- Слушайте, - взъерепенился врач, - если вы не поведете машину, садитесь на мое место и спите. Я поведу.
- Вы?
- Я уже понял принцип управления.
- Пош-шел ты, - раздув ноздри, сказал Вахрушев. - Пошел ты! Ведь я же не дам! Понял? Не дам!
Врач потянул баульчик и полез вон из кабины. Вахрушев поймал его за полу, врач брыкался, он его втащил обратно.
- Ну, куда?
- Пойду один.
- Сядь, - Вахрушев втиснул его на сиденье, как котенка.
Он поплевал на руки, толкнул рычаги, и бульдозер опять пополз куда-то в туман, наугад.
5
"И почему он улыбался?.." - мучительно думал Вахрушев, как будто от решения этого вопроса зависело многое; стоило понять - и пришли бы ясность, мир, успокоение.
Хотел ли мастер показаться перед посторонним человеком лучше, чем он есть на самом деле? Прошибла ли и запугала его ругань по телефону? Или он торжествовал, смеялся над Вахрушевым?
Чем больше Алексей думал, тем непонятнее ему становилось, как это получилось, что его обозвали фашистом. Врач, конечно, разозлился; судя по его виду, он тоже, наверное, долго не спал и устал. Но, с другой стороны, врач был и прав, возражая.
На свете мало людей. Это когда попадаешь в город или стоишь в очереди, кажется, что людей - как муравьев. А ведь на самом деле земля велика и пуста, как вот эти просторы вокруг. Протянулись пустыни и горы, океаны и леса, болота и степи. Кое-где среди них - словно кто пригоршней бросал - там деревенька, там город да тоненькие ниточки дорог, а уйди с дороги в сторону - садись и вой от одиночества. Поселила людей жизнь на этом затерянном в мировых просторах шарике - так уж держаться бы друг друга, радоваться друг другу, воевать за жизнь вместе, а не грызться. Грызться пристало зверям. А людям надо уважать себя. Если бы мастер это понимал, он бы улыбался всегда, а не только сегодня…
Мысли Вахрушева бились, нагоняли одна другую. Он почти не смотрел, да и не узнал бы, куда он едет. Он просто гнал вперед.
Ему вспомнилась Катя-продавщица, стало жалко ее, и он ужаснулся своей подлости, он даже подумал: а может быть, это выдумки, что она где-то живет припеваючи за полковником, может, это неправильный слух, а она все так же одна, ей трудно; может быть, она даже любит и ждет его… И куда девался ребенок? Был ли ребенок?
Полю все не было конца. Вернее, пашни кончились, а потянулась какая-то неведомая земля с редкими кустарниками, мелкими болотцами. То пахло снегом, то пахло снова весенней землей, то ветер доносил странный навозный дух.
Впереди, в длинном луче, запрыгали два зайца. Они прыгали не торопясь, а когда удалялись - садились и поджидали машину, но из луча не уходили, околдованные светом.
Вахрушев только не понимал - два ли зайца на самом деле, или у него двоилось в глазах. Когда однажды машина нырнула в балочку и трудно выкарабкалась из нее, зайцы исчезли. Да были ли они вообще?
Бульдозер стал проваливаться. Попалось вредное болото, свежее, лишь недавно затянувшееся. Впереди замаячило уродливое сухое дерево. Алексей держал на него, сознавая, что дерево должно обязательно стоять на твердом бугре. Он дал полный газ, машина тянула изо всех сил, но с каждым метром проваливалась все глубже.
Не доехав до дерева всего какой-нибудь дюжины метров, бульдозер сел. Мотор не проворачивал. Вахрушев выключил сцепление, обстоятельно, не торопясь, раскурил "Прибой", выбрав самую сохранившуюся папиросу.
"Нет, не ждет она, не любит и не думает обо мне", - подумал он.
Да кто же после такого любит! Наоборот.
Ему стало удивительно, как он раньше не понимал таких простых вещей. Если бы он понимал, он бы, наверное, струсил бросить девушку так нагло и просто. Он трусил, как бы кто не узнал эту историю. Какие пустяки! Сам-то он знал - вот что главное, и забыть об этом не удастся никогда.
