровный, глубокий загар, какие-то новые черты и довольство самим собою. Только в глазах приметна вдруг стала Арише некая тень тревоги.
- Не влюбились ли там, на юге? - спросила она, заглянув мельком ему в лицо.
- Гм… нет. Это с некоторыми случалось, но прошло мимо меня. Я - уцелел, - едва ли искренне ответил Вершинин. И увидел: статные ноги Ариши покусаны комарами. Она быстро прикрыла их.
- Одним хоть крылышком, наверное, зацепило? - не совсем поверил ему Алексей. - Ну, а теперь ты отдохнул, поправился, надо впрягаться в работу. Сотин - приятель твой - весь месяц два воза вез: и за себя, и за тебя работал. Ему досталось… А зима у нас труднее лета во много раз.
- Да, эта зима будет решающая, - в тон ему сказал Вершинин общей фразой.
Когда уходил он, Арише стало немножко жаль, что не побыл у них подольше…
С того дня минуло ровно три месяца, кругом лежала зима, - но до сих пор помнит Ариша вершининский рассказ о Крыме…
Шаги, раздавшиеся в сенях, отвлекли ее от нахлынувших дум. Отложив книгу в сторону, Ариша привстала с дивана. Вошел Алексей, чем-то озабоченный и даже мрачный, за ним - директор Бережнов. Оба принялись отряхивать снег у порога.
Минуты две спустя заявился лесоруб Семен Коробов - в новом дубленом полушубке, - кислый запах овчины сразу заполнил избу; тут же возобновился, очевидно, незаконченный разговор в конторе или по пути - о конном обозе, о планах вывозки древесины из глубинных делянок, о кузнице, о дровах, - и почему-то горячился больше всех Алексей, хотя особой причины к тому Ариша не находила. Она стала украдкой наблюдать за ним: он сидел на стуле, облокотившись на стол, неловко подавшись вперед, и когда слушал Бережнова, то поднимал брови, морщил лоб, отчего лицо его казалось усталым, постаревшим… Перебив речь Семена Коробова как-то не вовремя, он повернулся к Арише и сказал, что пора Катю уложить спать: будто мать не знает или забыла, когда укладывать ребенка… Затянувшаяся беседа раздражала ее и вызывала утомление.
Она задернула ситцевую занавеску, которой была отгорожена их кровать от Наталкиной, и, чтобы не слушать больше и без того надоевших речей, прилегла на постель, закрыв голову пуховым платком.
Глава III
Холодное утро
Ариша проснулась, когда сквозь окно, оцинкованное морозом, густо сочился голубой рассвет. На сером кругу висячей лампы прояснялась аляповатая роза, медью отливала на подтопке отдушина. Голое плечо зябло, и Ариша, опять укрывшись одеялом, старалась не вспоминать вчерашней размолвки с мужем, когда ушли Бережнов и Коробов.
Рядом спал Алексей, - чуть приоткрытый рот, тонкие ноздри, узкие щеки и гладкий лоб казались в сумраке утра неестественно бледными.
"Как убитый", - неожиданно подумалось ей, и сама крайне поразилась этой странной схожести, никогда не приходившей в голову. Она не была суеверной, но сегодня в этом случайном сходстве с убитым почудилось вещее значение. Тронув мужа рукою, она побудила его, Алексей не шевельнулся. Тогда спросила, не называя его по имени:
- Неужели до сих пор ты можешь спать?
Он открыл глаза, по голосу ее понял, что вчерашнее продолжается, и ответил не сразу:
- Да… Что ж тут удивительного?.. Устал и сплю. Для этого ночь. И вставать еще рано. - Он повернулся к ней спиною, затих.
Пока светало, Ариша передумала о многом: о своей жизни, которая, очевидно, заходила в тупик, и не видать дороги в будущее, да и прежняя терялась где-то в тумане. Думала о Кате, о Юльке… Злая досада копилась в ней против мужа, хотя ни разу Ариша не задала себе вопрос: что же, собственно, происходит в ее душе? Ей всего больнее было, что муж все тяготы жизни, все хлопоты снял с себя, переложил на ее плечи, не интересуясь, посильно ли для нее это, а себе оставил только службу!.. И хуже всего, что такое положение установилось давно, как-то само собою, постепенно, с тех пор, как они поселились во Вьясе.
Другие живут не так, у них все иначе… Вон Сотины: у них двое детей, без Ефрема Герасимыча ничто в семье не происходит, он - всему хозяин, делит с женой работу пополам; он знает, чего не хватает в семье, как и что надо сделать, и ничто ему не безразлично. Алексей же даже не знает, что и где приобретается, даже в магазин никогда не сходит!.. И само будущее не беспокоит его…
В поездку будущим летом на юг ей не верилось: он только обещает, но ничего не предпримет заблаговременно, доведет до последнего дня, а сам забудет или сошлется на то, что уже поздно! И будет откладывать без конца… Не следует ли ей предпринять что-то самой, чтобы как-то переменить эту неясную дорогу?.. Она могла бы с Катей уехать на неделю, на две к матери… но зачем? что там делать? где жить?.. Отец умер три года тому назад. Мать, посидев во вдовах четырнадцать месяцев, вышла за другого… Там, в городе, живет брат - счетовод, с большой семьей, - и конечно, ему вовсе не до Ариши. Ехать к родителям мужа ей не хотелось…
- Ты чего вздыхаешь? - вдруг спросил Алексей негромко, чтобы не разбудить Катю. Ариша не ответила. - Давно не спишь? Всю ночь, что ли?..