Алексей попробовал раскачать машину вперед-назад, потом выглянул, чтобы разобраться, что случилось. Картина была невеселая. Бульдозер засел в трясине по самый двигатель, оттого казался неестественно низким. От попыток раскачаться он только прочнее увяз, развернулся наискось к бугру и накренился. Правая гусеница была абсолютно безнадежна.
- Выйти можно? - спросил доктор.
Алексей вспомнил о его существовании, и ему вдруг стало смешно.
- Можешь радировать "SOS"! - шутливо сказал он. - Полагаю, раньше лета не выберемся.
- Ну, я все-таки пойду, - деловито закопошился врач.
- Не надо, - попросил Вахрушев. - Давай держаться кучи, по одному хуже. Ты протри очки да погляди.
Доктор выглянул. Он поспешно вылез на гусеницу и еще раз осмотрелся.
Начинался рассвет. Клочьями плыл туман. Сколько видел глаз вокруг - были низины, залитые водой. Сплошная вода и вода, а они сидели на одном из вязких островов.
- Так. Приехали, - сказал Вахрушев, почесывая небритую щеку. - Добро, хоть дерево под боком. Будет на чем повеситься.
6
- Скажи, Шура, жена у тебя хорошая баба? - спросил Алексей.
- А какое тебе дело?
- Да нет, я так просто… - с огорчением пробормотал Алексей; ему хотелось, чтобы доктор отозвался о своей жене очень тепло, хорошо, и тогда он ему многое простил бы, и не только ему одному.
- Может быть, все же возможно вызвать трактор? - нервничая, спросил врач.
Вахрушев пожал плечами. "Да, люди перестанут грызть друг друга, - изумленно подумал он. - Они будут жить хорошо, будут жить долго, но не будет уже ни этого врача, ни меня, на этом болоте будет колоситься пшеница…"
- Сколько километров до Павлихи? - раздраженно спросил врач, перебивая его мысли.
- Откуда я знаю?
- Ну все-таки, десять, пятнадцать?
- Не дойдем, - сказал Вахрушев задумчиво. - Не дойдем… Жаль, что не дойдем.
- Хотя бы догадались болотные сапоги взять!
- А дети у вас есть? - спросил Алексей.
- Нет еще.
- Будут?
- Неуместный вопрос.
- Почему же неуместный? Я вот все хочу понять, чего вы из-за этой бабы так убиваетесь?
- Всякий человек должен убиваться.
- Вот то-то, что должен. Но зачем?
- Зачем, зачем!.. Хотя бы ради жизни.
- А жизнь зачем?
- Не знаю.
- Первый раз встречаю такого человека, как вы, - оказал Вахрушев. - А то все знают, да знают. И врут.
- Да вы прекратите эти разговоры или нет? - вспылил врач.
Вахрушев обиженно засопел, взялся за рычаги; машина взвыла, измученно забилась, задрожала, но только еще более наклонилась на правый бок.
Закончив эту демонстрацию, Вахрушев сбросил с себя тужурку, полез в ящик за инструментами. Он стал вынимать все, что могло хоть мало-мальски пригодиться: ключи, молоток, лопатку, какие-то железные пруты.
Врач не знал, что у бульдозера позади кабины имеется лебедка. На нее наматывается трос, которым поднимается нож. Осененный дерзкой идеей, Вахрушев решил отцепить трос от ножа, высвободить его из блоков, захлестнуть за дерево - и тогда при помощи лебедки машина вытащила бы сама себя.
- Так что вылезай-ка, ручки придется замарать, - грубо приказал он врачу.
И на этот раз паренек поспешно, даже слишком поспешно вышел из кабины.
Потом началась воина с тросом. Два человека долго и отчаянно бились над ним, пока наконец удалось отцепить и освободить его. Трос был в мазуте, поэтому оба перепачкались, как трубочисты.
До дерева едва-едва хватило, но не было проволоки, чтобы закрепить. Пошли в ход французские ключи, железные прутья, из которых Вахрушев соорудил хитроумное крепление.
Путешествуя по трясине на бугор и обратно, врач утопил правую калошу. Сколько ее ни искали, так и не нашли.
Вахрушев прогнал пассажира подальше от машины, а сам, весь мокрый и красный, полез в кабину включать лебедку.
Он включил, трос натянулся, дерево скрипнуло, и с него посыпалась труха.
- Господи! - весело взмолился Вахрушев. - Если ты, старый хрен, есть на свете, яви чудо, сделай, чтобы эта гнилуха выдержала!
Трос зазвенел, один из железных прутов дзенькнул, со свистом описал дугу и упал прямо в кусты. Дерево затрещало и рухнуло.
- Ну, значит, нет бога, - сказал Вахрушев.
Он совсем развеселился; он и не подумал сдаваться. Энергично кроя себя за то, что не взял топора, он маленькой тупой лопаткой обрубил ветки, отрубил верхушку дерева. Получилось корявое бревно. Врач устало сел на него, гляди, как Алексей работает. Вахрушев принялся рыть траншею по длине бревна.
- Здорово! - восхищенно сказал врач. - А вы физкультурой не занимались?
- У меня работенка - что твоя физкультура, - ответил Алексей. - Балет - а не работенка! Вот с нею, матушкой-землицей, все в основном и беседуем, у нас с ней давнишние счеты.
- Если бы вы ходили в секцию, из вас получился бы хороший гимнаст.
- Где там те секции!.. Вот на стройке я работал, там были секции, да я сам как-то не ходил… некогда.
- Давайте я вас сменю.
Вахрушев отдал врачу лопатку, а сам направился в кусты за хворостом. Удивительное было вокруг безмолвие - ни шорохов, ни птичьих голосов. Поэтому Вахрушев разговаривал сам с собой.
- Что вы говорите? - крикнул врач.
- Скорее сюда идите! - позвал Вахрушев. - Ведь что я нашел!
Недоумевая, врач пошел к нему с лопаткой в руке.
Среди кустов, на три четверти вросший в землю, темнел ржавый корпус танка, без башни, без гусениц. Бульдозерист и доктор обошли его молча, постучали по броне.
- Как это он затерялся, - удивился Вахрушев, - что и на лом не уперли. Это немецкий, вот, передок у них такой.
- Вероятно, утонул и не смогли вытащить?
- Этот утонет! У танков, брат, движки не то, что у нашего старика. Скорей всего подбили, и башню снесло.
- Хорошие моторы у танков?
- Ну! Золото, а не двигатели…
Доктор снял очки, провел желтой худой рукой по броне. Было непонятно, болен ли он, или безбожно устал.
- Какой экипаж у такого танка?
- Трое. Командир, водитель и стрелок-радист. Впрочем, разно бывает, я точно не знаю… Теперь все эти танки ни к черту, их уже бесполезно выпускать.
Врач повернулся, устало побрел обратно, все так же неся в руке лопатку.
Вахрушев вздохнул, поднял хворост. Он принес его и бросил под бульдозер. Собрал сухие ветки от дерева и тоже бросил.
- Вообще вы меня извините за это самое… мальтузианство, - сказал он. - Я вообще болван, сам знаю. И горячий я. Вот врачом мне быть никак нельзя. И как вы только выдерживаете: больные, умирающие, калеки… Муть! Нравится вам, что ли? Я бы сбежал. Сказал: пропади вы пропадом.
- Врачу, Леша, нельзя быть циником.
- Да, вам надо быть жалостливым.
- Нет, и жалостливым нельзя.
- Скажите, а разнесчастную какую-нибудь дохлятину лечите и ведь видите, что умрет все равно, а цепляется, жить хочет - так ведь жалко небось, а? А вы ему - пилюли, пилюли, потому что больше ничего не можете. А?
- Что же делать? Надо хоть так.
- На до-то надо, а жалко?
- Это уж чисто личное дело. Обычно привыкают.
- К чему только не привыкает человек!.. Вот я начал работать на бульдозере, первое время думал - сдохну. Адовая машина. А теперь ничего, привык. Две смены вкалываю даже.
- Зачем?
- А черт его знает. Выпить люблю.
Тем временем "мертвяк" был вкопан. Вахрушев попробовал включить лебедку. Зарытое в землю бревно держало, но трясина не выпускала машину. Силы лебедки не хватало.
Пришлось снимать трос, пропускать его под раму, образуя более действенный угол. Рубили новый хворост, промокли чуть не по пояс, руки, исцарапанные заусеницами троса, кровоточили.