- Давно не сплю, - ответила она холодно, с упреком. - Я удивляюсь: как ты спокойно спишь!.. Ни о чем не думать - странно.
Он повернулся к ней лицом и, убирая прядку ее темных волос, лежавшую над самой бровью, сказал так, чтобы избежать ссоры:
- Я спокоен потому, что не думаю… ни о курортах, ни о переводе… Мне хорошо и здесь: у меня интересная работа, интересная жена, есть дочка. Чего же мне надо еще? - Он привлек Аришу к себе, но она капризно и резко отстранилась: - Чем недовольна ты?
- А чем мне быть довольной? - придирчивый тон ее озадачил его. - У тебя есть право хлопотать о переводе в город… Техник вон уже уехал с семьей и ни дня не был в городе без работы. А чем он лучше?
- Какое право?.. Твое желание?
- А разве это не причина?
- Да, ничуть не причина. И как ты до сих пор не понимаешь: я не имею права хлопотать! Меня послали на прорыв. Бережнова и Вершинина - тоже. Строим бараки, два дома, еще не успели наладить хозяйства, а оно, вон какое: на восемьдесят километров в глубь Омутной - все наш лес! А людей сколько!.. Надо ставить две лесопильные рамы, переносить ставёж, строить новую лежневую дорогу, намечен переход на бригадный метод работы… Какая цена мне как партийному руководителю, если я в такое ответственное время приду в райком с заявлением?.. С какими глазами я войду туда?..
- С такими, как другие люди.
- За кого ты меня считаешь!.. Ведь прошлый раз обо всем, кажется, договорились, а теперь - опять за старое?.. И не надоест тебе ныть… Не успели встать, как началась "трудовая зарядка" на день. Не умеешь ты жить спокойно, без драм… Ну, скажи, чего тебе не хватает? Чего ты хочешь?
- Ничего не хочу, - ответила она, отворачиваясь, а голос был на редкость требователен и капризен до боли, до злобы.
Полог над Катиной кроваткой зашевелился, потом постепенно замер. Сквозь тишину угадывалось определенное намерение ребенка - подслушать.
- Не сидеть же мне около тебя, не отходя ни на шаг. Это было бы дико… Сама знаешь - у меня работа.
- И мне дико… Надоело все - и мыши, и стужа… Ты уткнулся головой в свои дела и ничего другого не хочешь знать. Сколько раз ни начинала говорить - ни к чему не приходим.
- Ну, устраивайся на работу, - я предлагал ведь?.. Для Кати найдем няньку. Или матери моей напишем… может быть, приедет… Ведь иного выхода нет?
- Няньку содержать очень дорого, а бабушка едва ли согласится. А самое главное - жить негде. Пойми, ведь в яме живем… даже днем крысы бегают!
- Потерпеть надо. Отстроим щитковый дом - туда переедем, и все устроится по-хорошему.
- Я жить хочу, а не терпеть! - вырвалось у ней. - Вы планируете все, креме личной жизни. На нее наплевать вам.
- Наталка вон не жалуется, а уж который год живет в этой хате.
- У нее другие запросы, мне она - не пример.
- Вон что!.. Договорилась до точки, до бессмыслицы. Ты сперва приглядись к ней хорошенько, тогда поймешь: к жизни она приспособленная, стоит на ногах прочно, ныть - не ноет, Ванюшку она любит, на работе песни поет… Научись жить, как она живет, не забывайся. Кабы ты у меня была такая же, как Наталка, и работа моя была бы легче…
- Ну что ж… разведись, - почти подстрекая, молвила Ариша с горечью, готовая уличить его почти в измене.
- И дождешься! - не стерпев, вскипел Алексей. - Говорить с тобой - как воду толочь.
Наталка принесла в избу охапку дров, легонько опустила у печки на пол, а увидав, что уже не спят, звонким голосом спросила, снимая шубу:
- Проснулись?.. На улице - день белый, а вы все еще лежите.
- День, да неудачный, - ответил Алексей. - Уже спорим.
- О чем это?
- Все о том же: что было и давно прошло. Одна и та же песня.
- Полноте-ка… Зачем себе жизнь портить? Живите дружнее.
Вдруг скрипнула кровать, радостно вздрогнул полог и оттуда высунулась повеселевшая Катина рожица.
- Катя, иди мири отца с матерью! - крикнула Наталка.