После долгой борьбы машина стала сантиметр за сантиметром продвигаться к бугру. Под гусеницы удалось подвести несколько крупных коряг. Бульдозер уцепился за них, напряг последние силы, криво-косо выкарабкался на бугор - весь в грязи и торфе, причем "мертвяк" дыбом встал из земли, притянутый тросом, прилип к машине, чуть не раздробив кабину. Это была промашка Вахрушева, он не спохватился вовремя выключить лебедку.
Заправили трос на место.
- Умыться бы, - деловито предложил Вахрушев, - а то мы теперь стали как снежные человеки!
- А ведь вылезли, Лешка, вылезли!.. - жалобно, словно еще не веря такому счастью, сказал врач; он был разнесчастный, перемазанный в крови.
- Ну и впредь вылезем! - бодро воскликнул Вахрушев. - Эх, Шурка, забавный ты сухарик, брат! - он, обняв, похлопал его. - Нашел ты себе направление - и прешь, как ракета. Эх, мне бы с тобой на соседней койке жить, мы б побеседовали…
Врач, кажется, смутился.
- Ну, вот что, давай теперь скорее ехать.
- Погоди, умоемся.
- Там, там, поехали, Алеша, я еще в жизни так не запаздывал…
- Теперь я знаю, где мы, - сказал Алексей, оглядываясь. - Ну и дали же мы влево. Теперь до Павлихи я с закрытыми глазами… Да, Шура, жила у меня там когда-то одна девка, хорошая, умница такая.
- А где же она теперь? - спросил доктор, усаживаясь.
- Не знаю! Уехала куда-то, говорят…
- Что? Очень хорошая была?
- Да.
Машина тронулась. Они снова, как на пароходе, стали резать гладь воды.
Было уже совсем светло, и туман разошелся. На горизонте поднялась гряда крутых холмов с желтеющими обрывами, оврагами, цепочками насаженных деревьев. Павлиха затерялась где-то там среди них, но Вахрушев уже угадывал ее, его сердце тревожно забилось, он даже подался вперед от нетерпения. Врачу не приходилось его погонять. Но врач и не думал об этом. Он вдруг, как ночью, нахохлился, втянул голову в плечи, дрожа от озноба. Вахрушеву захотелось как-то подбодрить его, похвалить. Он толкнул врача в бок:
- А ты герой у меня, Шурка! Вот бы поглядел на тебя твой начальник али комсомольский секретарь!
Врач слабо улыбнулся.
- Ты ведь комсомолец, конечно?
- Нет! - прокричал доктор.
- Как нет? - поразился Вахрушев.
- Я коммунист. Седьмой месяц, как в партии. А что?
"Фу-ты! Да не старше он меня, да он моложе меня, клянусь! - потрясение подумал Алексей. - Ведь моложе по годам, моложе!.."
- Слышь, какого ты года? - решившись, спросил Вахрушев.
Но врач не расслышал: он спал.
7
Первыми заметили бульдозер павлихинские мальчишки. Они побежали навстречу, и Вахрушев высунулся из кабины, грозя кулаком и делая страшные глаза, чтобы не цеплялись. Мальчишки с криком и визгом привели машину к какой-то избе. В избе захлопали двери, выбежала древняя старуха, всплеснула руками, увидев машину, и завыла так жутко, что у Вахрушева похолодела спина.
- Здесь? - спросил врач, просыпаясь. - Здесь? Ну что, что?
- Ох, не роз-ро-о-дится вторы сутки, родимые! Ой, кончится!.. - выла старуха так старательно, словно не плакала, а пела всем нутром.
За ней выскочила рыжая медсестра в халате, озабоченно вырвала у доктора баульчик и накинулась на него:
- Что это вы так долго? Мы всю ночь прождали!
- Живой? - спросил врач на ходу.
- Сюда идите. Ради бога! Мы всю ночь прождали!
- Живой ребенок, опрашиваю? - рассердился доктор.
- Бьется еще… слабо.
Вахрушев давно отметил, что пареньку сильно не шло, когда он сердился: он тогда становился похожим на взъерошенного воробья. Еще больше была ненатуральной и развлекала Вахрушева голосящая старуха.
- Ну, хватит, бабуся, - оказал он солидно. - Теперь уж все, порядок, не волнуйся. Доктора я вам привез правильного. Вот ты бы нас лучше покормила.
Но завтракать ему пришлось одному. Он быстро договорился с незнакомыми людьми, особенно же ему понравилась бабуся, которая налила ему стакан водки.
Он съел миску щей, миску каши с молоком, миску киселя, а потом забыл, что он в гостях, улегся себе на лавку и сладко уснул.
Ему приснился квадратный мастер, с которым он танцевал танго, и вел его осторожно, как хрупкую девицу. Растрепанная рыжая сестра в халате, залитом кровью, кричала дурным голосом, кричала так, что Алексей чуть не просыпался, но старуха приносила стакан за стаканом, Алексей думал: ну вот, выпью все, что она принесет, и тогда проснусь.
Он просто влюбился в эту бабусю, он готов был ее расцеловать. А она торопилась, у нее оставалось еще много водки, она должна была завтра умереть, потому что наконец рождался ребенок на смену ей, - и она спешила скорее раздать все, что у нее оставалось, всю эту водку. И вот уже ее пили мастер, доктор, Катя-продавщица, рыжая сестра, десятки разных людей пили, пировали, потому что старуха была фантастически богата, неисчерпаемо богата, она просто стала героем дня, все ее славили, и никому даже в голову не пришло спросить у бульдозериста с доктором: а как же это вы, бедняги, к нам добрались, небось трудно было?
"Да трудно ли было? - ошеломленно подумал Вахрушев. - Побарахтались в болоте, вот и всех делов. А если подумать, к примеру, детей рожать и растить - вот это трудно!"
Короче говоря, он проснулся, так и не допив водки, недовольный собой, с мутной головной болью и тяжестью во всем теле.
Было далеко за полдень, судя по тому, что в окно светило уже довольно низкое солнце.
Вахрушев лежал на чистой, высокой, со взбитыми перинами кровати. Он вскочил, ужасаясь своей грязи. За дверью бубнили голоса. Удивившись, Алексей осторожно заглянул в щель. На никелированной кровати, покрытая одеялами, лежала восковая, измученная женщина - только скулы да нос. Лет ей было, наверное, под сорок. У окна стоял, заслоняя свет, доктор и очень серьезно - мальчишка этакий! - убеждал ее в чем-то, а она упрямо качала головой. По комнате расхаживала сердитая, растрепанная сестра с квакающим свертком в руках.
"Ага! - подумал Вахрушев. - Ну ладно…"
Он был рад, что все кончилось, и кончилось хорошо. Хоть не даром перли. Вот, значит, пришел в свет какой-то новый человечек.
Старуха заглянула, увидела, что гость проснулся, и засуетилась, накрывая на стол. Вахрушев попросил умыться и подмигнул ей.
- Мужик аль девка? - спросил он.
- Девка, родимый, девка, слава богу, жива…
- Ну, это хорошо, - глубокомысленно заметил он. - Будет вот у вас красавица… Скажи, бабуся, а не помнишь ли ты такую Катю Демченко, проживала она у вас на селе, вот там, где теперь новая изба строится.
- Не помню, - сказала старуха. - Все строятся.
- Еще отец ей был кладовщик.
- А, помню! - воскликнула старуха радостно. - Помер! Помню, как же. Помер на рождество!
- А дочка?
- Уехала, уехала туда, на целину.
- Разве она замуж не вышла за полковника?
- Не знаю, милый, не знаю. Уехала.
Она падала стакан водки.
- Да, бабуся, - задумчиво сказал Вахрушев, - жаль, что ты не дожила до того времени!..
- Какого, сынок?
- Да когда люди лет по пятьсот будут жить.
Старуха удивилась, испуганно посмотрела на него и жалостливо покачала головой.
Теперь обедали вдвоем. Доктор Шура окончательно осунулся и пожелтел, как печеное яблоко. Что-то или кто-то его рассердил или обидел, он раздраженно покрикивал на бабку, сопя, ел все без разбору.
- Ты что, так и не спал? - спросил Вахрушев.
- Сейчас завалюсь.
- Много было делов?
- Нет, не особенно.
- Опасно?
- Не очень. Обычная вещь. Просто эта дура сестра растерялась и напутала.